Текст книги "Судьбе наперекор"

Автор книги: Лилия Лукина

– Можно? – кивнула Юлия на фотографии, которые я не успела убрать.

– Смотри, конечно. На острове снимали, когда шашлыки жарили,– объяснила я.

Юлия перебирала фотографии, время от времени спрашивая: «А это кто?». Отложив их, она грустно сказала:

– Счастливая ты.

– Я?!

– Ты, конечно,– она показала на Батю.– Красивый мужчина, сильный и надежный. Повезло тебе, что такого встретила.

– Юля, давай не будем об этом,– и я перевела разговор на Кострову, начав пересказывать то, что в свое время услышала от Егорова и Панфилова.– Вот и все,– закончила я.– Если захочешь узнать эту историю в подробностях, то можно спросить Владимира Ивановича, который ее гораздо лучше знает!

– Это тот, который на кладбище был? Седой, голубоглазый?

– Да. Он же полковник милиции в отставке. Вот уж у кого сюжетов, хоть пруд пруди.

– А-а-а,– понимающе улыбнулась Юлия.– Так это у тебя с ним роман?

– Да нет, не с ним. И, вообще, ни с кем. Так уж у меня получилось.

– Ладно, не хочешь – не говори,– она оглядела комнату и спросила: – Тогда скажи хоть, кто тебе такой ремонт сделал. Мне бы тоже нужно было квартиру в порядок привести – дозрела я до ремонта. Тянула-тянула, а теперь самой на нее смотреть противно. Дай телефон мастеров.

Я только поморщилась.

– Да не мастера мне ремонт делали. Вот он,– я кивнула на фотографии.– А я ему помогала.

– Так у него еще и руки на месте? – изумилась она.– Чем же он тебя не устраивает?

– Юля, меня, вообще, устраивал один-единственный мужчина на свете, но его больше нет. Он полтора года назад погиб,– я отвела глаза.

– Ой, Лена, прости... – она искренне расстроилась.– Если тебе от этого легче станет, то расскажи... Вместе поплачем...

Я задумалась – судя по ее книгам, с логическим мышлением у нее все нормально, может быть она сможет мне объяснить, что со мной происходит. Против моей воли слова Галины, что я сделала ошибку, не выходили у меня из головы и я решила проверить – если в жизни Юлии действительно было что-то страшное, что смогла увидеть Певунья, то вдруг и в моем случае она не ошиблась. Но, если хочешь, чтобы с тобой были откровенны, будь откровенной сама. И я рискнула.

– Знаешь, Юля, когда у психотерапевтов возникают проблемы, то они не берутся решать их сами, а обращаются к другими врачам. Вот и у меня сейчас такой случай.

– Так давно известно: «Чужую беду рукой отведу, а к своей ума не приложу». Не знаю, смогу ли я дать тебе дельный совет, но твердо обещаю – все, что ты скажешь, здесь и останется.

– Хорошо. Только у меня потом будет к тебе один вопрос. Пообещай, что честно ответишь,– Она кивнула, соглашаясь, а я встала и достала фотографию Игоря.– Вот. Это тот самый человек.

Впервые я была так откровенна с кем-то посторонним – Егоров не считается – и рассказала абсолютно все: об Игоре, о Бате, о предсказании старой цыганки, о словах Галины и о том, что не могу разобраться в себе. А под конец, собравшись с духом, даже прочитала стихотворение (первое и, наверное, последнее в моей жизни – я ведь даже девчонкой их не писала), которое у меня само собой сложилось на смерть Игоря:

 
Когда из жизни грубо вырван смысл,
Меня, вмиг помертвевшую душою,
Смогла спасти одна простая мысль:
Настанет день – мы встретимся с тобою.
Что нам года, века и даже вечность?
Если средь черно-звездной пустоты
Однажды состоится наша встреча,
Которую так ждем и я, и ты.
Где б ни был ты: в садах цветущих рая
Иль непроглядном адовом дыму,
Я все равно найду тебя, узнаю
И, подлетев, прижмусь и обниму.
Зачем слова, когда лицо в слезах?
Любые будут неуместно грубы.
Сплетутся руки, встретятся глаза
И в поцелуе вновь сольются губы.
 

Она молча, ни разу не перебив, слушала меня и рас– . сматривала фотографии Игоря и Бати, держа их рядом. Когда же я закончила, она подняла на меня глаза и сказала:

– Ну и удивила ты меня, Лена! Да вся эта ситуация проста, как апельсин, и яйца выеденного не стоит!

– Ты думаешь?

– Уверена! – рассмеялась она.– Ну вот давай расфасуемся.

– Чего? – удивилась я.

– Расфасуемся. Есть у меня такое выражение. Ну, в смысле, разложим все по своим местам.

– Иначе говоря, мухи отдельно, котлеты отдельно?

– Вот-вот,– кивнула она.

Я встала и пошла к бару.

– Юля, у меня есть чудный коньяк. Давай по капелюшечке?

– Давай,– согласилась она.– За то, чтобы ты успокоилась и перестала забивать себе голову неразумными мыслями.

Коньяк обжигающим шариком прокатился по горлу, я отпила кофе, закурила и предложила:

– Давай расфасовываться!

– Давай! – рассмеялась Юлия.– Для начала скажу, что стихотворение мне понравилось, не ожидала я, что

ты, при твоем-то характере, способна на такое. Но это так, реплика в сторону,– она тоже закурила, тряхнула головой и, подумав немного, сказала: – Вот представь себе, Лена, такую ситуацию. Девочку, которая любит и умеет шить, родители запихнули в педагогический институт, а ей там не нравится. Не интересно ей там. Она бросает институт и идет в портнихи. Отец хватается за лысину, мать – за сердце, и они в один голос твердят ей, что она сделала ошибку. А она сама считает, что ошибкой было бы терять время в институте. Кто прав, по-твоему?

– Конечно, девочка,– не раздумывая, сказала я.– Лучше быть классной портнихой, к которой клиентки в очередь записываются, чем весьма посредственной учительницей, которая будет ненавидеть свою работу и сделает несчастными своих учеников.

– Вот ты ответила на свой же вопрос. С точки зрения этой цыганки ты сделала ошибку, а со своей собственной... Ты не жалеешь о том, что так поступила?

– Нет,– твердо ответила я.

– То есть, если бы сейчас раздался звонок в дверь, вошел Орлов и повторил свое предложение, ты ответила бы так же? – уточнила она.

– Да! – подтвердила я.

– Вот и все! – она развела руками.– И нечего метаться. Ты выбрала свою дорогу одинокой бизнес-леди, успешного частного детектива, вместо того, чтобы стать плохой женой.

– Почему это плохой? – деланно возмутилась я, хотя сама прекрасно знала, что жена из меня никакая.

– А потому, Лена, что брак тебе противопоказан. Причем любой. Ты, дорогая, лидер по натуре, по складу характера, по воспитанию и, если свяжешь свою жизнь со слабым человеком, который будет, сидя у тебя под каблуком, по-собачьи преданно заглядывать в глаза, все терпеть и все прощать, то будешь презирать его за то, что он позволяет так с собой обращаться, и тяготиться им. Но и выкинуть его из своей жизни у тебя сразу, как только ты в нем разберешься, рука не поднимется – жалко же бедолагу, пропадет. Финал этой истории предрешен: в конце концов ты возненавидишь и его за его слабость, и себя за свою жалость к нему и выгонишь его. Так к чему все это начинать и трепать себе нервы? Проще просто не затеваться. А с сильным человеком у тебя будут постоянные междуусобные войны, которые уже ему быстренько надоедят и он, хлопнув дверью, уйдет.

– Между прочим, Юля, Игорь был очень сильным человеком, но он почему-то не ушел? – возразила я.

– А откуда ему было уходить, если вы с ним виделись набегами-наскоками? – Юлия удивленно уставилась на меня.– Вы успевали соскучиться за время разлуки, а поскольку встречи ваши были короткими, то не успевали надоесть друг другу и проявить свой настоящий характер. А вот поживи ты с ним вместе год-другой, еще неизвестно, чем бы ваши отношения закончились – вы же с ним совершенно разные люди, как и с Орловым. Они же люди неба, что Игорь, что Владислав – я таких «летящими» называю. А ты человек земли. И не по гороскопам каким-то, а по жизни, по сути своей. И, выйди ты за кого-нибудь из них замуж, пришлось бы тебе, Лена, или к ним наверх подниматься, чего ты никогда бы не сделала, потому что покорность отнюдь не твоем характере, или их к себе вниз спускать, а это тебе не под силу. Так что Орлов совершенно искренне написал, что благодарен тебе за откровенность – ты же его от ошибки удержала. Ему ведь совершенно другая жена нужна: любящая, заботливая, для которой он весь свет в окошке будет, а не мужик в юбке,– и увидев, как я вскинулась, она грустно усмехнулась.– Не обижайся, неужели ты еще не поняла, что я и сама такая же.

– Ты считаешь, что я могла бы сломать ему жизнь? – обиженно спросила я.

– Не обольщайся, Лена! Он относится к тем мужчинам, которых женщине не сломать,– улыбнулась Юлия и, подумав немного, спросила: – Хочешь совет?

– Давай! – кивнула я.

– Возьми-ка ты эти фотографии с запиской, порви, брось в унитаз и сыграй незатейливую мелодию сливного бачка, а шампанское отдай кому-нибудь или вылей, или выпей – одним словом, избавься ты от этой памяти в доме, чтобы ничто тебе об Орлове не напоминало, тогда и мысли дурные тебе в голову больше лезть не будут. Ну, представь себе, что ты опоздала на поезд и он ушел без тебя. И теперь ты уже никогда не узнаешь, что тебя там ждало: интересное знакомство или нападение какого-нибудь пьяного хулигана. Этот поезд ушел от тебя навсегда. Понимаешь? Помаши же ему вслед рукой и садись в следующий. Не понимаю,– она пожала плечами,– чем тебя не устраивает твоя жизнь? Молодая, симпатичная, успешная... Ездишь отдыхать... Пользуешься мужчинами...

– Юля,– укоризненно сказала я и поправила ее.– Встречаюсь с мужчинами.

– Не морочь мне голову, Елена! – скривившись, попросила она.– Ты ими пользуешься по принципу: «Сделал дело – слезай с тела».

– Ну и выражения у вас, мадам писательница! – рассмеялась я.

– Мадемуазель! – уточнила она.– Зато точные! И попрошу оратора не перебивать! Так какого же ангела тебе не хватает? Живи, как жила, и радуйся жизни! Твоя связь с Орловым прошла без последствий? – осторожно спросила она.

– Без! У меня не может быть детей! – спокойно ответила я.

– Господи! – всплеснула руками Юлия.– И в этом мы с тобой похожи! – и она подытожила: – Так что угомонись и не бери в голову.

– Но почему все-таки Галина сказала, что я сделала ошибку, пойдя наперекор своей судьбе? – все еще не могла успокоиться я.

– Лыко-мочало, начинай сначала! – уже раздраженно заявила Юлия.– Пойми, Елена, любое предсказание – это одновременно и своеобразное программирование человека на определенные поступки. Представь себе какую-нибудь девчонку, которой нагадали, что она будет счастлива во втором браке. И вот эта дурочка выскакивает замуж за первого встречного-поперечного, чтобы поскорее развестись и начать дожидаться обещанного принца на белом коне. Да вот только не факт, что этот второй, даже если он и появится, окажется действительно принцем, в то время, как ее первый муж мог быть действительно любящим ее человеком, который искренне хотел сделать ее счастливой. Вот так-то, Елена! Каждый человек сам кузнец своего несчастья и только он сам вправе решать, как ему поступить. Даже бог дал нам свободную волю и право выбора! А ты сейчас, к моему величайшему и очень неприятному удивлению, мучаешься из-за того, что поступила так, как сочла нужным, а не пошла, как какая-нибудь скотина из стада, тем путем, который тебе навязал пастух! – ее зеленые глаза яростно сверкнули и она недоуменно спросила: – Или, может быть, я заблуждаюсь на твой счет? И ты только кажешься сильным человеком, а на самом деле способна прогнуться под обстоятельствами и поплыть по течению, как...? Ну, ты поняла о чем я!

– Ну уж нет! – усмехнулась я.– Прогибаться не научена! Не тот у меня характер! Да и воспитание не то!

– Так какого же черта?! – воскликнула она, сердито глядя на меня, и закурила.– Вот скажи мне, Лена, ты после отъезда Орлова хоть раз о нем с тоской вспомнила?

Я задумалась, хорошенько все проанализировала и ответила честно:

– В первый день, когда он только уехал, мне было здорово паршиво, а потом... Потом как-то не до него уже стало. Тут сразу столько всего навалилось! А сейчас как-то тревожно у меня на душе. Неспокойно.

– Вот в том-то и дело,– удовлетворенно заявила Юлия,– что дергаться ты начала только после того, как эту самую свою цыганку встретила и фотографии увидела! Поэтому я и говорю тебе: выкинь ты все это к черту, забудь и живи спокойно!

– Все-все-все! – я подняла руки, показывая, что сдаюсь.– Порву, выкину, вылью! – и, берясь за бутылку коньяка, предложила: – Эх! Гулять, так гулять, Юля! Давай еще по одной за наше радостное и счастливое будущее.

– У нас в таких случаях говорят: «Все в руках Аллаха, милостивого и милосердного»,– глядя через рюмку на свет, сказала она.

– А у нас говорят: «Бог, Бог, да и сам не будь плох». Давай, Юля!

– Давай! – согласилась она, поднимая рюмку.– А о чем ты меня хотела спросить?

– Подожди, я сейчас по-своему кофе сделаю,– и я пошла на кухню, а она осталась сидеть в кресле и стала снова рассматривать фотографии.

Когда я вернулась в комнату, она задумчиво разглядывала Ирочкину фотографию.

– Красивая девочка,– откладывая снимок, сказала она.– Так о чем ты хотела меня спросить?

– Юля,– аккуратно начала я, понимая, что ссылаться в данном случае на слова Галины-Певуньи не стоит.– Прости за бестактность, но мне уже давно кажется, что у тебя в прошлом произошла какая-то страшная трагедия, которая наложила отпечаток на всю твою жизнь. Это действительно так?

– Зачем тебе это, Лена? – грустно усмехнулась она.– Но, раз обещала, отвечу. Было.

– И это было связано с мужчиной? Я потому так думаю, что ты ведь одна живешь..

– Ну, можно и так сказать. У меня, Лена, история совсем другая. Я ведь в Таджикистане, в маленьком городке родилась. А мама у папы вторая жена, он на ней, когда овдовел, женился. Старше он ее был намного, но там этим никого не удивить —другой мир, другие законы... – она говорила все это медленно, тихо и в ее голосе послышалась застарелая, но еще не изжитая боль.– Вот мы с братом и родились, он меня на год старше. Я в маму пошла, а Тимур – в папу. Голос у него необыкновенный... Просто заслушаться можно... После школы мы учиться поехали: он в консерваторию, а я в университет, на исторический. Уж как мама папу уговаривала, чтобы он нас отпустил! Где же это видано, чтобы мужчина себе на жизнь пением зарабатывал? Да и женщине, как папа считал, высшее образование тоже совсем ни к чему. Но смогла, уговорила-таки. А случилось это в 82-м, летом, когда мы на каникулы приехали... – она закурила и замолчала, глядя на струйку дыма, а потом продолжила: – В наших местах охота очень хорошая. Частенько из Душанбе всякое начальство приезжало. Вот тем летом и приехал племянник одного из секретарей ЦК с друзьями. Я днем от школьной подружки возвращалась, а они, обкуренные, мимо ехали. Здесь-то тогда этой гадости еще не было. А, если и была, то немного. В общем, хоть и отбивалась я, как могла, но их-то больше было. Навалились они на меня всем скопом, скрутили, в машину затолкали, отвезли в охотничий домик и...

– Подожди,– перебила я ее.– Ты же сама сказала, что это днем было. Что же, никто за тебя не вступился?

– Лена! – она горько рассмеялась.– Это Восток, понимать надо... Кто бы отважился против таких людей выступить? Это же такие ба-а-альшие люди! – она усмехнулась.– До сих пор не знаю, как я выжила... А очнулась я уже в больнице... Оказалось, что, когда люди пришли к папе и сказали, что эти подонки меня увезли, он со старшими сыновьями, ну, которые от первой жены, за мной в тот охотничий домик, где обычно начальство останавливалось, поехали. А, когда увидели, что со мной сделали, то... Словом, перебили они там всех, а домик подожгли... Потом из Душанбе понаехали... Стали разбираться... И, естественно, на отца со старшими братьями подумали. А они все женатые, дети у них... Вот на семейном совете и решили, чтобы Тимур вину на себя взял – он-то один, неженатый, ни за кого не отвечает... Ну, а мне после всего этого дома совсем невозможно стало оставаться... После такого-то позора!.. Кто же меня замуж возьмет? Вот и перевелась я в Ташкент... А потом сюда перебралась... Вот и все! – сказала она и криво усмехнулась.– Вся моя история.

– А почему именно в Баратов?

– А мне было все равно куда. Просто в группе у нас девочка одна была – у нее отец военный и они здесь долго жили, прежде чем его в Узбекистан перевели. Наслушалась я от нее, какой это хороший город, вот и приехала.

– А брат твой где сейчас?

– Брат? – переспросила она и непонимающе на меня посмотрела, а потом, немного помолчав, ответила.– Наша семья тогда все, что только можно было, собрала, чтобы судьям заплатить... Чтобы Тимуру срок дали... Любой, но срок... Чтобы жизнь ему оставили... Не помогло... Расстреляли его... А папа, когда узнал об этом, в тот же день умер... От инфаркта... Не смог пережить, что сам собственного сына на смерть отправил...

– О, боже! – только и смогла произнести я.– И, что же, ты туда больше никогда не приезжала?

– Почему же, приезжаю иногда... Маму проведать,– она выпрямилась в кресле, глубоко вздохнула и постаралась улыбнуться.– Нагнали мы с тобой друг на друга тоску... Давай лучше о чем-нибудь веселом... Или просто о другом, а?

– Ой, Юленька! Какой ужас! Да по сравнению с тобой все мои переживания просто детский лепет! И у тебя никогда никого не было? Совсем? – она покачала головой.– Господи, кошмар какой! – я снова разлила коньяк и пододвинула ей рюмку.– Конечно, давай о чем-нибудь другом, только о чем? Может, о твоей новой книге?

Тут зазвонил телефон – это была Ирочка.

– Елена Васильевна, можно я к вам сейчас зайду? Я на минуточку,– попросила она и объяснила.– Я у вас тогда заколку для волос забыла, а это мамин подарок.

– Можно, конечно. Жду,– я положила трубку и, доставая из шкафа найденную мной на полочке в ванной простенькую пластмассовую заколку, объяснила вопросительно глядевшей на меня Юлии.– Это Ирочка,– и кивнула на фотографии.

– А я не помешаю? Может, мне лучше уйти? – она стала подниматься.

– Да брось ты, Юля. Все нормально.

Открывая дверь появившейся на удивление быстро Ирочке, я увидела на площадке какого-то незнакомого парня, который на меня глянул вроде бы мельком, но словно сфотографировал. Это еще что за новости?

– Ну, устраивайся, манявка,– сказала я ей, протягивая заколку и кивая на кресло.– Да, познакомься, Ирочка, это писательница Зульфия Касымовна Уразбаева, иначе говоря, Юлия Волжская.

– Ой! – Ирочкины глазищи, и так-то немаленькие, раскрылись еще больше, хотя, казалось бы, больше и некуда.– Это вы написали «Меч Ланг-Темира» и «Одинокий воин пустыни»?

– Она-она! И еще очень много чего. Ты кофе будешь? – я безуспешно пыталась привлечь к себе внимание, но Ирочка продолжала восторженно смотреть на Юлию.

– А я только эти две вещи читала, потому что в библиотеке больше нет. Скажите, а как это у вас получается? Вот так писать?

– Ирочка,—не выдержала я.—Зульфия Касымовна живет с тобой в соседнем доме и, если захочет и у нее будет время, то расскажет тебе, как она пишет книги. А, может быть, и почитать что-нибудь даст. А сейчас скажи, как у тебя дела? Ты из архива ушла?

– Нет, теперь ведь уже не надо. Говорят, к нам старый директор вернется.

– Вот и хорошо – тебе же эта работа гораздо больше нравится. А с Павлом у тебя как?

– Мы в тот день приехали,– обстоятельно докладывала Ирочка.– И Павел так хорошо с мамой поговорил, все-все ей объяснил: и что любит меня, и что хочет на мне жениться, когда мне восемнадцать исполнится.

– Ну и на какое число помолвку назначили?

– А пока ни на какое. Сначала Лидия Сергеевна с Павлом к нам приедут,– она, ужасно покраснев, смущенно выговорила,– моей руки просить. А уже потом мы с мамой в «Сосенки» поедем со всеми остальными знакомиться.

– Я рада, манявка, что у вас с ним все так хорошо складывается! – улыбнулась я.

– А Павел меня теперь тоже манявкой и топотухой зовет. У него это так смешно получается! – и она тихонько засмеялась.

– Ты счастлива, Ирочка? – неожиданно спросила Юлия.– Ты любишь его?

Ирочка улыбнулась, ее глаза вспыхнули таким радостным светом, что никакого другого ответа уже не потребовалось.

– Ну я пойду, а то я вам помешала,– сказала она и поднялась из кресла.

– Подожди, Ирочка, я с тобой,– и Юлия тоже встала.– Время уже позднее, не следует девочке одной разгуливать. Защитница из меня никакая, но двое – все же не одна.

– Если вы только из-за этого, Зульфия Касымовна, то не надо, потому что Павел теперь ко мне машину и охрану приставил. А, если вам действительно пора, то мы вас подвезем. Хотите?

– Что-то меня последнее время часто подвозить стали! Как бы не привыкнуть! – засмеялась Юлия.– Хочу!

Открыв дверь, я увидела, как при виде Ирочки парень тут же вызвал лифт, и поняла, что это и есть охрана. Из окна я посмотрела на улицу – Ирочка с Юлией и парень вышли из подъезда и сели в какую-то темную машину.

Так, стала размышлять я, Галина, посмотрев на Юлию, сказала только о трагедии, но не о ее подробностях. А ведь, если хорошенько вдуматься, то у любого человека к сорока годам в жизни случалась хоть одна трагедия: разлюбил близкий и дорогой человек, муж бросил, ребенок умер... Да мало ли что это может быть? Так что теперь можно только гадать, поняла ли Галина действительно что-нибудь или только вид сделала. И таким образом в свете всего вышеизложенного, как пишут обычно в докладах, наверное, не стоит мне так уж зацикливаться на ее словах. И потом, права Юлия, это только с их точки зрения я совершила ошибку, а я сама считаю, что поступила абсолютно правильно. Но совершенно неожиданно для самой себя я почему-то не почувствовала от этой мысли никакой радости и мне стало ужасно стыдно. И, вопреки своему обещанию все выбросить, я сложила в один пакет шампанское и конверт с фотографиями и запиской и убрала его на самую верхнюю полку шкафа – пусть лежит... Все-таки память...