Текст книги "Ода банкиру"

Автор книги: Линдсей Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

«Поймали что-нибудь с множеством ног?»

«Я тебя обнюхиваю, как это делает Накс». Накс, по сути, со скучающим видом разглядывала свой собственный хвост.

«Я рассказал тебе, где я был».

«И я в этом уверена», – сказала Елена.

Она потрогала несколько синяков один за другим, словно пересчитывая их. Ни один военный врач не смог бы быть более дотошным. В конце концов, я сдал тест на физическую подготовку.

Затем она обняла меня и прижала к себе. Я обнял её в ответ, как хороший мальчик, и тем временем проверял, сколько волос я смогу разрушить, прежде чем она поймёт, что я затеял, и почувствует, как вытаскивают шпильки.

Добрые отношения восстановились, и мы вместе отправились на поиски Урбана Трифона, драматурга, которого поддерживал Хрисипп, этого хитреца, который думал, что сможет залечь на дно и избежать допросов.

XXX

ВОЗЛЕ квартиры, где я в прошлый раз не нашёл драматурга, женщина, стоя на коленях, мыла общие помещения. Она стояла к нам спиной и, стремясь к тщательной уборке, заправила юбки в штанины и за пояс, открыв мне потрясающий вид на ягодицы и голые ноги.

Елена кашлянула. Я отвернулся. Елена спросила женщину, дома ли Урбан, и та встала, беззастенчиво расстегнув одежду, и провела нас в дом.

Судя по всему, она жила с ним.

«Анна», – сказала она, когда я спросил ее имя.

«Как сестра царицы Дидоны!» – предположил я, пытаясь вставить литературную ноту.

Она бросила на меня пристальный взгляд, который мне не очень понравился.

Урбанус был лучше своих коллег. Я видел, что он рассудителен, общителен, не слишком колоритен, но, в отличие от большинства остальных, полон жизни. Он выглядел как человек, с которым можно выпить, но не из тех, кто будет раздражать, возвращаясь каждый день на вечеринку.

Он писал – или, по крайней мере, редактировал рукопись. Что ж, это было новое явление в непродуктивной группе Хрисиппа. Когда мы вошли, он поднял взгляд – не раздражённый, а с огромным любопытством. Анна подошла и, защищая, убрала свиток.

В расцвете сил он мог быть любого возраста. У него было овальное лицо с лысеющим лбом и очень умные глаза. Эти глаза следили за всеми и за всем.

Меня зовут Фалько, я проверяю показания свидетелей по делу об убийстве Аврелия Хрисиппа. Это Елена Юстина.

«Чем ты занимаешься?» – тут же спросил он ее.

«Проверь Фалько». Ее простой ответ заинтриговал его. «Женат?»

«Мы это так называем».

Она села с нами. Анна, жена, могла бы сделать то же самое, но ей пришлось скрыться в другой комнате, откуда доносились крики детей.

По крайней мере, это были очень маленькие близнецы, а возможно, и еще одни.

«Тебе удаётся так работать?» – усмехнулся я Урбанусу. – Я думал, поэты бегут от домашней жизни в город.

Драматургу нужна семейная жизнь. В больших сюжетах всегда есть интересные семьи. «Ссоры и расставания», – подумал я, но воздержался от фразы.

«Может быть, тебе стоило жениться на девушке дома и оставить ее там»,

– предложила Хелена, намекая на критику мужчин. Он улыбнулся, широко раскрыв глаза, словно человек, которому только что пришла в голову эта идея.

«А дом где?» – спросил я его, хотя Эушемон мне уже рассказал.

«Изначально в Британии». Я поднял брови, как он и ожидал, и он резко оборвал меня: «Не все хорошие провинциальные писатели приезжают сюда из Испании».

«Я немного знаю Британию», – ответил я, сдерживая естественный порыв содрогнуться. «Понимаю, почему вы уехали! Откуда вы?»

«В центре. Нигде, где ни один римлянин не слышал». Он был прав. Большинство римлян знают только, что бритты окрашены в синий цвет и что они ловят отличных устриц на южном побережье (которые могут оказаться не такими уж вкусными после долгого путешествия в Рим в бочке с рассолом).

«Возможно, я это знаю».

Лесное место, не имеющее римского названия.

«Так что же это за местное племя? Катувеллауны? Я глупость повёл. Зря я спросил.

«Дальше на запад. Уголок между добунни, корновиями и кориелтауви».

Я замолчал. Я знал, где это.

В этой центральной части Британии не было привлекательных для нас месторождений полезных ископаемых, по крайней мере, тех, что мы ещё не открыли. Но во время Великого восстания, где-то недалеко к северу от родного леса Урбана, королева Боудикка и её орды, несущих смерть и огонь, были наконец остановлены.

«Там проходит граница», – заметил я, стараясь не выдать, что считаю это место диким. И старался не упоминать о большом шоссе, по которому мятежники хлынули потоком, совершая свой дикий разгул.

«Хорошее пастбище», – коротко сказал Урбанус. «Откуда ты знаешь Британию, Фалько?»

«Армия».

«Там проблемы?»

«Да».

«Какой легион?» – спросил он вежливо. Я едва мог возражать.

«Деликатная тема».

«О, Второй!» – мгновенно ответил он. Мне стало интересно, не надеялся ли он подколоть меня.

Второй Августа опозорил себя, не приняв участия в восстании; это было старой новостью, но она все еще терзала тех из нас, кто пострадал от позора, наложенного на нас некомпетентными офицерами.

Елена вмешалась, чтобы отвлечь меня: «Ты следишь за политикой, Урбанус?»

«Это жизненно важно для моего ремесла», – сказал он; у него был вид профессионала, который засучит рукава и возьмется за любую грязь с таким же энтузиазмом, с каким его жена убирает коридор.

Я перехватил инициативу: «Ùrbanus Trypho» – так называется этот час. Я не ожидал, что такой успешный драматург позволит своей жене мыть полы.

«Наш хозяин не щедр на услуги, – сказал Урбанус. – Мы живём скромно».

«Некоторые из твоих товарищей по скрипторию действительно борются за жизнь. Я вчера разговаривал с Констриктусом...» Я наблюдал за реакцией, но он

Казалось, он был равнодушен к делам коллег. «Он считает, что поэт должен копить деньги, чтобы однажды бросить всё, вернуться в родную провинцию и наслаждаться славой на пенсии».

«Звучит хорошо».

«В самом деле! Значит, после римских впечатлений ты собираешься вернуться в какую-нибудь долину среди Корновиев и жить в круглой хижине с несколькими коровами?»

«Это будет очень большая хижина, и у меня будет много коров», – мужчина был серьезен.

Восхищаясь его прямотой, Елена сказала: «Извините за вопрос, но я тоже знаю Британию; у меня есть родственники на дипломатических должностях, и я там была. Это относительно новая провинция. Каждый наместник стремится ввести здесь римское общество и образование, но мне сказали, что племена относятся ко всему римскому с подозрением».

Как же вам удалось попасть в Рим и стать известным драматургом?

Урбан улыбнулся. «Дикие воины на окраинах, вероятно, считают, что потеряют душу, если помоются в бане. Другие принимают дары Империи. Поскольку римлянство было неизбежно, я ухватился за него; к счастью, у моей семьи были средства. Бедные бедны, где бы они ни родились; состоятельные, кем бы они ни были, могут выбирать себе место жительства. Я был мальчишкой, который мог стать неловким в юности; вместо этого я увидел, где находится хорошая жизнь. Я ринулся в поисках цивилизации, проделав весь путь на юг через Галлию. Я выучил латынь…

хотя греческий язык мог бы быть более полезным, так как я был склонен к драме; я присоединился к театру

группа приехала в Рим, и когда я понял, как работают пьесы, я написал их сам».

«Самоучка?»

«У меня было хорошее актерское ученичество».

«Но ваш дар слова – природный?»

«Возможно», – согласился он, хотя и скромно.

«Главное в жизни – увидеть свои таланты», – заметила Хелена. Надеюсь, это не прозвучит грубо, но ваше прошлое было совсем другим. Вам пришлось изучать совершенно новую культуру. Даже сейчас вам, скажем, было бы сложно написать пьесу о своей родине.

«Интересная мысль! Но это можно осуществить», – добродушно сказал ей Урбанус.

«Какая шутка – нарядить греческих пасторальных персонажей, модернизировать старую тему и сказать, что они резвятся в британском лесу!»

Елена рассмеялась, льстя ему за его дерзость. Он принял её, как ложку аттического мёда из капающей шишки. Ему нравились женщины. Что ж, это всегда даёт автору вдвое больше зрителей. «Значит, вы пишете пьесы всех жанров?» – спросила она.

«Трагическое, комическое, романтическое приключение, мистическое, историческое».

«Разносторонний! И ты, должно быть, действительно изучил мир».

Он рассмеялся. «Мало кто из писателей этим заморачивается». И снова рассмеялся. «У них никогда не будет столько коров, сколько у меня».

«Вы пишете ради денег или ради славы?» – спросил я.

Стоит ли брать хотя бы одно из них? Он помолчал и не ответил на вопрос. Деньги, должно быть, уже у него, но мы знали, что его репутация вызывает недовольство.

«Итак», – лукаво вставил я, – «что сказал тебе Хрисипп в день своей смерти?»

Урбанус затих. «Ничего из того, что я хотел услышать».

«Я должен спросить».

Я понимаю.

«Был ли ваш разговор дружелюбным?»

«У нас не было никакого разговора».

«Почему бы и нет?»

Я не пошёл.

«Ты в моем списке!»

«Ну и что? Мне сказали, что этот человек хочет меня видеть; у меня не было причин его видеть. Я не пошёл».

Я сверился со своими записями. «Это список посетителей, а не только приглашенных».

Урбанус не моргнул. «Тогда это ошибка.

Я глубоко вздохнул. «Кто может поручиться за то, что ты говоришь?»

«Анна, моя жена».

Словно повинуясь сигналу, она снова появилась, кормя грудью младенца. Я подумал, слушала ли она. «Жёны не могут появляться в римском суде», – напомнил я им.

Урбан пожал плечами, широко раскрыв ладони. Он взглянул на жену. Её лицо оставалось бесстрастным. «Кто хочет подать на меня в суд?» – пробормотал он.

«Я сделаю это, если я считаю, что ты виновен. У жён не бывает хороших алиби».

«Я думала, жены только для этого и существуют», – пробормотала Елена, сидя на табурете.

Мы с Урбаном смотрели на неё и позволяли себе шутить. Анна терлась носом о своего ребёнка.

Женщина, которая привыкла сидеть тихо и слушать, что происходит вокруг нее, возможно, такая незаметная, что вы забывали о ее присутствии...

«У меня не было причин встречаться с Хрисиппом, – повторил драматург. – Он —

был – гад, на которого можно работать. Пьесы плохо продаются, во всяком случае, современные; классика всегда пользуется спросом. Но мне удаётся быть востребованным, в отличие от большинства жалких ублюдков, которых поддерживал Хрисипп. В результате я нашёл новый скрипторий, где можно было бы работать.

«Так ты его бросала? У тебя был контракт?»

Он хмыкнул. «Его ошибка! Он этого не допустил. Я действительно думал – то есть, думала Анна – что он, возможно, пытается меня связать. Это была ещё одна причина держаться от него подальше».

И было ли бы это причиной убить его?

«Нет! Я ничего от этого не выигрывал, а терял всё. Я зарабатываю на билеты, помните? Он больше не был для меня важен. Я работаю отдельно с эдилами или частными продюсерами, когда исполняются мои произведения. В молодости гонорары за свитки были решающим фактором, а теперь это просто мелочь. А мой новый скрипторий выходит на Форум – гораздо лучше».

«Знал ли об этом Хрисипп?»

Я сомневаюсь в этом.'

Мне было интересно, куда делись полные сундуки с деньгами от кассовых сборов после того, как семья оплачивала счета за свою скромную жизнь. «Вы являетесь его банком?»

Урбанус запрокинул голову и взревел. «Ты, должно быть, шутишь, Фалько!»

«Все банкиры обманывают своих клиентов», – напомнил я ему.

«Да, но он достаточно заработал на моих играх. Я не видела смысла дважды позволять одному и тому же человеку обманывать меня».

Пока я сидел и думал, Елена задала ещё один вопрос: «Фалько, конечно, ищет мотивы. Кажется, тебе повезло больше остальных. И всё же, против тебя ходят завистливые слухи, Урбанус». А что это за сплетни? Если он и знал, то виду не подал. Елена посмотрела ему в глаза. «Тебя подозревают в том, что ты сам не пишешь пьесы».

На это Анна, его жена, сердито зарычала.

Урбан откинулся назад. Раздражение не проявилось; он, должно быть, уже слышал это обвинение раньше. «Люди – странные существа, к счастью для драматургов, иначе у нас не было бы вдохновения». Он взглянул на жену; на этот раз она позволила себе бледную полуулыбку. «Обвинение худшего рода: если оно верно, его можно доказать, но если ложно, его совершенно невозможно опровергнуть».

«Это вопрос веры», – сказал я.

Урбанус вдруг вспыхнул гневом. «Почему безумные идеи воспринимаются так серьёзно? О, конечно! Некоторые никогда не допустят, чтобы грамотные и гуманные произведения, написанные изобретательным языком и наполненные глубокими эмоциями, могли появиться в провинции, не говоря уже о центре Британии».

«Вы не состоите в тайном обществе. Только образованный римлянин мог создать такое».

«Нет, от нас не требуется ничего сказать или быть способным это выразить... Кто, по их словам, пишет для меня?» – презрительно взревел он.

«Разные невероятные предположения», – сказала Хелена. Возможно, Скрутатор ей рассказал; возможно, она сама разузнала об этом. «Не все из них ещё живы».

«Так кем же я, этот человек до тебя, должен быть?»

«Счастливчик, который учитывается в деньгах от продажи билетов», – усмехнулся я. «В то время как великие авторы, за которых ты «выдаёшься», позволяют тебе тратить свои гонорары».

«Ну, они пропускают все самое интересное», – сухо ответил Урбанус, внезапно сумев оставить эту тему без внимания.

«Давайте вернёмся к моей проблеме. Можно поспорить», – тихо спросил я его.

«что это злонамеренный слух, который Хрисипп начал распространять, потому что знал, что теряет тебя. Скажи, что тебя так оскорбил этот слух, что ты пошёл к нему домой, чтобы высказать своё недовольство, а потом вы поссорились и потеряли самообладание».

«Слишком радикально. Я работающий писатель», – мягко возразил драматург. Мне нечего доказывать, и я не собираюсь отказываться от своей должности. А что касается литературных распрей, Фалько, у меня нет на это времени».

Я усмехнулся и решил попробовать литературный подход: «Помоги нам, Урбан. Если бы ты писал о смерти Хрисиппа, что бы ты сказал? Были ли его деньги мотивом? Был ли это секс? За этим стоит разочарованный автор, ревнивая женщина или, может быть, сын?»

«Сыновья никогда не берутся за дело», – улыбнулся Урбанус. «Они слишком долго живут с гневом». По личному опыту я с ним согласился. «Сыновья терзаются, терзаются и постоянно терпят свои унижения. Конечно, дочери могут быть фуриями!»

Ни одна из присутствующих женщин не поддержала его слова. Его жена, Анна, не участвовала в обсуждении, но Урбан задал ей вопрос: кого она собирается обвинить?

«Мне нужно подумать об этом», – осторожно и с некоторым интересом сказала Анна. Некоторые говорят, что, отмахиваясь, она говорила так, словно действительно собиралась обдумать это. «Конечно», – обратилась она ко мне с насмешливым блеском в глазах, – «…

Возможно, она убила Хрисиппа ради моего мужа». Прежде чем я успела спросить, сделала ли она это, она резко добавила: «Однако, как видите, я слишком занята своими маленькими детьми».

Я был убежден, что со стороны Урбана было бы глупо убивать Хрисиппа.

Он был чист, но меня заинтересовал. Разговор перешёл на более общие темы. Я признался, что у меня есть опыт работы драматургом в театральной труппе. Мы говорили о наших путешествиях. Я даже попросил совета насчёт «Говорящего Призрака», моей лучшей драматической работы. Судя по моему описанию, Урбанус считал, что этот блестящий фарс следует превратить в трагедию. Это была ерунда; возможно, он всё-таки не был таким уж проницательным мастером театра.

Пока мы болтали, Анна всё ещё держала малыша на плече, разглаживая ему платье по спинке, когда он начинал капризничать. Мы с Хеленой заметили, что у неё пальцы были в чернилах. Позже Хелена сказала мне, что, по её мнению, это может быть важно. «Узнали ли сплетники что-то серьёзное? Неужели Анна умеет говорить?»

Отличная мысль. Можно было бы поставить пьесу о женщине, выдающей себя за мужчину. Если бы пьесы Урбана действительно написала женщина, вот это был бы настоящий спектакль!

XXXI

ПРОШЛЫМ ВЕЧЕРОМ Сегодня мы с Петро вызвали Люкрио на собеседование.

Хотя Петро дал ему час на приезд, мы были готовы к тому, что он не появится или, по крайней мере, опоздает. К нашему удивлению, он был на месте.

При свете дня мы все стали невероятно дружелюбны. У всех было время сменить позу.

Мы с Петро, по римскому обычаю, заняли единственные стулья, как лица, облеченные властью. Лукрио это не волновало. Он ходил и спокойно ждал, когда его пропустят через мельницу. Он постоянно жевал какие-то орехи; он жевал с открытым ртом.

Он был определённо тем типом. Я представлял его себе в молодости, проворачивающим контрактные трюки – халтурящим и хвастающимся сделками с дерзкими друзьями, весь в пряжках на ремнях и громоздких брошах на плащах. Теперь же он взрослел, превращаясь из шумного в скрытного, из рискованного в абсолютно опасного, из простого авантюриста в куда более ловкого дельца, способного загнать клиентов в долги на всю жизнь.

Перед тем, как прийти в караульное помещение, я посетил Нотоклепта. Он рассказал мне кое-что интересное о прошлом Лукрио. Петроний начал разговор с того, что согласился, что, поскольку похититель туник вернулся в тюрьму по собственной воле, подумав о последствиях, он теперь освободит рабов Лукрио (отправив их домой, не дав Лукрио поговорить с ними).

Он не знал, что их хорошо прожарили. Фускулус вызвался прийти на дневную смену; после того как они всё утро голодали, он принес им хлеб и неразбавленное вино и «подружился» с шестью из них. Это тоже оказалось плодотворным.

«Все ваши документы возвращены вам, Люкрио, так что все в порядке».

сказал Петро, беря на себя инициативу, в то время как я просто записывал что-то в зловещей манере.

Хотелось бы обсудить общую ситуацию и управление банком Аврелиана. Хрисипп основал его при поддержке своей первой жены Лизы. Был ли он изначально связан с финансами?

«Старая афинская семья», – гордо заявил Лукрио. «Он занимался страхованием грузов; большая часть этого бизнеса сосредоточена в Греции и на Востоке, но он увидел, что на рынке есть свободная ниша, поэтому они с Лизой переехали сюда».

«Он специализировался на кредитах?»

`В основном это кредиты на грузоперевозки.,

«Это рискованно?»

«И да, и нет. Вам нужно действовать по своему усмотрению: надежно ли судно? Компетентен ли капитан? Принесет ли груз прибыль и будет ли

еще один, который можно было бы отнести домой? А потом... – Он помолчал.

Петроний, в своей тихой манере, был в курсе дела: «Вы даёте торговцу ссуду, чтобы покрыть расходы на путешествие. Страховка. Если корабль затонет, торговец не обязан возвращать ссуду. Вы покрываете убытки. А если корабль благополучно возвращается домой, банкир получает возмещение – плюс огромную прибыль».

«Ну, не огромный», – возразил Люкрио. – Он был бы огромным.

«Из-за риска неудачи во время шторма кредиторы, занимающиеся судоходством, освобождены от обычных правил по максимальному проценту?» – продолжил Петро. «Это справедливо», – сказал Люкрио. «В итоге нам приходится платить за все рейсы, которые терпят неудачу».

«Не все, я думаю. Вы защищаете себя настолько, насколько это возможно».

«Где сможем, легат».

«Трибун», – коротко поправил его Петро, не краснея и принимая титул Краснухи.

«Извините. Это просто слова».

Мой друг Луций Петроний гордо склонил голову. Я скрыл усмешку. «Эта твоя защита, – продолжал он, волнуясь, – может ли она заключаться в ограничении срока займа?»

«Обычное состояние, трибун».

«То есть поездка, которую вы страхуете, должна быть завершена в течение определенного количества дней?»

«При хорошей погоде. Обычно в контракте указывается дата завершения плавания».

«То есть, если корабль затонет, вы как кредитор оплачиваете расходы, но только при условии, что путешествие было совершено в положенный срок? Но если корабль отплывает позже срока кредита, а затем тонет в море, кто несет ответственность?»

«Это не мы!» – воскликнул вольноотпущенник.

«Тебе, конечно, это нравится», – довольно холодно ответил Петроний. «Но владельцу – нет. Он потерял свой корабль и груз – и ему ещё предстоит вернуть тебе долг».

«Он проиграл дважды. Но это его вина».

«Ну, его капитана».

Верно – за праздность. Таковы правила моря, трибун. Это традиция. – Была ли какая-то причина, – очень вежливо спросил Люкрио, – почему вас заинтересовал этот аспект?

Петроний скрестил руки на груди и наклонился вперёд. Я знал это движение. Он собирался выдать нам сплетни, которые мы добыли. «У вас в банке есть клиент по имени Писарх?»

Люкрио сумел сохранить приветливый, невозмутимый вид ловкача. «Конечно, это конфиденциально, но я думаю, что мы это делаем».

«Крупный должник?»

«Не слишком умно».

«Прошлой зимой он потерял два разных корабля, оба отплыли вне времени?»

Глупый человек. Теперь ему нужно довольно резко скорректировать свои инвестиции.

«А у него осталось что-нибудь, что можно инвестировать?» – спросил Петроний.

«Что ж, в этом есть смысл!» – усмехнулся Люкрио, восприняв упоминание о больших долгах как большую шутку.

Петро сохранял спокойствие. «Грузоотправители известны тем, что у них нет личного капитала. Маленькая мышка пропищала мне, что Писарх в тяжёлом положении из-за своих убытков, что он, возможно, не сможет вернуть долг, и что у них с Хрисиппом случилась ссора».

«Ну и ну!» – изумился Люкрио. «Кто-то, должно быть, очень сильно дёргал эту маленькую мышку за хвост. Надеюсь, ни один непослушный член вигилов не задавал вопросов моим рабам без моего разрешения?»

Вот тогда я и перешёл на его место. «Нет, мы узнали о Писархе из личного источника», – сказал Нотоклепт. «Это сплетни, которые свободно распространяются в Янусе Медиусе». Должно быть, впервые в истории Нотоклепт дал мне что-то даром. Я слышал, что есть вероятность, что Писарх – убийца. Он меня тоже интересует. Интересно, не он ли тот человек с таким же угрюмым настроением, которого я сам видел в скрипториуме в то самое утро, когда убили Хрисиппа.

Люкрио печально покачал головой. «Мне грустно это слышать, Фалько».

Писарх – один из наших старейших клиентов. Его семья уже несколько поколений сотрудничает с трапезной Хрисиппа в Греции.

Я улыбнулся. «Не волнуйтесь. Может, это не он. Зато теперь мы имеем чёткое представление о том, как работает ваша трапезная».

«Ничего противозаконного».

«И ничего мягкого!»

«Мы должны защитить наших инвесторов».

«Я уверен, что ты так считаешь».

Я позволил Петронию возобновить допрос. «Давай проясним один сложный момент, Лукрио…» Теперь он точно попробует то, что Фускулус выудил у рабов. «Можно ли мне подсказать, что вы с Хрисиппом однажды пережили кризис?» Лукрио выглядел раздражённым. Петроний разъяснил: «Ты несколько лет был агентом банка по делам вольноотпущенников. До этого, когда ты ещё был молодым рабом – это, должно быть, было до того, как тебе исполнилось тридцать, когда тебя могли отпустить на волю, – тебе поручили управлять портфелем от имени твоего господина. Всё было как обычно: тебе разрешалось управлять фондом и оставлять себе прибыль, но капитал – то, что называется пекулием – по-прежнему принадлежал твоему господину и должен был быть ему возвращён в установленном порядке. А теперь скажи мне – разве не возникло проблемы, когда тебя впервые освободили из рабства и заставили вернуть пекулий и отчитаться о своём управлении?»

Люкрио перестал небрежно шагать по комнате, хотя он продолжал

«Жевательные орехи. Это было недоразумение. Были вопросы по цифрам; я смог ответить на все».

«Какие вопросы?» – настаивал Петроний.

Эх, не перепутал ли я поплавок пекулиума.

«Смешали со своими деньгами? Да?»

«Не намеренно. Я был мальчишкой, немного небрежным – вы знаете, как это бывает.

Мы разобрались. Хрисиппа это не беспокоило. Другие, наверное, из зависти, придавали этому большое значение.

«Да, я полагаю, что Хрисипп в итоге остался доволен, потому что он позволил вам

– по сути – управлять банком».

«Да».

«Может быть, он даже считал, что легкая склонность к резким действиям – это как раз то, что ему нужно от менеджера?»

– Вот именно, – сказал Люкрио, показав нам сверкнувшие зубы.

Петроний Лонг спокойно просмотрел свои блокноты. «Ну, кажется, всё». Лукрио позволил себе расслабиться. Не то чтобы это было легко заметить, ведь он всё это время держался на удивление непринуждённо. Он направился к двери. «Есть вопросы, Фалько?» – спросил Петро.

«Пожалуйста». Петро откинулся назад, и я начал весь раунд со своей точки зрения.

Смена контроля, когда Люкрио думал, что все кончено, могла его нервировать.

Вероятно, нет, но попробовать стоило.

Пара вопросов по существу, Лукрио: где ты был в полдень два дня назад, когда был убит Хрисипп?

«Форум. Обедаю с группой клиентов. Могу назвать вам их имена».

Невелик смысл: либо это правда, либо к тому времени алиби уже было бы готово к лжи. «У вас были хорошие отношения с Хрисиппом? Были ли проблемы в банке?»

«Бояться не приходилось. Он зарабатывал деньги. Это радовало босса». «Знаешь ли ты хоть одного недовольного клиента, который затаил обиду?» «Нет».

– Помимо Писарха, – поправил я, – были ли еще какие-нибудь разочарованные кредиторы?

«Не в одной лиге».

Другой должник, на которого я обращаю внимание, – один из авторов скрипториума. Лукрио вольно предоставил имя: Авиен.

«Верно, историк. Насколько я знаю, у него большой кредит в банке. Есть ли у него дата окончания?»

Это так. Уже прошли? Боюсь, что да.

«Ему трудно найти деньги?» «Так он говорит».

«Хрисипп занимал жёсткую позицию?» «Нет, я справился с этим, как обычно». Авиен хитрил?

Лукрио пожал плечами. «Он всегда обращался к Хрисиппу как к одному из своих

писатели, но я в это не верю. Нытьё и притворство, как это обычно бывает. В первый раз это разрывает сердце. «Лукрио, как тебя трогают мольбы должников? После этого ты не обращаешь внимания; по-настоящему нуждающиеся никогда не жалуются».

«Было ли у Авиенуса какое-либо лекарство?»

«Напиши его труды и отдай свитки, чтобы он получил гонорар и погасил долг», – усмехнулся вольноотпущенник. Он не был похож на человека, читающего наизусть. Затем он добавил: «Или он мог бы сделать то, что обычно».

«Что это?»

«Попроси другого кредитора выкупить его кредит». Я моргнул. «Как это работает?»

«Срок истек. Мы потребовали вернуть долг», – терпеливо объяснил Лукрио. «Кто-то другой мог бы дать Авиену деньги, чтобы заплатить нам». Я последовал за ним: «Заём, чтобы погасить заём? Новый, покрывающий сумму твоего займа плюс проценты, которые он тебе должен, плюс прибыль нового кредитора? Юпитер!» Сложные проценты были запрещены в Риме, но это казалось изящным способом обойти это. Банкиры поддерживали друг друга в этом неприятном деле. «Скатываемся в нищету – и, возможно, даже в рабство?»

Люкрио не выказал никаких угрызений совести. «Это даёт ему время, Фалько. Если Авиенус когда-нибудь выберется из своего зада и что-нибудь заработает, он сможет погасить долг».

Вопреки своим склонностям, я понимал точку зрения Люкрио. Некоторые люди с непосильными долгами лезут из кожи вон и работают до изнеможения. «Какое обеспечение Авиенус предоставил по первоначальному займу?»

Мне придется это поискать.

Я хочу, чтобы вы это сделали и дали мне знать, пожалуйста. Не говорите Авиенусу, что я спрашиваю. Он может быть вашим коммерческим клиентом, но он также может быть убийцей вашего покровителя.

«Я запомню».

«Что будет с долгом теперь, когда Хрисипп умер?» – «Ничего не меняется. Авиен должен вернуть деньги банку». – «Ты в погоне за ним, да?»

Люкрио ухмыльнулся. Скорее, это была гримаса – совсем не смешная. Время для новой смены. Петроний наклонился ко мне. «Ты что-то спрашивал о завещании, Фалько?»

«Верно». Я заметил, что Люкрио вдруг застыл на месте, словно ждал этого. «Люкрио, завещание уже вскрыли?» Он кивнул.

«Кто основные бенефициары? Верно ли, что Вибии Мерулле, как нынешней жене, оставили только скрипторий?»

«Так оно и было».

«И разве это мало стоит?»

«Лучше, чем рыбный ларек в Остии, но ненамного лучше». «Это кажется трудным».

«Ее семья получила обратно ее приданое».

«О, прелесть! Кто остался в банке?»

«Лиза» – он слегка покраснел – «и я».

«О, как трогательно! Бывшая жена, которая помогла основать бизнес, и верная бывшая рабыня».

– Это обычай нашей страны, – сказал Люкрио, как усталый человек, знающий, что ему придется объяснять это много-много раз разным знакомым.

«Греческие банки на протяжении всей истории передавались совместно греческим банкирам»

жены и их постоянные агенты».

«Что», – усмехнулся я, – «неужели дети греческих банкиров думают об этом?»

«Они знают, что это происходило на протяжении всей истории Греции», – сказал Лукрио.

«И маленьких греческих мальчиков учат любить историю!» Мы все рассмеялись. «Похоже, Вибия Мерулла сильно проиграла», – продолжил я. «Бывшая жена-гречанка имеет приоритет перед новой римской? Это тоже традиция?»

«Звучит заманчиво», – бесстыдно сказал Люкрио. «Лиза построила этот бизнес».

«Но в данном случае у греческого банкира есть единственный сын, который полностью романизировался. Диомед должен знать, что в Риме мы действуем по-другому. Здесь ты, конечно, всё ещё можешь претендовать на награду за верную службу. Лиза станет никем после того, как Хрисипп снова женится; Вибия приобретёт право на награду. И Диомед будет ожидать, что отец признает его значимость в семье. Как этот старый греческий обычай ведёт Диомеда как нового римлянина, Лукрио?»

«Хныканье!» – бессердечно признал вольноотпущенник. «О, это не катастрофа! Ему дали несколько сестерциев, чтобы прожить. Это больше, чем может ожидать большинство сыновей, особенно лентяев с пустыми идеями, которые только и делают, что создают проблемы».

«Вы не похожи на последователя дорогого Диомеда?»

«Думаю, ты с ним встречался», – пробормотал Люкрио, как будто это был ответ на все вопросы.

«Что ж, его мать станет богатой наследницей. Может быть, однажды он станет наследником Лизы?»

«Возможно». Последовала небольшая пауза. Я почувствовал нежелание, но вольноотпущенник так сильно презирал Диомеда, что был готов на этот раз проявить нескромность:

«Новый муж Лизы, возможно, скажет что-то по этому поводу», – сказал Люкрио.

XXXII

МОЙ СЛЕДУЮЩИЙ визит к Лизе, бывшей жене и счастливой наследнице, застал её врасплох. Не ожидая меня, она совершила ошибку, войдя внутрь. Теперь, когда я получил доступ, я увидел, что это было желанное жилище. Мы сидели в гостиной, прохладной в июльскую жару, хотя и умело освещённой высокими окнами. Ряд узорчатых ковров был расстелен на мраморном полу. Пышные шторы украшали стены. Наши сиденья были в бронзовых рамах с солидной подкладкой. В углу, на полке, стоял роскошный подогреватель вина, из тех, что сжигают уголь в большой камере с топливным хранилищем внизу, сейчас не используемый, вероятно, из-за погоды. Отличные, безупречные фрукты блестели в полупрозрачных стеклянных вазах.