Текст книги "Судьбе наперекор"

Автор книги: Лилия Лукина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

– Хорошо! – немного подумав, ответил Иван.– Но! Первое, ты мои принципы знаешь...

– Знаю,– торопливо подтвердил Гиена.– То есть слышал.

– И второе. Ты, насколько мне известно, сам из Баратова, значит, и связи у тебя здесь должны были остаться. Так вот, ты этого подонка, который женщин и детей убил, сам найдешь и мне сдашь. Понял?.

– Найду! – твердо заявил Гиена, вытирая пот, льющийся со лба от чувства величайшего облегчения, что грозу пронесло стороной.– Может, не сразу, но найду!

Услышав в трубке короткие гудки, он обессиленно обмяк в кресле, словно из него воздух выпустили, лотом, выпив рюмку коньяка, понемногу отдышался и, собравшись с силами, набрал номер своего клиента, но говорил он с ним уже своим обычным, хорошо поставленным, вальяжным голосом человека, знающего себе цену.

– Ситуация практически вышла из-под контроля, но я нашел выход из положения, так что первая часть вашего задания успешно выполнена, и я жду от вас оставшуюся сумму. А ко второй части мы с вами перейдем через шесть месяцев. Но я по-прежнему буду держать ситуацию под контролем, а вас в курсе дела.

– Благодарю вас – и сегодня же деньги переведу. Я попрошу вас величайшую осторожность соблюдать, ничто не должно на мою заинтересованность в этом деле указывать,—его собеседник четко и твердо выговаривал русские слова.

– Так вы же мне за это и платите! – не моргнувши глазом соврал Гиена, словно это и не он назвал Ивану его имя.– Только я не понимаю, в чем здесь ваш интерес?

– А разве я вам плачу за то, чтобы вы свое любопытство удовлетворить смогли? – тут же получил он в ответ.

–Извините,—Гиена тут же пошел на попятную.– Значит, я жду деньги...

– А я информацию от вас ожидаю, самую подробную. Что-то может незначительным для вас показаться, а мне очень многое сказать может. Желаю удачи.

Гиена отключил телефон и задумался: в чем же все-таки действительный интерес его странного клиента к этому практически разорившемуся заводу.

Секретарша директора Александра Тимофеевна – уставшая седая женщина – стояла на страже директорского кабинета насмерть. Собравшиеся в приемной люди, которым она пообещала, что директор будет принимать после одиннадцати, требовательно гудели, подсовывая ей под нос часы, и уговаривали заглянуть в кабинет.

– Не пойду! – твердо заявила она.– Вы что, хотите, чтобы меня с работы выгнали? Мне до пенсии всего два месяца осталось, дайте доработать спокойно. Идите за Наумовым, если он решится, то пусть сам и идет.

Все понимающе молчали; если Богданов и раньше кротостью характера не отличался, то теперь вообще словно с цепи сорвался: мог обругать последними словами, а мог и выгнать по любой статье, которая ему только на ум взбредет, кого угодно, хоть собственного заместителя. Кто-то из наиболее нетерпеливых отправился за директорским зятем Николаем Сергеевичем Наумовым который с недавних пор стал его первым заместителем. А тот, не желая рисковать в одиночку, прихватил с собой зама по общим вопросам Федора Семеновича Солдатова, бывшего начальника Пролетарского райотдела милиции, и зама по вопросам безопасности Михаила Владимировича Чарова, бывшего капитана ФСБ.

Когда эта троица появилась в приемной, все замолчали – не любили на заводе, где люди работали из поколения в поколение, пришлых, тем более директорских прихвостней, нахватавшихся всех возможных благ за счет простых работяг.

– Шура, ты в кабинет заходила? – спросил Наумов.

– Нет, Николай Сергеевич, и не пойду. А ключи от кабинета вот,– и она положила на стол кольцо с ключами.

Замы переглянулись.

– А вдруг ему плохо стало? С сердцем? Он же понервничал, вот мы и беспокоимся,– предположил Солдатов.

– А мы действительно беспокоимся! – заявил Наумов и стал открывать двери;– Папа? – негромко позвал он, чуть приоткрыв внутреннюю.– Папа, как вы себя чувствуете? – он открыл дверь до конца и, увидев на столе для заседаний голову Богданова с всклокоченными волосами, визгливо, как женщина, заверещал.

Солдатов отбросил Наумова в сторону и шагнул в кабинет. Его трудно было чем-то пронять – всякого за свою службу насмотрелся, поэтому он только хмыкнул, покачал головой и достал сотовый. Чаров тоже вошел и встал рядом с Федором Семеновичем, он побледнел, но истерик не закатывал.

– Прокопов,– сказал Солдатов, обращаясь к своему преемнику.– Подъезжай-ка ты на судоремонт с ребятишками, со всей командой... Чего-чего?! Барина грохнули, вот чего! Добрались все-таки!

Отключив телефон, он повернулся к Наумову, который, согнувшись в три погибели, опирался рукой о стену – его неудержимо рвало.

– Пошли, Николай Сергеевич,– предложил он, дождавшись, когда тот немного придет в себя, и беря его под руку.– Примем по сто грамм для поправки здоровья.

Когда они повернулись к двери, то увидели в проеме лица дожидавшихся приема людей – выражения были самые разные: торжествующие, злорадные, ехидные, но ни в одном не было ни сочувствия, ни жалости, ни сострадания – и, как оплеванные, прошли эти трое через молчаливую, раздавшуюся перед ними толпу.

Приехали криминалисты, эксперты, районный прокурор, все ходили, смотрели, фотографировали, расспрашивали, допрашивали. Только результаты этой работы были опять неутешительные – никаких следов не было.

В то время, когда милиция осматривала труп Виктора Петровича, Александра Тимофеевна лежала в обмороке, а те немногочисленные рабочие, которые еще оставались на заводе, активно обсуждали, чего им теперь ждать – плохого или хорошего, по проселочной дороге, ведущей от одной из маленьких, стоящих на левом берегу Волги деревушек, в которой остались только доживающие свой век старики, в направлении федеральной трассы на Москву пылил старенький, неоднократно битый «Москвич». За рулем сидел Алексей, а устроившийся на заднем сиденье Иван безрадостно думал о том, что не таким ему когда-то виделось будущее этого мальчика, как, впрочем, и всех остальных детей. Он тяжело откинулся на спинку сиденья, и его мысли невольно вернулись к тому самому летнему дню 96-го года, с которого все это и началось.

ГЛАВА 1

Уже который час Иван бродил по Москве, не выбирая дороги. Его спокойное, бесстрастное лицо, как обычно, ничего не выражало, только губы, едва шевелясь, почти неслышно шептали раз за разом одно и то же:

– Сволочи! Сволочи! Сволочи!

Наконец он, устав, набрел на небольшой садик и сел на скамейку, уставившись на растущий напротив какой-то цветущий куст, но он его не видел – перед глазами стояло окаменевшее от страданий Ромкино лицо. Того самого Ромки, старшего из всех детей, которого они чуть больше года назад проводили в армию. Тогда он, веселый и здоровый, легко вспрыгнул во дворе райвоенкомата в грузовик и, улыбаясь, махал им, оставшимся, рукой до тех пор, пока машина не свернула в переулок. Из его писем, которые приходили сначала из учебки, а потом из Чечни, получалось, что армия – это совсем не так страшно, как расписывали в газетах, можно сказать даже, весело. А они ждали эти письма, читали и перечитывали их, считая дни до его возвращения. А десять дней назад из Ростова-на-Дону пришел казенный конверт с изложенным сухим и деловым языком предложением забрать Ромку из госпиталя. Деньги на билеты Лешке с Колькой, которые, как самые старшие из детей, решили поехать за ним, собирали всем поселком. И они привезли его. Иван был готов ко всему, но то, что он увидел, потрясло его: Ромка был парализован, только руки его еще слушались, но врач в госпитале предупредил ребят, что это ненадолго.

– Мальчики,—сказал он им.—Если в ближайшее время вашему другу не сделают операцию на позвоночнике, ему грозит полная неподвижность. А ее может сделать только один человек, но за деньги. За очень большие деньги! Вот, возьмите,– он протянул им листок бумаги.– Этот хирург творит чудеса, но даром он не вынет даже занозы. Редкостная сволочь! Может быть, чем черт не шутит, вам удастся найти людей, которые помогут вам деньгами. Тогда ваш друг будет спасен.

Выслушав ребят, Иван взял Ромкины документы и поехал к Смирнову, тому самому знаменитому хирургу, который внимательно просмотрел бумаги и холодно заявил, окинув презрительным взглядом его старенький костюм:

– Хоть завтра. И через месяц ваш парень будет танцевать вприсядку. Но! Это, уважаемый, будет стоить – с лекарствами, уходом и всем остальным – пятнадцать тысяч долларов.

Иван смотрел в равнодушное ко всему, кроме денег, безразличное лицо Смирнова и понимал, что никакие слова о врачебном долге, жалости к ближнему, сострадании до того не дойдут, а, скорее, вызовут просто ироничную ухмылку. Но охватившая его жгучая ненависть к этому высокомерному, самодовольному мерзавцу никак не отразилась на его лице – сказалась старая выучка. Поэтому Иван только спокойно спросил:

– Сколько у меня есть времени? Когда могут произойти те необратимые изменения, после которых операция станет бесполезна?

Смирнов еще раз взглянул на его потрепанный костюм и, не выдержав, расхохотался, но все же ответил:

– Полтора-два месяца. Думаю, этого времени вам хватит, чтобы собрать деньги.

Иван мог убить его одним движением пальца и уйти никем не замеченным, но... Этот негодяй нужен был ему живым, ведь только он мог помочь Ромке, и Иван, вежливо попрощавшись, ушел.

Вернувшись в тот день домой, он сказал детям, сколько стоит операция, и они мгновенно сникли – даже если продать старенький домик, доставшийся Ивану в наследство от одинокой старушки, у которой он когда-то снимал угол, этих денег им было не набрать. Но гораздо хуже было другое: они тогда еще не знали, что Ромка практически не спит и слышит их разговор. И только чудом можно считать то, что, войдя на следующий день в дом за инструментами, Иван застал Ромку, когда тот, скрипя от бессилия зубами, подтягивал на руках свое некогда сильное и тренированное, а теперь ставшее непослушным и неповоротливым тело, ползя на кухню за ножом, чтобы раз и навсегда покончить с этой жизнью, ставшей для него невыносимой. С совершенно неожиданной силой невысокий и худощавый Иван взвалил себе на плечо Ромку и отнес его на раскладушку – тот не выдержал и разрыдался. Впервые с того дня, как вернулся домой.

– Зачем ты меня остановил, папа?– захлебываясь слезами, говорил он.– Зачем? Я же все слышал... Уж лучше так, чем быть вам обузой... Ведь ты же знаешь, что надежды нет... Я буду валяться здесь полутрупом, а вы будете отрывать от себя последнее мне на лекарства... Я не хочу... Я не могу быть вам в тягость...

Иван слушал его, не прерывая, давая высказаться и выплакаться. И только когда Ромка немного успокоился, он спросил:

– Скажи, я когда-нибудь обманул кого-то из вас? Я когда-нибудь давал обещание, которое потом не выполнил?

– Нет,– сказал Ромка, отводя глаза.

– У нас есть время, Роман. Целых два месяца. Я обещаю тебе, что найду деньги на операцию. Ты мне веришь? Посмотри мне в глаза и ответь – ты мне веришь?

– Но, папа, это же невозможно! – простонал Ромка.

– Я не это просил тебя сказать,—Иван спокойно и твердо смотрел Ромке в глаза.– Я просил тебя ответить «да» или «нет».

– Да, папа. Я тебе верю,– с трудом выдавил из себя парень и тут же тоскливо добавил: – Только это все равно невозможно.

– А вот это решать уже мне. Дай слово, что ничего, подобного сегодняшнему, никогда больше не повторится. Мне нужно многое обдумать, многое решить, а. для этого я должен быть спокоен. За тебя спокоен. Ну? Чего молчишь?

– Хорошо, папа,– прямо глядя в глаза Ивану, сказал Роман.—Я даю слово, что не буду делать глупостей. Но если ты вдруг не сможешь найти деньги...

– А вот теперь я тебе скажу: «Это невозможно».

Но, несмотря на Ромкино обещание, с того дня рядом с ним постоянно находился кто-то из ребят. Они читали ему книги и газеты, играли в карты, шахматы и шашки, а в хорошую погоду вытаскивали его вместе с раскладушкой в сад.

Иван же постоянно ломал голову над тем, как достать деньги. Как оказалось, те, кого он называл своими детьми, тоже об этом думали, и когда он случайно подслушал, как именно они собираются это сделать, то впервые за много лет повысил на них голос.

– Так! – четко и раздельно говорил он.– Я для чего вас учил? Чтобы вы могли себя и близких своих защитить. А вы собрались инкассаторов ограбить. Вы что думаете, они вам добровольно деньги отдадут? Нет! Значит, вам придется их убить. Да, вы лучше подготовлены, вы знаете и умеете много такого, чего не знают они. Но ответьте мне: чем они, их жены и дети виноваты в том несчастье, которое случилось с Ромкой. Почему вы считаете возможным, спасая жизнь одного, обрекать на смерть и несчастье других? Кто дал вам это право?

Мальчишки молчали, опустив головы, и только Лешка, сверкнув на Ивана своими серыми глазищами, отважился возразить:

– Папа, но ведь деньги все равно нужно как-то найти.

– А они уже есть,– спокойно сказал Иван.

– Где?! – изумились мальчишки.

– Здесь, в доме. Правда, выглядят они пока немного иначе, но это деньги.

– Папа! Ты решил продать свой меч?! – первым догадался Юрка, который, несмотря на свои шестнадцать лет, был самым в житейском отношении смышленым из ребят.– Но ты же говорил, что это твой талисман! И потом... Неужели ты думаешь, что он будет столько стоить?

– Да, Юрий, ты прав. Этот меч действительно не раз спасал мне жизнь. А теперь он спасет жизнь Ромке! – и, немного помолчав, Иван спросил: – Как вы думаете, чей план лучше: мой или ваш?

– Твой, папа,—дружно ответили мальчишки.

– Вот и хорошо, дети! – решительно сказал он, подводя черту под этим разговором.—Я завтра съезжу в Москву, пройдусь по антикварным магазинам и посмотрю, что сколько стоит. Но Ромке об этом – ни слова!

Сейчас же, сидя на скамейке заброшенного садика, Иван вспоминал, как в одном из магазинов на Старом Арбате – а он обошел их все, внимательно разглядывая выставленное для продажи оружие, но так и не найдя ничего похожего на свой меч,– к нему подошли три накачанных братка и один из них небрежно спросил, растягивая на блатной манер слова:

– Ну? Чего бродишь, мужик? Ищешь чего или сам предложить можешь?

– Могу, Что дальше? – в тон ему ответил Иван.

– Ну, так выйдем... Побазарим...

В ближайшей подворотне, где они остановились, все тот же парень спросил:

– Что имеешь?

– Японский меч, пятнадцатый век.

Братки переглянулись.

– Что хочешь?

– Пятнадцать тысяч долларов,– спокойно ответил Иван.

Парни заржали:

– Ну, дядя, ты даешь! Штука! То есть, по-твоему, тысяча. И то только из уважения к твоему возрасту.

– Нет,—покачал головой Иван.—Мне нужно пятнадцать.

– Не,, мужик не въехал! – сказал один парень другому и снова повернул голову к Ивану.– Ну куда ты с ним сунешься? Документов на него у тебя нет? Нет! Как ты докажешь, что он не ворованный? Или не поддельный?

– А у вас, значит, документы на него будут?

– Какие угодно, дядя! – заржал третий парень.– У нас все схвачено!

Иван смотрел на эти самодовольные сытые морды и чувствовал, что теряет контроль над собой. «Мерзавцы! – думал он.– Такие, как вы, в Чечню не попадают! Такие, как вы, не подрываются там на фугасах! Вы жируете здесь, в то время как мальчишки, которые в сотни, нет, в тысячи раз лучше вас, гибнут на этой бессмысленной бойне!». Он с огромным трудом взял себя в руки и, поворачиваясь, чтобы уйти, бросил:

– Значит, не сторговались!

– Да куда ты от нас денешься, дядя?!– захохотал один из парней и положил Ивану руку на плечо, чтобы остановить его.

А вот это парень сделал зря! До предела скрученная пружина, с которой только и можно было сравнить состояние Ивана, резко разжалась, и когда он через минуту вышел из подворотни, там на земле остались лежать три парня, которым предстояло не один месяц провести на больничной койке, а потом до конца жизни в инвалидных колясках. Вот только проблем Ивана это никоим образом не решило.

– Что ж! – сказал он сам себе, вставая со скамейки.—Вы не оставили мне выхода, значит, я найду его сам. Но у Ромки будут деньги на операцию, и никто из остальных детей не попадет в армию. Никогда! Я не могу защитить всех, но этих я спасу. Иначе не стоило и затеваться.

Теперь ему предстояло обдумать чисто практические вопросы, и он снова отправился бродить по улицам – ему всегда хорошо думалось находу. Бредя тихим переулком старой Москвы, он, заворачивая за угол, неожиданно налетел на группу мужчин, направлявшихся к машинам, и наступил самому пожилому из них на ногу.

– Извините,– бросил он, не останавливаясь, и пошел дальше.

– Ну наглец! – услышал он сзади чей-то голос, а потом и торопливые шаги двух человек, спешивших за ним следом, один из которых крикнул привыкшим командовать тоном:

– Подождите!

«Тьфу ты, черт, как не вовремя!» – мелькнуло в голове Ивана, который и не думал останавливаться, продолжая неторопливо идти.

Тем временем к пожилому мужчине подскочил другой, значительно моложе, и взволнованно попросил:

– Петр Петрович, остановите их!

– Зачем, Стас? – удивился тот.—Ты что думаешь, они его убивать будут? Просто вернут, чтобы он нормально извинился.

–Да я не за него... Я за них боюсь,– негромко произнес Стас.

Иван же, почувствовав, что его преследователи в одном шаге позади него, резко остановился, и тем ничего не оставалось делать, как, немного изменив направление, сделать этот самый последний шаг и оказаться по обе стороны от него. Два неуловимых движения пальцами им в бока – и они безмолвно рухнули на землю.

– Черт! – воскликнул ошеломленный Петр Петрович.– Это как же он такое может?

– Он все может,– все так же негромко и твердо сказал Стас.– Все!

–Больше, чем ты?

– В былые времена я бы продержался против него минуты три,– Стас немного подумал и поправил себя, вру, от силы две. А сейчас?.. Нет! Лучше не позориться.

А к Ивану уже бежали другие мужчины, и он повернулся к ним лицом – схватка была молниеносной и столь же результативной. Оглядев лежащих на земле в самых невероятных позах людей, Иван перевел холодный спокойный взгляд на Петра Петровича и Стаса, потом повернулся и неторопливо пошел дальше своей дорогой.

– Стас, ты его знаешь? – потрясённо спросил Петр Петрович.

– Да! Я ему жизнью обязан. Если бы не он, точнее, не они, то... – и Стас вздохнул.

– Кто они, Стас? Кто?! – нетерпеливо воскликнул Петр Петрович.

– Я не знаю, но они подчинялись кому-то на самом верху,– и он показал глазами на небо.

– Стас, я тебя прошу, очень прошу, верни его! Делай, что хочешь! Обещай все, что только в голову придет: виллу в Ницце, счет в Швейцарии, луну с неба... Все! Потому что этому человеку нет цены! Он должен у меня работать. Ну иди же, Стас, иди! – крикнул Петр Петрович и подтолкнул того в спину.

– Попробую, но не ручаюсь... – пожал плечами Стас и быстрыми шагами пошел за Иваном.– Привет, Тень,– сказал он, нагнав его.

– Привет, Стас,– равнодушно ответил тот.

– А говорили, что весь ваш отряд погиб,– негромко сказал Стас.

Услышав это, Иван остановился, застыл, закрыв глаза, его лицо окаменело. Потом он с трудом выдавил из себя:

– Когда? Где?

– То есть как «когда, где»? – удивился Стас.– Да в Афгане же, недалеко от Мазари-Шерифа... В январе 89-го... – растерянно сказал он.– Когда ваша машина ночью в пропасть сорвалась... Врали, выходит... Вы, оказывается, живы...

– Не «вы», а я,– прервал его Иван.– Я с мая 85-го в покойниках числюсь... – он горько усмехнулся.—Так получилось... В Африке дело было. Мы там после одной операции к «вертушке» своей возвращались да на засаду напоролись. Серьезную. Кто-то должен был остаться, чтобы отход остальных прикрыть. Остался я. Выбрался чудом. Раненый, контуженый, но выбрался. Помотался по свету, а потом сюда, в Россию, вернулся... Не получилось у меня нигде больше жить... – и, немного помолчав, спросил: – Стас, а больше ты об отряде ничего не слышал?

– Нет. Как тогда в Анголе в 84-м пересеклись, так с тех пор ни слуху ни духу. Я и о том, что вы, то есть что они погибли, услышал-то совершенно случайно, когда нас самих разгоняли.,. – и, резко меняя тему, сказал: – А здорово вы нас тогда выручили! Мы думали, нам уже не выбраться... Вы же нам на голову как с неба свалились...

– Просто мы тогда после очередного задания улететь не успели, вот нас вам на подмогу и кинули,– буднично сказал Иван, а потом, когда до него дошел смысл слов Стаса, резко повернулся к нему и потрясенно спросил: – То есть как это вас разогнали?

– Как? – Стас невесело рассмеялся, помотав головой, и повторил: – Как... – он кивнул на стоящие под тентом столики летнего кафе и предложил: – Давай присядем, возьмем что-нибудь. Чего на ходу-то разговаривать?

– Давай,– согласился Тень и тут же добавил: – Только, понимаешь... Я... Несколько ограниченно платежеспособен. Так что просто посижу за компанию.

– Но угостить-то я тебя могу? – возмутился Стас, который уже заметил и старенький костюм Ивана, и его неоднократно самостоятельно чиненые туфли.—В честь встречи?

– Ну, тогда возьми мне бутылку простой воды,– согласился Иван.– И все.

– Ладно,—сказал Стас и буквально через минуту вернулся к столику с двумя бутылками минералки.– Раз ты так, то и я так,– он открыл только что купленную пачку сигарет, объяснив: – Редко курю... Только когда на душе особенно погано... – и начал рассказывать: – Ну, что мы собой представляли, ты знаешь – сорвиголовы. Хотя до вас нам, конечно, далеко. Ну ладно, не об этом сейчас... В общем, в девяностом совместные учения проводились: американский спецотряд по борьбе с террористами, французский и наш, то есть мы. Нужно было с вертолета высадиться на условно захваченный корабль, перебить террористов и освободить заложников. Погода была хуже некуда: шторм, ветер, дождь... Французы отказались сразу – не захотели рисковать своими людьми. Американцы попробовали, но не смогли... А мы —смогли! – его голос сорвался и зазвенел.– Смогли! Наш Старшой... Ты его помнишь? – Иван кивнул.– Он нам сказал: «Давайте, ребята, на нас сейчас Родина смотрит! Надо!». Ну, мы и... – Стас разъяренно ткнул сигаретой в жестяную, стоящую на столике пепельницу с такой силой, что она, соскользнув, упала на землю. Он поднял ее, повертел в руках и, немного успокоившись, продолжил.—Так нам потом и американцы, и французы стоя аплодировали, говорили: «Фантастика! Невероятно! За гранью человеческих возможностей!». Мы в Россию героями вернулись. А как же! Мы доказали, что мы лучшие, утерли всем остальным нос. Нас поздравили и... расформировали! – почти крикнул Стас.– Понимаешь?! Рас-фор-ми-ро-ва-ли! Как оказалось, по требованию тех же американцев. А действительно? Зачем им, чтобы у нас такие отряды были? А наши тогда перед американцами стелились так, что вспомнить противно! Да и сейчас стелятся не хуже... а может, и лучше!

Стас замолчал, переводя дыхание, закурил новую сигарету и продолжил:

– Раскидали нас кого куда. Меня, например, вообще собрались на Магадан перевести. Ты представляешь этот идиотизм? Ну я из армии и ушел. Попробовал на гражданке устроиться в охранное агентство. Но посмотрел на рожи клиентов, послушал, как они нас за холуев считают, и не смог. Жена выгнала – торгаша себе нашла. Зачем ей нищий ? Собрала мне чемоданчик и честно говорит: «Не доводи до греха, уходи по-хорошему... Посажу ведь...». Посмотрел я ей в глаза и понял: посадит. Подговорит своих подруженек, и они такое на меня навесят, что вовек не расхлебать. А куда мне деваться? Хорошо хоть денег с собой немного дала... благоверная моя,– Стас криво ухмыльнулся.– Снял я на окраине угол в халупе-развалюхе у старушки одной и пошел вагоны разгружать... В магазине ящики таскал... За бутылку работал. Чтобы выпить и отключиться, чтобы не думать ни о чем, не... – его голос сорвался, он немного помолчал и продолжил уже спокойнее.– Ну и начал потихоньку спиваться... Загибался уже. Так и погиб бы где-нибудь, если бы не сел. А потом... Может, сболтнул чего по пьянке, не знаю... Только помню: вырубился я в халупе этой на матрасе, что прямо на полу лежал, а очнулся в больнице. Палата отдельная, все вокруг чистенькое, беленькое, а на стуле рядом с кроватью Петр сидит. Долго мы с ним тогда разговаривали... Вот с тех пор я ему спину и прикрываю... Почти четыре года уже... Все у меня есть: и квартира, и машина, и деньги... Жена бывшая в ногах валяется, просит, чтобы простил,– он немного помолчал и грустно добавил: – Только пусто мне как-то...

– А Петр – это тот самый, что рядом с тобой стоял? Командир твой? Ну и как тебе с ним? – спросил Иван.

– Командир? – переспросил Стас и хмыкнул.– Да не деликатничай ты! Другое ты хотел сказать – хозяин.

– Ну, в общем-то да,– согласился Иван.

– Вот и говорил бы: «хозяин». Только я тебе, Тень, так скажу: хозяин хозяину рознь. А Петр Петрович – это с большой буквы хозяин. Мы его шефом зовем.

– Повезло тебе, значит... А с рукой у тебя что?

– А что, заметно? – удивился Стас.

– Мне заметно,– чуть улыбнулся Иван.

– А это в марте было. Мы из загородного дома в Москву ехали, а на развилке нас с гранатометом ждали. Ну и саданули... А не зря нас все-таки учили! – усмехнулся Стас.– Успел я Петра выкинуть, недалеко правда, пока машина не взорвалась, а сам сверху его закрыл. Тут и рвануло... Очнулся я в машине охраны, что за нами ехала и ее не зацепило,– ничего не соображаю, ничего не слышу, только боль в руке дикая... Посмотрел туда, а рука в локте на ниточке висит,– он нервно засмеялся.– Все, думаю, кранты! А шеф рядом сидит и по здоровой руке меня похлопывает – успокаивает. Приехали в больницу – есть тут в Москве одна частная, врач там, Смирнов, чудеса творит. Вот он и сотворил мне, можно сказать, новую руку. А как после операции меня в обычную палату перевели, смотрю, меня там мама с отцом уже дожидаются (они у меня вообще-то на Украине живут), так Петр их привезти велел, чтобы мне... Ну... Легче выздоравливать было... Стас замолчал, а потом, покачивая головой, сказал: – Вот и думай после этого, как мне с ним... и кому мы нужны... – он резко тряхнул головой, прогоняя безрадостные мысли, и спросил: – А ты как живешь?

Но Иван не стал ему отвечать, а сам спросил:

– А ты знаешь, что твой хозяин сидит сейчас, в машине и нас с тобой рассматривает?

Стас обернулся и действительно увидел мерседес шефа, но за его тонированными стеклами ничего разглядеть было невозможно.

– Да,– растерянно сказал он.– Это его машина, но...

– Все очень просто,—чуть усмехнулся Иван.—Номера. У одной из тех машин, к которым вы направлялись, когда я на вас налетел, были эти же номера. А тебе уж извини, такая персональная машина с водителем не по чину – не сама же она сюда приехала, ведь, когда мы за столик садились, ее не было. А понадобись ты своему шефу, он бы тебя по телефону вызвал,– и Иван показал глазами на висящий на запястье Стаса сотовый.– Получается, что ему нужен я. Зачем?

Стар опустил глаза. Он просто не мог выговорить то, ради чего его и посылал Петр Петрович. И Иван это понял.

– Не мучайся, Стас. Если он хочет со мной поговорить, то я не против. Зови.

– Спасибо, Тень,– Стас с благодарностью посмотрел на Ивана и, поднявшись, направился к машине. При его приближении стекло в дверце опустилось, Стас, нагнувшись, о чем-то поговорил с сидящими внутри, дверца открылась, и из машины высыпали охранники, а за ними вышел и сам шеф.

– Вот, Петр Петрович, познакомьтесь,– сказал Стас, когда они подошли, а Иван поднялся им навстречу.– Это мой армейский товарищ,– тут он замялся – ведь именито он не знал, не будешь же говорить: Тень. Но Иван, поняв его замешательство, представился сам:

– Иван.

– Очень приятно,—улыбнулся Петр Петрович и предложил: – Вы не пообедаете со мной?

– Сыт,– кратко ответил Иван.

– Тогда, может быть, кофе? – Петр Петрович, зная человеческую психологию отнюдь не в теории, все прекрасно понял.

– Я не пью кофе,– равнодушно сказал Иван.– Но, думаю, это не помешает нам поговорить. Вы ведь именно этого хотите?

– Да,– тут же согласился тот.– И очень хочу надеяться, что этот разговор будет для вас так же интересен.

Они уселись под тентом, и Петр Петрович, кивнув охранникам, чтобы они отошли подальше,– Стас благоразумно отошел сам – довольно долго молчал, не зная, как начать разговор. Потом он не выдержал:

– Иван, посмотрите на того мужчину, что в сером костюме,– это, между прочим, «краповый берет». В прошлом, конечно. Тот, что рядом с ним,– бывший «альфовец». Блондин, что сидит нога на ногу,– из спецназа, а черненький, у которого рукав порван, раньше в президентской охране работал. Я иногда смотрю, как они тренируются. Впечатляет! А вы их,– он восхищенно помотал головой,– как котят! – А потом, немного помолчав, печально сказал: – У всех у них судьба примерно одна. Такая же, как у Стаса,– вышибли за ненадобностью. Когда женщина предает – плохо, когда друг – вдвойне плохо, а уж если страна, которой ты верой и правдой служил, ради которой жизни не жалел,– то это совсем погано. Я, Иван, не святой, меня таким и лучший друг не назвал бы, если бы он, конечно, был, но я русский, и мне обидно... За всех вот этих ребят обидно... – он кивнул на свою охрану.– Так вот, стране своей они оказались не нужны, а мне – нужны. И работают они у меня не за звездочку или медалюшку, а за деньги. За очень большие деньги. И знают, что, случись что с ними, я лечение оплачу, а если погибнут, то семьи их заботами не оставлю. Были такие случаи...

– Ну, а я-то вам тогда зачем? – равнодушно спросил Иван.

– А затем, что такого, что вы недавно вытворяли, я вообще никогда в жизни не видел. А видел я, поверьте, многое... Очень многое... – и Петр Петрович решительно сказал: – Но вы правы. Давайте перейдем к делу. Я, Иван, являюсь руководителем определенного сообщества, причем всероссийского. Мы живем по своим законам, старым законам. Но есть среди нас такие, которые считают, что им закон не писан, и этим вносят в нашу жизнь беспорядок, создают проблемы. Они нам мешают, сильно мешают. И тогда, когда их не удается убедить словами, приходится прибегать к более жестким мерам. Надеюсь, вы понимаете, к каким. Но они и сами люди далеко не безобидные и беззащитные, поэтому справиться с ними иногда сложновато... Бывает, что своих людей теряем... Хороших, правильных людей... – Петр Петрович перегнулся через стол поближе к Ивану и негромко сказал: – Я не знаю, кто вы, и не собираюсь это выяснять. Мне достаточно того, что вы армейский друг Стаса, и того, что я видел. Я предлагаю вам работу. Я уже понял, что у вас никогда не поднимется рука на порядочного человека, хотя нет более расплывчатого понятия, чем порядочность, но твердо обещаю, что те, кем я попрошу вас заняться, к этому понятию не имеют никакого отношения. Они даже не подозревают о его существовании.

Услышав это, Иван нимало не изменился в лице, оставаясь по-прежнему совершенно бесстрастным, только на секунду прикрыл глаза, а Петр Петрович, ободренный его молчанием, продолжил: