Текст книги "Судьбе наперекор"

Автор книги: Лилия Лукина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

– А мы с этого начали, только попало оно в тот самый кабинет, где нашего бывшего директора мордовали. Ей дали его прочитать, а она нам после объяснила, что о нас думает, да в таких выражениях, что вспомнить стыдно. Мы потом стороной узнали, что она, Мухомор и. Курица в женской колонии работали, и был там страшный скандал года три назад, после которого их оттуда, да и вообще из органов, убрали якобы по состоянию здоровья. Но связи у них, видимо, какие-то сохранились, потому что чувствуют они себя очень вольготно.

– В смысле? -не поняла я.

– А в том самом смысле, что раньше получить разрешение на работу с архивными документами было достаточно сложно, а сейчас с их легкой руки там проходной двор. Придут, заглянут к ней, пошушукаются – и пожалуйста. А когда дела возвращают, там то одного, то другого документа нет. Мы ей об этом сказали, а она нам: вы сами этими документами и торгуете. Вот и все.

– Да уж,– протянула я.– Ничего себе история.

– Скажите, Елена Васильевна, а Ирочка – это такая девочка милая, сероглазенькая?

– Да, Анна Ильинична, а что? – насторожилась я.

– Понимаете, склонности у Костровой несколько... – она замялась,– нестандартные для женщины.

– То есть? – я похолодела.

– То и есть. Любит она к себе в кабинет молодых женщин приглашать. Но, правда, только тех, кому уже восемнадцать исполнилось,– Федорова передернулась от отвращения.– Для дружеской беседы якобы,– с издевкой добавила она.– Они потом плакали и рассказывали, что она их то по голове погладит, то по попке, то по груди и смотрит при этом масляными глазами. Видимо, подругу себе новую ищет, Курица ей, наверное, уже надоела.

Раньше-то они то и дело целовались и мурлыкали, а последнее время что-то охладели друг к другу.

– Так что?– удивилась я.—Эта многостаночница и с ней, и с Мухомором?

– Действительно, правильно вы ее назвали, именно многостаночница, потому что во весь голос еще и о своей необыкновенной любви к мужу кричит.

– Интересно, а он догадывается о такой многогранной деятельности своей жены?

– Нет, конечно. Видела я его как-то издалека, когда он за ней приезжал. Обыкновенный нормальный мужик,– пожала плечами Федорова.

– Ну, спасибо вам за рассказ, Анна Ильинична. Честно скажу, всего, чего угодно, я ожидала, но чтобы такое! Теперь буду думать, как оттуда Ирочку вытаскивать, не место ей там. Совсем не место. А где там конференц-зал находится?

– На первом этаже. Как войдете, слева – будка с вахтером, точнее, вахтершей, а сразу за ней по левой стене двустворчатые двери – это и есть бывший конференц-зал. Таблички там нет, да вы не перепутаете. Перед вами будет вертушка, а напротив дверей конференц-зала – дверь на лестницу,– подробно объяснила мне она.

Я посмотрела на часы – вообще-то, если поторопиться, я могла еще успеть к концу их чаепития, потому что ждать шести часов я не могла, ведь в пять за мной обещал зайти Чаров. Я так гнала машину к областному архиву, что приехала даже на пять минут раньше, и в голове у меня все время вертелась единственная мысль: слава богу, что Ирочке еще нет восемнадцати лет. Уже не торопясь, я вышла из машины. Около ворот, ведущих во двор архива, сидела интеллигентного вида пожилая женщина в платочке и темных очках и торговала жареным арахисом, заранее расфасованным в маленькие бумажные кулечки. Орешки выглядели так привлекательно, что я не выдержала и купила – они оказались не только симпатичными, но и необыкновенно вкусными. Я улыбнулась продавщице, и она улыбнулась мне в ответ:

– Кушайте на здоровье.

Что-то знакомое послышалось мне в ее голосе, и я присмотрелась повнимательнее. Да, я ее определенно где-то раньше видела, только где? А, неважно! Да сколько сейчас таких, как она, старающихся хоть как-то подработать к своей нищенской пенсии! Вот они, сгорая от  стыда, кто бутылки собирает, кто подъезды моет, кто семечками торгует, и стараются при этом одеться так, чтобы, не дай бог, знакомые, если увидят, не узнали. И мои мысли тут же переключились на вещи, волновавшие меня гораздо сильнее.

Внутри архива я быстро сориентировалась и поняла, что успела,—за неплотно прикрытыми двустворчатыми дверями раздавался шум отодвигаемых стульев, женские голоса и чей-то плач. Двери открылись, и выплыла Кострова. Я никогда раньше ее не видела, но сразу же поняла, что это может быть только она: невысокая, коренастая, коротконогая, ширококостная крашеная брюнетка, с грубым обрюзгшим лицом, презрительной складкой около вульгарно накрашенного ярко-красной помадой рта, больше напоминавшего пасть, и тяжелым взглядом черных навыкате глаз, сейчас довольно блестевших,– это была настоящая бандерша. А за ней, как почетный эскорт, шел маленький плюгавый худой мужичонка, весь какой-то рыжий – что волосы, что глаза, и даже кожа лица напоминала цветом перепелиное яйцо, и баба, именно баба, а не женщина, одетая в дешевый самопальный костюм, вся какая-то масляная, лоснящаяся, от которой даже до меня дошла вонь давно немытого тела. Кострова приостановилась и уставилась на меня, и я ей улыбнулась,– я тоже неплохо умею показать зубы, когда надо. Эти трое удалились в сторону лестницы, и только после этого из дверей стали выходить женщины в жутких, грязно-серо-синих рабочих халатах. Их понурый вид говорил сам за себя, и я окончательно взбесилась. Наконец показалась Ирочка.

– Ирина. Максимовна,– позвала я.– Можно вас на минутку?

Главное – не подвести ее, думала я. Сначала нужно найти ей работу, а потом она здесь и дня не задержится.

– Ой, Елена Васильевна! – искренне обрадовалась мне она.– Здравствуйте! Какая вы загоревшая! Отдыхали, наверное, где-нибудь?

– Да, только вчера вернулась. Пойдем выйдем на крыльцо, поговорить надо. У тебя ведь до конца обеда еще есть несколько минут?

– Есть,– сказала Ирочка.– Только до шести часов вертушка не работает. Ее баба Оля по сигналу точного времени открывает, когда у нас рабочий день заканчивается,– и она улыбнулась вахтерше, которая стояла рядом с нами, заинтересованно прислушиваясь.

Я поняла, что еще немного, и я взорвусь. Поверх своих очков с дымчатыми стеклами я «ласково» посмотрела на вахтершу и спокойно сказала:

– Открой.

Видимо, та сообразила, что жизнь у нее все-таки одна и здоровьем лучше не рисковать, потому что просунула руку через окно стеклянной перегородки, что-то внутри сделала, вертушка дернулась, и я вытащила Ирочку на крыльцо.

– Ты сколько здесь работаешь? – начала я с места в карьер.

– Уже неделю.

– С фондами немного познакомилась?

– Да! – затараторила Ирочка.—Здесь столько интересного!

– Подожди, все потом. Слушай внимательно. Поговори с теми, кто здесь давно работает, может быть, они тебе помогут. В архиве обязательно должны быть документы, связанные с семьей Матвеевых и их усадьбой «Сосенки». Постарайся к пятнице найти хоть что-нибудь, потому что в субботу я приглашена в усадьбу на праздник, вот и хотела бы сделать ему такой приятный подарок. Не знаю, смогу ли я Павла Андреевича чем-нибудь удивить, но такое внимание к истории его рода будет ему очень приятно. Понимаешь? Если найдешь что-нибудь, то перепиши, отксерокопируй, перечерти... Ну не знаю... Скопируй, одним словом! Сделаешь?

– Хорошо, я поищу,– она немного подумала и радостно сказала.– Ой! А я даже знаю, где это может быть.

– Договорились. Дальше. Вот тебе моя визитная карточка. Если вдруг, не приведи господи, с тобой случится что-то плохое... Обидит кто-нибудь, например... Немедленно, понимаешь, немедленно звони мне или приезжай. Поняла? Вне зависимости от того, найдешь ты что-нибудь или нет. Ясно? Если найдешь, то тут же позвони. Вот это,– я ткнула пальцем в визитку,– номер моего сотового, федеральный. Он у меня всегда с собой. Даже если я буду находиться в другом городе, ты легко сможешь со мной связаться. Для тебя звонок бесплатный. А у тебя дома телефон есть?

– Нет, у соседей только. У мамы папа с войны не вернулся, поэтому она в льготной очереди стоит, только там такие сложности... – она горестно махнула рукой.– Мы с соседями, конечно, дружим, но неудобно людей часто беспокоить, поэтому только в крайних случаях обращаемся..

– Все равно диктуй, и свой домашний адрес тоже,– потребовала я.

– Да зачем вам, Елена Васильевна? – растерялась она.

– На всякий случай. Вдруг мне потребуется срочно с тобой встретиться,– но, глядя на ее озадаченное лицо, я объяснила.– Ты что, собираешься всю жизнь в этом архиве проработать, на такой зарплате и с таким начальством? Я хочу кое с кем переговорить, и найдем мы тебе работу интересную, если хочешь, тоже в архиве, но с нормальными, человеческими условиями и совсем за другие деньги.

– Ага,– кивнула головой Ирочка и продиктовала мне телефон и адрес.

– Ну все, беги и помни, что я тебе сказала. В случае чего немедленно звони. А о нашем разговоре молчи. Поняла?

Ирочка снова мне покивала и скрылась в дверях, а я направилась к машине. «Господи! – думала я.– Какой же светлой душой должен обладать этот ребенок, чтобы сохранять оптимизм в этой колонии строгого режима». Мне навстречу шла распродавшая, наверное, все свои орешки женщина, у нее в руках был складной парусиновый стульчик и пластиковый ящик из-под бутылок. Да она же их здесь оставляет, чтобы с собой не таскать, поняла я, вспомнив, что на столе вахтерши стояла тарелочка с такими же орешками, которые я купила сама.

По дороге домой я заехала в цветочный магазин и после недолгих размышлений выбрала большой элегантный букет для жены Чарова, а потом в магазине «Кошкин дом» купила, как и собиралась, второй комплект причиндалов для Васьки.

Едва войдя, я сразу же позвонила Николаю Егорову.

– Мыкола, це я.

– Привет, Ленка,– полузадушенным голосом сказал он.– Где ты пропадала?

– Отдыхать ездила, только вчера вернулась. А почему ты каким странным голосом разговариваешь? Ты как, жив-здоров?

– Относительно здоров и условно жив, но состояние нестабильное, склоняющееся к критическому с перспективой печального исхода. Ты уж, будь добра, приди отдать последний долг своему верному другу,– заунывно попросил Колька.

– Слушай, а это, случайно, не по поводу богдановской истории ты в такую меланхолию впал? Я вчера послушала по телевизору...

Но Егоров перебил меня:

– Ленка, разговаривать со мной на эту тему опасно для жизни, предупреждаю заранее.

– Ну вот, а я хотела у тебя поинтересоваться...

– Муся! – грозным голосом опять перебил меня Мыкола.– Ты меня озлобляешь!

– Все! Молчу, молчу, молчу! А на другие темы с тобой можно разговаривать?

– С соблюдением должной техники безопасности не возбраняется.

– Тогда договоримся так. Сегодняшний вечер у меня занят, так что материализуйся-ка ты у меня завтра после работы, и мы с тобой вполне сможем спокойно посидеть и поговорить о делах наших скорбных. Я тут с Кипра бутылочку «Муската» привезла...

– Ленка,– устало сказал Николай.– Ну какие у тебя дела скорбные могут быть, а? Лично я о Кипре знаю только из школьного учебника географии и «Клуба путешественников». Чтоб я так жил, как ты страдаешь!

– Вот завтра мы с тобой об этом и поговорим, а пока подумай, куда можно устроить на работу очаровательную девушку, студентку-вечерницу с истфака, которая, ты только не смейся, мечтает работать в архиве. У тебя в вашем ведомственном вроде бы какие-то связи налажены... Попробуй узнать.

– Мать!.. Тереза... – возмущенно воскликнул Егоров.– Ты что, очередного бездомного котенка подобрала?

– Издеваешься? Вот познакомлю я вас, и ты сам увидишь, какое это чудо.

– С косичками? – ехидно спросил Колька.

– Егурец! – возмутилась я.– Тебе что, трудно позвонить и поинтересоваться?

– Угомонись, позвоню, сегодня же позвоню. А по поводу завтрашнего дня... Ленка, ты знаешь, что такое пожар в бардаке?

– Если верить анекдоту, что кино – это бардак, то пожар в бардаке – это телевидение,—растерялась я, а потом сообразила: – А-а-а, это. ты про обстановку в Управе?

– Ну-у-у, в Управе гудят все тревоги сразу: газовая, химическая, водяная, атомная, вплоть до психической. Это я про наш аналитический центр. Тут пока объявлено только штормовое предупреждение, но работаем мы уже в порядке аврала, так что если ситуация не прояснится, то смоет нас всех отсюда к еловой бабушке. Это я тебе, подруга, о расширении производства намекаю, поняла?

– Коля, ты же знаешь, что мое плечо у тебя всегда рядом, так что намеки неуместны. Ты мне лучше скажи: у тебя язва пока еще не обострилась от жизни такой?

– Нет, Ленка, я с ней по-доброму договорился: или мы вместе выживем, или вместе сдохнем. Вот она и притихла,– печально сказал Николай.

– Слушай, ты себя загнал! Так нельзя! Дай отдых мозгам, свалишься же. А не хочешь «Мускат», так я тебе коньячку налью. А?

– Ленка, ты искусительница! – обречено вздохнул Егоров.

– Если это от слова кусаться, то по вторникам я мирная.

– Ладно. Завтра вечером обязательно приду и насчет работы расскажу, если узнаю что-нибудь стоящее.

– Целую, Муся! – сказала я, как обычно, и, положив трубку, задумалась: ну и ну, видимо, дело настолько сложное, что вся Управа на ушах стоит – не знают, с какого бока к нему подойти.

Но надо было еще решить вопрос с Варварой Тихоновной, и я, найдя в бесплатной рекламной газете, которую каждые выходные нам бросали в почтовый ящик, телефон службы «Помощница», позвонила и спросила, сколько сейчас платят приходящей домработнице за необходимый минимум услуг. Как оказалось, я была почти права —100 долларов в месяц. Вот и чудесно, решила я – свобода стоит дорого, но она того стоит! А уж свобода от домашних дел – тем более!

Приехавший за мной Чаров потряс меня своим видом: вальяжный, элегантный, он распространял вокруг себя запах дорогого мужского парфюма и хорошего табака – чудеса творит с человеком спокойная жизнь.

– Леночка, твой должник прибыл! – сказал он, целуя мне руку.– Поехали, и машину свою оставь здесь, тебя потом водитель Михаила отвезет. А то если ты за рулем будешь, то и выпить не сможешь: А сегодня такой праздник! Такой праздник!

– Какой же? – что-то праздники косяком пошли.

– А вот приедем – и расскажу,– загадочно улыбнулся Володя.

– Слушай, подскажи адресок, где живая вода водится,– попросила я, когда мы уже ехали в машине.– Я тоже, как и ты, хочу на десять лет моложе выглядеть.

– Запросто! – засмеялся он.– В театре! Я ведь туда вернулся! Ты представляешь?! Я вернулся в театр! Это такое счастье!

– Так сегодня по этому поводу гуляем? – спросила я, внимательно следя за его реакцией.

– Не только. Официальный повод – знакомство с тобой, а остальное – после,– опять загадочно улыбнулся он, и я почувствовала, что на его действительно искреннюю радость словно тень какая-то падает, но решила пока не форсировать ситуацию и притворно возмутилась:

– Ах ты, интриган!

Чаров рассмеялся, но, приглядевшись ко мне, вдруг с беспокойством спросил:

– Лена, у тебя ничего не случилось? Что-то вид у тебя встревоженный?

– Не обращай внимания, Володя. Есть одна проблема... Но не надо сейчас об этом, не порть себе праздник.

– Лена, ты что-то не понимаешь,– серьезно сказал он.– Твои проблемы – это теперь и мои проблемы. Я могу тебе помочь? Или Надя? Или Миша?

– А вот теперь я тебе скажу: давай поговорим об этом позже.

– Ну и кто из нас интриган? – вздохнул Чаров.

Его жена, Надежда Юрьевна, оказалась милейшей женщиной и суетилась вокруг меня, не зная, как угодить.

В их симпатичной трехкомнатной квартире было необыкновенно уютно. Интересно, подумала я, а смогла бы я сама стать такой же женой и хозяйкой, как она, если бы моя жизнь сложилась по-другому? Может быть, и смогла бы, если бы Игорь был жив, но он погиб. Эх, Игорь, Игорь! Но мне не дали долго грустить и пригласили к столу. Взглянув на него, я тихонько застонала – чего там только не было, и все уставились на меня.

– Если я попробую всего этого хотя бы по кусочку, то меня придется выносить отсюда на руках, а домой везти на грузовом такси.

– Не проблема,—сказал сын Чарова Михаил, невысокий худощавый мужчина с ранними залысинами, выглядевший значительно старше своих тридцати лет.

Он, его жена и дочка держались несколько стесненно, видимо еще не до конца привыкнув к присутствию в их жизни Владимира Сергеевича. Наверное, он и сам временами чувствовал себя скованно, но ему как артисту было легче притворяться, что у него все в порядке.

– Вот и Александр Павлович сказал что-то похожее, когда мы его в первый раз обедать позвали,– улыбнулся Володя, накладывая мне салат.

– А что, Власов у вас в гостях был? – удивилась я.

– Ну, не в гостях, а работали они здесь,– с уважением глядя на мужа, сказала Надежда Юрьевна.

– Понимаешь, Лена, мы с Александром Павловичем сначала решили в «Сосенках» поработать,– жестикулируя вилкой, начал рассказывать Чаров.– Он хочет действие фильма, который вот-вот начнет снимать, сюда перенести, чтобы побольше с семьей видеться, вот и нужно исправления в сценарий внести. А уж натуру подыскать, статистов подобрать и все прочие подобные дела – это все на мне. Работы!..– Чаров тяжело вздохнул.– Веришь? Суток не хватает! – Володя явно кокетничал своей загруженностью, немного рисуясь перед женой и семьей сына.– Но не получилось.

– Что так? Условия неподходящие?

– Леночка, условия сказочные, но внуки!..—он горестно закатил глаза.– Они же не понимают, что такое творческий процесс. Им говорят, что дедушка работает, а они влетают, как стрижи, и требуют, чтобы дедушка отдохнул и поиграл с ними. Они его просто на куски рвут, а он им ни в чем отказать не может. Тогда мы попробовали в моей коммуналке некое подобие творческой мастерской устроить.

– Но это уже я пресекла,– солидно заявила Надежда Юрьевна.– Они же там целыми днями только кофе пили и курили без конца,– пожаловалась она.– Вот мы здесь и сделали для Володи кабинет, чтобы они могли спокойно своим делом заниматься. А я их и покормлю, и кофе сделаю, когда попросят.

Да и тебе спокойнее, подумала я, когда муж все время на глазах, а то в его новом положении, да еще с отдельной комнатой, мало ли какие мысли ему в голову могут прийти.

– Лена, а что у тебя все-таки случилось? – спросил Чаров, пока его жена и сноха накрывали стол для чая с пирогами.

– Да нужно одну девушку срочно на работу устроить, а то место, где она сейчас работает, такое, что, врагу не пожелаю.

– Не проблема,– повторил слова сына Володя.– Хоть с завтрашнего дня. Зарплата там не очень большая, но для пересидки, пока она ничего лучше не подберет, пожалуйста.

– И куда же?

– А помощником режиссера.

– Ну уж нет! Придумал тоже! Знаем мы этих режиссеров! – возмутилась я.

– Знаешь-знаешь. И неплохо,– загадочно сказал Чаров.

– Опять интригуешь? Ты на кого намекаешь, на себя?

– Нет, .конечно. Какой из меня режиссер? – таинственно улыбнулся Володя.

– Слушай, Владимир Сергеевич, ты стал совершенно невозможен,—устало сказала я.—Ты можешь говорить нормально?

– Вот сейчас все соберутся за столом, я и скажу.

Когда все наконец снова расселись, Чаров, все так же таинственно улыбаясь, пошел на кухню и принес бутылку шампанского – все непонимающе переглянулись. Надежда Юрьевна вскочила и достала фужеры, а Володя отдал бутылку сыну и попросил:

– Откроешь, когда скажу,– он откашлялся и начал,– Дорогие мои, все вы знаете, что Александр Павлович будет снимать здесь фильм. Так вот,– его голос дрогнул.– Я утвержден на главную роль. Открывай, Миша.

Хлопнула пробка, и в подставленные бокалы, пенясь, полилось вино. Оно стекало через край и капало на скатерть, но никто не обращал на это внимания. А Надежда Юрьевна с восхищением смотрела на мужа повлажневшими глазами.

– Так ты ее хочешь к Власову устроить? – догадалась я.

– Ну, конечно! – сказал он, и я подумала: «А что, вполне приемлемый вариант».

Немного погодя, отвалившись от стола в отчаянии от полного бессилия съесть еще хотя бы кусочек совершенно изумительного пирога, я поинтересовалась, а что теперь Володя собирается делать со своей комнатой.

– Пусть будет,—задумчиво произнес он.– Мало ли как жизнь сложится? Вдруг пригодится.

В глазах Надежды Юрьевны появилось паническое выражение, и я под столом показала Чарову кулак.

– Да нет! – махнул он рукой.– Ты не так поняла! Надюша! – обратился он к жене.– Ты не сделаешь ли нам кофейку, а мы в кабинете посидим, поговорим.

Кабинетом оказалась маленькая комната, судя по рисунку на обоях – бывшая детская.

– А где сейчас живет Михаил с семьей? Тоже здесь? – недоуменно спросила я.—Как же вы здесь все помещаетесь?

– Нет, они сейчас у сватьев живут, пока те на даче. А вот потом... – Чаров вздохнул.– Наверное, придется эту квартиру продавать и нам с Надюшей в мою коммуналку перебираться, чтобы Миша мог с заводом расплатиться. Ты знаешь, что там происходит?

Итак, застолье было организовано не столько для того, чтобы отметить получение главной роли, сколько, а точнее, именно для того, чтобы повесить на меня проблемы Михаила. Как говорит в таких случаях Мыкола: «Ты так права, что даже противно становится!».

– Слышала вчера по телевизору, что директора в кабинете убили, а еще раньше все его родные умерли. И есть подозрение, что их тоже убили. Только я не понимаю, при чем здесь Михаил?

– А при том, что он на заводе ссуду беспроцентную на строительство дома на два года взял, этим-то его со службы и сманил одноклассник его бывший, который там в то время работал. Ведь квартиру получить у Миши никаких шансов не было – их с Надюшей здесь четверо, да и метраж достаточный. Вот он и соблазнился, думал, что успеет дом выстроить, переедут они туда всей семьей, а эту квартиру продадут. Да завис со строительством, а ссуду скоро возвращать надо. Что делать? Денег на продолжение строительства нет – цены растут как на дрожжах. Дом недостроенный тоже хорошо не продашь, да и жалко – сколько сил в него вложено было. Если бы директор был жив, Михаил с ним как-нибудь договорился бы. А сейчас там зять всем заправляет. Вот он и заявил, что если Миша и еще там один зам есть, из бывших милицейских... Солдатов Федор Семенович...

– Пончик? – невольно вырвалось у меня.– Так это же мой бывший начальник. Я же в Пролетарском райотделе ни много ни мало восемь лет проработала.

– Да, он. Миша его Семенычем зовет, он тоже ссуду брал, и ему ее тоже возвращать надо, да нечем. Вот этот зять и заявил, что если они ему убийцу найдут, то он им ссуду простит. Я к чему это все веду, может быть, поговоришь ты с Мишей? Я ему, ты только не сердись, рассказал кое-что из последнего твоего дела. Поговори, а? Может посоветуешь что-то, подскажешь? Со стороны же всегда виднее. А две головы все-таки не одна.

Я видела, что ему очень неудобно меня просить, понимала, что он чувствует себя виноватым перед сыном, который в общем-то и вырос без него, и хочет хоть как-то помочь ему. Все видела, все понимала, но вот не нравился мне его ненаглядный Михайлик. Хоть дерись, не нравился и все тут, но и Володе я очень хотела помочь и поэтому согласилась.

– Ладно, Володя, давай поговорю. Хотя, честно тебе признаюсь, не хотелось бы мне влезать в это дело. Никаких симпатий эта семейка у меня не вызывает,– покачав головой, сказала я.

– Да ты и не влезай! Ты только выслушай. Вдруг у тебя какая-нибудь светлая мысль появится?

– А у меня все мысли светлые,– нахально заявила я и сама от этого рассмеялась.

– Вот и хорошо! Сейчас я Мишу позову, он заодно и кофе принесет,– и Чаров торопливо вышел из комнаты.

«Ну, сейчас я этого сыночка разложу на составляющие! – злорадно пообещала я самой себе.—Светлые мысли мои ему, видите ли, понадобились! Не волнуйся, насыплю полное лукошко!». Едва услышав о том, что Володя рассказывал сыну о моем последнем деле, связанном как раз с родственниками Матвея, я тут же поняла, о чём именно собирается просить меня этот строитель-неудачник. И словно в ответ на мои мысли в кабинет вошел Михаил, в одной руке у него была большая турка, от которой исходил чудный аромат хорошего кофе, а в другой – два бокала.

– Извините, Елена Васильевна, что не сервиз,– сказал он, ставя их на стол и разливая кофе.– Только, как мне показалось, вам так будет удобнее и привычнее.

– Да, я действительно не люблю китайские церемонии,– согласилась я, внимательно приглядываясь к нему.

– Я тоже,– кивнул Михаил, усаживаясь боком к стоящему около окна письменному столу лицом ко мне, а я осталась сидеть в кресле.

– Хороший кабинет у Владимира Сергеевича получился, уютный. Радостно ему здесь, наверное, работалось, жаль, что недолго. Ну да комната у него в коммуналке большая и соседи неплохие. Когда переезжать будете? – я сознательно ставила его на место. Если я вынужденно ушла из милиции в никуда, то он-то погнался за красивой жизнью, так вот пусть и получает по полной программе.– Ну, впрочем, вы это сами решите. Кстати, а ваши мама и жена уже знают о грядущих светлых временах, или это будет для них приятным сюрпризом?

– Ничего они не знают,– Михаил пошел красными пятнами.– Пока не знают. Они обе были категорически против того, чтобы я переходил на завод, и были, как оказалось, правы. А сейчас? Ну что, скажите мне, изменится от того, что они обе будут и день и ночь мне повторять: «А ведь мы тебя предупреждали!». Вы думаете, я от хорошей жизни за помощью к вам обратился?

– В таком случае мне бы очень хотелось получить честный ответ на прямой вопрос: зачем я вам понадобилась? – я специально нажимала на него, чтобы вынудить сказать правду.—Вы профессионал, да и Солдатов, как бы я ни относилась к нему как к человеку,– ведь это из-за него и Богданова я ушла из органов – свое дело прекрасно знает. А инспирированные вами рассуждения Владимира Сергеевича о том, что я могу вам помочь, звучат убедительно только для него самого,– я закурила и требовательно уставилась на Михаила.– Итак?

– Ну и хваточка у вас, Елена Васильевна! – он заставил себя улыбнуться.– Только если верить тому, что о вас рассказывал папа, то зря вы думаете, что не сможете дать нам с Семенычем дельный совет. Кстати, Солдатов тоже говорит, что из вас мог бы хороший следователь получиться.

– Михаил Владимирович, увертюру можно было бы опустить. А ваша мама накормила меня так, что лапша с ушей на завтрак мне тоже не понадобится. Учтите, сама я вру только в случае крайней необходимости и терпеть не могу тех, кто занимается этим из любви к искусству.

– И все-таки, Елена Васильевна, я повторю, что, судя по тому как вы смогли так быстро разобраться с вашим последним делом, с аналитическими способностями у вас...

– У меня все в порядке,– перебила я его, поняв, что правды от него не дождешься.– Поэтому несложно догадаться, что вам не я нужна, а Павел Андреевич Матвеев. Вы решили, что если я возьмусь за это дело, то он. и его люди будут помогать мне хотя бы из благодарности за то, что я для них сделала? Так? Вы действительно считаете, что у него возможностей больше, чем у двух областных управлений?

– Да,– серьезно сказал Михаил.– Поверьте, я знаю, что говорю. Просто вы о них еще даже не догадываетесь.

– Может быть,– согласилась я.– Только это еще не повод для того, чтобы обращаться ко мне с подобными предложениями. Или у вас с Семенычем сложилась настолько острая ситуация, что выбирать не приходится? Все средства хороши?

– Да, положение у нас с ним безрадостное,– подтвердил он.

– Из-за ссуды?

– Из-за нее.

– Все ясно. Послушав отцовские рассказы, вы решили привлечь меня к расследованию, и Солдатов эту идею поддержал. И вот вы с ним на два голоса напели Наумову в уши, что придет Лукова, за которой стоят Матвей и Панфилов, и на раз-два такта найдет супостата. А поскольку Семеныч ко мне ни за какие коврижки и близко не подошел бы, то вы взяли переговорную миссию на себя и попросили отца пригласить меня в гости, чтобы в камерной обстановке да с его помощью, да под пироги уговорить заняться этим делом. Так во сколько же вы завтра обещали привести меня к Наумову? Надеюсь, не очень рано? Я успею выспаться? – добивала я его. Ничего, потерпишь. Пошел в попы – служи и панихиды.

– Вы совершенно правы, Елена Васильевна, я действительно пообещал привезти вас на завод к одиннадцати часам. И очень надеюсь, что вы согласитесь встретиться с Николаем Сергеевичем.– Терять ему было совершенно нечего, и он пристально смотрел мне прямо в глаза.

– Гипнозом балуетесь? Зря! Со мной такие вещи не проходят. Во-первых, мне категорически не нравится тот способ, которым вы пытались, используя родителей, склонить меня заниматься этим делом. А во-вторых, мне крайне несимпатична вся эта семейка Богдановых, поэтому я просто-напросто не хочу заниматься этим делом.

– Понимаю, Елена Васильевна, и все-таки прошу вас встретиться с Наумовым. Он очень пакостный человечек, о таких поляки говорят: «С хама пана не зробишь». И если вы будете разговаривать с ним тоном, хотя бы отдаленно напоминающим тот, каким вы говорите сейчас,– причем вам для этого даже стараться не придется, он вас сам на это спровоцирует,– то он взбесится и никакого разговор не получится, но мои обязательства перед ним будут выполнены.

Я с интересом рассматривала Михаила. Отец и сын, а два совершенно разных человека. Насколько мне был близок и симпатичен Владимир, настолько же неприятен Михаил.

– Хорошо! – наконец сказала я.– Я приеду завтра на завод. Но сделаю это только ради вашего отца. И только это. Я понятно выразилась? А теперь расскажите мне, что же все-таки произошло?

– А что вы уже знаете об этой истории? – видно было, что у него камень с души свалился.

– Только то, что было во вчерашней передаче. И скажите сразу: их что – всех действительно убили, как намекал ведущий?

– Да. В этой истории так много непонятного, что рассказ займет очень много времени. А вкратце... Поражают несколько моментов: полное отсутствие следов, что говорит о невероятном, на грани фантастики мастерстве исполнителя, совершенно неизвестные доселе способы некоторых убийств, сроки, в которые они произошли, и, самое главное, мотивы. До всего остального можно все-таки как-то докопаться, если имеешь представление о мотивах, но мы перебрали все возможные и не нашли ни одного стоящего,– задумчиво сказал Михаил.

– Личная неприязнь? Ведь семейка-то та еще. Может быть, сами того не зная, перешли дорогу кому-то очень серьезному?

– Отработал. За то время, что я на заводе, не было такого. А полтора года – это вполне достаточный срок, чтобы смогло вылезти даже то, что было раньше. Да и не стали бы в этом случае вырезать всю семью, а здесь одного за другим, как орехи, перещелкали.

–Чья-то материальная заинтересованность?

– Да чья? – щурясь от сигаретного дыма, спросил он.– Все давным-давно поделено, все роли распределены. Да и будущее у завода было не таким уж плачевным, каким его расписали. Правда, не в качестве завода уже – его собирались в центр развлечений превратить – место же хорошее, на Волге, но акционеры не возражали.