Текст книги "Китайцы. Моя страна и мой народ"

Автор книги: Линь Юйтан

 
Я молодая монашка, мне шестнадцать лет;
Голова моя побрита в раннем девичестве.

Отец мой любит буддийские сутры,
А моя мать любит буддийских священников.

Утром и ночью, утром и ночью
Я возжигаю курительные свечи и молюсь. Потому что
Я родилась болезненным ребенком с множеством хворей,
И они решили меня послать сюда,
В этот монастырь.

Амитофо! Амитофо! —
Непрерывно я молюсь.
О, устала я от шума барабанов и звона колоколов;
Устала я от монотонных голосов молящихся и напевов настоятелей;
От болтовни и от трескотни неразборчивых заклинаний,
От криков и завываний бесконечных песнопений,
Бормотания и шепота монотонных молитв.
Панинапарамита (Праджньяпарамита), Майюра-сутра, Саддхармапундарика —
   О, как я всех их ненавижу!

Когда я говорю митабха,
   Я тоскую по моему поклоннику.
Когда я пою сапарах,
   Мое сердце плачет: «О!».
Когда я пою тарата,
   Мое сердце так сильно бьется!

Ах, позволь мне немного прогуляться,
Позволь мне немного прогуляться!
 

(Она приходит в Зал Пятисот Бодисаттв, которые известны статуями с неодинаковыми выражениями лица.)

 
А вот бодисаттвы,
   Какая компания глупых влюбленных душ!
Каждый – бородатый мужчина!
   И каждый на меня таращится!
Посмотри на того, кто обхватил свои колени,
   Его губы шепчут мое имя!
А тот, кто подпер рукой щеку,
   Словно думает обо мне!
Тот, что с мечтательным взглядом,
   Он мечтает обо мне!
   Но бодисаттва в дерюге!
Чего хочет он, усмехаясь столь отвратительно?
   Раскатистый смех его подобен реву,
Так смеется он надо мной!
   Смеется надо мной,
Потому что красота поблекла и молодость прошла,
   Кто женится на старой карге?
Когда красота увядает, превращаешься в клячу,
   Кто женится на старом, сморщенном коконе?

Один держит дракона,
   Он бесстыдный;
Один едет верхом не тигре,
   Он выглядит смешно;
А тот симпатичный гигант с длинной бородой,
   Он вызывает жалость.
А что станет со мной, когда исчезнет красота?

Эти свечи на алтаре,
   Они не для моих свадебных покоев.
Эти длинные подставки для курительных свечей,
   Они не для моих свадебных покоев.
И соломенные подушки для молитв,
   Они не могут заменить одеяла или покрывала.
О боже!

Откуда же идет этот жгучий, удушливый жар?
Откуда идет этот странный, адский, неземной жар?
Я порву эти рясы монахов!
Я захороню буддийские сутры;
Я утоплю деревянную рыбу
И брошу весь монастырский хлам!
Я выброшу барабаны,
   Я выброшу колокола,
      И прекращу песнопения,
         И перестану молиться,
И прекращу всю бесконечную, раздражающую религиозную болтовню!
Я уйду куда глаза глядят и найду красивого молодого любовника!
Пусть он ругает меня, бьет меня!
   Пинает меня и плохо обращается со мной!
Я не стану буддой!
Я не буду бормотать: мита, панджра пара!
 

Каким же образом буддизм стал для китайцев эмоциональной отдушиной. Во-первых, он ослабил строгость запретов и правил, предписывающих полное затворничество женщин, и затворничество стало менее невыносимым. Желание женщин пойти в храм (по сравнению с таким же желанием мужчин) объясняется и стремлением выйти на люди, и их большей религиозностью. 1-й и 15-й дни каждого месяца, а также праздники – это дни, о которых женщины, живущие в затворничестве, начинают мечтать задолго до их наступления.

Во-вторых, весеннее паломничество дает законный выход долго сдерживаемой страсти китайцев к путешествиям. Такие путешествия почти совпадают по срокам с христианской Пасхой. Люди, которые не могут совершать дальние путешествия, все же могут в праздник цинмин прийти на могилы родных и поплакать, получив благодаря этому эмоциональную разрядку. Те же, кто может пуститься в дальний путь, надевают легкую обувь или садятся в паланкин и направляются к знаменитым древним храмам. Некоторые жители Сямэня каждой весной садятся в джонки и отправляются за 500 миль на острова Путудао, лежащие напротив приморского города Нинбо. В тамошних храмах они возжигают благовония. На Севере все еще соблюдают обычай ежегодно совершать паломничество к храму на горе Мяофэншань. Тысячи паломников – старые и молодые, мужчины и женщины – с посохами в руках и желтыми сумами за спиной днем и ночью держат путь к святым храмам. Среди них царит веселье, совсем как во времена знаменитого английского писателя Джефри Чосера (1340—1400), они рассказывают друг другу разные истории, подобные тем, которые записал Чосер.

В-третьих, буддизм дал китайцам возможность наслаждаться видами гор, так как большинство буддийских храмов стоят в живописных горных местах. Это одно из немногих удовольствий, хоть как-то украшающее однообразную жизнь простых китайцев. Они приходят к горе Мяофэншань, останавливаются на постоялых дворах, по их мнению превосходных, они пьют чай и непринужденно беседуют с монахами. Монахи – вежливые собеседники. Они предлагают гостям вкусные вегетарианские блюда, пополняя заодно свои кошельки. Паломники, воспрянув духом и подкрепившись, возвращаются домой, чтобы с новыми силами приступить к своим повседневным обязанностям. И кто станет отрицать, что буддизм в жизни китайцев занимает очень важное место?!

Часть 2
ЖИЗНЬ

ПРОЛОГ

Мы уже рассмотрели проблемы менталитета и традиционной морали китайцев, а также идеалы, которые оказывают влияние на фундаментальную модель их жизни. В данной части книги мы намерены провести дальнейшее исследование жизни китайцев в сфере взаимоотношений полов, в социальном, политическом, литературном аспектах, а также в сфере искусства. Если говорить конкретно, то речь пойдет о жизни женщины, общества в целом, о проблемах власти, литературы и искусства. Одна глава специально посвящена искусству жить, как себе это представляют и осуществляют на практике китайцы. Таким образом, данную часть можно разделить на две составляющие. Жизнь женщины, общества, проблемы власти взаимосвязаны, так как понимание жизни женщины и семьи непременно приводит нас к рассмотрению социальной жизни китайцев. Лишь по-настоящему поняв социальную жизнь китайцев, можно понять структуру правосудия и власти. Исследование этих внешних сторон жизни китайцев естественным образом приведет нас к рассмотрению более тонких и менее изученных проблем китайской культуры и в особенности искусства. В этой области у китайцев существует уникальный взгляд на культуру и ее развитие, резко отличающийся от подходов, обычных для Запада. Китайская культура – одна из исконных, коренных культур в мире. Поэтому, сравнивая культуры Китая и Запада, можно сделать для себя множество интересных открытий.

Культура – это продукт свободного времени, а у китайцев было свыше трех тысяч лет свободного времени, чтобы развивать культуру, и, попивая чаек, беспристрастно наблюдать жизнь. Такое занятие привело к кристаллизации истинного смысла человеческой жизни. У китайцев было достаточно времени, чтобы обсудить своих предков, детально оценить их достижения, исследовать ряд изменений в искусстве и жизни и рассмотреть самих себя в свете этого протяженного по времени прошлого. В итоге таких чаепитий и размышлений история начала приобретать некий великий смысл. Об истории стали говорить, что она похожа на зеркало, в котором отражается опыт человечества, являющийся подспорьем для потомков; история также похожа на все более мощный бесконечный поток. Исторические книги стали, таким образом, самыми строгими литературными образцами, наиболее утонченным выражением духовности.

Порой, когда в чайнике бурлит вода, весна поет свои песни, а «вино источает аромат, и чай хорошо заварен», в голову китайца приходит счастливая мысль. Через каждые пятьсот лет под влиянием изменившихся обстоятельств душа китайцев обращается к созиданию. В такие периоды изобретают новые системы стихосложения или новые способы изготовления фарфора или на свет появляется новый метод скрещивания персиковых деревьев. Короче говоря, Китай снова продвигался вперед. Китайцы отказывались от глубоких размышлений о непознаваемом бессмертии. Вместе с тем, по их мнению, над этим всегда стоило подумать и можно было обсудить – наполовину всерьез, наполовину в шутку. Они оставили мысль о тайнах мира природы, грома, молнии, дождя и снега, а также функций различных частей тела, например о взаимосвязи слюноотделения и голода. Они не пользовались пробирками и скальпелем. Иногда им начинало казаться, что весь познаваемый мир до конца исследован предками, разгадана конечная истина человеческой философии, создан наилучший стиль каллиграфии.

Поэтому они стали еще больше обращать внимание на вопросы повседневной жизни, а не на проблемы прогресса. Несмотря ни на что, они денно и нощно размышляли над тем, как разбить сад или как приготовить акульи плавники. В гурманстве, вообще в серьезном отношении к пище и напиткам они не уступали Омару Хайяму, который, тщетно прокорпев над пыльными философскими книгами, предался радостям жизни. Так китайцы перешагнули порог всех искусств и вошли в храм искусства жить, соединив воедино искусство и жизнь. Они достигли вершины китайского искусства – искусства жить, которое является конечной целью человеческой мудрости.

Глава 5
ЖИЗНЬ ЖЕНЩИНЫ

Начиная с первобытных времен в душе китайцев женщина никогда не занимала достойного места. Фундаментальный дуалистический взгляд китайцев на мир, основанный на четком разделении ян (мужское начало) и инь (женское начало), восходит к «И цзину» («Книге перемен»), принципы которого окончательно сформулировал Конфуций. Уважение к женщине, даже некоторая нежность по отношению к ней, еще в варварские времена характерные для древнегерманских племен, отсутствовали в древнем Китае.

Уже в народных песнях, собранных в «Ши цзине», нашло отражение неравенство полов:

 
Когда родился мальчик, его положили на кровать и дали поиграть нефритом.
Когда родилась девочка, ее положили на пол и дали поиграть черепицей.
 

Это стихотворение на несколько столетий старше Конфуция. Однако женщина, пока ее не затронула традиционная китайская цивилизация, не была связана по рукам и ногам. Это происходило постепенно, по мере развития конфуцианства.

Первобытная социальная система в Китае представляла собой матриархат. На это стоит обратить особое внимание, так как некоторый дух матриархата отчасти сохраняется в характере китайских женщин. Китайские женщины в целом созданы из более добротного человеческого материала, чем мужчины. Ныне даже в семьях, где господствуют конфуцианские традиции, во многих случаях власть находится в руках женщины. Матриархат отчетливо проявлялся в эпоху Чжоу. В те времена фамилия семьи определялась по фамилии женщины, а у мужчины было лишь имя ши, которое определялось по месту рождения или занимаемой должности. Просмотрев все народные песни в «Ши цзине», мы не найдем даже следов затворничества женщин. В древности свободный выбор мужа или жены скорее преобладал, как ныне у аборигенов провинции Гуанси. Этот выбор выглядел нецивилизованно, но он был свободным. Вот одна из песен «Ши цзина»:

 
Коль обо мне ты с любовью подумал —
Подол приподняв, через Чжэнь перейду.
Если совсем обо мне ты не думал —
Нет ли другого на эту беду?
Самый ты глупый мальчишка из всех!

Коль обо мне ты с любовью подумал —
Подол приподняв, перейду через Вэй.
Если совсем обо мне ты не думал —
Нет ли другого для милой твоей?
Самый ты глупый мальчишка из всех!
(Перевод А. А. Штукина)
 

В «Ши цзине» есть множество историй о женщинах, сбежавших с любовниками. Строгие ограничения в отношении женщин в рамках брака появились позднее. Во времена Конфуция, в особенности в высших слоях общества, сексуальные отношения между мужчиной и женщиной в известной степени были такими же, как и в Риме эпохи упадка. Есть много примеров инцеста с мачехой, племянницей, двоюродной сестрой; случалось, что человек отдавал жену правителю соседнего государства или под предлогом женитьбы сына заводил себе наложницу. Даже императрица могла иметь тайную связь с главным министром; в «Комментарии Цзо» («Цзо чжуань») фигурируют бесчисленные подобные примеры. Женщины издревле были влиятельны в Китае. Государыня Вэй велела супругу собрать самых красивых мужчин княжества, чтобы те ухаживали за ней в ее покоях. Развестись было легко, а те, кто развелся, мог вступить в новый брак. Целомудрие женщины не считалась вопросом, достойным особого внимания.

Затем возникло конфуцианство с его строгими ограничениями в отношении женщин. Согласно «Ли цзи» («Книга церемоний»), конфуцианство разделило мужчин и женщин, что скоро привело к тому, что сестрам, находящимся в разводе, не разрешалось садиться за один стол с их братьями. Нам неизвестно, насколько строго соблюдались на практике эти запреты, зафиксированные в канонических книгах. В рамках конфуцианской идеологии такое отгораживание от женщин нетрудно понять. Конфуцианство подчеркивает, что люди делятся на благородных и низких, богатых и бедных, оно признает власть правителя и требует «разделения труда». Соответственно, мужчина действует за пределами семьи, а женщина – в ее пределах. Конфуцианство призывало женщин быть женственными и, естественно, учило их развивать такие качества, как спокойствие, послушание, чистоплотность, трудолюбие, уважение к родственникам, сердечность по отношению к братьям мужа, учтивость с его друзьями. Также поощрялись хорошие манеры, умение готовить и прясть, т.е. все то, что, с точки зрения мужчины, было «морально». В принципе в такой морали не было ничего дурного. Будучи экономически зависимыми, а также искренне привязанными к традиционным нравам и обычаям, женщины приняли эти нравоучения. Возможно, они просто стремились «стать хорошими» или понравиться мужчинам.

Конфуцианцы понимали, что такого рода различия между мужчиной и женщиной полезны для социальной гармонии; возможно, именно здесь они были близки к истине. Впоследствии конфуцианцы дали жене и мужу приблизительно равные права, но женщина все-таки была принижена. Тем не менее супруги считались равными точно так же, как две рыбы, согласно даосскому тезису, дополняя друг друга, символизируют понятия инь и ян. Конфуцианство дало матери уважаемое место в семье. В лучших традициях конфуцианства здесь различие между мужчиной и женщиной вовсе не предполагает подчиненного положения женщины, но подразумевает гармонию во взаимоотношениях. Женщины, которые умеют управлять своими мужьями, знают, что такой порядок отношений между полами является самым эффективным оружием для завоевания власти. А те женщины, которые не умеют управлять мужьями, не имеют сил и охоты ставить и решать какие-либо специфически женские проблемы.

Такова была позиция, занятая конфуцианством в отношении женщин и их общественного положения до того, как эта позиция позднее изменилась под влиянием ученых-мужчин. На первых порах конфуцианство еще не выработало своей крайне эгоистичной позиции. Однако представление о том, что женщина стоит ниже мужчины, уже имело место. Вопиющим примером этого может служить предписание, согласно которому муж после смерти жены должен был носить траур в течение одного года, а жена в аналогичном случае – три года. Простолюдины после смерти родителей должны были соблюдать траур в течение трех лет, однако, если умирал отец жены, а отец мужа еще был жив, траур соблюдался всего год. Такие традиционные добродетели женщины, как послушание и супружеская верность, во времена династии Хань литератор Лю Сян утвердил в качестве основ женской этики, явно отличавшейся от этики мужской. Бань Чжао – писательница, автор книги «Руководство для женщины», была усердной проповедницей «трех послушаний и четырех добродетелей» женщины. «Три послушания» означают, что женщина до замужества послушна отцу, после замужества послушна мужу, а после его смерти – сыну. Последнее правило «послушания», естественно, никогда не выполнялось, так как в системе конфуцианской этики мать все же занимает более высокое положение, чем сын. Уже в эпоху Хань в честь женщины, до самой смерти хранившей девственность, устанавливалась мемориальная арка пайлоу или император жаловал ей какой-нибудь посмертный почетный титул. Но женщины тогда еще могли вступить во второй брак.

Прослеживая развитие теории целомудрия вдов, не следует придавать ей чрезмерное значение, потому что китайская нация всегда была нацией реалистов. Китайцы не воспринимали теорий всерьез. Практика отставала за теорией. Даже в конце эпохи Цин лишь вдове чиновника предписывалось соблюдать целомудрие. К женщинам-простолюдинкам никаких особых требований не выдвигалось. В эпоху Тан дочь великого ученого Хань Юя дважды была замужем. Среди принцесс императорского дома династии Тан 23 особы выходили замуж дважды и четыре – трижды. Однако традиции, заложенные столетия назад, в эпоху Хань продолжали соблюдаться. В частности, был восстановлен обычай, согласно которому мужчина мог жениться вторично, а женщина – нет.

Сунские ученые вынуждали женщин жить взаперти, установив, что повторный брак вдовы с точки зрения морали является преступлением. Они крайне щепетильно отнеслись к женскому целомудрию, преклонение перед ним выродилось в некую одержимость. Женщина считалась ответственной за соблюдение норм общественной морали, а мужчина – нет. Дошло до того, что женщинам чуть ли не вменялись в вину смелость и сила характера. Между тем, как ни странно, мужчины восхищались женщинами именно с таким характером и в литературе акцентировались не домашние добродетели женщин, а их героизм и дух самопожертвования. В IX в. одна вдова получила высшую похвалу от мужчин-конфуцианцев за то, что отрубила себе руку только потому, что при сопровождении гроба умершего мужа в его родную деревню хозяин постоялого двора схватил ее за эту руку, мешая войти. Во времена династии Юань также восхваляли другую вдову, не позволившую лекарю осмотреть ее покрытую язвами грудь и героически принявшую смерть.

Большинство историй подобного рода можно прочесть в официальных династийных историях, где есть специальные разделы, посвященные жизнеописаниям известных женщин наряду с жизнеописаниями известных мужчинам. Память о женщинах, наложивших на себя руки, чтобы остаться девственницами, увековечили некоторые литераторы в своих произведениях.

В эпоху Мин соблюдение целомудрия во время вдовства стало общепризнанной нормой. В честь тех, кто следовал этому правилу, начиная с возраста менее тридцати лет и вплоть до пятидесяти, власти в знак поощрения устанавливали пайлоу. Семья вдовы при этом освобождалась от трудовой повинности. Таким образом, преклонение перед целомудрием было не только высокоморальным, но и весьма уместным и выгодным для мужских родственников вдовы. Целомудрие вдовы не только одобрялось ее родственниками-мужчинами, но и открывало перед ней самый легкий путь к славе, приносило почет не только ее семье, но и всей деревне или всему клану. Так целомудрие вдовы становилось качеством, которым все восхищались, и лишь немногие независимо мыслящие люди протестовали против него. Отрицательное отношение к соблюдению целомудрия вдовами привело к резкой критике конфуцианства в период «движения за новую культуру» в 1917 г.; его называли «людоедским ритуалом».

Одновременно с развитием конфуцианской теории непрерывно тек ручеек реальной жизни. Его течение было обусловлено нормами общественной морали, однако более важным было давление экономического фактора. Еще более важным фактором, чем влияние конфуцианства, был кошелек в руках мужчины. Конфуцианцы превратили женское целомудрие в некую религию, в то время как драгоценные камни, жемчужные ожерелья, никакого отношения к конфуцианству не имеющие, превращали женщин в наложниц и проституток. Во времена династий Вэй и Цзинь, в период политической смуты, богатства оказались в руках небольшой кучки людей. Стали возвышаться крупные кланы. Все это, с одной стороны, способствовало возникновению конкубината, а с другой – заставляло мужчин топить новорожденных девочек, потому что отцы не могли нести огромных расходов на их будущую свадьбу. В эти годы многие чиновники и богатые люди содержали по нескольку десятков и даже сотен танцовщиц. Погрязшие в пороке и роскоши богатые развратники осуществляли на практике сексуальные фантазии. В итоге женщины стали игрушкой в руках мужчины. У некоего Ши Цуна было несколько десятков наложниц. Он обычно посыпал свою кровать тонким слоем ароматной пудры и приказывал наложницам пройтись по ней. Те, кто были легче и проходили по постели не оставляя следов, получали в награду жемчужное ожерелье, а тех, кто следы оставлял, заставляли «сесть на диету», чтобы похудеть. Именно эти жемчужные ожерелья, а не конфуцианская доктрина стали причиной грехопадения китайских женщин – точно так, как это происходило с древними римлянками или жительницами современного Нью-Йорка. Условия для введения системы бинтования ног уже созрели. Таково последнее свидетельство того, что воображение и эстетические представления китайских мужчин достигли крайней степени извращенности.

Парадоксально, но именно в это время китайские женщины прославились ревностью. Чиновники-подкаблучники частенько появлялись в присутственном месте с синяками на лице, что заставило императора издать указ о наказании ревнивых жен. Некто по имени Лю Боюй часто любил читать вслух древнюю «Оду богине реки Ло». Однажды он со вздохом произнес так, чтобы его услышала жена: «Какая красавица, вот бы ее в жены!» А жена ему ответила: «Почему ты восхваляешь богиню реки Ло и пренебрегаешь мной? Когда я умру, я стану духом воды». В ту же ночь она утопилась в реке. Через семь дней жена появилась перед Лю Боюем во сне и сказала: «Ты хотел жениться на богине, теперь я богиня». Всю оставшуюся жизнь Лю Боюй не осмеливался перебраться через реку. Каждый раз, когда женщины переправлялись через реку на пароме, который назывался «Паром ревнивой жены» (в провинции Шаньдун), они прятали или укрывали свои красивые одежды и уродовали гримом лицо, чтобы не разыгралась буря. Если женщина была некрасивой, богиня реки ее не ревновала. Женщины, которые перебирались через реку, не вызывая бури, наверняка считали себя уродливыми.

Легко заметить, что ревность женщин обострялась по мере развития конкубината. Ревность стала единственным оружием самозащиты женщин. Ревнивая женщина могла только благодаря силе своей сексуальности заставить мужа отказаться от намерения завести наложницу. И сейчас можно найти такие примеры. Если мужчина достаточно умен, чтобы понять, что брак – это лучшая и единственная профессия женщины, то он может простить его жене соблюдение ею «профессиональной этики», независимо от того, есть у него наложница или нет. Китайский ученый Юй Чжэнсе еще в 1833 г. писал, что «ревность не является чисто женским пороком». Женщина, которая лишилась благосклонности мужа, и служащий, который потерял благосклонность начальника, чувствуют одно и то же. Чувства незамужней женщины и безработного почти одинаковы. Стремление вновь завести дело в условиях конкуренции и ревность женщины к сопернице – чувства, в равной степени беспощадные. Мелкий торговец не хочет потерять свое дело, и его чувства такие же, как у жены хозяина лавки, которая видит, что ее муж завел себе другую. Таков неизбежный результат отсутствия экономической независимости у женщины. Не понимая этого, многие подшучивают над теми женщинами, которые выуживают из мужчин деньги. Они, в противовес успешным торговцам-мужчинам, просто представляют собой тип женщин – успешных торговцев, и у них головы значительно светлее, чем у их сестер. Они весьма профессионально продают свой товар тем, кто предлагает наивысшую цену, а затем получают от мужчин то, чего хотят. Успешные торговцы-мужчины и женщины, которые выманивают деньги у мужчин с помощью своей сексуальной привлекательности, нуждаются в одном и том же – в деньгах. Поскольку у всех у них светлые головы, они должны друг друга уважать.