Текст книги "Китайцы. Моя страна и мой народ"

Автор книги: Линь Юйтан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Понятие Лицо нельзя перевести на иностранные языки, ему невозможно найти точное определение. Оно скорее не похоже на западное понятие «честь». Лицо нельзя купить, оно дает мужчине или женщине реальные чувства самоуважения и гордости. Это – нематериальное понятие, однако за него борются мужчины и за него отдают жизнь многие женщины. Лицо невидимо, однако, по определению, оно существует, только если его демонстрируют публично. Лицо невесомо, и тем не менее порой его «голос» звучит весьма внушительно. Лицо подчиняется обычаям и социальным условностям, а не разуму. Лицо затягивает судебные дела и ломает судьбы семей, приводит к убийствам и самоубийствам, и все же порой оно возвращает на путь истинный человека, которого оскорбили его земляки. Лицо ценится дороже любого земного богатства. Оно сильнее Судьбы и Протекции и пользуется большим уважением, чем конституция. Лицо часто определяет победу или поражение в войне, оно может свергнуть правительство. На основе именно этого нематериального понятия строится вся жизнь китайцев.

Те, кто путают китайское Лицо с западным понятием «честь», допускают вопиющую ошибку. В старом Китае женщина часто теряла Лицо и искала смерти, потому что чужой мужчина увидел ее обнаженной. Такое можно сравнить с ситуацией, в которую попадали женщины на Западе, родив внебрачного ребенка. Однако на Западе, если мужчина «из общества», получив пощечину, не вызывал обидчика на дуэль, он терял честь, а не Лицо. С другой стороны, если уродливый сынок какого-нибудь начальника, посетив публичный дом, не мог добиться продажной любви певички, он с позором покидал заведение и его Лицо оказывалось под угрозой. Но вскоре он возвращался с целым отрядом полицейских, которые вели девиц в участок и закрывали публичный дом. Тем самым сын начальника возвращал Лицо, но вряд ли можно сказать, что он защитил свою честь.

Битвы были проиграны и целые царства принесены в жертву, потому что генералы торговались из-за почетных титулов и разногласия касались не стратегии или тактики, а лишь формы признания поражения, не грозящей потерей Лица. В ходе длительных судебных процессов велись ожесточенные споры, но мудрые арбитры прекрасно знали, что в течение всего этого времени ничто не мешало сторонам прийти к согласию. Им лишь требовалось красиво выйти из создавшейся ситуации, изыскав подходящие формулировки для принесения извинений. Один генерал расколол свою партию и радикально изменил ход революции, только потому, что его публично оскорбил сослуживец. Мужчины и женщины готовы работать не покладая рук целое лето только для того, чтобы степень пышности неизбежной в будущем похоронной церемонии соответствовала положению и Лицу этой семьи. По той же причине старинные семьи, пришедшие в упадок, предпочитают объявить о банкротстве и жить затем под бременем долгов.

Отрицать право человека на Лицо – это самое дерзкое оскорбление, это примерно то же самое, что бросить знатному европейцу перчатку. Многие чиновники в течение одного вечера должны принять участие в трех-четырех банкетах, несмотря на опасность желудочных заболеваний, лишь бы пригласивший их хозяин не потерял Лицо. Многим потерпевшим поражение генералам следовало бы отрубить голову или посадить в тюрьму, а их посылают в Европу, чтобы проинспектировать тамошние «промышленность» или «образование». Такова цена их капитуляции, и одновременно это способ спасения их Лица. Проблемы потери Лица отчасти объясняют причины периодических гражданских войн в Китае. Четыре-пять лет назад одно министерство объявило о своем «упразднении», чтобы избежать употребления слов «отправить в отставку» и сохранить тем самым Лицо некоего министра, которому следовало бы ясно сказать, чтобы он убирался вон, да и отправлялся заодно в тюрьму. Словосочетание «отправить в отставку» означало для министра несомненную потерю Лица, так как все остальные чиновники этого министерства оставались на своих местах. Гуманность, во всем гуманность – это и есть наше Лицо. Однако такое отношение стимулирует честолюбие людей, помогает преодолеть даже любовь китайцев к деньгам. Один школьный учитель чувствовал себя очень несчастным из-за того, что директор школы – иностранец – настаивал на том, чтобы повысить ему зарплату с 18 до 19 юаней. Он готов был получать 18 или 20 юаней или умереть, лишь бы его не называли «Господином 19 юаней». Однажды тесть отказался оставить своего непутевого зятя ужинать, и тот потерял Лицо. Возможно, тесть хотел «сделать из него человека». Возможно, плетясь домой, зять призадумался над своей жизнью и в будущем постарается исправиться.

В целом безопаснее путешествовать с человеком, у которого вовсе нет Лица, чем с тем, у кого слишком большое Лицо. Два солдата, плывшие на пароходе по Янцзы, заставили признать их Лицо и добились разрешения войти в служебное помещение, где хранились ящики с серой. Солдаты вошли туда и, несмотря на предупреждения капитана, сели на ящики, закурили и стали бросать окурки. В итоге пароход взорвался, а солдаты с успехом сохранили свои Лица, но не жизни: от них остались лишь обгоревшие тела. Таким образом, проблема Лица не имеет никакого отношения к уровню знаний и образования. Пять лет назад в Шанхае один образованный китайский генерал решил, что может сесть в самолет с багажом, превышающим дозволенный вес, и никакие просьбы и протесты летчика не возымели действия. Более того, генерал, чтобы «добавить себе Лица», на глазах друзей, пришедших его проводить, велел летчику сделать прощальный круг над аэродромом. После взлета самолет потерял устойчивость и врезался в дерево, а генерал заплатил за Лицо потерей ноги. Всякий, кто считает, что его Лицо компенсирует перевес багажа в самолете, рискует лишиться ноги и должен считать, что легко отделался.

Получается, что, хотя понятию Лица и нельзя дать точного определения, все же, несомненно, пока каждый китаец не потеряет Лицо, Китай не станет истинно демократической страной. Только вот у простолюдинов изначально не было никакого Лица, поэтому вопрос в том, когда же чиновники захотят потерять Лицо. Когда полицейские потеряют Лицо, наш транспорт станет безопасным; когда судьи потеряют Лицо, наше правосудие станет справедливым; когда министерства и правительство Лица будут заменены министерствами и правительством закона – вот тогда у нас будет подлинная республика.

Деревенская система

При отсутствии общественного сознания возможна ли в Китае филантропия? Какую форму приняло в Китае кооперативное движение, учитывающее интересы граждан? Ответ следует искать в деревенской системе, которая является более высокой ступенью семейной системы. Деревенское идиллическое прошлое способствовало развитию личного начала, проявившегося в становлении сети национальных музеев, а также развитию локального деревенского сознания, которое можно уподобить гражданскому сознанию жителей Нью-Йорка или Чикаго. Любовь к семье переросла в любовь к клану, а любовь к клану переросла в горячую любовь к земле, на которой родился. Таким образом, возникло чувство, которое можно назвать «провинциальным регионализмом», по-китайски тунсян гуаньнянь, или «земляческие чувства». Провинциальный регионализм связывает воедино уроженцев людей одной и той же деревни, одного и того же уезда, одной и той же провинции. Воодушевляемые таким местным патриотизмом, земляки строят школы, общественные амбары, учреждают торговые гильдии, открывают сиротские приюты, вместе заведуют другими общественными делами. Такое поведение в конечном счете обусловлено семейным сознанием и семейной системой как основой традиционного общества. Семейное сознание в данном случае помогло людям выйти за рамки семьи и сотрудничать с земляками.

В каждом большом городе, в приморских провинциях или в глубинке обязательно есть несколько земляческих объединений, например Аньхойский союз, Нинбоский союз. Местные богатые торговцы всегда щедро финансируют такие союзы. Чжанцюаньский союз владеет в Шанхае имуществом более чем на миллион юаней. Союз открыл в Чжанцюане школу, в которой бесплатно учатся местные дети. Штаб-квартиры таких союзов используются как дешевые гостиницы для земляков, наподобие западных клубных отелей. В таких гостиницах постояльцам предлагают путеводители по местным достопримечательностям. Во времена маньчжурского господства, когда ученые со всех концов страны раз в три года собирались в Пекине на экзамены, все провинции, а то и уезды Китая имели в столице свои представительства. Если человек не находил уездного представительства, он шел в представительство провинциальное. Там жили ученые и кандидаты в чиновники, а иногда и их семьи, и жили порой довольно долго. Некоторые провинции, например Шаньси, Аньхой, располагали целой сетью представительств, и это помогало купцам из этих регионов торговать по всему Китаю.

В деревнях земляческие чувства дали возможность односельчанам создать систему общественного управления. Это-то и есть истинное правительство в Китае. Только ненавистные сборщики налогов из ямыня да шумные солдаты-вербовщики напоминают крестьянам о существовании еще и «центрального правительства». В «добрые старые» имперские времена правительство взимало очень низкие налоги. Как говаривали крестьяне, «до неба высоко, а до императора далеко». Все знали и про вербовку солдат. Когда в стране мир, нет ни войны, ни разбойников, только отбросы общества шли в солдаты. Если в стране нет мира, то правительственные войска бывает трудно отличить от бандитов. В таком разграничении нет особой необходимости, да оно несостоятельно и с точки зрения логики. Что касается закона и правосудия, то китайцы всегда старались избегать обращения в суд. 95% деревенских споров разрешаются местными старейшинами. Вовлечение в судебные тяжбы само по себе считалось постыдным делом. Порядочные люди гордились тем, что за всю свою жизнь никогда не были ни в ямыне, ни в суде. Поэтому три важнейшие функции центрального правительства – сбор налогов, поддержание мира и отправление правосудия – мало затрагивали простых людей. Согласно китайской политической философии, самым хорошим правительством является то, которое ничего не делает. И так было всегда. Подлинно китайское правительство можно характеризовать как воплощение деревенского социализма. Такой режим годится и для деревни, и для города.

Так называемое местное деревенское правительство невидимо. У него нет осязаемой властной структуры, включающей мэра и членов муниципального совета. Таким правительством руководят старейшины, пользующиеся авторитетом у односельчан в силу в том числе и своего возраста, а также местные шэньши, обладающие знаниями в области законов и истории. На практике такое правительство руководствуется обычаями и давно установившимися деловыми обыкновениями, которые являются в Китае неписаными законами. Когда в деревне возникают споры, для их разрешения в качестве судей приглашают старейшин, которые судят исходя из жизненного опыта и знания свойств человеческой природы, а также высшей справедливости. Когда в деле не участвуют судейские, всегда легко понять, кто прав, а кто виноват, тем более если люди знают друг друга всю жизнь и действуют в рамках одной и той же общепринятой социальной традиции. Отсутствие судейских открывает путь справедливости, а там, где есть справедливость, сердца людей тянутся к миру. Деревенские шэньши в целом с житейской точки зрения лучше городских шэньши, хотя с экономической точки зрения они несомненные паразиты. Есть хорошие и честные шэньши, которые вершат правосудие, не считая это своей профессией. Благодаря их человеческим качествам и знаниям односельчане уважают таких шэньши наравне со старейшинами деревни. Люди изо дня в день живут под их руководством. Бывает, что спор невозможно разрешить на уровне деревни, например в случае уголовного дела или раздела имущества, когда проблемы, связанные с «Лицом» мешают сторонам прийти к согласию. В таком случае их дело направляется в ямынь. Однако это происходит только тогда, когда обе стороны готовы пойти на материальные жертвы. Обычно же ямыня сторонятся, как чумы.

Китайцы способны управлять самими собой и всегда это делали. Если бы пресловутое «правительство» не вмешивалась в дела простых людей, те сами оставили бы правительство в покое. Дайте людям десять лет анархии, чтобы они не слышали слово «правительство», и все будут жить в мире, будут процветать, будут осваивать пустыни и превращать их в сады. Они будут производить промышленные товары и продавать их по всей стране, извлекать из недр земли сокрытые там сокровища. Никто не будет больше выращивать опиумный мак, потому что никто не будет принуждать их к этому, и опиум исчезнет автоматически. На сэкономленные таким образом деньги они сумеют уберечься от наводнений, засух и других стихийных бедствий. Пусть не будет налоговых бюро под вывесками «Сделаем страну богатой, а народ сильным», и именно тогда нация станет богатой, а народ станет еще сильней.

«Гуманное правление»

Самая поразительная черта политической жизни Китая – это отсутствие конституции и самого понятия о гражданских правах. Такая ситуация сложилась под влиянием традиционной социально-политической философии, которая смешивает мораль и политику. Это скорее философия моральной гармонии, чем философия деятельной силы. Наличие конституции подразумевает, что наши правители, возможно, проходимцы, плуты и воры, от которых нужно ожидать злоупотребления властью и нарушения наших прав. Конституция – это оружие у нас в руках для защиты этих прав. Опираясь на конституцию, мы можем защищать наши права. Однако представления китайцев о власти покоятся на совершенно противоположных принципах. Китайцы считают чиновников чуть ли не родителями. Эти чиновники реализуют на практике принцип «гуманного правления» и согласно общепринятому допущению заботятся о народе так же, как они заботятся о собственных детях. Мы дали чиновникам карт-бланш на решение любых вопросов и выражаем им абсолютное доверие. Мы отдали чиновникам миллионы, не требуя отчета, отдали им безграничную власть, не задумываясь о защите собственных прав. И мы считаем чиновников «гуманными правителями».

Лучше, тоньше, острее всех критиковал идею «гуманного правления» еще 2100 лет назад философ-легист Хань Фэй-цзы, который жил спустя три века после Конфуция. Последний и крупнейший философ-легист, он ратовал за правление на основе законов в противовес правлению отдельных людей. Его анализ злодеяний гуманного правления во главе с совершенномудрым мужем настолько глубок, набросанная им картина политической жизни Китая в древности настолько подходит к современному Китаю, что он не изменил бы ни одного слова, если бы писал сегодня.

Согласно Хань Фэй-цзы, первооснова политической мудрости – отказ от всех попыток тривиального морализаторства и повышения уровня нравственности людей. Я убежден, что чем скорее мы перестанем говорить о реформировании морали народа, тем скорее в Китае появится добродетельное правительство. Между тем множество людей все еще упорствуют в рассуждениях о том, что реформы в области морали открывают путь к искоренению коррупции и других пороков в сфере политики. Один этот факт свидетельствует о ребяческой наивности их образа мыслей и их неспособности рассматривать политические проблемы именно как политические. Они должны бы знать, что в течение двух с лишним тысяч лет мы только и делаем, что твердим прописные истины из области морали, но ситуация именно с уровнем нравственности в Китае так и не изменилась в лучшую сторону. Нам так и не удалось создать в нашей стране более достойное и дееспособное правительство. Эти люди должны были бы осознать, что, если бы повышение уровня личной морали приносило хоть какую-нибудь пользу, Китай сегодня стал бы райской обителью святых и ангелов. Я подозреваю, что люди, особенно чиновники, столь часто и охотно разглагольствуют о реформах в области морали только потому, что такие разговоры абсолютно безвредны для кого бы то ни было. На самом же деле, весьма вероятно, что все, кто в нашей стране до небес превозносит мораль, просто не в ладах с собственной совестью. Оказывается, у генерала Чжан Цзунчана и других желающих реставрировать конфуцианство и повысить уровень личной морали китайцев – от 5 до 15 жен, все они – знатоки по части совращения девиц. Мы говорим: «Благотворительность – дело хорошее», и они, как эхо, повторяют за нами: «Да, благотворительность – дело хорошее», и никому от этого хуже не становится. С другой стороны, мы никогда не слышали, чтобы наши чиновники говорили о правительстве, действующем в соответствии с законами, потому что в ответ им скажут: «Ладно, мы подадим на вас в суд и посадим в тюрьму». Поэтому чем раньше мы перестанем рассуждать о морали и перейдем к обсуждению темы правления в строгом соответствии с законами, тем раньше заставим чиновников смотреть правде в глаза и не позволим им притворяться, будто, отсиживаясь на территории иностранных концессий, они читают конфуцианских классиков.

Короче говоря, во времена Хань Фэй-цзы и в наше время существовали и существуют две противоположные концепции: конфуцианская концепция правительства, управляемого личностью, и легистская концепция правительства, управляемого законом. Конфуцианская концепция предполагала, что каждый правитель является гуманным совершенномудрым мужем, поэтому эта политическая система не предполагала применение различных мер, мешающих властному лицу нарушать закон. Совершенно очевидно, что первая концепция – это традиционная китайская точка зрения, а вторая – западная точка зрения или точка зрения Хань Фэй-цзы. Он писал, что не следует надеяться на то, что люди будут хорошими, однако необходимо сделать все, чтобы они не стали плохими. Вот моральная основа легистской философии. Другими словами, вместо того чтобы ожидать от наших правителей превращения в гуманных совершенномудрых мужей, идущих по пути справедливости, следует признать их потенциальными тюремными сидельцами и изыскать возможность защитить народ от этих потенциальных преступников и грабителей, а всю страну – защитить от распродажи такими деятелями. Совершенно очевидно, что вторая концепция более эффективна, ибо благодаря ей можно пресечь коррупцию в политике. Это намного разумнее, чем ждать, когда у гуманных мужей проснется совесть.

Однако мы в Китае поступаем как раз наоборот. Вместо того, чтобы считать правителей потенциальными мошенниками, как это нужно было сделать давным-давно, мы их считаем благородными мужами. В старом конфуцианском духе мы надеемся, что эти великодушные правители будут любить народ, как своих детей. Мы думаем, будто они – честные люди, и говорим: «Давайте, действуйте, берите общественные деньги, сколько вам угодно. Мы не требуем публикации бюджета и официальных отчетов о его исполнении». Мы говорим милитаристам: «Давайте, действуйте, мы верим, что вы горячо любите народ, мы хотим, чтобы вы брали с нас налоги по совести, а не по закону». Мы говорим дипломатам: «Давайте, действуйте, мы абсолютно уверены в вашем патриотизме и разрешаем вам подписывать любые соглашения, не испросив предварительно нашего согласия». Мы говорим нашим чиновникам: «Если вы станете гуманными мужами, мы поставим вам памятники и будем вечно почитать вас. Если же вы окажетесь мошенниками и ворами, мы ни в коем случае не посадим вас в тюрьму». Не найти другой такой страны, где бы народ так по-джентльменски относился к чиновникам. Хань Фэй-цзы считал это большой ошибкой, так как надежды на высокий уровень морали чиновников явно чрезмерны. Если бы Хань Фэй-цзы жил в наши дни, он посоветовал бы нам считать чиновников потенциальными мошенниками и заявить им: «Мы не будем убеждать вас идти по праведному пути и не будем ставить вам памятники, даже если вы станете благородными мужами. Однако если вы станете мошенниками и ворами, мы вас посадим в тюрьму». Это – наиболее логичный и действенный способ положить конец коррупции в сфере политики в Китае.

Здесь мы процитируем Хань Фэй-цзы: «Можно считать, что в стране есть десять честных людей (и это немало), и есть около ста чиновничьих должностей. Итак, чиновничьих должностей больше, чем честных людей, которые могли бы занять эти должности. Таким образом, вакансии заполнят 10 честных и 90 обманщиков. Следовательно, вероятность всеобщего плохого управления выше, чем вероятность хорошего управления. Поэтому совершенномудрый государь полагается на систему, а не на личные таланты, на законы и правила, а не на личную честность». Хань Фэй-цзы отрицал, что «отеческое правление» имеет положительные черты, потому что, по его словам, даже родители вряд ли могут успешно управлять своими детьми. Надеяться на то, что правители будут любить народ, как своих детей, неразумно. Хань Фэй-цзы с ледяной иронией спрашивал, сколько было учеников у Конфуция, столь благожелательного и праведного? Из сотен и тысяч людей даже он избрал только семьдесят человек, что ясно доказывает бесполезность добродетели. Разумно ли ожидать, что все правители будут столь же добродетельны, как Конфуций, а простолюдины, подобно 70 ученикам, будут любить добродетель? Эти слова пронизаны остроумным цинизмом, холодной иронией и здравым смыслом.

Описание Хань Фэй-цзы проблем и пороков Древнего Китая соответствует и бедам современного Китая. Поведение чиновников и простых людей в древности и в наши дни настолько сходно, что, читая произведения этого философа-легиста, забываешь, что он описывает вовсе не современный Китай. Продажность чиновников и апатию людей своего времени Хань Фэй-цзы объяснял отсутствием защиты со стороны законов и общим несовершенством политической системы. Отказавшись от пустого морализаторства, Хань Фэй-цзы откровенно писал о пороках политической системы. По его мнению, проблема заключалась именно в отсутствии общепонятных и справедливых законов. Он ненавидел конфуцианцев, называл их толпой дурачков-пустозвонов. Такое определение вполне подходит ко многим сегодняшним нашим «патриотам в длиннополых халатах». Коррупции у чиновников древности способствовал тот факт, что их продажность оставалась ненаказанной. Хань Фэй-цзы писал: «Несмотря на то что они отдали врагу земли государства, их семьи разбогатели. Если чиновникам будет сопутствовать успех, они сохранят влияние и власть, если же они потерпят неудачу, то могут спокойно оставить службу и пользоваться нажитым богатством». Этими же словами можно описать жизнь обитателей роскошных вилл, расположенных, как правило, на территории иностранных сеттльментов в Даляне или Шанхае. Хань Фэй-цзы подчеркивал, что именно «из-за отсутствия государственной системы продвижения людей по службе их назначают на должность по протекции какой-либо клики. Из-за отсутствия защиты со стороны закона и несовершенства политической системы чиновники заняты в основном завязыванием знакомств и устройством пиров, а не соблюдением законов. Насколько актуальны эти слова сегодня, знают только чиновники и кандидаты на чиновничьи должности.

В трактате Хань Фэй-цзы есть очень важный раздел, в котором упоминается весьма содержательное понятие «гражданин» (гунминь). В этом разделе автор попытался объяснить апатию и безразличие китайских простолюдинов к делам государства. Хань Фэй-цзы писал: «Людей посылают воевать. Их убьют, если пойдут вперед и если повернут назад. И то и другое опасно для них. От них требуют отказаться от повседневных дел и стать солдатами. Если эти люди бедны, все, кто стоят выше их, не обращают на них внимания. Конечно, они так и останутся бедными. Кому понравится подвергать свою жизнь опасности и жить в нищете? Естественно, они попытаются держаться подальше от власти, будут заниматься своими делами, например строить дом. На войну они постараются не идти, предпочитая безопасность. Однако, дав взятку, они разбогатеют и обеспечат себя на всю жизнь. Кто же не захочет быть богатым и жить в мире и довольстве? Невозможно воспрепятствовать таким устремлениям! Вот почему у нас так мало граждан и так много частных лиц».

У нас в Китае и сегодня по-прежнему слишком мало граждан и слишком много частных лиц. И причина – в отсутствии достаточных законодательных гарантий личных и политических свобод. Это связано вовсе не с уровнем личной морали – зло коренится в политической системе. Если у человека есть гражданское самосознание, в нашей стране ему грозит опасность. Тогда, вполне естественно, он будет безучастен к государственным делам. Если не наказывать чиновников-коррупционеров, бесполезно требовать от них не брать взятки.

Поэтому Хань Фэй-цзы считал необходимым разработать «нерушимые законы», обязательные и для правителя, и для подданных. Он считал, что закон – превыше всего и все люди должны быть равны перед законом, что закон должен заменить все личные предпочтения и связи. В данном случае речь идет не только о почти западном понимании равенства, но и о способе мышления, столь отличающемся от традиционного способа мышления китайцев. В противоположность конфуцианской догме, гласящей, что «учтивость не распространяется на простолюдинов, а наказания – на совершенномудрых мужей», легист Хань Фэй-цзы провозглашает, что «закон не должен быть в услужении у обладающих властью, а указы должны исполняться строго и неуклонно. Там, где применяется закон, умный ему подчинится, сильный не будет ему противиться, благородный не будет освобожден от наказания, а смиренный не останется без награды». В представлении Хань Фэй-цзы «перед законом должны быть равны высокие и низкие, умные и глупые». Он предложил, чтобы законы действовали автоматически, и тогда, по мнению философа, отпала бы нужда в мудрых и способных правителях. Эта идея совершенно не укладывается в русло традиционной китайской политической философии.

Система взглядов Хань Фэй-цзы восприняла также элементы даосизма: «Государь ничего не должен делать». Государь, по мнению Хань Фэй-цзы, не должен ничего делать, потому что философ сознавал, что правитель в любом случае ничего сделать не может; правители легендарной древности ничего не делали, и в стране все было спокойно. Вот почему следует иметь аппарат управления, хорошо отлаженный, действующий на основе принципа справедливости, и тогда будет не столь важно, хорош правитель или плох. Тогда государь станет номинальным правителем, как в современных конституционных монархиях. У англичан есть монарх, который закладывает камень в фундамент нового здания, освящает корабли и присваивает звание рыцаря. Однако для нации не имеет значения, хорош этот король или плох, умен он или нет или у него средние способности. Система действует сама по себе. Фактически это и есть описанная Хань Фэй-цзы теория недеяния правителя. В Англии она оказалась весьма успешной.

Старого школьного учителя Конфуция возвели в ранг мыслителя в области морали, а его тривиальное морализаторство возвели в ранг политической теории. Вот уж поистине злую шутку сыграла над Конфуцием судьба. Идея о том, чтобы гуманные, высокоморальные люди возглавляли правительство, настолько фантастична, что она не может ввести в заблуждение даже американского студента-второкурсника. Если бы эту идею можно было реализовать, то можно было бы регулировать уличное движение на Бродвее без светофоров, надеясь лишь на взаимную уступчивость и вежливость шоферов. Любой здравомыслящий студент, обладающий самыми элементарными знаниями истории Китая, легко поймет, что в Китае традиционная власть à la Конфуций с его несносным морализаторством была самой коррумпированной в мире. Причина не в том, что китайские чиновники более коррумпированы, чем западные. Простая, безжалостная истина состоит в том, что чиновников у нас в Китае принято считать благородными людьми. Между тем лишь одна десятая из них – действительно благородные люди, а остальные девять десятых – мошенники. Но если, как это делают на Западе, относиться к чиновникам как к потенциальным мошенникам, угрожая им тюрьмой, одна десятая из них останутся мошенниками, а девять десятых будут притворяться благородными людьми. В результате получается хотя бы видимость честного и чистого правительства, и за такую видимость стоит побороться. Вот что в Китае следовало сделать давным-давно, вот что советовал сделать две тысячи лет назад Хань Фэй-цзы, пока его не заставили принять яд.

Китай нуждается сегодня не в повышении уровня морали, а в строительстве новых тюрем для политиков. Бесполезно говорить о формировании честного и чистого правительства, когда нечистые и нечестные чиновники могут спокойно заказать билет первого класса в Иокогаму или Сиэтл. Китай нуждается не в благородных, праведных и почтенных совершенномудрых мужах на чиновных постах, а в беспристрастном правосудии и праве расстрелять тех чиновников, кто не благороден, не праведен и не почтенен. Заставить чиновников быть неподкупными можно, лишь угрожая им расстрелом в случае разоблачения. Тем чиновникам, которых задевают мои легистские мнения о природе человека, следует задуматься о том, захотят ли они вкладывать деньги в акционерную компанию, действующую строго по принципам Конфуция. Ее акционеры не проводят собраний, не публикуют финансовых отчетов, здесь не бывает ревизий, невозможно предотвратить бегство – с деньгами! – кассира или директора. Власть в Китае действует именно в таком стиле благородных мужей. Если в образе правления современного Китая и произошли кое-какие изменения, то лишь благодаря влиянию Запада. На Западе от правительства смело требуют финансовых отчетов и не боятся из-за этого потерять Лицо совершенномудрого мужа. Но пока китайское правительство не перестроится полностью, оно будет похоже на акционерное общество, в котором всю прибыль получают только директор и члены правления, а держатели акций, т.е. простые китайцы, утратят всякое доверие к такой компании.