Текст книги "Судьбе наперекор"

Автор книги: Лилия Лукина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

– Павел распорядился помочь тебе,– сердито бросил он.– Не ждал я от него такого решения! Никак не ждал!

Ладно, делать нечего... – он совсем неласково глянул на меня и сказал: – Тебе надо будет поехать в Москву. Когда сможешь отправиться и где там жить будешь?

– Завтра, чего тянуть-то? А остановлюсь в «России». Я ее по старым временем, как свои пять пальцев, знаю.

– Хорошо,– медленно, уже что-то обдумывая свое, говорил Владимир Иванович.– Поедешь с Малышом и Карлсоном. На их машине. Пусть тоже в «России» остановятся. А сейчас ступай и возвращайся сюда часика через два – мне к серьезному разговору с тобой подготовить кое-что надо,– и угрюмо повторил: – Прямо тебе скажу – не ожидал я от Павла такого... Совсем не ожидал...

Из офиса, который я теперь могла назвать почти своим, я поехала на Набережную и, оставив машину на стоянке, пошла в небольшое кафе, расположенное на берегу прямо над Волгой. «Вот и все,—думала я, глядя на медленно текущую мимо, ужасно грязную и полную мусора речную воду.– Вот и кончилась твоя, Елена Васильевна, вольница. Будешь ходить, как все, на работу, получать зарплату, слушать разгоны начальства, только уволиться оттуда ты уже никогда не сможешь. Ты купила билет в один конец, не жалеешь об этом? – и честно созналась самой себе: – Нет! Не жалею!».

Когда я снова приехала в офис и вошла в кабинет Панфилова, он перво-наперво предупредил меня:

– Все, что я тебе сейчас скажу, должно остаться здесь. Ни Солдатову, ни Чарову, ни кому-нибудь другому ты не скажешь ни слова. Поняла?

– Пан, даю честное слово. А я eгo еще никогда не нарушала. Ну... Кроме тех случаев, когда обещала бросить курить,– попыталась я несколько разрядить обстановку, чтобы приободрить себя – все-таки мне было несколько не по себе.

– Ты свои хохмочки, Елена, для дружеских посиделок оставь! Здесь им не место! – резко оборвал меня Пан.– И слушай меня внимательно. Был когда-то в Баратове один хоть и молодой, но уже очень ловкий адвокат по уголовным делам Аркадий Анатольевич Коновалов, подонок и гнида, который не брезговал ничем, вплоть до консультаций уголовников, которые на него прямо-таки молились, и прямой наводки.

– Что-то вроде «черного» адвоката? – спросила я.

– Да,– кивнул Панфилов.– А зимой 89-го было совершено ограбление инкассаторов, дерзкое и наглое. Мужиков убили: один-то уже в возрасте был, а второй – совсем мальчишка. Взяли крупную сумму денег и их оружие. Двух случайных свидетелей, мужа с женой, тоже убили. Но! Она на месте умерла, а он – уже позже в больнице и успел кое-что нам сказать, только запротоколировать его показания мы не успели. Но с его слов мы поняли, что это дело рук Лопаты, то есть Лопатина Семена Ивановича, который работал всегда один и никогда не оставлял свидетелей, кем бы они ни были, хоть ребенок, хоть старуха древняя – ему все едино было. Стали мы его разрабатывать, ночей не спали... – Пан встал и стал расхаживать по кабинету, продолжая рассказывать: – Только ничего мы против Лопаты нарыть не смогли. Обыски провели и у него, и у всех его родственников и знакомых – деньги и оружие искали – да не нашли. А потом выяснили мы через агентуру, что у него с Коноваловым в последнее время какие-то дела общие были. Стали мы к тому подбираться, и оказалось, что Аркаша валютой балуется, а в то время, хоть прежних строгостей уже и не было, но при желании за это могли приличный срок навесить. А желание у нас было, причем очень сильное. Организовали мы Аркаше подставу и взяли на горячем. Я с ним лично задушевную беседу провел и сдал он мне Лопату, как миленький, но, естественно, в обмен на свободу. Огреб тогда Лопата срок приличный, но, как мы ни старались, не «вышку», а Коновалов, от греха подальше, из Баратова уехал и в Москве обосновался. И начал он там сначала работать на одного очень-очень серьезного человека, имя которого тебе знать совершенно необязательно, но именно этот человек в свое время Филину по поводу местного «Доверия» и звонил. Потом Аркаша, с позволения хозяина естественно, и свою консультационную фирму основал. Тоже «Доверие» называется – с фантазией у него небогато. Хозяин его с полгода назад от дел отошел, но расстались они по-хорошему, потому что от этого человека по-плохому можно уйти только ногами вперед.

– А Лопата уже освободился?

– Да, к сожалению. Правозащитнички, мать их... – скрипнул зубами Пан.—Лезут туда, где ни черта не смыслят.

– Так. А если Лопата узнает, что его Коновалов сдал, то, что будет?

– То и будет! Можешь не сомневаться, еще как будет! – заверил меня Панфилов.– Особенно если он пленку послушает, на которую я тогда свою беседу с Коноваловым записал. Только Аркаша сейчас так высоко взлетел и, работая на хозяина, такими связями оброс, что, чую я, Лопату скорее уберут, чем он успеет с Коноваловым даже поговорить. Так что это тоже не вариант.

– Что же тогда делать? – озадаченно спросила я.– Ведь получается, что мы под козырной отбой попали?

Владимир Иванович молчал, глядя куда-то сквозь меня, а потом, очнувшись сказал:

– Ну не совсем под козырной... Есть у нас кое-что в рукаве... – он достал из ящика стола конверт и протянул его мне.– На, посмотри... Тот, что постарше, Коновалов.

На фотографии, которую я достала из конверта, были сняты двое обнаженных мужчин в позе, не имеющей двойного толкования. Причем, партнером Коновалова был какой-то совсем молодой парнишка.

– Впечатляет? – спросил Пан, увидев мое скривившееся от отвращения лицо.– Этот парнишка – сын,– тут он назвал фамилию, услышав которую, я совершенно непроизвольно открыла рот.– Да-да, того самого. Он тогда в Баратове работал, а сейчас в Москве на очень приличной должности обретается. Как ты думаешь, что сделает отец, узнав, из-за кого его сын по этой дорожке пошел?

– Я не знаю, что он сделает,– я все еще не могла прийти в себя от услышанного.– Но Коновалову после этого в России не жить.

– Правильно,– кивнул Владимир Иванович.– И к серьезным людям он за защитой не сунется, потому что они такими, как он, брезгуют и дел с ними не имеют. Так что, стань это,– он кивнул на фотографию,– известно, окажется Аркаша в чистом поле с голой... Ну, ты поняла.

– Ясно. Но почему же они в нем за столько лет не разобрались? Такие вещи, как ни старайся, не скроешь, как мне кажется? – все еще удивлялась я.

– Коновалов бисексуал. А это, сама понимаешь, в глаза не бросается.

– А если все-таки послать такую фотографию, например...

– Это не фотография, Елена,– перебил меня Пан.– Это кадр с видеокассеты. Любил Аркаша свои шалости снимать, чтобы потом посмаковать на досуге. Но посылать ее никому не стоит, потому что скинуть такой козырь можно только один раз, а держать Коновалова в узде – всегда. Но ты можешь ему этим пригрозить, если по-другому договориться не получится.

– Владимир Иванович, а почему вы сразу не могли мне эту фотографию дать, что в ней такого для Семьи опасного?

– А Коновалов знает, что эта видеокассета есть только у меня. Мы же тогда, его наклонности зная, подставили ему с валютой очень смазливого паренька, чтобы он разнюнился и домой его привел, а тут и мы ворвались. Вот во время обыска я целую кучу таких кассет и нашел. Мы их, конечно, уничтожили, а эту я себе оставил, потому что знал, чей это сын, и чувствовал, что столкнет нас с Аркашей судьба когда-нибудь лоб в лоб, и потребуется мне против него сильное оружие.

– Вы думаете, он будет мстить?

– Уверен,– твердо и безрадостно сказал Пан.– Но не впрямую сначала, а исподтишка, чтобы на него не подумали. И проявится он только в том случае, если удар для Семьи будет смертельный, чтобы в полной мере своим триумфом насладиться, чтобы мы почувствовали, что этого его рук дело. Он очень самолюбивый человек и такого унижения не простит.

– Крайне сомнительно, что он сейчас будет этим заниматься,– уверенно сказала я.– Он еще не довел свое дело до конца и не станет рисковать.

– А ты знаешь, где конец этого дела? В чем он заключается? Или ты считаешь, что жить на пороховой бочке очень удобно? – взъярился Панфилов.

– Владимир Иванович, а может быть его просто убрать и все? – сказала я и сама поразилась тому, как легко я смогла это произнести.

– Кровожадная ты дама, Елена! – усмехнулся он.– Павел никогда не нападает первым, заруби себе это на носу. Тем более что Коновалов нам пока еще ничего плохого не сделал. И, если бы не твое идиотское упрямство, то не пришлось бы мне сейчас ужом вертеться,– зло сказал Пан.– Или ты думаешь, я не понял, что ты специально с Павлом этот разговор завела и спровоцировала его на такое решение? Учти, Лена, что когда-нибудь твое стремление обязательно добиться своего, сыграет с тобой очень невеселую шутку.

– Владимир Иванович! Я не собиралась провоцировать Павла на это решение, а просто объяснила ему, как другу, почему у меня невеселый вид,– я старалась говорить как можно увереннее, но в глубине души сознавала, что он, конечно же, прав.– И я не виновата, что он принял это так близко к сердцу. А характер мой вам давно и хорошо известен, так что, предлагая мне работать у вас, вы не кота в мешке покупали, а знали уже, что я собой представляю. Чего же теперь на меня злиться?

– Ладно, Елена. Дай-то бог, чтобы когда-нибудь этот твой характер Семье на пользу пошел,– сказал Панфилов и протянул мне листок бумаги.– Вот тебе телефон Коновалова. Позвонишь ему и передашь привет от дражайшего Владимира Ивановича, как он меня во время той нашей беседы величал. Хорошенько подумай, как разговор строить будешь, и запомни – это очень умный и опасный человек. Так что, нервы – в комок, волю – в кулак, и на провокации не поддавайся. Есть у него такая манера: если с человеком не удается договориться по-доброму он начинает специально злить своего собеседника в надежде, что тот может о чем-нибудь важном проговориться. Еще что-нибудь надо?

– Да все вроде. Я позвоню в случае чего, можно?

– Не задавай глупых вопросов! Нужно! И помни – никому ни слова! – еще раз сказал мне на прощание Пан.

– Ну что? – в один голос воскликнули Чаров с Солдатовым, когда я почти под конец рабочего дня появилась на заводе.

– Еду в Москву,—лаконично ответила я и, предупреждая все последующие вопросы, отрезала.– Куда и к кому, говорить не имею права, поймите меня правильно.

Они переглянулись и Пончик сказал:

– Понимаем и вопросов не задаем. Ты, главное, с результатом возвращайся.

– А вот это, как пойдет,—сказала я и отправилась искать Малыша с Карлсоном.

Они, по своему обыкновению, сидели в машине и слушали музыку.

– Кончилось ваше безделье, ребята, в Москву едем.

– Когда? Надолго? – обрадовались они.

– Завтра. А надолго ли? – я пожала плечами.– Не знаю пока. Как пойдет. Так что готовьте машину, заправляйтесь и утречком, пораньше, благословясь, на вашем джипе и тронемся. Позавтракайте поплотнее и в дорогу с собой что-нибудь захватите.

– Хорошо. Я маме скажу и она нам с собой что-нибудь вкусненькое соберет,– сказал к моему удивлению обычно молчавший Малыш и это слово «мама», да еще произнесенное этим верзилой таким домашним голосом, прозвучало настолько неожиданно, что я не выдержала и улыбнулась.

– Вы не смейтесь, Елена Васильевна,– обиделся он.– Вы знаете, какие она пирожки печет? Объедение.

– Да верю, верю. То-то ты такой вымахал.

– Елена Васильевна,– осторожно спросил Карлсон.– У вас оружие есть? Я имею ввиду законное, с разрешением?

– Есть, конечно. А что, думаешь, пригодится?

– Думаю, что вам его лучше с собой взять,– все также осторожно сказал он.– Мало ли в какую передрягу попадем? Нелишним будет.

– Ладно, возьму,– согласилась я и поехала домой.

Баба Варя, узнав, что я уезжаю, да еще и далеко, да еще и на машине, страшно переполошилась и, причитая, начала меня собирать, как на зимовку на Северный полюс – мало ли что в дороге может случиться. От шерстяных носков мне еще удалось отбиться, а вот от теплой кофты – нет, тут она была непреклонна.

Она полночи провозилась на кухне и рано утром, еще и светать толком не начало, не только накормила меня до отвала, но и вручила увесистый кулек с продуктами и еще горячими пирожками: «В дорожке поедите». Поэтому в машину я села, благоухая свежей выпечкой, и, бережно укладывая пакет на сидение, на недоуменные взгляды ребят смогла ответить только одно:

– Не один ты, Малыш, пирожки любишь.

В «России» я взяла себе одноместный номер окнами во двор, чтобы потише было, да и воздух не такой загазованный, а ребятам – двухместный по соседству. Когда мы разместились, я предложила нормально поесть – пирожки мамы Малыша были восхитительны, хотя испеченные бабой Варей мне понравились больше, но хотелось бы чего-нибудь более существенного.

– Елена Васильевна, а «Макдональдс» еще открыт? Может быть туда поедем? – смущенно спросил Малыш.

Я не выдержала и улыбнулась.

– Должен быть открыт, они, вообще-то, поздно закрывают. А ты что, там никогда не был?

Он покраснел и помотал головой.

– Я, вообще, в Москве первый раз.

– А ты? – я повернулась к Карлсону.

– Приходилось бывать. По делам. Но там тоже не был,– лаконично ответил он.

– Ну, что ж, тогда поехали на Пушкинскую площадь, там самый первый в Москве «Макдональдс» открыли то ли в 89-м, то ли в 90-м, уже не помню,– предложила я.

Когда мы сидели за столиком, я смотрела на них, набравших себе всего, что там было: и двойную порцию картофеля, и гамбургеры с чизбургерами, и пирожки, и мороженое, и кока-колу, и чувствовала себя мамой, выведшей своих детей на воскресную прогулку. А они, с горящими глазами, позабыв обо всем, оживленно делились впечатлениями от съеденного.

– Малыш, а сколько тебе лет? – не выдержала и спросила я.

– Двадцать, а что?

– Да нет, ничего. А тебе, Карлсон?

– Двадцать пять. А почему вы спрашиваете?

– Потому что, глядя на вас, можно подумать, что вы сюда с уроков сбежали. Да вы ешьте, не смущайтесь. Я помню, какие здесь в первое время после открытия очереди стояли, причем из солидных, взрослых людей. Только пирожки, Малыш, что у твоей мамы, что у бабы Вари, все равно вкуснее. Кстати, а как тебя зовут, а то все «Малыш», да «Малыш»?

– Сережа,– по-детски ответил он.

– А тебя? – я посмотрела на Карлсона.

– Да ну, Елена Васильевна,– потупился он.– Зовите Карлсоном. Я привык.

– А все-таки? – и я кивком показала на его лицо.– У тебя кетчуп на подбородке.

– Ну, Вячеслав я,—сказал он, собираясь стереть его рукой.

– Салфетку возьми,– поправила его я.– Значит, Сережа и Слава. Ну, что? Наелись? Отвели душу? А теперь инструктаж,– они сразу же стали серьезными и деловитыми.– Завтра мне нужно будет, предварительно созвонившись, встретиться с одним человеком. Я не думаю, что мне может что-то угрожать, но... Ушки держать на макушке. Ясно?

– Елена Васильевна,– решительно сказал Карлсон.– Вы тогда пистолет мне отдайте. На всякий случай,– пояснил он.

– Нет. Мы не дома, Слава. Там-то мы отбодались бы, если б тебя с чужим стволом взяли, а здесь не Баратов.

– А вы завтра долго заняты будете? – осторожно поинтересовался Сергей и посмотрел на Славу.

– Как пойдет,– я пожала плечами и, присмотревшись к ним, засмеялась.– Только не говорите мне, что вы хотите в зоопарк сходить.

Они дружно смутились и я поняла, что догадалась правильно.

– Хорошо,– все еще смеясь, сказала я.– Если я рано освобожусь, то отпущу вас в зоопарк, но с условием: много мороженого не есть, в фонтане не купаться, в клетки к зверям не лезть и, вообще, вести себя, как взрослые люди. Обещаете?

– Да, ладно вам, Елена Васильевна. Что мы, маленькие что ли? – обиделись они.

– Большие, большие,– успокоила я их и поднялась.– Поехали в гостиницу, выспаться надо. Мне завтра ясная голова нужна.

Набрав на следующее утро данный мне Панфиловым номер, я попросила соединить меня с Аркадием Анатольевичем.

– Как вас представить? – вежливо поинтересовалась секретарша.

– Моя фамилия ему ничего не скажет. Просто доложите, что я приехала из Баратова и привезла привет от нашего общего знакомого.

И почти тут же в трубке зазвучал хорошо поставленный, вальяжный голос.

– Доброе утро, голубушка. У меня в Баратове осталось очень много хороших знакомых и даже, можно сказать, друзей. Кто же из них мне привет передает?

– Дражайший Владимир Иванович. Помните такого?

– Конечно,– в тоне Коновалова ничего не изменилось.– Как же можно забыть такого прекрасного человека ка? Я с огромным удовольствием встречусь с вами прямо сейчас. Мне так не терпится узнать, как он поживает. Вы уже завтракали?

– Нет, и, если вы хотите составить мне компанию, то я предлагаю «Русское бистро», что рядом с гостиницей «Россия». Я буду на втором этаже, в темно-зеленом костюме. Не думаю, что там сейчас много народа и мы сможем потеряться. Через полчаса вас устроит?

– Уже бегу, голубушка! Уже бегу!

Да, силен мужик, поняла я, вешая трубку – такой удар словил и даже не дрогнул. Ничего, обломаем. И я отправилась к ребятам.

– Ну? Как последствия вчерашнего пиршества? Не икалась вам заморская закусь? – спросила я, входя в их номер.– Сегодня для разнообразия будем завтракать в русском стиле здесь неподалеку, так что машину брать не надо.

В «Бистро», как я и думала, почти никого не было.

– Ну, набирайте,– сказала я ребятам, кивая на стойку, и получила истинное удовольствие, наблюдая, как они перечисляют весь список имевшихся на тот момент в продаже пирожков и салатов.– Ой, лопнете вы, как есть лопнете! – сказала я им, когда мы поднялись на второй этаж.

Я села отдельно, подальше от них – не стоит вводить людей в искушение, а то вдруг им захочется подслушать, о чем я с Коноваловым говорить буду. А вот и он, легок на помине. Я сразу же узнала его по фотографии и описанию Владимира Ивановича: «Такой приторно-благообразный, что просто в морду дать хочется». Коновалов увидел меня, радостно улыбаясь, подошел, вручил большой и явно очень дорогой букет и заворковал:

– Здравствуйте, голубушка. Как вас звать-величать?

– Елена Васильевна. И очень вас прошу, не называйте меня «голубушкой», не люблю я этого.

– Как скажете, как скажете! – тут же согласился он и с большим интересом спросил: – Ну, как там Владимир Иванович?

– Неплохо, очень неплохо. Если хотите, я могу дать вам его номер телефона и вы сами сможете все у него узнать. Но вы человек, как я поняла, очень занятый и мне не хотелось бы злоупотреблять вашим временем, да и вопрос у меня совсем короткий и простой: кто поручил вам скупать акции баратовского судоремонтного завода и зачем они ему понадобились.

– О чем вы говорите? Какие акции? – Коновалов так искренне изумился, что, не будь я совершенно твердо уверена в его причастности к этому делу, могла бы и усомниться.

– Давайте не будем Ваньку валять, Аркадий Анатольевич. Тот давний ваш разговор Панфилов записал на пленку. Лопата освободился и о вашей роли в печальном течении его жизненного пути пока,– я подчеркнула,– не догадывается, но, послушав указанную пленку, может и прозреть. Вы неглупый человек, чего ж мне объяснять вам, что будет, если он вдруг правду узнает.

Пока я все это говорила Коновалов смотрел на меня, пощипывая волосы на большой черной родинке над верхней губой, и откровенно развлекался..

– Это шантаж, Елена Васильевна!

– Да! – охотно и радостно согласилась я.– Самый неприкрытый и откровенный!

– Вы позволите вопрос? – спросил он и я кивнула.– Кто вы? Почему вы занимаетесь этим делом? У вас существует какой-то свой интерес к этому заводу?

– Я частный детектив и это дело для меня точно такое же, как и любое другое, так что своего интереса к заводу у меня нет. Вы что-то еще хотите спросить?

– Да. В какую сумму вы оцените ваш отказ от этого дела?

– Аркадий Анатольевич, такого в моей практике еще не было и ваш случай первым не станет, могу вас твердо в этом заверить. Поэтому не будем толочь воду в ступе. Так кто же ваш клиент?

– А где гарантии, что, даже если я буду откровенным, вы не выполните ваши угрозы?

– Мое слово. Я думаю, вы уже поняли, что ему можно верить.

– Елена Васильевна, вы уж извините меня за прямоту, но... – он рассмеялся.– До чего же обманчива бывает внешность! Вы ведь производите впечатление гораздо более умной женщины. Неужели вы сами не понимаете, что говорите вещи совершенно несерьезные.

– А это вещь серьезная? – я приоткрыла заранее положенный рядом ежедневник так, чтобы он увидел фотографию.

Его лицо окаменело, он задумался, пожевал губами, что-то для себя решая и просчитывая, и в конце концов сказал:

– Примите мои поздравления, это сильный ход. Я даже не спрашиваю, что вы с ней будете делать. И так ясно, что эту карту вы разыграете по полной программе.

– Только в том случае, если вы меня к этому вынудите – я не сторонница крайних мер. Вас наняли, чтобы выполнить одну работу, меня – чтобы другую. Карты легли так, что у меня более крупный козырь, и пересдачи не будет.

– Ну, что ж, я рад, что в вас не обманулся. Значит, я еще не разучился разбираться в людях. Вы достойный соперник. Умно построили разговор...

– Все ясно – вербовка в темпе presto,– усмехнулась я.

– Ну зачем вы так? – поморщился он.– Я же понимаю, что это будет пустой тратой сил. Но меня гораздо больше интересует другое: почему Панфилов, вообще, дал вам эту фотографию?

– По-моему, здесь и гадать нечего. Из чувства личной симпатии, конечно,– сказала я, решив, что уж если по моей вине над Семьей нависла угроза, то я должна постараться отвести ее, как можно дальше, или, в крайнем случае, перевести на себя.

– Абсолютно исключено,– уверенно заявил Коновалов.– У Владимира Ивановича традиционная сексуальная ориентация.

– Но это только подтверждает мои слова.

– Елена Васильевна, это начисто опровергает их. В вас от женщины – только запись о поле в паспорте и не более,– отмахнулся он от меня.

– Ну во-о-от,– разочарованно протянула я.– А я действительно было решила, что вы разбираетесь в людях.

– Именно потому, что я в них разбираюсь, я так и говорю. Вы не женщина, и сами об этом прекрасно знаете.

– К счастью для меня не все мужчины разделяют ваше совершенно ошибочное мнение,– рассмеялась я, хотя мне было совершенно не до смеха.

– Смотря какие мужчины. Если вы имеете ввиду тех, кто сам норовит под женский каблук залезть, то они такая же ошибка природы, как и вы,– невозмутимо произнес он.

– А-а-а... Хотите отыграться за пережитое унижение и высказаться? Валяйте! – предложила я, поняв, почему Пан предупредил меня, чтобы я держала себя в руках.

– Вам это действительно интересно, голубушка? – вскинул брови Коновалов.– Тогда я это сделаю с превеликим удовольствием. Воспитан так, что не могу ни в чем отказать женщине. Даже такой, как вы,– он, как бы извиняясь, развел руками.– Так вот, голубушка... Вы кажетесь загадочной особой только самой себе. А для наблюдательного человека с жизненным опытом понять и просчитать вас – дело несложное.

– Это вы о себе? – уточнила я.

– Конечно, о себе. Я ложной скромностью не страдаю. Вы, голубушка, или единственный ребенок в семье, или старшая дочь, но, скорее, первое. Батюшка ваш, человек властный, громогласный и всех и все подавляющий, мечтал о сыне, наследнике, но не получилось. Вот он и воспитал вас по своему образу и подобию: учил драться, лазить по деревьям, стрелять, всегда добиваться своего, одним словом, быть лидером, а, еще проще говоря, мужиком. И любимая ваша игра в детстве была «казаки-разбойники», уж никак не «дочки-матери», что для девочки было бы естественно. А матушка ваша – существо забитое, бессловесное... И любите вы ее эдакой чуть пренебрежительной, снисходительной любовью, а вот отцом, хоть и спорите с ним постоянно, восхищаетесь. Детей у вас нет – это ваш осознанный выбор, потому что они стеснили бы вашу свободу. Шить, вязать, готовить вы не то, чтобы не любите, а просто не умеете. Отношение к мужчинам чисто потребительское, как к гормонотерапевтам. У вас нет ни подруг, ни друзей – ведь вам кажутся смешными и нелепыми обычные чисто женские интересы и занятия, но только и мужчины вас к себе не приняли – вы же, хоть и мужик, но в юбке. Вот и получилось, что от одних вы ушли, а к другим не пришли. Вы очень одиноки, но совершенно от этого не страдаете, потому что для вас на первом месте – работа. Зарабатываете вы,– тут он оценивающе окинул меня взглядом,– очень неплохо. А самое главное – вы счастливы непониманием того, как же вы несчастны. Хватит? Или еще что-нибудь добавить?

Все время, пока он говорил, я улыбалась, хотя внутри у меня все клокотало и я с трудом сдерживалась, чтобы не плеснуть ему кофе в лицо. Но он увидел во мне серьезного противника и я не собиралась его разочаровывать.

– Конечно, добавить! Мне очень интересно вас слушать!

– А вы, Елена Васильевна, действительно непробиваемы,– покачал головой Коновалов.– У другой бы хоть взгляд изменился, а вы только улыбаетесь, как будто я и не о вас говорил.

– Ну, если вам больше нечего добавить, то давайте вернемся к моему вопросу. Кто же дал вам такое поручение?

– Жаль, что здесь нельзя курить,– сказал Коновалов и я тут же постаралась отплатить ему той же монетой.

– Я сама курю и поэтому вполне понимаю муки заядлого курильщика, особенно, когда он нервничает – ведь сигарета так успокаивает в трудную минуту. Не правда ли? – я мило ему улыбнулась и вопрошающе взглянула прямо в глаза.– Если бы я заранее знала, что наш разговор вас так взволнует, то назначила бы встречу где-нибудь в другом месте, чтобы вы чувствовали себя более комфортно.

– Вы редкостная стерва, голубушка,– серьезно сказал Коновалов.– Только зачем вам пинать лежачего? Самоутверждаться за его счет? Лишних врагов наживать? Учтите, человек может простить проигрыш, но унижение своего достоинства – никогда,– и, совершенно неожиданно для меня, искренне добавил: – Жаль, что мы не в одной команде.

– А я, Аркадий Анатольевич, вообще, ни в чьей команде не состою и состоять не буду. Я сама по себе. Мне слишком дорога моя свобода. Как же вы этого не заметили? При вашей-то наблюдательности и знании жизни? – язвительно сказала я, поняв, как лучше всего отвести угрозу от Семьи.

– Так почему же тогда Панфилов дал вам эту фотографию? Если вы не играете на его стороне? – чуть не заорал Коновалов и я поняла, что его это действительно очень беспокоит.

– Дело в том, что я оказала очень, понимаете, очень серьезную услугу лично ему, и это,– я показала глазами на ежедневник,– плата за нее.

– Подождите, подождите,—сузившиеся глаза Коновалова впились в мне в лицо.– Значит... Так... Но это же совершенно меняет дело!

– Аркадий Анатольевич,– поторопилась я остудить его пыл.– Надеюсь, вы понимаете, что, случись что со мной, точно такая же фотография ляжет на стол... Мне назвать фамилию отца этого мальчика? Или не надо?

– Кажется, я не давал вам повода считать меня идиотом! – огрызнулся он.– Причем здесь вы? На вашем месте мог быть кто угодно. Важны не персоналии. Важен поступок.

Я тут же успокоилась – он заглотнул наживку и решил, что Пан самовольно дал мне этот снимок, не согласовав это предварительно с Матвеем, что давало Коновалову некоторый простор для маневра и возможность контратаковать. Ну, что ж, пусть старается! Его ждет очень серьезное разочарование. Но это уже его проблемы.

– Хорошо,– сказал, наконец, он, наверное, что-то решив для себя.– Моим клиентом является колумбийская экспортно-импортная фирмы «HFL».

– Колумбия? – я от удивления даже растерялась.– А зачем им эти акции?

– Я не задаю таких вопросов своим клиентам, иначе бы их у меня не было. Мне дали поручение на конфиденциальное приобретение акций этого завода, я провел определенную работу и в настоящее время инвестиционная компания «Доверие» является его единственным совладельцем. А, когда господин Наумов вступит в права наследства, мы обратимся к нему с предложением продать свой пакет. Думаю, он согласится,– уверенно заявил Коновалов.– Таким образом, завод будет принадлежать «HFL». А захотят они стать его официальными владельцами или нет, значения не имеет.

Я задумалась – то, что он мне сказал, никоим образом не приближало меня к разгадке.

– Понимаю, Аркадий Анатольевич. Только вам не кажется, что эта, так называемая, «определенная работа» дурно пахнет?

– Помилуйте, Елена Васильевна! – от удивления он только что руками не всплеснул.– Что же в ней дурного? Люди получили предложение продать свои акции по очень приличной цене, вот они и продали.

– Согласна. Особенно, если под ценой подразумевается жизнь,– усмехнулась я.

– Извини, Елена Васильевна, но я вас не понимаю,– Коновалов удивился так искренне, что, не знай я правду, могла бы и поверить.– О чем вы?

– О том, что в результате вашей «определенной работы» в Баратове трупы устали считать. Кто же этот супермен, который ее провел? – задавая этот вопрос, я ничем не рисковала, потому что ответа на него, естественно, не ждала – мне просто хотелось посмотреть на реакцию Коновалова.

– Ах, вот вы о чем! – воскликнул он и горестно вздохнул.– Да-да! Глеб звонил мне и говорил об этих убийствах. Но я не понимаю, о каком супермене вы говорите? Касающимися завода делами у меня в Баратове кроме Глеба никого не занимается, а называть его суперменом можно только с очень большой долей иронии, которую он, пожалуй, воспримет как издевательство. Вы же его, наверное, никогда не видели?

– Не видела,– согласилась я.– Но обязательно посмотрю, чтобы понять, способен ли он с одного удара снести человеку голову.

– О, вы ему обязательно понравитесь! – покивал головой Коновалов и издевательски рассмеялся: – Он любит сильных и решительных мужчин! – и, мгновенно став серьезным, продолжил: – Елена Васильевна! Я не знаю и не хочу знать, зачем «HFL» этот завод. Я понимаю, что они безусловно не будут в восторге, если вы обратитесь к ним за разъяснениями, и предъявят мне вполне обоснованные претензии, но и они, и я это как-нибудь переживем. Да, вы можете очень сильно осложнить мне жизнь, не спорю. Но! Если мне станет совсем уж неуютно в России – а о приближении безрадостных времен я, поверьте, узнаю заранее – то я смогу, пусть и с потерями, свернуть свои дела и уехать. И, будьте уверены, что с кое-какими деньгами, своими связями в определенных кругах, знанием нашей гнусной российской действительности и всех прорех нашего законодательства, я за границей не пропаду. Я, голубушка, буду здравствовать и благоденствовать, хотя бы только потому, что знаю, когда, где, кому и что можно говорить, а о чем лучше промолчать. А вот вы, несмотря на вполне солидный возраст, об этом и представления не имеете.

Он говорил все это спокойно, серьезно и вроде бы равнодушно, но в его глаза, впервые за время нашего разговора, я увидела страх.

– А ведь вы, Аркадий Анатольевич, этого человека боитесь,– медленно сказала я, глядя ему в лицо.– Интересно, а вот того, что я свое обещание возьму и не выполню, а?