Текст книги "Китайцы. Моя страна и мой народ"

Автор книги: Линь Юйтан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Хитрость, лукавство

Возможно, самым поразительным качеством китайца является – за неимением другого подходящего слова – хитрость, лукавство, умение быть себе на уме. Это качество европейцам понять труднее всего, тем не менее оно глубоко по своему содержанию, так как прямо указывает на жизненную философию, которая отличается от европейской. В сравнении с этой жизненной философией модель западной цивилизации в целом представляется крайне незрелой. Когда молодой человек сентябрьским утром попытается оттащить дедушку от камина, чтобы искупаться с ним в море, и ему это не удастся, то он, возможно, будет удивлен и раздражен; старик же лишь улыбнется. Улыбнется хитроватой улыбкой, и трудно сказать, кто из них прав. Суетливость и неугомонность молодого человека – куда все это ведет? И весь этот энтузиазм, и самоутверждение, и борьба, и война, и пламенный национализм – чем все это кончится? Ради чего все это? Возможно, напрасно искать ответы на эти вопросы, да и трудно заставить другую сторону принять вашу точку зрения. Это вопрос возраста.

Старый лукавец – это человек, который много всякого повидал в жизни, он практичен, беспечен и скептически относится к прогрессу. Лучшее, что есть в нем, – это добродушие и покладистый нрав. Нередко такой характер настолько привлекает девушек, что они готовы выйти замуж за старика. Потому что если в жизни и есть что-то стоящее, так это то, что дает уроки доброты. Китайцы пришли к такому мнению не потому, что у них есть некая религиозная заповедь, а потому, что глубоко познали жизнь во всех ее проявлениях. Диалог известных монахов и поэтов эпохи Тан отражает эту чрезвычайно глубокую философию:

Однажды Ханьшань спросил Шидэ: «Если кто-то порочит меня, оскорбляет меня, насмехается надо мной, презирает меня, ранит меня, ненавидит меня и обманывает меня – что я должен делать?» Шидэ ответил: «Только мириться, соглашаться, уступать, избегать, терпеть, уважать этого человека и не обращать на него внимания. А через несколько лет достаточно будет просто бросить на него взгляд».

В китайской литературе, поэзии и пословицах очень часто отражается эта даосская философия. Такие выражения, как: «Теряя пешку, выигрываешь партию», «Из 36 стратагем[30]30
  Стратагема – стратегический план, в котором для противника заложена какая-либо ловушка (Примеч. пер.).


[Закрыть] лучшая – это бегство», «Настоящий герой никогда не будет рисковать», «Отступи на шаг в своих мыслях», свидетельствуют о восприятии жизненных проблем, свойственном китайскому складу ума. Жизнь предоставляет много возможностей пересматривать те или иные решения благодаря «36 стратагемам», помогающим сглаживать острые углы, в результате чего человек обретает то подлинное добродушие и степенность, которые олицетворяют китайскую культуру.

Хуже всего то, что лукавство, высочайшее достижение китайского интеллекта, отвергает приверженность идеалам и любую деятельность. Оно отбило у людей желание что-либо реформировать, оно высмеивает любые человеческие усилия, считая их бесполезным занятием; поддавшись ему, китайцы утратили способность мечтать, желать, действовать. Лукавство удивительным образом сводит человеческую деятельность до уровня работы пищеварительного тракта и других, еще более элементарных потребностей человека. Великим лукавцем был Мэн-цзы, провозгласивший главными потребностями человека пищу и женщин, т.е. утоление голода и размножение. Покойный президент Ли Юаньхун тоже был незаурядным лукавцем, когда произнес крылатое выражение, которое так понравилось китайским политикам и философам, что стало прекрасным рецептом решения споров между всеми китайскими партиями и группировками: «Если есть рис, то пусть его разделят на всех». Президент Ли и не знал, что он сугубый реалист. Он исходил из экономической точки зрения, говоря о современной истории Китая. Он так и не сумел оценить собственный интеллект. Рассмотрение истории Китая с точки зрения экономики, равно как и биологическое толкование законов развития общества, принадлежащее школе Эмиля Золя, – дело не новое и хорошо известно китайцам. Однако толкование Золя – это причуда интеллектуала, а наша позиция в известной мере отражает национальное самосознание. В Китае человеку не нужно учиться, как стать реалистом, потому что он с рождения таков. Ли Юаньхун не был семи пядей во лбу, но как китаец он инстинктивно ощущал, что все политические вопросы – это всего лишь проблема чашки риса. Будучи китайцем, он дал, насколько я понимаю, глубочайшее толкование китайской политики.

Такое холодное и прагматичное отношение ко всему основано на весьма трезвом взгляде на жизнь, что характерно только для старых людей и древних наций. Те же, кому еще нет тридцати, равно как и молодые нации Запада, не разделяют подобных взглядов. Возможно, это не простая случайность, что у автора даосской библии «Дао дэ цзин» («Канон Пути и благодати») было имя Лао-цзы, что означает «Старый Ребенок»[31]31
  Этот «Старый Ребенок» (ок. VI в. до н.э.), простившись с миром, проезжал верхом на буйволе через заставу Ханьгугуань, где его попросили оставить трактат «Дао дэ цзин», состоящий из 5 тыс. иероглифов, для просвещения соотечественников (Примеч. авт.).


[Закрыть]. Кто-то сказал, что человек после сорока становится хитрецом, плутом. Как бы там ни было, несомненно, что с годами мы теряем стыд. 20-летняя девушка редко выходит замуж по расчету; женщина же 40 лет редко выходит замуж по какой-либо иной причине и объясняет свой шаг словами «надежность», «уверенность», «гарантия». Есть один греческий миф со скрытым смыслом. Икар летел слишком высоко, и жар Солнца растопил воск на его крыльях, и он упал в море, а его старый отец Дедал летел ниже и благополучно вернулся домой. С возрастом у человека развивается склонность к низким полетам. Идеализм сдерживается холодным, уравновешенным, здравым смыслом, как, впрочем, и отношением к деньгам. Таким образом, реалистическое отношение к жизни свойственно старости, а идеалистическое – молодости. Когда человек, которому за сорок, не становится лукавцем, он или слабоумный, или гений. К гениям – этим «большим детям» – относятся Лев Толстой, Роберт Льюис Стивенсон и сэр Джеймс Барри[32]32
  Джеймс Мэтью Барри (1860—1937) – известный шотландский романист и драматург, создатель образа сказочного героя Питера Пэна – мальчика, который не хотел взрослеть (Примеч. ред.).


[Закрыть], чья природная ребячливость, сочетающаяся с реальным опытом, способствовала их вечной молодости, которую мы называем бессмертием.

Все это, однако, есть чистейший даосизм в теории и на практике, поскольку нет более полного описания жизненной философии, столь глубоко пронизанной духом плутовства, чем «Дао дэ цзин» Лао-цзы. Даосизм как в теории, так и на практике предполагает некую хитрость, напускные бесстрастие и безразличие, проклятый и опустошающий скептицизм, насмешку над тщетой усилий всякого, кто пытается вмешаться во что-либо, насмешку над всеми общественными институтами (в том числе над браком) и системой управления, а также неверие в любые идеалы, и не столько из-за недостатка энергии, сколько из-за недостатка веры. Эта философия противоположна позитивизму Конфуция, она призвана сыграть роль предохранительного клапана от последствий несовершенства конфуцианского общества. Конфуцианцы относятся к жизни позитивно, а даосы – негативно (раз уж мы коснулись вопроса о негативном отношении к жизни, то попутно заметим, что буддизм – это просто даосизм, слегка подкрашенный остроумием), и сплав этих двух элементов породил бессмертное явление – китайский национальный характер. Вообще, все успешные китайцы являются конфуцианцами, а неудачники – даосами. Конфуцианство в нас созидает и борется, а даосизм наблюдает и усмехается. Китайский ученый в присутственном месте разглагольствует о морали, а дома пишет стихи, и обычно это хорошая даосская поэзия. Теперь понятно, почему почти все китайские ученые пишут стихи и почему почти во всех собраниях сочинений китайских писателей поэзия занимает лучшую и большую часть.

Даосская идеология, подобно морфию, удивительным образом притупляет чувства и, стало быть, успокаивает нервы, улучшает самочувствие при головных болях и сердечных болезнях у китайцев. Романтизм даосов, их поэзия и поклонение природе помогают китайцам во времена волнений и беспорядков переносить горе и печаль, так же как философия конфуцианства приносит пользу во времена мира и покоя. Так, когда страдает тело, даосская философия льет бальзам на душу китайца и предлагает безопасный путь к отступлению. Одна даосская поэзия может сделать строгую жизненную модель конфуцианства вполне сносной. Ее романтизм не дал китайской литературе превратиться в сборник од и гимнов, воспевающих императора. Вся хорошая китайская литература, вся китайская литература, стоящая затраченного на нее времени, все интересные, дающие пищу уму и успокаивающие сердце произведения китайской литературы, в сущности, пропитаны духом даосизма. Даосизм и конфуцианство – это отрицательный и положительный полюсы, инь и ян, китайской мысли, и это делает возможной достойную человека жизнь в Китае.

Китайцы по натуре даосы, а по воспитанию – конфуцианцы, притом больше даосы, чем конфуцианцы. Как народ мы достаточно велики, чтобы на основании принципов справедливости создать государственный свод законов, но мы также достаточно велики, чтобы не доверять судейским и судам. 95% конфликтов, требующих судебного разбирательства, улаживаются за пределами суда. Мы достаточно велики, чтобы детально разработать свод церемоний, но мы также достаточно велики, чтобы считать одним из величайших парадоксов тот факт, что погребальные церемонии предписывают во время похорон устраивать пышные и веселые празднества; достаточно велики, чтобы осуждать порок, но мы также достаточно велики, чтобы оставаться безучастными к пороку и не удивляться ему. Мы достаточно велики, чтобы всколыхнуть одну революционную волну за другой, но мы также достаточно велики, чтобы пойти на компромисс и вернуться к прежнему режиму. Мы достаточно велики, чтобы создать совершенную систему импичмента должностному лицу, систему государственной гражданской службы, свод предписаний для работы транспортной системы и правила для библиотек-читален, но мы также достаточно велики, чтобы разрушить все системы, не считаться с ними, обходить различные правила и предписания, нарушать их, наконец, быть выше всех этих систем и правил. Мы не читаем нашим студентам курс государственного права, из которого можно узнать, как правительство должно работать, но мы учим их на повседневных примерах, каковы реальные действия центрального правительства, а также муниципальных и провинциальных правительств. Непрактичный идеализм нам не нужен, потому что у нас не хватило бы терпения для доктринерской теологии. Мы не учим нашу молодежь, как стать сынами Божиими, но мы учим их вести себя как нормальные, трезвомыслящие человеческие существа. Вот почему я верю, что китайцы по своей сути гуманисты, и христианство здесь или должно потерпеть неудачу, или же должно измениться до неузнаваемости, чтобы его приняли в Китае. Единственная часть христианского учения, которую китайцы в состоянии воспринять, это заповедь Христа [апостолам, проповедовавшим Его учение]: «Будьте мудры, как змии, и кротки, как голуби». Именно эти две добродетели – голубиная кротость и змеиная мудрость – свойственны лукавцам.

Одним словом, мы понимаем необходимость человеческих усилий, но также допускаем их тщетность. Такой склад ума приводит к развитию пассивной защитной тактики. «Великие дела могут быть сведены к малым, а малые – превратиться в ничто». В соответствии с общим принципом этой пословицы все спорные вопросы у китайцев улаживаются, все их планы подгоняются, все программы реформ сводятся на нет – и так до тех пор, пока будет мир и чашка риса для каждого. «Лучше один раз объявить „пас“, чем один раз сыграть» – гласит другая наша пословица, по смыслу близкая к английским «Let well enough alone» и «Let sleeping dogs lie»[33]33
  «Довольствуйся тем, что есть» (русский эквивалент: «Лучшее – враг хорошего») и «Не тронь лихо, пока спит тихо» (Примеч. ред.).


[Закрыть].

Вот так и живут китайцы – по линии наименьшего сопротивления и наименьшей борьбы. Это способствует душевному спокойствию, невозмутимости, что позволяет им проглатывать обиды и пребывать в гармонии с миром. Это также позволяет разработать некую оборонительную тактику, которая может внушать больший страх, чем тактика нападения. Вы пришли в ресторан, испытываете сильный голод, а блюда не несут. Тогда вы можете повторить заказ официанту. Если он грубит, вы можете пожаловаться в дирекцию и как-то уладить недоразумение. Но если он, изысканнейшим образом изогнув стан, самым вежливым образом ответит: «Бегу, бегу!», но и с места не сдвинется, вам останется только вознести молитву или столь же изысканно выругаться. Вот пример пассивной силы китайцев. Эту силу наиболее высоко ценят те, кто испытал ее на собственном опыте. Это есть сила старых лукавцев.

Миролюбие

До сих пор мы обсуждали три наихудших качества китайцев, которые парализовали их способности самоорганизации. Происхождение этих качеств – в общем отношении китайцев к жизни, которое отличается как проницательностью и зрелым добродушием, так и неким снисходительным безразличием. Очевидно, что подобный взгляд на жизнь не лишен достоинств, и это достоинства старых людей, у которых нет ни честолюбия, ни желания взойти на вершину мира. Однако они многое повидали в жизни, готовы принять от нее все, что заслужили, и в то же время преисполнены уверенности в том, что проживут уготованную им судьбой жизнь пристойно и счастливо.

Китайцы – народ искушенный. В отличие от христиан, якобы живущих ради смерти, они не намерены создавать на этой земле некую утопию, как это делают множество западных провидцев. Они знают, что земная жизнь полна боли и печали, и хотят лишь привести ее в такой порядок, чтобы можно было мирно работать, самоотверженно терпеть и жить счастливо. Китайцам недостает таких замечательных качеств западных людей, как великодушие, честолюбие, усердие в деле реформ, развитое общественное сознание, готовность к риску и героизм. Они не проявляют интерес к восхождению на Монблан или к исследованию Северного полюса. В этом мире их крайне интересует самая что ни на есть банальная жизнь. У них есть упорство, безграничное терпение, неутомимое трудолюбие, чувство долга, уравновешенный склад ума, здравый смысл, жизнерадостность, юмор, терпимость, миролюбие, а также бесподобное умение чувствовать себя счастливыми даже в самых тяжелых условиях. Короче, благодаря всем этим качествам они получают удовольствие от обыденной жизни. Самые главные из этих качеств – миролюбие и терпимость, которых так недостает современной Европе.

Действительно, при внимательном просмотре спектакля под названием «Жизнь современной Европы» иногда возникает ощущение, что ей в большей мере недостает благожелательной мудрости, чем способных людей или интеллектуального блеска. Порой кажется, что Европа едва ли избавится от опрометчивости, свойственной молодости, и от горделивого сознания своего интеллектуального превосходства. Однако еще одно столетие научного прогресса создаст настолько тесные взаимосвязи во всем мире, что европейцы, под угрозой тотального уничтожения, научатся большей терпимости по. отношению к жизни и людям. Возможно, они научатся быть немного менее блестящими и немного более зрелыми. Я все-таки верю, что такие изменения во взглядах европейцев произойдут, и к ним приведут не какие-то блестящие теории, а инстинкт самосохранения. И вероятно, Запад научится быть менее самоуверенным и более терпимым, а это настоятельно необходимо, когда все в мире окажется прочно взаимосвязанным. Европейцы будут несколько менее стремиться к прогрессу и будут чуть больше стараться понять, что такое жизнь. И тогда станет еще больше людей, которые услышат голос Старого Ребенка с заставы Ханьгугуань.

Китайцы считают, что миролюбие обусловлено вовсе не неким «благородством», а обычным здравым смыслом, ведь оно просто полезно. Если эта земная жизнь – единственная, которая нам дана, то нужно постараться жить в мире, раз мы хотим жить счастливо. С этой точки зрения самонадеянность и неугомонность духа Запада – это признаки незрелости, свойственной молодости. Китайцы, проникнутые восточной философией, скорее всего, понимают, что Европа постепенно избавится от незрелости и достигнет совершеннолетия. Может показаться странным, что в философии даосизма, весьма тонко инструментированной, всегда присутствует слово «терпимость». Думаю, терпимость есть величайшее достижение китайской культуры и оно станет величайшим достижением современной мировой культуры, когда эта культура достигнет зрелости. Чтобы научиться терпимости, необходимо в нужно лишь немного чувства сострадания и цинизма даосского толка. Истинные циники, как правило, люди душевные, осознав пустоту, бренность жизни, они выработали своего рода чувство вселенского сострадания.

Миролюбие также обусловлено разумом, житейской мудростью. Если бы человек мог научиться быть чуть циничнее, он был бы менее склонен к войне. Вот почему, возможно, все разумные люди трусливы. Китайцы – худшие вояки в мире, потому что они разумная нация, воспитанная даосским цинизмом и конфуцианским стремлением к гармонии как жизненному идеалу. Они не пойдут сражаться, поскольку они самый расчетливый и эгоистичный народ. Самый обычный китайский ребенок знает то, чего не знает убеленный сединами европейский политик: на войне погибает или получает увечья как отдельный человек, так и целая нация. Враждующие между собой китайские партии очень легко привести в чувство. Простой расчет побуждает их не спешить с ссорами, постараться быстрее уладить конфликты. Политическая философия старых лукавцев учит китайцев терпению и пассивному сопротивлению во времена смут, предостерегает их от заносчивости и самоуверенности в моменты успеха. Что касается умеренности, воздержанности, то китайцы советуют: «Когда придет удача, не растрачивай ее всю; когда добьешься выгоды, не используй ее всю в своих интересах». Чрезмерная самоуверенность и постоянное стремление пользоваться всеми преимуществами собственного положения (то, что называется «показывать зубы») на самом деле является признаком вульгарности и предвестником краха. В то время как у англичан правило «не бить упавшего» основано на принципе честной игры, у китайцев сходное выражение «не прижимай человека к стенке» всецело относится к культуре взаимоотношений, которую мы называем ханьян («выдержка, умение владеть собой»).

Для китайцев Версальский договор не только несправедлив – он вульгарен, в нем недостает качества ханьян. Если бы у французов в момент их победы было бы хоть что-нибудь от даосского духа, они не стали бы навязывать этот договор и спали бы спокойно. Но Франция еще очень молода, да и от Германии вполне можно ждать чего-то подобного. Трудно понять причины крайней глупости этих двух наций, которые постоянно пытаются подмять под себя друг друга. Но ведь Клемансо не читал Лао-цзы. Не читал его и Гитлер. Так что пусть воюют, а даосы будут в сторонке наблюдать и усмехаться. Миролюбие китайцев объясняется не только их житейской мудростью, но в той же степени и их характером, нравом. Китайские мальчишки дерутся на улице намного реже, чем западные. И хотя у нас идет нескончаемая гражданская война, мы воюем намного меньше, чем должны бы были. Если бы у американского народа оказалось такое же плохое правительство, как у нас, то у них за прошедшие 20 лет произошло бы не три революции, а все тридцать. В Ирландии теперь мир, потому что ирландцы здорово воевали, а мы и сегодня все еще продолжаем воевать, так как воюем недостаточно энергично и упорно.

Гражданская война в Китае – это вовсе не война в прямом смысле слова. До сих пор гражданские войны никогда не прославлялись. Призывов на военную службу у нас нет, а солдаты, участвующие в военных действиях, – это бедняки, у которых нет иного способа прокормиться. Их вовсе не прельщает настоящий бой, это генералов интересуют сражения, поскольку они в них не участвуют. В любой значительной военной кампании всегда побеждает серебряный юань, хотя герои-победители триумфально возвращаются в столицу под грохот салютующих орудий. Этот грохот похож на шум битвы, и это не случайно, поскольку и в ссорах простых людей, и во время гражданской войны шум и грохот составляют суть происходящего. В Китае войны не видят – ее только слышат. Я слышал о двух такого рода сражениях: одно произошло в Пекине, другое – в Сямэне. На слух всех все удовлетворяло. Обычно численно превосходящая армия добивается поражения более слабого противника лишь одним своим видом. И то, что в западной стране было бы длительной войной, здесь завершается за месяц. Побежденному генералу в соответствии с китайским принципом честной игры выдадут 100 тыс. долл, на путешествие и отправят «в поездку по Европе для исследований а области промышленности», хорошо понимая, что в следующей войне его услуги могут понадобиться нынешним победителям. Вполне вероятно, что с изменением ситуации мы увидим, как победитель и побежденный едут в одном автомобиле словно названые братья. В этом и есть достоинство ханьян. Народ ко всему этому не имеет никакого отношения. Он ненавидит войну и всегда будет ее ненавидеть. В Китае хорошие люди никогда не воюют: «из хорошего железа не делают гвозди, хороший человек не пойдет в солдаты», гласит пословица.