Текст книги "Судьбе наперекор"

Автор книги: Лилия Лукина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Я смотрела на ее сияющее лицо, спокойный умиротворенный свет в ее глазах и видела перед собой по-настоящему счастливую женщину.

– Ирина Валентиновна, мне за последнее время пришлось выслушать столько печальных, горьких историй, что, глядя на вас, я сейчас душой отдыхаю,– искренне сказала я.– А то я уже сомневаться начала, есть ли на свете счастливые люди.

– А счастливыми себя мы только сами можем сделать! – убежденно сказала она.– За нас или насильно этого никто сделать не сможет,– и она, как подсолнух за солнцем, поворачивала голову, следя за мужем, который еще издалека увидев, что у нас на столике ничего нет, пошел, купил нам мороженое, поставил и все так же молча сел неподалеку, уткнувшись в «Спорт-экспресс».

– Ирина Валентиновна, а в каких войсках служил ваш муж? – поинтересовалась я, как следует разглядев Кобзева – в нем чувствовалась такая же спокойная сила, уверенность, невозмутимость, что и в Матвее, Панфилове и Бате.

– Знаете... – она потупилась.– О них как-то не принято говорить.

– Все. Молчу. Поняла,– улыбнулась я.– Хотя могла бы и сама догадаться, что ракетчика или танкиста не поставят начальником службы безопасности такого отеля, как «Приют странника».

– Так что же у вас случилось? – спросила она, возвращаясь к самому началу нашего разговора, и заглянула мне в глаза.– У вас такой вид встревоженный.

В ее взгляде, мягком прикосновении к моей руке, а, самое главное, в тоне слышалось искреннее желание помочь или, хотя бы, успокоить.

– Я не знаю, что мне делать, Ирина Валентиновна, и мне впервые в жизни страшно, по-настоящему страшно,– откровенно призналась я и в поисках утешения, которое мне было так необходимо, рассказала ей все и о неожиданной своей беременности, и о мучающих меня сомнениях, порожденных безрадостными прогнозами Боровской относительно нашего с ребенком будущего.

– Это ужасно! – воскликнула Ирина Валентиновна.—Она не должна была так говорить! Это просто!..– она не находила слов, чтобы выразить свое возмущение.

– Успокойтесь, не надо так! Она имеет на это право. На такие слова,– твердо заявила я.– Я не в обиде на нее.

Она такую жизнь прожила, что ее только пожалеть можно. Вот вы говорили, что счастливыми мы себя делаем сами, а бывает, что обстоятельства сильнее человека. Вот как бы вы поступили, окажись на ее месте? – и я рассказала Ирине Валентиновне историю Аллы Викентьевны, не называя, конечно, ее фамилию.

– А как фамилия этого Михаила? – неожиданно спросил меня Кобзев, впервые подав голос, когда я закончила.

– Не знаю,– я пожала плечами.– Баба Поля говорила, что он на Эрика Робертса похож... Да! – вспомнила я.– Он сказал ей напоследок, что судьба у него такая же горькая, как фамилия.

– Угу,– кивнул головой Виктор Леонидович и снова уткнулся в газету.

А Ирина Валентиновна сидела и молчала, печально качая головой, а потом задумчиво сказала:

– Бедная женщина! Да, в чем-то ее слова справедливы. И вы теперь испугались и за себя, и за ребенка. Да... – она еще немного помолчала, а потом предложила: – Вот что, Елена Васильевна, есть у меня подруга, Валя, мы служили вместе,– сказала она так, как будто и она, и ее подруга сами носили погоны.– Она не кандидат, не доктор, не профессор, она просто очень хороший врач, опытный и внимательный. Она в нашей гарнизонной поликлинике работает. Давайте съездим к ней и послушаем, что она вам скажет. И, говорю вам это с полной ответственностью, ей можно верить. Если она увидит, что вам или малышу действительно что-то нехорошее грозит, то скажет об этом прямо. Она не из тех, кто ради денег будет в глаза врать. А, если захотите, то сможете там и на учет встать – есть там и хозрасчетные услуги, и аппаратура самая современная. Поехали?

– Но тогда нужно или цветы, или конфеты купить. Не с пустыми же руками ехать? – сказала я, вставая, и только сейчас заметила, что за нашим разговором совершенно незаметно для себя съела мороженое и оно благополучно попало по назначению – значит малыш уже сейчас его любит, поняла я. Ну, что ж, будем действовать методом проб и ошибок.

– Не выдумывайте, Елена Васильевна! – отмахнулась Ирина Валентиновна.– Вы со мной, поэтому ничего не надо. Витюша... – начала она, но муж перебил ее.

– Я следом поеду.

Валя оказалась стройной, черноглазой, коротко стриженой брюнеткой одних лет с Ириной Валентиновной, очень приветливой и доброжелательной, и я почувствовала, что попала в надежные руки.

– Что я могу вам сказать, Леночка,– ободряюще улыбнулась она, выслушав и осмотрев меня.– Не все так гладко, как хотелось бы. Да это сейчас и у молодых редко бывает. Но, если вы настроены решительно, то я предлагаю бороться за вашего малыша вместе. У нас с вами еще есть время для того, чтобы хорошенько во всем разобраться и постараться исправить, что возможно. Со своей стороны я могу твердо пообещать, что, если в развитии плода обнаружится серьезная патология, то я честно скажу вам об этом. А решать, что делать, вы будете уже сами. Договорились?

Я кивнула, и она, взяв лист бумаги, стала рассказывать, как мне отныне жить, но, поскольку она записывала все, что говорила, то я не очень вслушивалась, а совсем как моя недавняя соседка в женской консультации, обняла свой пока не существующий живот и про себя ласково говорила малышу: «Не бойся, маленький, мама все правильно сделает. Ты обязательно родишься крепеньким и здоровеньким, и мы с тобой будем счастливы вместе. Слышишь, маленький? Я люблю тебя, кроха моя голубоглазая. Я тебя очень-очень люблю!».

Договорившись с Валей, что на следующий день утром я приеду к ней оформляться на учет и сдавать анализы, мы с Ириной Валентиновной вышли на улицу.

– Вот мой домашний телефон,– сказала она, протягивая мне листок бумаги.– Если вам какая-нибудь помощь потребуется, совет или еще что-нибудь в этом духе, то звоните, не стесняясь. Я двух сыновей вырастила, опыт кое-какой есть. Чем смогу – помогу.

Она села в их машину, помахала мне рукой и они уехали, а я смотрела им вслед и думала, какая же она счастливая, что у нее такой чудесный муж. И у меня мелькнула мысль, что и Батя был бы таким же, но я поторопилась ее прогнать – что ушло, то ушло, и вспоминать об этом не надо. «Ничего, маленький,– сказала я, обращаясь к малышу.– Самое главное, чтобы все нормально обошлось, а там мы с тобой и вдвоем не пропадем. Я тебя буду за двоих любить: и за папу, и за маму». И я отправилась решать самую легкую из всех стоящих передо мной проблем – покупать туфли на низком каблуке, а потом, снова вернувшись на рынок, набрала кучу разнообразных фруктов, овощей и соков и поехала домой.

Открыв дверь своей квартиры, я услышала, как баба Варя выговаривает Ваське:

– Ты свои фокусы и капризы, Васенька, брось! Хозяйка у нас заболела, поэтому ты носом-то не крути, а будь с ней поласковее да повнимательнее. Она тебя в свое время от смерти спасла, так что характер свой ты ей не показывай. Не положено коту такой нрав иметь, хотя бы и сибирскому,– тут она увидела меня и обрадовалась.– А я вам, Лена, куриный бульончик готовлю с фрикадельками куриными – то самое, что при больном желудке надо.

Но я, войдя в кухню и вдохнув запах варящейся курицы, едва успела поставить на стол бидончик и пакеты с покупками и тут же рванула в ванную. Выйдя оттуда, я прошла в комнату и прилегла на диван. Вошедшая за мной следом баба Варя с открытым бидончиком в руках, не в силах произнести ни слова, только безмолвно показывала на лежащие в нем помидоры и глядела на меня растерянными глазами.

– Ну да! – сказала я.– Ну и что здесь особенного? Что я, не женщина что ли?

Она обессилено присела в кресло и все еще растерянно спросила:

– Ребеночек-то Владенькин?

– А то еще чей же? – и я, предупреждая ее последующие вопросы, твердо заявила: – Сообщать я ему ничего не собираюсь! И, вообще, это мое и только мое, поэтому очень вас прошу никому ни слова. Договорились?

– Как скажете, Елена Васильевна,– тихонько сказала она и собралась подняться из кресла, но я ее остановила.

– Баба Варя, ну не надо так. Рассудите здраво – знакомы мы с Владиславом были без году неделя. Сначала я его предупредила, что мне бояться нечего, потом замуж за него отказалась выйти, а теперь вдруг заявлю, что у меня от него ребенок. Как я после этого выглядеть буду? А потом он может и не поверить, что это его ребенок. Как вы думаете, сколько женщин за его жизнь пытались ему своих детей навязать? Наверное, немало. Так что, пусть лучше живет себе и ничего не знает, чем узнает и ответит мне, что никакого отношения к ребенку не имеет. Что здесь непонятного?

Насмотревшаяся сериалов баба Варя подумала, покачала головой и согласилась:

– Может такое быть! – и уже совершенно другим тоном спросила: – Чем же мне вас кормить-то теперь, Леночка?

– Да если б я сама знала! – отозвалась я.

– Ну я сейчас что-нибудь придумаю,– пообещала она и вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь, которая буквально через минуту снова открылась и в комнату вброшенный ее твердой рукой влетел Васька – дверь снова закрылась. Я не выдержала и рассмеялась:

– Иди сюда, Василис. Утешать меня будешь.

Непривычный к такому обращению Васька некоторое время растерянно постоял, а потом, видимо, решил, что в таких непонятных случаях лучше держаться к хозяйке поближе – оно как-то спокойнее, и запрыгнул ко мне на диван.

Теперь, в тишине, я, наконец-то, могла спокойно осмыслить произошедшую в моей жизни перемену – у меня будет ребенок, ребенок от Бати. А, все-таки интересно, что сказал бы он, если бы узнал об этом? Поверил бы, что это его ребенок или нет? А может быть, у него уже и есть где-то дети... Ведь мы с ним, в сущности, ничего друг о друге толком не знаем. Как бы там ни было, а я ничего ему сообщать не собираюсь – ушел, так ушел. Скатертью дорога! Но вот только где-то в глубине мой внутренний голос робко пискнул: «А, может быть, ты действительно совершила ошибку, пойдя наперекор своей судьбе? Как бы тебе, Елена Васильевна, твое упрямство боком не вышло! Может, еще не поздно все исправить?». Но я цыкнула на него и он испуганно смолк.

– Вот видишь, Игорек, как жизнь поворачивается! – тихонько сказала я, достав его фотографию и глядя на нее.– У меня будет малыш, неизвестно пока: мальчик или девочка. Но я уверена, что он обязательно будет похож на Батю, а, значит, и на тебя, такой же голубоглазый и светловолосый. У него будет счастливой радостное детство и поэтому взгляд станет таким же веселым и смеющимся, как у тебя. Если будет мальчик, я назову его твоим именем и ты вернешься ко мне, родной. Навсегда вернешься.

Если бы кто-нибудь проводил соревнования по кормлению людей, то баба Варя несомненно стала бы чемпионкой, но мне на следующее утро удалось от нее ускользнуть под тем предлогом, что анализы сдаются натощак, и я поехала в поликлинику, сопровождаемая ее охами и вздохами, что я упаду в голодный обморок, и категоричным требованием сразу же вернуться домой, чтобы позавтракать.

Но мне совершенно не хотелось есть и я, выйдя от Вали, тут же позвонила Пану.

– Разрешите отчитаться, Владимир Иванович?

– Разрешаю,– ответил он.– Подъезжай и поднимайся сразу к Павлу Андреевичу.

В кабинете Матвея я вернула Панфилову конверт с фотографией и только было собралась начать рассказывать, как Владимир Иванович остановил меня.

– Знаешь, Лена, я себе уже голову сломал, все никак не мог вспомнить, какую же такую серьезную услугу ты мне оказала? – его глаза смеялись.– Так что не надо нам рассказывать, как ты стрелки с Семьи на себя и на меня переводила, мы уже в курсе,– и он, запрокинув голову расхохотался.

– Та-а-ак... – укоризненно глядя на них, сказала я.– Наблюдали, значит?

– А ты как думала? Что я тебя без присмотра отпущу? – удивился Пан, а Матвей попросил:

– Ты лучше расскажи, что в посольстве сумела узнать.

Все еще немного обиженная таким недоверием я рассказала им о Лоринге и своих предположениях. Пан молчал, поглядывая на Матвея, который задумчиво смотрел в окно.

– Да, странная история,– сказал Матвей, наконец.– И мне она мне все больше и больше не нравится. Я дам задание узнать все, что возможно об этой фирме и ее владельце. Совершенно непонятно, что же такое этому Ло-рингу надо, что он ни перед чем не останавливается и, самое главное, сам засвечиваться не хочет.

– А я, Павел Андреевич, хочу в областном архиве с документами поработать, в истории завода и этой семьи покопаться. Кажется мне, что причину такого пристального интереса нужно в прошлом искать.

– Вполне может быть,– согласился он.– Хорошо. Копайся! Тем более, что и помещение еще не готово, и документы до конца не оформлены.

– Кстати, Павел Андреевич, Владимир Иванович сказал мне, что штат я сама буду набирать. Кое-кто на примете у меня уже есть, вот я и хотела спросить: можно будет Славу и Сережу взять? Они говорят, что ничего серьезного за ними нет, но я хочу знать, как вы на это посмотрите?

– Ах, так они уже Слава и Сережа? – засмеялся Панфилов.

– Да, Вячеслав и Сергей,– нахмурилась я.– Чего же в этом странного? Они со мной, когда мне плохо было, знаете как возились?

Но Матвей только плечами пожал и кивнул на Пана:

– Эти вопросы ты, Лена, с Владимиром Ивановичем обсуждай. Я, как ты понимаешь, всех этих людей знать просто не могу.

А Панфилов, немного помолчав, сказал:

– Бери. Но тебе еще заместитель потребуется.

– Зачем? – удивилась я.

– А затем, Елена, что ты пока весь объем работы себе еще даже не представляешь. Что ты по поводу Солдатова думаешь?

– Ничего хорошего,– я поджала губы.

– Ты на него все из-за той истории злишься, когда Толька Богданов человека насмерть сбил, а ты дело отказалась закрыть?

– Да! Из-за нее!

– Зря ты так, Елена,– серьезно сказал Панфилов.– Не знаешь ты, как ему тогда руки выкручивали – катерочки-то с яхточками у новых русских где стояли? А на судреме! Вот Богданов на все кнопки и нажал! А Солдатов, между прочим, горло драл, тебя защищая, и отстоял. Тебя же, вообще, требовали из милиции убрать, а он добился, чтобы на работу с трудными подростками перевели. Временно. А уж то, что ты сама рапорт написала, так он в этом не виноват. Могла бы и потерпеть немного. Так что зря на мужика не греши.

– А я ничего этого не знала,– растерялась я.– Он мне ничего не говорил.

– А ты чего от него ожидала? Что он перед тобой хвалиться будет, что своих людей в обиду не дает? – удивился он.– Плохо же ты его знаешь!

– Да, получается, что действительно плохо,– согласилась я.– Ну тогда я, конечно, не возражаю.

– Лена,– подключился к нашему разговору Матвей.– А почему ты не предложила на эту должность Михаила Чарова? Ты собираешься его к себе брать?

– Нет, Павел Андреевич,– твердо сказала я и, глядя на его удивленно вскинувшиеся брови, объяснила.– Он, если со ссудой развяжется, то в Питер к Никитину уедет. И потом... Правильно ему генерал сказал: «Предавший единожды, кто поверит тебе».

– Ты права, Лена,– согласился со мной Матвей.– Я рад, что ты тоже так думаешь.

– Как генерал?

– Нет! Как я! – жестко сказал он и поднялся из кресла.– Все. Заканчивай дела на заводе и прямо завтра же отправляйся в архив – там, кого надо, предупредят и разрешение будет уже у директора. Пусть это будет твое первое задание.

– Хорошо,– я тоже встала.– Только, знаете, Павел Андреевич, я думаю, что мне лучше пока поработать там как бы от завода – вдруг на что-нибудь взрывоопасное натолкнусь. Вот и не хочу, чтобы меня пока с Семьей связывали.

Матвей и Пан переглянулись и рассмеялись.

– Кажется, ты излишне перестраховываешься!

– О, нет! – я протестующе подняла руки.– Только зачем искать приключений там, где без этого можно обойтись?

Они снова переглянулись и Матвей согласился:

– Хорошо. Пусть будет так. Но лично директора все равно предупредят. А пока,– тут он хитро улыбнулся, взял со стола большой красивый конверт и протянул его мне,– позвольте, глубокоуважаемая Елена Васильевна, пригласить вас на торжественную помолвку Ирины Максимовны Бодровой и вашего покорного слуги, которая состоится в эту субботу в усадьбе «Сосенки». Вам, как свахе, там отводится самое почетное место. Ибо, если бы не вы, глубокоуважаемая Елена Васильевна, то куковать бы мне бобылем до скончания дней.

– Павел Андреевич,– осторожно начала я, не решаясь взять конверт, словно он мог обжечь мне руки.– Помолвка – праздник семейный и я там буду не к месту... Как и, вообще, в «Сосенках»... Не думаю, чтобы меня там добром вспоминали...

– Ерунду изволите говорить, глубокоуважаемая Елена Васильевна,– жестким голосом перебил меня Матвей, сразу став серьезным.– Иначе говоря, Лена, дурь несешь! Моя семья обязана тебе очень и очень многим, а если кто об этом забыл, так я напомню! Так напомню, что мало не покажется! Ты из-за Бати волнуешься?

Я кивнула, старательно не глядя ему в глаза.

– Зря! – твердо сказал Матвей.– Совершенно зря! Конечно, сначала всем было обидно, но по здравом размышлении... – он вздохнул.– Разные вы с Батей... Совсем разные... Так что приказываю: попусту не переживать и в субботу присутствовать! Ясно? – с шутливой угрозой спросил он.

Я взяла конверт и, старательно подыгрывая ему, с шутливым, правда, только отчасти, испугом, воскликнула:

– Есть присутствовать! – и откозыряла конвертом.

Когда мы с Владимиром Ивановичем спускались по лестнице, он, думая уже о чем-то другом, сказал:

– Иди, ковыряйся в бумажках.. Что могла, ты уже сделала. И не совсем глупо, заметим. В случае чего – немедленно звони, в любое время. А уж, если ты мне понадобишься или новости появятся, то я тебя сам найду.– Тут он поднял на меня' очень серьезный взгляд и совершенно неожиданно сказал: – Кстати, близнецы сразу же после помолвки к себе в полк возвращаются. Так что, если ты хочешь что-нибудь Бате передать, то поторопись.

– Да нечего мне ему передавать, Владимир Иванович,– я пожала плечами.– Суду и так все ясно.

– Смотри, Лена. Тебе виднее,– неодобрительно хмыкнул он и ушел.

А я смотрела ему вслед и думала: «Матвей понимает, что мы с Батей разные и не осуждает меня, а Панфилов почему-то злится. Хоть бы уж в одну дуду дудели, а то один – в лес, а другой – по дрова».

На заводе Солдатов и Чаров искренне обрадовались моему появлению.

– Садись, Елена, я тебе сейчас кофе налью,– радушно предложил Пончик.

– Нет, Семеныч, я больше кофе не пью,– отказалась я и, мысленно посмеиваясь над его озадаченным видом, объяснила: – Сердце. Кардиограмма плохая, так что курить я тоже бросила. Вы уж будьте добры, не дымите при мне, не травите душеньку.

Я врала без зазрения совести, потому что с того момента, как узнала, что беременна, курить мне не хотелось совсем и табачный дым начал вызывать даже отвращение, а кофе Валя мне категорически запретила, но я и от этого не страдала.

– Да, Елена, загнала ты себя,– сочувственно пробормотал Солдатов.

– А с желудком у тебя что? – спросил Чаров.

– Так давно же известно, что все болезни от нервов,– я пожала плечами.– Вот гастрит и обострился. Да ничего страшного,– успокоила я их.– Я с завтрашнего дня в архив переселяюсь, буду в бумажках копаться, а это занятие мирное, можно даже сказать, успокаивающее. Надо мне кое-что до конца в этой истории прояснить.

Эти слова вернули их к нашей проблеме и они почти в один голос воскликнули:

– Ну, что тебе узнать удалось?

– Практически все, кроме... Чур, не смеяться! Мотивов. И предупреждаю сразу – рассказать ничего не смогу, не обижайтесь. Кстати, Семеныч, ты сказал Наумову, что ему бояться до декабря нечего?

– Сказал, конечно, но он жаждет подробностей.

– А что? Имеет право, да вот только всего я ему тоже сказать не могу, так что вы в этом отношении не одиноки и поводов для смертельной обиды у вас нет. Где он сейчас?

– Здесь. Он уже несколько дней, как целыми днями на заводе торчит,– хмыкнул Солдатов.

– Да-а-а? – удивилась я.– С чего бы это?

Мужчины только переглянулись и Чаров сказал:

– Сходи сама посмотри. Лучше один раз увидеть...

– Ну, вы меня заинтриговали,—сказала я, поднимаясь.– Хорошо, пойду доложусь.

В коридоре меня дожидались Слава, чей взгляд светился яростной надеждой, и Сергей.

– Ребята,– начала я.– Вопрос решился положительно...

– Какой вопрос? – удивленно спросил Сергей.

– Это тебе потом Вячеслав объяснит,– отмахнулась от него я.– Но! Это будет не завтра и даже не послезавтра. Поэтому требование у меня к вам пока только одно – держаться в рамочках и ни во что не встревать. Потому что, если вы чего-нибудь устряпаете, то... Сами понимаете, не маленькие. Ясно?

– Ясно, Елена Васильевна,– хриплым голосом ответил Слава и, прочистив горло – тут я поняла, как он до этого волновался – спросил: – А вы будете продолжать этим делом заниматься?

– Да. Сейчас расскажу кое-что Наумову, а с завтрашнего дня засяду в архиве. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что мне очень сильно рожа того мужика в «Русском бистро» не понравилась и я предлагаю сказать Николаю Сергеевичу, что вам в Москве угрожали и вам по-прежнему нужна охрана,– твердо глядя мне в глаза, сказал он.– И мы будем при деле, и вам спокойнее.

– Хорошо,– согласилась я.– Только я это по-своему сформулирую: мне будет спокойнее, что вы при мне,– я посмотрела на Сережу, который непонимающе переводил глаза с меня на Славу и обратно, улыбнулась и сказала: – Ну, теперь можешь рассказать Сергею в чем дело, но помните, что до того момента, как вы официально отсюда уйдете, никому ни слова и постарайтесь здесь без крайней необходимости не показываться.

Они закивали головами: Слава – понимающе, а Сергей – наоборот, совершенно растерянно, а я пошла к директорскому кабинету и услышала за спиной, как Вячеслав говорит Сергею:

– Пойдем на улице поговорим.

Около дверей приемной все также стояли двое охранников, да еще двое таких же были внутри, а вот за столом секретарши вместо клоуноподобной Маньки сидела вполне симпатичная молоденькая блондиночка в длинной черной юбке и белоснежной блузке, из косметики на лице – только необходимый минимум.

– Здравствуйте, я Лукова. Николай Сергеевич один? – спросила я и была очень удивлена, услышав знакомый Манькин голос.

– Да, Елена Васильевна, проходите, пожалуйста.

Я внимательно присмотрелась к девочке и глазам своим не поверила – это действительно была Мария, она же Анжела. Ничего себе! Кажется я пропустила много интересного!

– Спасибо, Маша,– растерянно сказала я, но, войдя в кабинет и взглянув на Наумова, растерялась еще больше.

Внешность свою он, конечно же, изменить не мог, но вот облагообразить ее с помощью стрижки, небольших аккуратных усов и удачно подобранных очков ему вполне удалось – над ним явно потрудился очень недешевый стилист, даже его глистообразная фигура стала смотреться в строгом светлом костюме более солидно.

– Здравствуйте, Елена Васильевна,– произнес он, поднимаясь из кресла мне навстречу.– Как съездили? Надеюсь, успешно?

– Съездила не без пользы, Николай Сергеевич,– ответила я, понемногу приходя в себя и снова обретая способность соображать.– А вот сейчас, глядя на вас и Марию, понимаю, что ваши планы претерпели значительные изменения и вы уже не собираетесь, получив наследство, тут же уезжать из города. Я права? Что произошло?

– Мы поговорим с вами об этом немного позже,– сказал Наумов, делая рукой приглашающий жест в сторону кресел.– А для начала мне хотелось бы послушать, что вам удалось узнать.

– То, что за компанией «Доверие» стоит родственник дореволюционного хозяина завода Готтфрид фон Лоринг, проживающий сейчас в Колумбии, в Картахене. Именно он является заказчиком всех совершенных убийств,– сказала я, мысленно добавив: «Кроме тех, что организовал ты сам».– А действующий по его поручению в России человек собирается предложить вам продать ваши акции,, когда вы вступите в права наследования.

– А кто исполнитель? – спросил Наумов, крутя обручальное кольцо на безымянном пальце, но уже левой руки, как, впрочем, вдовцу и положено – он явно стремился быть респектабельным.

– Он недосягаем,– твердо ответила я.

– Значит завод нужен Лорингу,– медленно сказал Наумов.– Зачем? Что может его здесь так сильно привлекать? У вас есть на этот счет какие-то соображения?

– Я думала об этом и хочу засесть в архиве, чтобы попробовать это выяснить. Но, Николай Сергеевич, даже если мы будем совершенно точно знать, что ему здесь надо, мы все равно не сможем ему противостоять, точнее тому, кто на него работает. Вы понимаете, о ком я,– я намекала на киллера.

– Я с вами не согласен, Елена Васильевна,– покачал головой Наумов.– Если мы будем точно знать, что его здесь привлекает, то нам вполне по силам сделать эту вещь для него совершенно непривлекательной. И для этого у нас еще есть в запасе время. Тогда он потеряет интерес к заводу и, соответственно, не станет выбрасывать деньги на ветер, оплачивая услуги того, кого вы имеете ввиду. А искать причину его столь пристального интереса, как вы правильно решили, следует в прошлом завода,– он немного подумал.– Или Лоринга. Что вам для этого надо?

Я смотрела на Наумова и поражалась произошедшей в нем перемене, хотя перемене ли? Это ведь только внешне он изменился, а голова его как была при нем, так и осталась. Да, не зря его Морда Гадюкой звал. Если он в этой истории уцелеет, то далеко пойдет. А жаль!

– Письмо от завода на имя директора архива с просьбой разрешить мне поработать с документами и Малыш с Карлсоном. Если после моей встречи в Москве, которая прошла в отнюдь не теплой и дружественной обстановке, я еще начну копаться в прошлом – а это, согласитесь, вполне может выплыть наружу – мне потребуется охрана. Конечно, от того, вы понимаете, о ком я говорю, не спасет никто и ничто, но мне все-таки будет спокойнее. Кстати, вы написали завещание в пользу государства, как я вам советовала? – поинтересовалась я.

– Конечно,– он кивнул головой.– Еще летом. Ну, хорошо,– сказал он, собираясь подняться из кресла.– Письмо будет готово через пять минут, а ребята будут в вашем распоряжении столько, сколько потребуется. Что-то еще?

– Сейчас не знаю, в случае чего позвоню. А пока скажите мне все-таки, почему вы изменили свои планы?

– Потому что ко мне обратились с весьма выгодными предложениями очень серьезные иностранцы, готовые вложить в завод немалые деньги. И, если, бог даст, я в декабре стану хозяином контрольного пакета, то с их помощью смогу расплатиться с долгами, а там и завод к жизни вернуть. Так что никаких казино, стриптиз-баров и аква-парков! Здесь будет нормальное производство,– с этими словами Наумов встал, давая мне понять, что разговор окончен.

Так-так-так, думала я по дороге в кабинет Солдатова, значит, мы теперь не блатата, а солидные бизнесмены и имидж у нас должен быть соответствующий. Пусть с вами! Но какой гад Баратовский судоремонтный завод медом вымазал, что иностранцев сюда так потянуло. Сначала Лоринг попер напролом, теперь еще какие-то появились. Кто-нибудь может мне объяснить, на кой ляд иностранцам Баратов? Ведь ниже нас по Волге наверняка есть судоремонтные заводы. Сомнительно, чтобы они были так загружены работой, что уже и до нас очередь дошла. Нет, хоть дерись, но что-то здесь не стыкуется. Неужели Наумов не понимает, что неспроста это? Да нет, скорее всего он очень хорошо все понимает, а это значит, что у всей этой истории есть, как у медали, обратная сторона. Вот только, что на ней нарисовано? Ну да ничего, со временем узнаю.

– А скажите-ка мне, люди добрые, что это за иностранцы такие здесь появились, из-за которых Манька с Гадюкой такой светский лоск обрели, что просто глаза слепит,– спросила я у Чарова с Пончиком, входя в кабинет.– А попутно просветите меня, темную, что, в России только один этот судоремонтный завод остался, который еще не совсем загнулся? Остальные что, уже не существуют? Или, наоборот, от заказов устали отбиваться?

– Иностранцы! – невесело усмехнулся Михаил.– Это паспорта у них турецкие, а на самом деле наши они, точнее, бывшие наши. А, почему они именно сюда приехали, мы тоже понять не можем.

– Семеныч,– подумав, спросила я.– Ты, по идее, должен знать – ниже нас по Волге судоремонтные заводы есть?

– А как же? – удивился тот.– В Астрахани специализированный судоремонтно-судостроительный для кораблей класса «Река-море», а в Волгограде РОП – ремонтноотстойный пункт.

– А ты там с кем-нибудь знаком?,—Пончик кивнул.– А можешь у них узнать, как они? Нормально живут или тоже еле-еле концы с концами сводят? Позвони, поговори с людьми.

– Да мне и звонить не надо,– пожал он плечами.– Я и так знаю, что они нормально живут. Но от новых контрактов отказываться не стали бы. В наше-то время!

– Слушайте, я никогда в это особенно не вникала. А сколько, вообще, завод должен? – спросила я и, услышав названную Чаровым цифру, произнесла несколько единственно уместных в этой ситуации слов.

Видя мою реакцию, Михаил ухмыльнулся и добавил:

– А, если учесть, что оборудование давным-давно морально устарело и подлежит практически полной замене, то этим «туркам» – издевательским тоном произнес он,– проще выстроить на пустом месте новый завод, чем этот реанимировать.

– Так чего же они сюда лезут? – изумилась я, но мужчины только пожали плечами. – Ладно,– махнула я рукой.– Пусть у них самих об этом голова болит. А как у вас, простите за бестактность, со ссудами дела обстоят? Что Наумов говорит?

– Сказал, что в декабре видно будет,– отвернувшись, сказал Чаров.

– Мы с женой уже прикидывали и так, и эдак, как выкрутиться, да толку... – Пончик обречено гладил свою бритую голову.—У Михаила хоть дом недостроенный за сколько-нибудь продать можно, а я? Мне же для сына деньги нужны были – столярное производство у него. И ведь говорил дураку,– он шарахнул себя кулаком по колену,– чтобы без документов ничего не делал! Так нет же! Позарился, что ему ночью за полцены, пока хозяин не видит, доску высушат. А ее передержали так, что только на дрова стала пригодна. Вот и пришлось мне тогда к Богданову идти – он же беспроцентную ссуду мне давал. Неужели ты думаешь, что я бы по своей воле сюда пошел? В общем, радости у нас мало, Лена.

– Да, невесело. Ну, что ж, давайте все-таки надеяться на лучшее ...

– Ага,– перебил меня Чаров.– А готовиться к худшему.

– А кому сейчас легко? – сказав эту избитую фразу, я поднялась и стала прощаться.– Я с завтрашнего дня, как уже говорила, в архиве засяду, а вы, если вдруг что-нибудь новенькое узнаете, то звоните,– при этих словах я очень значительно посмотрела в глаза Пончику, отчего он сначала удивленно вскинул брови, а потом чуть прикрыл глаза, показывая, что понял.– Ну, счастливо оставаться. Целую, Муся!

Я зашла к Маньке забрать письмо и вышла на улицу – около моей «девятки» стояли Слава с Сережей и оживленно что-то обсуждали.