Текст книги "Китайцы. Моя страна и мой народ"

Автор книги: Линь Юйтан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Архитектура

Природа всегда прекрасна, а архитектура, созданная человеком, обычно нет. Причина в том, что архитектура, в отличие от живописи, не стремится копировать природу. Архитектура первоначально соединяла камни, кирпичи и известь, чтобы дать людям укрытие от ветра и дождя. Ее главный принцип – это полезность, и в основном это справедливо по сей день. Поэтому уродство самых хороших, самых современных фабрик, школ, театров, почтамтов, вокзалов и проспектов постоянно внушает нам мысль о бегстве из города в деревню. Потому что природа безгранично богата, а архитектура, продукт человеческого ума, ограничена пределами нашей изобретательности. Лучшие умы человечества могут строить здания только согласно традиционным моделям – там ротонда, здесь кровля с тремя скатами. Самые впечатляющие мавзолеи и мемориалы не могут сравниться по выразительности с естественными формами деревьев. Даже высаженные по обеим сторонам улицы, подстриженные и опрысканные химикатами деревья – если мы не забудем их посадить – при сравнении ничуть не уступят архитектурным сооружениям. Сколь дерзновенна природа! Если бы эти безыскусные и неодинаковые по форме деревья создали архитекторы, мы упрятали бы их в сумасшедший дом. Природа осмелилась выкрасить листву в зеленый цвет, а мы боимся всего, что выходит за рамки общепринятого, мы даже цвета боимся. И вот мы придумали слово «тусклый», чтобы точнее описать наше существование.

Почему при всем богатстве фантазии мы по-прежнему создаем столь угнетающие строения, как дома с плоскими крышами, так называемые современные тротуары и прямолинейные улицы, от которых каждый год сломя голову мы бежим на курорт? Практичность – вот ответ. Но практичность – не искусство. Наш век индустриализации только усугубил ситуацию, в особенности после изобретения железобетона. Это символ века индустриализации, и он будет существовать столько же, сколько и современная индустриальная цивилизация. Некоторые даже публично заявляют, будто считают поразительно красивыми нью-йоркские небоскребы. Может быть, это и так, но я ничего подобного не заметил. Их красота – это красота золота: они красивы потому, что символизируют потраченные миллионы. Они выражают дух века индустриализации.

Однако, поскольку мы каждый день вынуждены лицезреть построенные для себя дома, в которых должны находиться большую часть времени, и поскольку эти ужасные жилища ограничивают наше существование, естественно возникает требование сделать их красивыми. Дома мало-помалу меняют облик наших городов. Крыша – это не просто крыша, которая укрывает нас от солнца и дождя, а нечто, что влияет на наше представление о доме. Дверь – это не только отверстие для входа и выхода, но и «открывшийся сезам», который вводит нас в загадочную семейную жизнь. Наконец, не одно и то же: стучаться в дверь тусклого оттенка или в покрытые красным лаком ворота, украшенные гвоздями с позолоченными головками.

Вопрос в том, как сделать так, чтобы кирпичи и известковый раствор ожили и заговорили на языке прекрасного, чтобы они могли сказать нам что-то, подобно европейским соборам, исполненным высокого духа, без слов выражающим несравненную красоту и величие? Посмотрим, как пытались решить эту проблему творцы лучших произведений китайской архитектуры.

Китайская архитектура, видимо, шла иным путем, чем европейская. Главная ее тенденция состоит в поиске гармонии с природой. Во многих случаях поиск завершился успехом. И успехи достигнуты потому, что архитектор вдохновлялся веточкой дикой сливы, которая сначала превратилась в динамичную черту иероглифа, а потом преобразились в линии и формы архитектуры. Китайская архитектура также наделена и символическим смыслом. Под влиянием геомантии она восприняла элементы пантеизма, которые заставляют учитывать пейзаж вокруг дома. Основной дух китайской архитектуры – это дух покоя и умиротворенности, лучшими его представителями являются частные дома и сады. Этот дух не устремляется вверх, подобно готическому шпилю, а нависает над землей и привязан к ней. Тогда как готические соборы воплощают духовность и величие, китайские дворцы и храмы воплощают безмятежность и покой.

Как ни странно, на китайскую архитектуру оказала влияние и каллиграфия. Об этом свидетельствует смелое использование криволинейных каркасных конструкций кровли, противостоящих мертвым прямым линиям. Вогнутые крыши дворцов и храмов создают ощущение пропорциональности, строгости и изящества архитектурных форм.

Контур каркасной структуры, независимо от того, покрыта она крышей или нет, весьма похож на след «касания кисти» в живописи. В живописи контурная линия используется не только для обозначения границ предмета, она выражает также дерзновение и свободу как таковые. Аналогична ситуация и в китайской архитектуре. Стойки у стен, потолочные балки и стропила не прячутся стыдливо, а, наоборот, демонстрируют и расхваливают себя, будучи важной частью внешнего облика строения. В китайской архитектуре каркас сознательно целиком открыт для обозрения. Мы любуемся конструктивными линиями, обозначающими основной контур строения, точно так же, как любуемся китайскими картинами с их богатой ритмикой. Я считаю, что контурные линии отображают суть предмета. Поэтому стены обычно не скрывают каркас домов, а балки и стропила видны и снаружи, и изнутри дома.

Причиной тому принцип каллиграфии цзяньцзя (каркас). Среди многих черт, составляющих иероглиф, опорной для нас всегда является главная горизонтальная или вертикальная черта или замкнутый квадрат. Такую черту нужно написать энергично, причем горизонтальные и вертикальные черты должны быть длиннее и выразительнее других. Остальные черты окружают опорную черту или исходят от нее. В планировке архитектурного ансамбля действует принцип осевой линии, ведь осевая линия есть в большинстве китайских иероглифов. В плане Бэйпина (Пекина) – одного из самых красивых городов мира, тоже есть невидимая ось, которая тянется на несколько миль с юга на север, от ворот Цяньмэнь через императорский дворец, через центральную беседку на горе Мэйшань до Барабанной башни. В иероглифе 中 чжун («центр, середина») совершенно очевидна эта осевая линия, как и в иероглифах 東 束 柬 律 乗.

Возможно, важнее следования принципу осевой линии использование изогнутых, волнистых черт и черт неправильной формы – в противовес прямым линиям. Свидетельством тому – конструкция крыш китайских традиционных построек. Каждый китайский храм, дворец или особняк представляет собой по существу сочетание контрастирующих прямых вертикальных линий опорных стоек и изогнутых линий кровли. Конструкция крыши также воплощает контраст прямых линий конька и нисходящих изогнутых линий самой кровли. Все это восходит к упражнениям в каллиграфии, когда учитель говорит, что если есть главная линия, горизонтальная или вертикальная, обязательно нужно сделать так, чтобы она контрастировала с окружающими ее изогнутыми линиями или линиями с легким изломом. Конек крыши иногда украшают различными фигурами. Лишь благодаря такому контрасту прямые линии стоек и стен могут быть терпимы с художественной точки зрения. Рассмотрев лучшие примеры храмовых построек и особняков, обнаружим, что декоративной доминантой является именно крыша, а не стойки у стен. Последние не всегда занимают передний план, да и по масштабу они меньше крыши.

Наклонная крыша – самая яркая, уникальная особенность китайской архитектуры. Ее происхождение неясно. Предполагают, что она имеет отношение к простым шалашам времен пастбищного скотоводства. Однако очевидна и связь наклонных крыш с каллиграфией. Любой человек, разбирающийся в основах каллиграфии, отметит красоту изогнутой линии китайской наклонной крыши. Самое трудное в каллиграфии – регулирование силы мазка. Так, например, придать силу совершенно прямой линии крайне трудно. С другой стороны, легкий наклон в какую-либо сторону немедленно создает ощущение напряжения. Достаточно взглянуть на «ключ» со значением «крыша» и в изящный прогиб в вершине иероглифа, чтобы понять, что это не пустые рассуждения автора.

Эти три иероглифа принадлежат кисти премьера Маньчжоуго, известного каллиграфа Чжэн Сяосюя.

Верхняя часть иероглифов «А» и «В» представляет собой компонент китайского иероглифа со значением «крыша». Обратите внимание на прогиб в середине иероглифа, который создает эффект кривизны китайской крыши. Верхняя часть иероглифа «С» означает «человек», но имеет сходство с верхней линией крыши. Обратите также внимание на изгиб и поднимающуюся вверх дугу в нижней его части.

Отметьте, что композиционные принципы каллиграфии используются и в китайской архитектуре. Так, энергичная вертикальная черта (стойка) в иероглифе «А» контрастирует с изогнутой чертой в «крыше». Остальные горизонтальные черты прилагаются к ней. Обратите внимание на нисходящую изогнутую черту в иероглифе «В», прочие черты группируются вокруг нее. Верхняя часть иероглифа удивительным образом уравновешивает его черты.

Наша любовь к ритмическим, волнистым или ломаным линиям и ненависть к прямым, мертвым линиям вполне очевидна. Мы никогда не создавали ничего столь безобразного, как древнеегипетская Игла Клеопатры. Некоторые современные китайские архитекторы в подражание западным образцам построили нечто, напоминающее маяк, и назвали это Выставочным мемориалом «Озеро Сиху», установив его среди прекрасных пейзажей прямо на берегу этого озера. Мемориал напоминает болячку на лице красавицы и вызывает неприятное чувство, если слишком долго на него смотреть.

Есть много способов покончить с безжизненностью прямых линий. Классическим примером, возможно, является арочный мост с перилами. Арочный мост хорошо гармонирует с природой потому, что он криволинейный и у него есть перила. Он уступает по длине Бруклинскому мосту, и его перила не столь целесообразны, как стальные тросы Бруклинского моста, но никто не может отрицать, что, хотя для строительства арочного моста и не надо много ума, зато он красивее Бруклинского. Можно также обратиться к внешнему облику пагоды. Вся ее красота состоит в том, что контур пагоды нарушается чередованием выступающих крыш, особенно их чуть загнутых угловых карнизов, напоминающих откидную черту в каллиграфии. А уникальные каменные колонны перед воротами Тяньаньмэнь! Ничто так не впечатляет, как волнообразный символ облаков, расположенный горизонтально в верхней части каждой колонны. По смелости исполнения и уникальности формы этот рельеф беспрецедентен в китайском искусстве. Неважно почему, но поверхность самих колонн тоже волнистая. Считается, что они символизируют облака, но это лишь художественный предлог, чтобы обозначить ритм на поверхности колонн. На каменных колоннах перед храмом Конфуция выгравированы изображения двух драконов. Неровности тел драконов упраздняют прямые линии колонн, поэтому этот мотив постоянно используется в китайском традиционном декоре, хотя у изображений дракона есть и сугубо символический смысл.

Мы повсюду пытаемся привнести естественный ритм природы, копируя ее неправильные формы. Выражением этого природного ритма является дух анимизма в каллиграфии. Чтобы художественными средствами упразднить однообразие оконных рам, мы используем для кровель зеленую глазурованную черепицу в форме бамбука. Мы осмеливаемся использовать дверные проемы в виде круга, овала или цветочной вазы, чтобы избавиться от монотонности вытянутых в одну прямую стен. У наших окон самые разные формы, которые ничуть не уступают западным тарталеткам; они имитируют листья банана, персика, дольки арбуза или даже веер. Ли Ливэн – поэт, драматург и весельчак, ввел в обиход резные окна и ширмы. Контур таких окон обычно прямой, а он привнес в него деревянные резные элементы, напоминающие листья и создающие впечатление живой ветки, протянувшейся к окну. Такая техника затронула также ширмы, столбики кроватей и другие предметы. Наилучший пример – это сооружение искусственных скал, демонстрирующих, насколько глубоко неупорядоченные линии природы вошли в архитектуру.

Иными словами, повсюду в Китае мы видим, как архитекторы используют неправильные формы живого мира природы, чтобы избавиться от прямых линий. Это заставляет нас вспомнить о символике. Например, контур летучей мыши часто используется как украшение. С одной стороны, потому, что ее изогнутые крылья можно использовать при создании орнаментов, но также и потому, что китайское слово «летучая мышь» является омонимом слова «счастье». Символ – это упрощенный язык знаков, который понимают в Китае и женщины, и дети.

Однако у символических изображений есть еще одно достоинство. Несколькими условными штрихами они отражают мысли и мечты многих поколений нации. Символы, подобные христианскому кресту или советскому серпу и молоту, воспламенили наше воображение и привели нас в мир бессловесного мышления. Потому что мысли и чувствования нации, расы настолько масштабны и многочисленны, что их нельзя выразить словами. Китайская колонна поднимается ввысь, поражая совершенством простоты, и когда ее верхушка, достигнув карниза, теряется в переплетении консольных балок, хочется поднять голову и увидеть уточек-неразлучниц, или кузнечика, или палочку туши и кисть. Глядя на уточек-неразлучниц, мы задумываемся о женской любви; глядя на тушь и кисть, думаем об ученом в тиши его кабинета. Эти зеленые, синие и золотистые существа, кузнечики, сверчки и уточки, символизируют самое большое счастье, о котором мы только смеем мечтать в земной жизни. Рисуя пейзажи, мы рисуем и радости семейной жизни, ибо это две вечные темы китайской живописи.

Дракон – самое почитаемое животное в Китае. Он символизирует императора, который владел всем самым лучшим. В китайском искусстве дракон обычно используется в качестве украшения, отчасти потому, что его извивающееся тело воплощает совершенную, неповторимую ритмику, оно соединяет изящество и мощь. То, что дракон служит украшением, имеет глубокий смысл. У него красивые лапы с когтями, рога и борода, один вид которых гонит прочь любое однообразие. Ведь ради одной только декоративности мы могли бы изображать и змей. Но дракон – существо иного мира, он воплощает тот самый принцип «и», о котором мы уже говорили, а также и даосскую мудрость, так как часто прячется в облаках и редко показывается целиком. Так поступают и великие китайцы. Обладая совершенной мудростью и силой, они часто предпочитают уединение. Дракон может погрузиться в глубины горных озер, но может и вознестись к облакам. Мы не находим следов его пребывания в глубоких водоемах, но, когда он поднимается вверх, он сотрясает весь мир, подобно Чжугэ Ляну. Наводнения в Китае всегда вызваны телодвижениями дракона. Иногда мы видим, как он взмывает в небо, пронзая облака, среди грома и молний, срывая крыши домов, вырывая с корнями старые баньяны. Как же нам не почитать дракона, воплощающего силу и мудрость?

Однако дракон – это не просто мифологическое существо или просто допотопное животное. Для китайцев горы и реки являются живыми существами. Изогнутые контуры горных хребтов для нас – спина дракона. Когда горы постепенно снижаются и сливаются с равниной или растворяются в море, мы видим хвост дракона. Это и есть китайский пантеизм и основа китайской геомантии. Таким образом, хотя геомантия, бесспорно, суеверие, она обладает огромной духовной и архитектурной ценностью. Суеверные люди считают, что, если согласно правилам геомантии похоронить предков в красивом месте так, чтобы с могилы открывался вид на драконовы и тигровые горы, тогда счастье и удача будут сопутствовать потомкам. Если место могилы предков, выбранное геомантом, действительно уникально, если, например, ей «выражают почтение пять драконов и пять тигров», то, бесспорно, среди потомков будет основатель императорской династии или хотя бы главный министр.

Основами этого суеверия являются пантеистическая любовь к природе и сама геомантия, которая изощряет наше зрение, позволяя всюду видеть красоту. И мы пытаемся увидеть в очертаниях гор, в рельефе Земли тот же ритм, который мы видим в контурах животных. Куда ни повернись – всюду живая природа. Ритмичные линии природных объектов простираются на восток и на запад и соединяются в некоторой точке. К тому же красота пейзажа и всей поверхности земли для нас – не красота статических пропорций, а красота в динамике. Изгиб нам нравится не потому, что это просто изгиб, а потому, что в нем сокрыто движение. Гипербола всегда предпочтительнее идеальной окружности.

Из этого следует, что в самом широком смысле между эстетикой геомантии и китайской архитектурой есть весьма тесная связь. Она побуждает искать подходящее место для строения, учитывая и пейзаж вокруг него. У меня есть друг. У могилы его предков был пруд, который считали счастливым, потому что, по общему мнению, это глаз дракона. Когда же пруд высох, семья потерпела крах. Пруд был расположен несколько ниже могилы. С эстетической точки зрения маленький пруд был важной составной частью погребального комплекса, образуя с могилой некое симметричное и прекрасное целое. Таково и последнее прикосновение кисти к изображению дракона – нарисуют его глаза, и картина сразу оживет. Вокруг могил из суеверных соображений нередко разгорались семейные распри и борьба кланов. Например, некто построил что-то около могилы чьих-то предков, прервав тем самым действие геомантических линий и испортив прекрасный вид с места могилы или поминального зала предков. Еще кто-то вырыл арык, сломав тем самым шею дракона и развеяв все надежды этой семьи на процветание. И, несмотря на все это, обогатила ли геомантия нашу эстетику, не помешала ли она, хотя бы в малой степени, геологическим изысканиям.

Самым важным принципом китайской архитектуры является сохранение гармонии с природой. В некотором смысле оправа важнее драгоценного камня. Само здание может быть совершенным, но, не гармонируя с окружающим ландшафтом, оно своим излишне активным стремлением к самоутверждению вызовет у нас чувство дискомфорта. Речь идет о проявлении дурного вкуса, ведь лучшие здания всегда теряются в ландшафте и становятся его частью. На этом принципе основаны все формы китайской архитектуры – от маленьких горбатых мостиков и беседок у прудов до пагод и храмов. Их линии должны быть плавными и не навязчивыми. Крыши должны таиться под сенью деревьев, а мягкие ветви – нежно ласкать их. Китайские крыши не вопят и не тычут пальцем в небеса. Они лишь демонстрируют миролюбие, безмолвно и почтительно кланяются небосводу. Вот здесь живем мы и представители рода человеческого, свидетельствуют эти здания. Скрывая наши жилища, мы некоторым образом соблюдаем приличия. Поэтому мы покрываем крышами все наши дома и не разрешаем им таращиться на небо во всей своей бесстыдной наготе, подобно современным бетонным зданиям.

Наилучший дом – когда в нем живешь и не чувствуешь, где кончается природа, а где начинается искусство. Поэтому крайне важно правильно использовать цвет. Терракотовые стены китайских храмов гармонируют с близкими сиреневыми горами, а их глазурованные крыши – зеленые, синие, фиолетовые и золотисто-желтые – прекрасно сочетаются с красными осенними листьями и небесной синевой. Такое сочетание красок дарит ощущение всеобщей гармонии. Мы стоим вдалеке, любуемся и называем все это красотой.

Глава 9
ИСКУССТВО ЖИТЬ

Наслаждение жизнью

Мы поймем страну, лишь узнав, каким образом ее народ наслаждается жизнью, – ведь только узнав, на что человек тратит свободное время, можно составить представление об этом человеке. Характер человека проявляется, лишь когда он откладывает в сторону работу, которую нельзя не выполнять, и обращается к любимому занятию. Только когда человек сбросит бремя общественных и служебных обязанностей, когда временно прекратится действие факторов корысти и честолюбия, когда душа будет странствовать по своему произволу, только тогда мы увидим его внутренний мир, его истинное «я». Жизнь жестока, политика – вещь грязная, торговля повязла в низкой корысти, и потому не всегда справедливо судить о человеке по его социальному статусу. Я обнаружил, что немало негодяев от политики в других сферах жизнедеятельности – милейшие люди. Множество бездарных и напыщенных ректоров университетов в семейной обстановке – тоже прекрасные люди. Вообще, китайцы на досуге намного симпатичнее, чем при исполнении служебных обязанностей. В политике они выглядят смехотворно, в обществе – по-детски наивны, однако на отдыхе блещут талантом. У них столько свободного времени, и оно приносит им столько радости. Досуг китайца – глава его открытой книги, и каждый может читать эту книгу вместе с хозяином. Лишь на досуге китаец становится самим собой и проявляет свои лучшие качества, лишь в частной жизни проявляются лучшие черты национального характера – сердечность, дружелюбие и теплота души.

Имея вполне достаточно свободного времени, чем только китайцы не занимаются! Они едят крабов, пьют чай или чистую воду из источников, поют оперные арии, запускают воздушных змеев, играют в маялку, любуются острыми ростками трав, клеят картонные коробочки, отгадывают загадки, играют в мацзян и другие азартные игры, закладывают одежду в ломбардах, жуют женьшень, посещают петушиные бои, возятся с ребятишками, поливают цветы, сажают овощи, прививают фруктовые деревья, играют в шахматы, моются в бане, ведут праздные беседы, держат певчих птиц, спят после обеда, вкусно и обильно едят, гадают на пальцах, изучают хиромантию, болтают о лисах-оборотнях, слушают оперу, бьют в гонги и барабаны, играют на флейте, упражняются в каллиграфии, уплетают утиную требуху, солят морковку, перекатывают в руке грецкие орехи, выпускают полетать на привязи соколов, кормят голубей, ругаются с портными, совершают паломничества, ходят в храмы, любуются горами, наблюдают за гонками лодок, устраивают бои буйволов, принимают афродизиаки, курят опиум, болтаются без дела по улицам, смотрят на аэропланы, ругают японцев, глазеют на белых людей, критикуют политиков, читают буддийские сутры, практикуют глубокое дыхание, участвуют в собраниях буддистов, приглашают гадателей, ловят сверчков, лузгают арбузные семечки, спорят на лунные лепешки (юэбин), участвуют в празднике фонарей, возжигают благовония, едят лапшу, разгадывают литературные загадки, выращивают цветы в горшках, дарят друг другу подарки на день рождения, отбивают земные поклоны, рожают детей и спят.

Все это потому, что китайцев всегда отличали сердечность, дружелюбие, живой характер, интерес ко всему на свете и умение развлекаться. Необразованное большинство сохранили эти качества и жизнелюбие, а вот образованные китайцы, как правило, отличаются плохим характером, пессимистичны, утратили всякое понятие о традиционных жизненных ценностях. Простые люди научились наслаждаться прекрасным не по книгам, а благодаря примерам, которые черпают из интересной и разносторонней общественной жизни. Души людей индустриальной эпохи неизбежно уродливы, а души некоторых китайцев особенно уродливы, потому что они предали забвению лучшие традиции прошлого и очертя голову бросились в погоню за всем европейским. Не обладая европейскими традициями, они выглядят при этом еще безобразнее. Из всех вилл и садов шанхайских миллионеров только один сад разбит в подлинно китайском стиле, и принадлежит он еврею. Все местные китайцы увлечены газонами для тенниса, цветочными клумбами геометрических форм, подстриженными кустарниками и деревьями, а также цветами, высаженными в форме английских букв. Шанхай – это не Китай, однако Шанхай – это зловещее предзнаменование будущего, которое грозит всему Китаю. Шанхай оставляет противный привкус, подобно западным пирожным, которые китайцы готовят на свином жире. Шанхай раздражает нашу нервную систему так же, как и китайский духовой оркестр, играющий на похоронах марш «Вперед, христианские солдаты!». Необходимо время для гармонизации неодинаковых традиций и вкусов.

В старом Китае всегда ощущалось присутствие вкуса и чувства меры. Об этом свидетельствуют красиво оформленные старинные фолианты, изысканная бумага для писем, старинный фарфор, выдающиеся картины и вообще все антикварные изделия, которые не подверглись влиянию западной моды. Держа в руках старинные книги и любуясь бумагой для письма, которой пользовались ученые, чувствуешь, сколь тонок был эстетический вкус наших предков, сколь совершенен и гармоничен был художественный стиль, сколь мягки оттенки цвета. Всего лишь 20-30 лет назад китайцы носили длиннополые халаты зеленоватого цвета, присущего белку утиных яиц, а женщины носили одежды сиренево-красного цвета; тогда крепдешин был настоящим крепдешином, а прекрасные подушечки для печати с красной тушью всегда находили покупателей. Недавно шелкоткацкая промышленность объявила о банкротстве, потому что искусственный шелк дешевле, он хорошо стирается. Мастика с красной тушью по 32 юаня за унцию исчезла с рынка, уступив место фиолетовым чернилам и печатям из резины.

Издревле присущие китайцам задушевность и доброжелательность лучше всего отражены в семейных эссе (сяопиньвэнь), этом продукте китайской духовности. Удовольствия праздной жизни являются их вечной темой. Речь идет об искусстве чаепития, вырезании печатей, а также о созерцании изделий из камня, выращивании цветов в горшках, например орхидей, плавании на лодках по озеру, восхождении на знаменитые горы, посещении могил красавиц древности, декламации стихов под луной, любовании грозой высоко в горах. Такие произведения написаны в непринужденном стиле, порой резком и все же мягком, как старое вино, в задушевной и изысканной тональности. Создается впечатление, будто у огонька беседуют друзья. Еще одна особенность стиля сяопиньвэнь – это поэтическая небрежность, сродни одеяниям отшельника. Эти произведения создают образ человека, довольного собой и всем мирозданием. Его богатство нематериально – это эмоции, жизненный опыт и изысканный вкус. Он чрезвычайно наивен, безразличен к внешнему миру, пребывает в мудрой праздности. Он горячо любит простую, но комфортабельную жизнь. Добродушие такого человека наиболее отчетливо отражено в предисловии к роману «Речные заводи», которое ошибочно приписывают автору самого романа; на самом деле оно написано в XVII в. критиком Цзинь Шэнтанем. Это предисловие – прекрасный пример китайского эссе и по стилю, и по содержанию. Его относят к жанру «беззаботности и беспечности», и удивительно, что оно стало предисловием именно «Речных заводей».

Искусство жить считается в Китае «искусством всех искусств», и у нас много знатоков этого искусства. Более молодая цивилизация, возможно, направит все силы на продвижение по пути прогресса, однако государство древней цивилизации, которое, разумеется, много повидало на своем веку, интересуется лишь благоустройством частной жизни. Это акцентирование искусства жить особенно естественно для Китая с его традиционным духом гуманности. Человек благодаря этому оказывается в центре всех вещей, а счастье человека становится конечной целью всякого знания. Но даже и помимо гуманности древняя цивилизация успела разработать свои критерии социальных ценностей, потому что только она знает что такое «продолжительные радости жизни», связанные с органами чувств, – еда, питье, дом, сад, женщины, дружба. Вот в чем суть жизни! Вот почему в старинных городах, таких как Париж и Вена, есть прекрасные повара, первоклассное вино, красивые женщины и замечательная музыка. Человеческий ум, достигнув в своем развитии определенного рубежа, оказывается в тупике и потому, устав задавать вопросы, предпочитает, как Омар Хайям, окунуться в радости мирской суеты. Таким образом, любая нация, если она не умеет на китайский манер вкушать яства и вообще наслаждаться жизнью, является в наших глазах варварской, нецивилизованной.

Некоторые произведения Ли Ливэна (XVII в.) специально посвящены удовольствиям частной жизни и являются карманными справочниками по китайскому искусству жить. В них есть место всему – искусству интерьера, садовому искусству, устройству легких внутренних перегородок, изготовлению женских туалетных столиков, прическам и макияжу, кулинарии (особенно искусству приготовления изысканных блюд). И богач, и бедняк найдут у Ли Ливэна совет, как радоваться жизни, как развеять тоску и скуку, как регулировать сексуальную жизнь, советы по профилактике и лечению болезней. Ли Ливэн делит лекарства на три категории; лекарство, соответствующее темпераменту человека, лекарство, которое необходимо в данный момент, и лекарство, которое человек любит и жаждет иметь. Эта глава содержит больше знаний по применению лекарств, чем лекции по фармакологии в медицинских институтах. Этот драматург-эпикуреец и великий поэт-комик знал, что говорил. Мы покажем далее, насколько досконально Ли Ливэн понимал искусство жить, насколько глубоко он проник в суть китайской души.

Ли Ливэн в сочинении о цветах и деревьях и об искусстве ими наслаждаться так писал об ивах:

Важное в ивах то, что их ветви свешиваются вниз потому что, если это не так, это будут не ивы. Важно, чтобы ветви были длинными, в противном случае они не будут грациозно раскачиваться на ветру. Какой тогда будет смысл в том, что они свешиваются вниз? На этом дереве любят отдыхать цикады и птицы. Именно благодаря этому дереву мы часто слышим вокруг пение и не чувствуем себя одинокими летом. Особенно это касается высоких деревьев. Итак, посадка деревьев – это не только радость для глаз, но и радость для ушей. Радость для глаз порой ограничена, если вы лежите в постели, но уши наслаждаются все время. Самые прекрасные песни птиц слышны, когда мы не сидим, а лежим. Каждый знает, что пение птиц следует слушать на заре, но не знают, почему их нужно слушать по утрам, ведь люди над этим не задумываются. Птицы боятся стрельбы из ружей, а после семи утра все люди уже на ногах, и птицы не чувствуют себя в безопасности. Поскольку они все время настороже, они не могут петь от всей души и даже если и поют, их пение звучит не столь красиво. Вот почему дневное время – не лучшая пора для слушания пения птиц. На рассвете люди еще спят, за исключением тех немногих, кто встает рано. Поскольку птицы не испытывают беспокойства, они поют непринужденно. Кроме того, их язычки находились без движения всю ночь и теперь рвутся показать свое мастерство. Следовательно, когда они поют, их сердца полны радости. Чжуан-цзы не был рыбой, но мог понимать радость рыбок; Ливэн не птица, но может понять радость птиц. Все певчие птицы должны считать меня закадычным другом... Есть множество проблем, связанных с посадкой деревьев, одна из них доставляет хлопоты при ухаживании за деревьями. Если крона деревьев слишком густая, она не пропускает лунный свет, скрывая красоту пейзажа. Но деревья в этом не виноваты, виноваты в этом люди. Если бы, сажая деревья, мы оставили вид на небольшой участок неба, мы бы любовались восходом и закатом луны и получали удовольствие и ночью, и днем.

У него также есть мудрые замечания по поводу женской одежды: