Текст книги "Китайцы. Моя страна и мой народ"

Автор книги: Линь Юйтан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Бинтование ног

Происхождение и смысл обычая бинтования ног трактуется в значительной степени неверно. Бинтование ног – символ системы затворничества и приниженного положения женщин. Такое толкование не является преувеличением. Великий конфуцианец эпохи Сунской династии Чжу Си ратовал за распространение этого обычая на юге провинции Фуцзянь, полагая, что этот обычай будет способствовать распространению китайской культуры в регионе, проповедуя при этом различный подход к мужчинам и женщинам. Однако, если считать бинтование ног только символом угнетения женщин, китайские матери не стали бы такими горячими поклонницами этого обычая и не заставляли бы дочерей следовать ему. На самом деле бинтование ног с самого начала имело сексуальную природу. Вне сомнения, оно берет начало в дворцовых покоях распутных правителей. Мужчинам так нравится этот обычай потому, что для них женские ножка и туфелька – это фетиш любви. Женщинам нравится этот обычай потому, что им хочется добиться любви мужчин.

По поводу того, когда возник этот обычай, идут споры, хотя проблема того не стоит. Скорее, больше пользы будет поговорить о его «трансформации», чем о происхождении. О бинтовании ног можно говорить только, если ступни обматывают длинными обмотками, которые заменяли чулки. Первой будто бы бинтовала ноги Наньтан Хоуцжу, одна из императриц династии Южная Тан (923—936). Ян Гуйфэй в VIII в. носила чулки, и один чулок после смерти этой императорской наложницы спрятала ее няня, которая выставила его напоказ, продавая входные билеты за сто монет с человека. В конце эпохи Тан маленькие женские ножки и «туфельки в форме изогнутого лука» вошли в моду. Носки таких туфелек были загнуты наподобие древнеримских ростр. Их носили дворцовые танцовщицы. Девушки начинали танцевать, и между расшитых жемчугом парчовых занавесей дворцовых покоев витал аромат пудры, смешанной с благовониями. В такой атмосфере, естественно, не могла не появиться творческая натура, которая последним штрихом довела до совершенства эту изощренную чувственность. Таким человеком оказался император династии Южная Тан, незаурядный поэт. Император приказал танцовщице петь и танцевать на высоте шести футов на лотосе, сделанном из золота и украшенном драгоценными камнями, жемчугом и золотыми нитями. Так возникла и быстро распространилась мода на бинтование ножек. Бинтованные ножки воспевавшие их поэты называли «золотым лотосом» или «душистым лотосом». Ключевое слово здесь – «душистый», оно подразумевает сладострастную атмосферу в доме богатого китайца, чьи покои наполнены ароматами редких благовоний. Об этом написаны целые тома.

Женщины ради моды готовы пожертвовать многим, в том числе и чисто телесным комфортом. И китаянки в этом не одиноки. Еще в 1820-х годах англичанки буквально втискивали дочерей в корсеты из китового уса, а девушки тем временем ничком лежали на полу. Корсеты из китового уса в XVIII – начале XIX в. порой давали возможность европейским девушкам в нужный момент падать в обморок. Еще один пример самоистязания – русский балет на пуантах, однако балет считают искусством и им принято наслаждаться.

Маленькие ножки китайских женщин не только восхищали взоры мужчин, но и влияли на осанку и походку китайских женщин. Зад чуть оттопырен, как будто надеты туфли на высоком каблуке, тело раскачивается настолько, что человек готов вот-вот упасть. Идущая женщина с бинтованными ножками похожа на канатоходца, все время боишься, что она упадет. Бинтование ножек – это самое удивительное творение чувственности китайских мужчин.

Китайцы превратили маленькие ножки в некий фетиш, предмет любовных игр, перед ними преклоняются, их воспевают. Ночные туфельки для бинтованных ножек заняли видное место в эротической поэзии, а культ «золотого лотоса», несомненно, входит в сферу сексуальной психопатологии. Любуясь маленькими ножками, китайцы создали немало произведений поэтического искусства, не уступающих порой шедеврам танской поэзии. Между тем по-настоящему изящные ножки встречаются крайне редко, возможно, не более чем у десяти женщин на целый город. Поэтому легко понять, почему этот раритет восхищает мужчин точно так, как восхищают их утонченные и изысканные стихи эпохи Тан. Фан Сянь, живший при династии Цин, написал книгу, целиком посвященную описанию искусства бинтования ножек. Он разделил маленькие ножки на пять категорий и восемнадцать видов. По его мнению, бинтованные ножки должны быть: 1) полными, 2) мягкими, 3) элегантными. Фан Сянь, в частности, писал:

Тонкие ножки холодны, а мускулистые тверды. Такие ножки безнадежно вульгарны. Полные ножки приятны на ощупь. Мягкие ножки благородны и радуют глаз, а элегантные ножки утонченны и красивы. Но полнота не зависит от плоти, мягкость не зависит от бинтования, а элегантность не зависит от туфелек. Более того, можно судить о полноте и мягкости по их форме, но наслаждаться элегантностью можно только глазами души.

Все, кто понимает власть моды над женщиной, могут понять, почему этот обычай соблюдался столь долго. Удивительно, что указ маньчжурского императора Кан-си о запрете бинтования ног спустя несколько лет после обнародования был отменен. Маньчжурские девушки очень скоро начали подражать китайским девушкам в бинтовании ног, и лишь император Цянь-лун наложил на это запрет. Дальновидные матери, успевшие выдать дочерей за пристойных людей, с детства начинали им бинтовать ноги. Когда невеста слышала, как восторгаются ее ножками, она, естественно, была благодарна родителям. Женщина гордилась не только красивым лицом, но и маленькими ножками. Так же, как современная девица гордится точеными изящными лодыжками, маленькие ножки китаянок в любом обществе привлекали внимание. Конечно, пока девушка росла и развивалась, бинтование ног приносило ей ужасные страдания. Однако прелестные маленькие ножки – предмет гордости на всю жизнь.

Этот дикий и абсурдный обычай критиковали, по крайней мере, трое ученых: Ли Жучжэнь (автор «феминистского» романа «Цветы в зеркале», 1825), Юань Мэй (1716—1799) и Юй Чжэнсе (1775—1840).

Все они отличались независимыми взглядами и оказали влияние на последующие поколения. Однако обычай бинтования не был упразднен до тех пор, пока христианские миссионеры не развернули против него методичную пропаганду, и за это китаянки должны быть им благодарны. Миссионерам, к счастью, помогло распространение в Китае западной моды. Китайские женщины обнаружили, что туфельки на высоких каблуках вполне могут заменить бинтование ножек. Туфли на каблуках сделали осанку женщины более стройной, походку более изящной, а ножки казались меньше, чем на самом деле. Ли Ливэн, например, писал: «Приходилось видеть ножки размером в три китайских дюйма в обуви без каблука и ножки размером в четыре-пять дюймов в туфлях на каблуке. Когда такие женщины стояли рядом, мне казалось, что трехдюймовые ножки больше четырех-пятидюймовых. Это оттого, что на каблуках большой палец смотрит вниз, а ровная стопа кажется смотрящей вверх, в то время как без каблуков побеги яшмового бамбука смотрят в небо и остроносая нога кажется плоской». Подобные глубокие рассуждения на досуге – характерная черта талантливых китайских литераторов.

Эмансипация

Ныне нет возврата к временам женского затворничества. Все идет вперед так стремительно, что уехавшие из Китая лет десять назад, вернувшись, только изумляются. Налицо глубокое и всестороннее изменение мировоззрения китайских девушек. Девушки нового поколения буквально во всем отличаются от «модных» девушек прошлого десятилетия. Причин этих резких изменений много, но основная – это влияние Запада.

Говоря конкретно, этими факторами стали свержение в 1911—1912 гг. монархии и провозглашение республики, признание равенства мужчин и женщин; начавшееся в 1916—1917 гг. «движение за новую культуру» во главе с Ху Ши и Чэнь Дусю. Следует особо отметить критику обычая соблюдения вдовой целомудрия, двойных стандартов в отношении мужчин и женщин и даже «людоедского учения Конфуция». Фактором обновления стало и студенческое «движение 4 мая 1919 г.», которое было вызвано ущемлением национальных интересов Китая на Версальской мирной конференции. В этом движении приняли участие молодые люди обоего пола. Осенью 1919 г. Пекинский университет впервые открыл двери для девушек, а вскоре все университеты Китая ввели совместное обучение полов. Студенты и студентки активно участвовали в политике, причем главной силой национальной революции 1925—1927 гг. стала студенческая молодежь. Руководили революцией и вдохновляли ее Гоминьдан и коммунистическая партия. В этой революции девушки принимали участие в качестве партийных работников, медицинских сестер и даже солдат. После сформирования нанкинского Национального правительства в 1927 г. женщины-члены партии Гоминьдан продолжали занимать свои должности. Нанкинское правительство издало закон, уравнивавший права мужчин и женщин при получении наследства; постепенно уходил в прошлое конкубинат; создавались женские школы. После 1930 г. одно время процветал женский спорт, в особенности в 1934 г., когда стали популярны женское плавание и обнаженная натура в живописи; все это обсуждалось ежедневно в газетах и журналах. Маргарет Сангер в 1922 г. приехала в Китай, началось планирование рождаемости и сексуальное воспитание по радио; введены противозачаточные средства (одно это могло вызвать революцию в области этики и морали); многочисленные газеты каждую неделю выпускали приложения для женщин, специально обсуждая женские вопросы; вышла в свет книга «История секса» (пошловатое издание некоего Чжан Цзиншэна – студента, обучавшегося во Франции); стали популярны киножурналы и фотографии кинозвезд – Греты Гарбо, Нормы Ширер, Мэй Вест, а также бары с пением и танцами, и китайские девушки поразительно легко стали частью этого нового для них мира. Вошли в моду также завивка, туфли на каблуках английских моделей, духи из Парижа, американские шелковые чулки. Халаты à la chinoise и бюстгальтеры сменили обтягивающую одежду; появились и женские купальные костюмы.

От бинтования ножек до купальных костюмов огромная дистанция. Хотя на первый взгляд эти изменения носили поверхностный характер, на самом деле они были весьма глубокими. Потому что жизнь и состоит из этих так называемых мелочей. Изменив все это, мы полностью изменили всю свою жизнь.

Современных модных девушек высмеяли читатели китайских журналов. Их называли пошлячками, высмеивали их любовь к роскоши, склонность к лени, забвение хороших манер. Было очевидно, что влияние Мэй Вест оказалось сильнее влияния Мэри Фолстонкрафт. Реально существуют два типа женщин: один – женщины, проявляющие активность в светской и общественной жизни; зачастую они не лучшие представительницы своего пола и не могут представлять всех женщин. Другой тип – серьезные и образованные женщины, не показывающиеся на людях и предпочитающие затворничество в «башне из слоновой кости». В целом эти современные веяния, надо сказать, отражали известное раскрепощение, полезное как для китайских женщин, так и для всей китайской нации. Первым и главным результатом стали изменения, происшедшие в отношении девушек к своему телу. Они стали оголять ноги на спортивных соревнованиях, вызывая осуждение и сожаление у людей старшего поколения, однако в конечном счете это принесло пользу стране. Внимание к развитию тела сделало более естественной и красивой походку женщин, они больше не семенят на маленьких ножках, выращенных в домашних задних покоях.

Изменения в отношении к женскому телу привели к переменам и в восприятии женской красоты. Теперь идеал – не задавленное, бессловесное, благовоспитанное существо женского пола, а женщина – живая, непосредственная и яркая, похожая на женщин европейских. Откровенные разговоры и непринужденный смех женщин, а не их сдавленное хихиканье воспринимаются теперь как должное. Свойственное конфуцианству пренебрежение ролью женщин в обществе, строгое разделение мужчин и женщин постепенно сменяется более гуманными отношениями полов. Недопустим возврат прежних ограничений. Правда, существует опасность десексуализации и утраты женственности. Женщины стремятся во всех областях жизни подражать мужчинам. Само по себе это признак зависимого положения женщин. Пусть они гордятся тем, что они женщины. Только развивая и совершенствуя качества, присущие именно их полу, китаянки сумеют достичь выдающихся высот. По сравнению с женщинами Запада современные китайские женщины, возможно, более уравновешены и в большей степени обладают чувством собственного достоинства. Им недостает естественности в поведении, независимого характера западных сестер. Может, это у китаянок в крови, но если это и так, пусть все остается как есть, ибо, только проявляя собственный национальный характер, можно завоевать известность и славу.

Глава 6
СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ

Отсутствие общественного сознания

Китайцы – нация индивидуалистов. Их заботит только собственная семья и не заботит общество, и такого рода восприятие семьи есть всего лишь эгоизм большего масштаба. Интересно, что философия традиционного Китая не выработала понятия «общество». В конфуцианской социально-политической философии мы наблюдаем непосредственный переход от семьи – цзя к государству – го. Как гласит древнее изречение, «совершенствуй себя, создай семью, управляй страной, умиротвори Поднебесную». Наиболее близким словом, отражающим понятие «общество», является гоцзя («государство»), состоящее из двух морфем: го – «страна» и цзя – «семья». Именно так – сложением – в китайском языке образуются абстрактные существительные.

«Дух общественности» – новый термин, точно так же как и «гражданское сознание», «социальная служба» и некоторые другие. В Китае нет такого товара. Правда, существует понятие «общественное мероприятие», например свадьба, похороны, день рождения, буддийские церемонии и ежегодные праздники. Однако такие неотъемлемые составные части англо-американской общественной жизни, как физкультура и спорт, политика, религия, в китайском обществе очевидным образом отсутствуют. В Китае нет церквей как религиозных институтов. Китайцы тщательно избегают любых рассуждений о политике. Они не участвуют в выборах, у них нет клубов, где можно говорить о политике, они не занимаются спортом, который объединяет людей, а в этом как раз и есть суть англо-американской общественной жизни. Конечно, они тоже играют, но их игры характеризуют китайский индивидуализм. Китайцы не делят игроков на две команды, как, например, в крикете. Командные игры китайцам неизвестны. В китайских карточных играх каждый играет за себя. Китайцам нравится покер и не нравится бридж, они всегда играли в мацзян, который ближе к покеру, чем к бриджу. В философии мацзяна отражаются черты китайского индивидуализма.

Иллюстрацией этого индивидуализма может служить китайская пресса. Китайцы так издают свои газеты, как будто они играют в мацзян. Мне приходилось это наблюдать. Главный редактор занимается только сочинением передовицы. У сотрудника, ответственного за информацию о Китае, есть своя полоса, у ответственного за международные новости – своя, а у ответственного за городские новости – целый подвал. Эти четверо, управляя каждый своим отделом, похожи на четырех игроков в мацзян: каждый пытается отгадать, что за кости на руках у партнеров по игре. Каждый стремится набрать комплект костей, скинув ненужные ему кости с изображением бамбука. Если новостей по стране слишком много, их можно перекинуть в рубрику городских новостей, и этого не нужно объяснять читателям. Если же полоса с городскими новостями тоже переполнена, можно перекинуть новости в рубрику криминальной хроники. Главные новости дня, заслуживающие первой полосы, не выбирают; нет логической связи между содержанием полос. Каждый редактор волен в удобное для него время уйти домой или еще куда-нибудь, все очень просто. И редактор, и читатели – врожденные индивидуалисты. Публиковать новости – дело редактора, а искать новости – дело читателя, никто друг другу не мешает. Таковы сегодня редакционная политика и журналистская техника некоторых самых старых и популярных многотиражных газет Китая.

Если вы спросите, почему редакторы не сотрудничают друг с другом, отвечу: потому что они не сознают общественной значимости своей работы. Если главный редактор попытается провести реформу и снимет с работы ответственного за городскую полосу, который мешает реформе, то он нарушит господствующий в Китае принцип семейственности. Зачем ему вмешиваться в чужие дела? Изгнав сотрудника редакции, он отнимет у него кусок хлеба и вся семья несчастного будет голодать. Если редактор городских новостей женат на племяннице владельца газеты, главный редактор не будет его увольнять. Он ни за что этого не сделает, если мыслит по-китайски. Но если главный редактор только что окончил Школу журналистики в штате Миссури, то он быстро слетит со своего места, и его заменит другой, знающий, как делаются дела на китайский лад, и все будет как прежде: читатели будут искать новости, а газета будет наращивать тираж и зарабатывать деньги.

Такова психологическая подкладка общественных взаимоотношений в Китае. Примеры можно было бы умножить. Все они свидетельствуют о слабости общественного сознания у китайцев, и это особенно озадачивает европейца и американца XX века. Я говорю – «человека XX века», потому что он унаследовал достижения XIX века с его всесторонним интересом к человеку, а также обладает широким общественным кругозором. Вот типичный пример, который приводит иностранцев в замешательство и, однако, адекватно отражает китайскую точку зрения на общественную работу. Я сошлюсь на высказывания провинциального милитариста по поводу движения за массовое образование, опубликованные в журнале «Лунь юй» (юмористический журнал, выходил дважды в месяц). Молодые китайцы, восприняв у американских сверстников стремление к общественной деятельности, организовали движение за ликвидацию неграмотности. И вот этот генерал заявил, что учащиеся должны учиться, а не вмешиваться в общественные дела. «Люди должны делать свое дело, и есть свой собственный рис, а вы хотите их свергнуть!» Вот самый убедительный аргумент генерала: неграмотные люди не вмешиваются в ваши дела, почему вы должны вмешиваться в их дела? Эти слова разят наповал, потому что они сказаны от всего сердца, напрямую, без всяких обиняков. Для китайца все, что касается общественных нужд, всегда выглядело «влезанием в чужие дела». Любой энтузиаст в области социальных реформ или любого другого вида общественной деятельности всегда выглядел слегка комичным. Мы делаем скидку на его искренность и все же не можем его понять. Какую цель он преследует, бескорыстно всем этим занимаясь? Хочет стать знаменитым? Почему он не предан своей семье и не займет чиновничий пост, почему не разбогатеет, чтобы в первую очередь помочь своим домочадцам? Вывод обычно таков: молодо-зелено, т.е. его поведение отклоняется от общепринятой нормы.

В китайской истории всегда были странные люди подобного типа, которых называли хаося, т.е. рыцарями. Однако все они принадлежали к прослойке разбойников или бродяг, этакие скитающиеся по свету холостяки, готовые в любой момент прыгнуть в воду, чтобы спасти совершенно незнакомого тонущего ребенка. Женатые китайские мужчины так не поступают. Однако и среди них бывают исключения – умерев, они оставляют без гроша вдову и детей. Мы, возможно, преклоняемся перед ними, мы любим их, но мы не хотели бы, чтобы в нашей семье были такие люди. Когда у юноши чрезмерно развито общественное сознание и он нередко попадает в тяжелое положение, мы смело можем предсказать, что он станет несчастьем для родителей. Если его удастся как можно раньше остановить, это будет прекрасно.

Если же нет, то он попадет в тюрьму и принесет горе семье. Конечно, дела не всегда складываются настолько плохо. Но если мы его не остановим, он может бежать из дома к разбойникам или бандитам, зараженным идеями социальной справедливости. Вот почему мы называем таких юношей «людьми с отклонениями».

Почему китайцам недостает духа гражданственности? Китайцы – вовсе не язычники, погрязшие в грехах, как это представляют христианские миссионеры, хотя уничижительное слово «язычник», по-видимому, вполне подходит китайцам. Впрочем, было бы лучше, если бы миссионеры попытались понять китайцев и уничтожить зло в зародыше. Тогда миссионеры изменили бы мнение о китайцах, осознав, что их поведение обусловлено философией, в корне отличающейся от христианства. Ныне даже самые образованные китайцы по-прежнему не могут понять, почему западные женщины организуют общества противников жестокого обращения с животными. Почему надо заниматься собаками, а не сидеть дома и заботиться о собственных детях. Наш вывод таков: у таких западных женщин нет детей, поэтому у них нет более интересного занятия, чем забота о собаках, и, скорее всего, именно так и обстоят дела. Таким образом, налицо конфликт между семейным и общественным сознанием. Если мы вникнем в его глубинные причины, то обнаружим, что семейное сознание в Китае всегда играло важную роль.

Семейная система – это основа китайского общества, определяющая все его характерные черты. Принимая во внимание клановую систему, а также структуру деревенского общества, включающую совокупность кланов, можно понять коренные проблемы всего китайского общества. Сохранение или потеря «лица», протекция, понятие одолжения, привилегии, «благодарность» покровительствуемых, правила вежливости, коррупция, общественные институты, школы, гильдии, благотворительность, гостеприимство, правосудие и, наконец, система государственного устройства – все это восходит к семейной и деревенской системам, заимствуя у них специфическое содержание и внешнюю структуру. Семейная система порождает семейное сознание, а семейное сознание порождает определенные правила общественного поведения. Изучим их и понаблюдаем, как ведет себя в Китае «человек общественный» при отсутствии у него общественного сознания.