Текст книги "Судьбе наперекор"

Автор книги: Лилия Лукина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Матвей сидел и молчал. Его обычно ярко-синие глаза, как с ним это всегда бывает в минуты гнева, потемнели, став аж угольно-черными, он сидел, уставившись в одну точку на стене, а сжатые в кулаки руки побелели от напряжения. От него исходили просто физически ощутимые волны неистовой, бешеной ярости, которые бились о стены моей маленькой кухни, отскакивали от них, сталкивались друг с другом и снова отлетали к стенам, отчего воздух сгустился так, что трудно было дышать. И молчание Матвея было еще страшнее, чем если бы он кричал и бросался всем, что попадет ему под руку. Намного страшнее. Поэтому, когда он заговорил, лично я испытала огромное облегчение.

– Кому вы поручили охрану Ирочки, Владимир Иванович? – спросил он таким тоном, что у меня, хотя этот вопрос ко мне и не относился, пробежал по спине холодок.

– Сидору,– сразу став серьезным, ответил тот, садясь в Васькино кресло, и недоуменно пожал плечами.– Что за чертовщина с ним приключилась? Ведь до сих пор нормально работал.

– Вы ошиблись в нем, Владимир Иванович,– Матвей продолжал смотреть в одну точку.– Да и всем остальным не следовало так себя вести по отношению к Ирочке.

– Я все понял, Павел Андреевич,– кивнул головой Пан, чье лицо оставалось при этом совершенно спокойным, даже безразличным.

Я смотрела на них и понимала, что Кострову с компанией ждет что-то очень-очень нехорошее. Постепенно глаза Матвея приобрели свой естественный синий цвет – видимо, он немного успокоился.

– Давайте чай пить, что ли? – я осмелилась подать голос.– Имеется замечательный торт, немного блинчиков и для особо нервных – коньяк. Кому что?

– Всем и все,– сказал Матвей, поднимаясь со стула и направляясь к двери в комнату.

– Ты куда? – цыкнула я.– Ей раздражители противопоказаны.

– Да я только из дверей хотел посмотреть, как она спит,—начал он оправдываться.—Я тихонько – только гляну и назад.

– Ну если так, то можно,– милостиво согласилась я и, посмеиваясь про себя, стала смотреть, как человек, держащий в руках всю нашу область, осторожно крадется, чтобы хоть одним глазком взглянуть на Ирочку, которая ходит в ситцевых платьях со старенькой маминой сумочкой, потому что в этой бедной девочке отныне и навсегда заключалось счастье всей его жизни.

Вернувшись в кухню, Матвей радостно сообщил нам:

– Спит и улыбается, наверное, ей что-нибудь хорошее снится.

Как ни больно мне было спускать его с небес на землю, но приходилось.

– Павел, а ты знаешь, почему я сегодня вообще в архиве оказалась? – Он отрицательно покачал головой.– Меня Ирочка попросила приехать, и голосок у нее от радости не звенел.

Матвей сразу посмурнел.

– Понимаешь, Лена. Нина Максимовна категорически против наших с Ирочкой отношений. Хотя их и отношениями-то назвать нельзя. В общем, она мне сказала, что мы с Ирочкой не пара. Я граф Матвеев, а она... Сама знаешь... Да и старше я ее чуть ли не вдвое.

– И ее можно понять – она боится за свою дочь. А вот что сама Ирочка на это говорит? Кстати, она знает, что ты в «малолетке» четыре года был?

– Да. Я ей еще в самом начале все о себе рассказал и объяснил, чтобы для нее эта новость потрясением не стала, если ей кто-нибудь другой об этом скажет. Как видишь, так и получилось,– Матвей метнул в сторону Пана сердитый взгляд.– А говорит? А что она может говорить? Она уже тогда в усадьбе все сказала. Спасибо, что не прогоняет. Ходим с ней в театры, на концерты. А теперь еще эта история. Если Нина Максимовна о ней узнает, то выгонит меня взашей и будет права.

Говоря все это, он ковырял ложечкой кусок торта, превратив его в крошево. Взглянув на дело своих рук,он смутился.

– Веришь, Лена, первый раз в жизни со мной такое,– он горестно вздохнул.

– Ох, Павел, сказала бы я тебе кое-что, да ладно! Успокойся! Если бы Ирочка все для себя решила, то не позвала бы меня, чтобы посоветоваться. Значит, шансы у тебя есть. Точнее, были,– я посмотрела на часы – без десяти пять.– Надо Нину Максимовну предупредить, что Ирочка у меня ночевать останется, нельзя ее сегодня домой отпускать. Что бы придумать такое, правдоподобное?

Я посмотрела на Матвея и увидела, что он бледнеет у меня на глазах, неотрывно глядя на дверь. Я обернулась – там с опущенной головой стояла Ирочка, которая со сна еще плохо соображала и облизывала пересохшие губы, а об ее ноги терся Васька.

– Елена Васильевна, а водички можно попить?

– Конечно. А может быть, чаю хочешь? —я встала и попыталась как-то заслонить Матвея, чтобы она его не увидела, но у меня, естественно, ничего не вышло – я же не ширма.

– Нет,– она помотала головой.– Водички.

– Иди, иди! – стала я ее выпроваживать.– Я тебе сейчас принесу.

– Не надо., я сама,– видно было, что она просыпается.– Вы и так со мной возитесь, как с маленькой. А который час? Мне же домой надо, а то мама волноваться будет.

Она подняла голову, похлопала своими глазищами и увидела Матвея. Сон слетел с нее моментально, глаза чуть прищурились и холодно блеснули, и она спокойно и равнодушно, как совершенно постороннему человеку, сказала:

– Добрый день, Павел Андреевич,– потом перевела взгляд на Панфилова.– Здравствуйте, Владимир Иванович. Извините, что помешала. Я сейчас уйду.

– Ирочка! – простонал Матвей, вскочив со стула так резко, что тот с грохотом опрокинулся и насмерть перепуганный Васька шмыгнул под кресло.– Ирочка, подожди!

Но она так глянула на Матвея, что у него безвольно опустились руки. Не знаю уж, как это у нее получилось, но она, будучи больше чем на голову ниже его, умудрилась посмотреть на него свысока, словно не мужик под два метра ростом стоял перед ней, а Васька у ее ног крутился. И тут и ему, и всем нам стало ясно, что нет больше девочки Ирочки, а есть Ирина Максимовна Бодрова. И извольте соответствовать.

– Ирина Максимовна,– с трудом пропихивая слова сквозь перехваченное волнением горло, сказал Матвей.– Я прошу вас простить меня за все, что вам пришлось сегодня из-за меня пережить, и позволить объясниться.

– Благодарю вас, Павел Андреевич, но не стоит. Мне уже все объяснили в очень доступной форме. Извините, но ваших ожиданий я оправдать не смогу – я не гожусь на роль содержанки,– спокойно, холодно, отчужденно произнесла она с таким достоинством, что я невольно восхитилась.

– И все-таки, Ирина Максимовна, я очень прошу вас меня выслушать! И Матвей решительно, словно прыгая в ледяную воду, выпалил: – Я люблю вас и хочу, чтобы вы стали моей женой. Женой, а не содержанкой! Понимаете? Графиней Матвеевой и хозяйкой «Сосенок», где вас все без исключения любят, а я больше всех! – и совершенно неожиданно закончил как-то неуверенно: – Вот!

– Женой?! – на какой-то момент Ирочка растерялась, но тут же справилась с собой и твердо заявила: – Нет!

– Как «Нет»? Почему «Нет»? – На Матвея больно было смотреть.

У Ирочки подозрительно заблестели глаза, но она все так же твердо объяснила:

– Потому, Павел Андреевич, что детдомовская девчонка без роду и племени не может быть ни вашей женой, ни графиней Матвеевой.

– Но я же рассказывал тебе... – он осекся под ее холодным взглядом и поправился: – Простите, вам, что представляла собой моя родная мать! – Матвей изо всех сил пытался переубедить ее.

– Да, рассказывали,– кивнула головой Ирочка.– Но она не была женой вашего отца!

– О, господи! – заорал Матвей, ломая все выставленные ею барьеры.– Да нет мне никакого дела до так называемого общественного мнения! Я люблю тебя! Понимаешь? Люблю!

Ирочкины глаза налились слезами, ее сотрясал нервный озноб, который она изо всех сил старалась сдержать, и я, видя это, с ужасом ждала, что она вот-вот сорвется. Но она справилась с собой и, решительно покачав головой, твердо заявила:

– Нет!

Но тут нервы у нее не выдержали, и она бросилась в комнату. Матвей ринулся за ней, а я, естественно, следом. Ирочка упала на диван, зарылась головой под подушку, а сверху еще и плед натянула и наконец разрыдалась – ну сколько же можно наваливать на ребенка в один день! Матвей упал рядом с диваном на колени, протянул руки, чтобы убрать плед, но не решался дотронуться до Ирочки и только, беспомощно разводя руками, сам чуть не плакал.

– Воды принеси! – шепотом рявкнула я на него.

Матвей рванул за водой и, вернувшись, явно намеревался остаться, но под моим испепеляющим взглядом покорно вышел из комнаты, правда, дверь до конца не закрыл, наверное, решил подслушивать. Ну и пусть с ним!

– Ирочка, попей водички,—тихонько позвала я.– Ты ведь пить хотела. Ну повернись ко мне. Давай-давай, поворачивайся. Ты же моя манявка! Ты же моя топотуха! – ласково приговаривала я.

Она доверчиво повернула ко мне свое залитое слезами лицо и уставилась, словно силясь что-то вспомнить, и, видимо, вспомнила, потому что удивленно спросила:

– А откуда вы эти слова знаете? Так меня только папа называл.

– Да ведь ты же мне сама их сказала. Где-то у тебя в памяти они сохранились, а под действием укола проявились. Может быть, со временем еще что-нибудь вспомнишь. Давай водички попьем,—я поднесла бокал к ее губам.

Всхлипывая, она сделала несколько глотков и, видимо, немного успокоилась, потому что постаралась устроиться поудобнее – раньше ей было просто не до этого. И я, видя это, решила, что она уже в состоянии не только выслушать меня, но и понять то, что я собиралась ей сказать.

– Ирочка,– осторожно начала я, ласково поглаживая ее по руке.– В мире, к сожалению, очень много злых и завистливых людей, способных своими словами испортить жизнь слабому человеку. Но ты ведь сильная. Я слышала все, что происходило в конференц-зале, и искренне восхищалась тобой. Не уверена, смогла бы я сама выстоять на твоем месте, а вот ты смогла. Ты молодец, Ирочка! – я улыбнулась ей.– Но вот отказывать Павлу Андреевичу и ломать свою судьбу только потому, что психопатка Кострова наговорила тебе гадостей, неразумно. Поверь мне.

– Я не поэтому,– отводя взгляд, прошептала Ирочка.

– А почему же?

– Потому что я ему не пара! – тихо, но очень твердо заявила она.– И потом... Как я могу иметь детей, если не знаю, кто мои настоящие родители! А вдруг они какие-нибудь негодяи или больные?

– И это единственное, что тебя останавливает?! – потрясенно спросила я.– И только поэтому ты отказываешься выйти за Павла замуж?! Я поняла бы, если бы ты сказала, что не любишь его! Но из-за этого?!

– Да как же его можно не любить?! – изумилась Ирочка.– Он же такой! Такой! – она искала и не могла найти подходящих слов, чтобы выразить бушевавшие в ней чувства.

– Дите ты мое маленькое! – с облегчением рассмеялась я.– Так вот из-за чего весь сыр-бор! Успокойся, ребенок! Ты придаешь этому вопросу слишком большое значение. Ты что же, никогда не слышала, как у совершенно здоровых родителей рождается больной ребенок, у матери-алкоголички вырастает потрясающий сын, умный и талантливый, а в семье честных, порядочных, законопослушных людей появляется сын-преступник? Если нет, то поверь мне на слово, потому что я не раз и не два с такими случаями сталкивалась. По поводу же того, что твои родители негодяи, это, извини, полная ерунда! Ну подумай сама, разве же негодяй будет звать свою дочку манявкой и топотухой? Да никогда в жизни! Так что эту мысль можешь немедленно и смело выкинуть из головы. А если ты каких-то наследственных болезней боишься, то ведь и обследоваться можно.

– Я знаю,—она серьезно кивнула головой.—Только это очень дорого.

Тут уж я не выдержала и расхохоталась в голос.

– Ирочка! Если это единственное препятствие к браку, то Павел организует тебе обследование на молекулярном уровне. Неужели ты еще не поняла, что он для тебя готов звезду с неба достать и на ладошке принести? Он же любит тебя, девочка! Очень любит! А ты любишь его! И вы обязательно! Обязательно будете очень счастливы вместе!

С этими словами я поднялась и пошла из комнаты, нарочито громко топая, чтобы Матвей успел отодвинуться и не получил дверью по лбу, но он, как оказалось, стоял в коридоре около двери, прислонившись к стене и закрыв глаза, и на лице у него застыла такая блаженно-глупая улыбка, что мне стало даже немного стыдно, что я увидела его в таком размякшем состоянии, и я легонько подергала его за рукав, а когда он открыл глаза, кивнула на дверь и шепнула:

– Вторая смена!

Он благодарно улыбнулся мне и со словами:

– Ирочка! Девочка моя! Родная моя! Как же я тебя люблю! – шагнул в комнату и плотно прикрыл за собой дверь.

А я пошла на кухню, где меня встретил вопрошающий взгляд Панфилова, сидевшего в кресле с Васькой на руках.

– Слава богу, все обошлось,—сказала я ему.—Но с вас, Пан, бакшиш.

– Само собой! В каком виде получить желаешь? – рассмеялся он.

– В информационном.– Он удивленно вскинул брови.– Да-да, в нем в самом. Вы ведь уже поняли, что я убийствами богдановской семейки занялась, и в связи с этим меня очень сильно интересует, что вы обо всей этой истории думаете?

Если бы я не пообещала Кольке, что буду молчать о том, что он рассказал нам с Батей, то обязательно спросила бы у Пана, не слышал ли он когда-нибудь о киллерах с татуировкой осы, но... Слово есть слово, я его дала, и нарушать его не в моих правилах, хоть Егоров мне больше и не друг.

– Чаю налей,– попросил он и, откинувшись на спинку кресла, стал внимательно меня разглядывать.

– Время на обдумывание берете? – усмехнулась я, пододвигая ему чашку.

– Влезла ты в эту историю, Елена, совершенно зря. Почему влезла, я понимаю, но все равно зря. Лучше бы ты куда-нибудь отдохнуть поехала, чтобы отвлечься. В ту же Канаду, к примеру. Там же целое поместье пустует, да и дом в Торонто к твоим услугам. Может, передумаешь? Слетаешь туда? Поживешь? Развеешься?

– Нет, Пан,– я кисло улыбнулась.– Наотдыхалась уже. Да и аванс взяла.

– Ну, аванс и вернуть можно, если это единственная причина,—он выжидающе на меня смотрел.—Поверь, это не проблема.

– Нет, Владимир Иванович,—твердо заявила я.– Мне лучше делом заняться, тем более что оно очень интересное.

– Ну, смотри... – покачал он головой.– Только думать я, Елена, об этой истории ничего не думаю – неинтересна она мне. Тут своих проблем выше крыши, и сыплются причем, подлые, оттуда, откуда и не ждешь. Но точно могу сказать только одно: местные в ней не замешаны – уж об этом то я бы знал.– Пан достал из моей пачки сигарету, прикурил и стал рассматривать пейзаж на висящем на стене календаре.

– Владимир Иванович,– отважилась спросить я.– А что будет с Костровой и остальными?

– Ты так переживаешь за этих милых людей? – удивился он.

– Да уж, милых! – язвительно бросила я.– Рассказали мне, почему они все три года назад из органов...

– А-а-а... – перебил меня Пан.– А тебе, случайно, не говорили, что за два года до этого одна девушка, за которую заступиться было некому, повесилась, доведенная этими «милыми» людьми до самоубийства?

– Владимир Иванович! – потрясенно воскликнула я.

– Вот тебе и Владимир Иванович! – буркнул он.– И потом, чего ты волнуешься? Сама же видишь: я сижу здесь, никуда не бегу, не звоню, кота глажу...

– Ну с этим-то как раз все понятно,– сказала я, тоже закуривая.– После сегодняшнего скандала, резонно опасаясь серьезных неприятностей, Кострова с компанией бросятся за защитой к тому самому Сидору, а он, соответственно, обратится к вам. Зачем же напрягаться, если мышки сами к коту придут? Нужно только подождать. Видимо, они пока еще этого Сидора или не нашли, или не успели переговорить – по телефону же они такие вещи обсуждать не будут. Вот и все.

– Лена,– неожиданно предложил мне он.– А ты не хочешь пойти ко мне работать? В смысле к Павлу, конечно, но в мое подчинение.

– Нет, Владимир Иванович,– не раздумывая, ответила я.– Я привыкла быть сама себе хозяйка. За столько-то лет! При всем моем уважении к вам и к Павлу я ничьей власти над собой не хочу. А за предложение спасибо.

– Как знаешь. Но ты все-таки подумай. Не пожалеешь.

– Хорошо, подумаю,– сказала я только для того, чтобы закрыть эту тему.

Пока мы с Владимиром Ивановичем разговаривали, Матвей в комнате время даром не терял, потому что оттуда до нас порой доносился Ирочкин смех.

– Все равно, Павел Андреевич, ничего не получится, я даже и пробовать не буду,– говорила она.

Это еще что за новости?! На что это он ее уговаривает, всполошилась я, чуть-чуть приоткрыла дверь, заглянула и успокоилась: Ирочка, завернувшись в плед, сидела с ногами на диване, а напротив нее на полу, обхватив себя за колени, сидел Матвей и ласково ее просил:

– Ну, скажи, «Павлик, Павлуша». Представь себе на моем месте Сашкиного сына и скажи. Ну, давай попробуем.

Ирочка добросовестно закрыла глаза и сказала:

– Павлик, Павлуша.

– Вот и замечательно,– обрадовался Матвей.– А теперь скажи это же, но с открытыми глазами.

Посмеиваясь, я закрыла дверь и вернулась в кухню.

– Дети! – сказала я в ответ на вопросительный взгляд Пана, но тут зазвонил его сотовый, и я услышала, как он отвечает своему собеседнику:

– Слушаю тебя, Сидор.

Я бросилась к нему и, презрев все возможные приличия, почти вплотную прижалась к его руке, державшей телефон. Владимир Иванович усмехнулся и немного повернул кисть так, чтобы мне было слышнее.

– Пан, тут история дурацкая вышла,– говорил тот пьяным голосом.– Инка с новой хозяйской девкой поцапалась. Инка баба наша, правильная, сам знаешь, а та стала ставить из себя невесть что. И под хозяином-то без году неделя, а выпендривается, как законная. Ты б разрулил? А?

У меня от такой наглости аж в глазах потемнело, а Владимир Иванович выслушал все это совершенно спокойно и сказал:

– Давай, Сидор, по телефону такие вещи обсуждать не будем. Ты сейчас где?

– Да у Инки в архиве... Сидим, успокаиваемся.

– Забирай их всех и двигай на базу, я попозже сам туда подъеду, там и поговорим,– приказал Пан и, закончив этот разговор, тут же позвонил кому-то еще.– Это я. Скоро должен Сидор с теплой компанией подъехать, прими со всем радушием, а я буду, как освобожусь.

Он отключил телефон, допил остывший чай и ровным голосом сказал:

– Вот и все, девочка.

– Знаете, Пан,– тихо сказала я, глядя в сторону.– А мне их всех совсем не жалко... – потом посмотрела ему в глаза и спросила: – А Сидор?

– Лена, ты играешь в преферанс? – Владимир Иванович задал мне совершенно неуместный в данный момент вопрос.

– Играю, конечно,– удивленно ответила я.

– Так вот, девочка. Когда люди садятся играть, они договариваются о правилах: что играют, до скольки и почем за вист. Когда я взял Сидора, то очень четко и ясно рассказал о наших правилах игры, первое из которых– абсолютная лояльность по отношению к Павлу и всем членам его семьи, а второе – держать рот на замке. Он же вместо этого разболтал Костровой то, что ей знать совсем не полагалось. А самое главное, я велел ему сказать этой мрази, чтобы она в сторону Ирочки даже смотреть не смела,– на улице-то мы ее незаметно охраняли. Но вот то, что опасность ей может в самом архиве угрожать, мне, после всех предпринятых мер безопасности, даже в голову прийти не могло. Так что это один из моих людей мне отзвонился и сказал, что случилось что-то непонятное, но крайне неприятное. Те же Малыш с Карлсоном, которые, как я понял, здорово тебя выручили, хоть и работают на Наумова, но своим умом дошли и накрепко усвоили, что Ирочка – лицо неприкосновенное и ее нужно всеми силами защищать. А вот Сидору это было открытым текстом сказано. Выводы делай сама.

– Ну что я на это могу сказать? В каждой избушке свои игрушки, а в чужой монастырь я, как уже говорила, лезть не собираюсь,– и я, встав, подошла к двери в комнату и прислушалась.

– Вот исполнится тебе восемнадцать лет, и мы поженимся,– донесся до меня голос Матвея.

– Но это в том случае, если все будет нормально,– поправила его Ирочка.

– Будет! – твердо заявил он.– Я в этом ни секунды не сомневаюсь. А пока давай подумаем, на какое число назначить помолвку,– надо же всем со всеми перезнакомиться. А потом о ней напишут во всех газетах, и больше никто и никогда не посмеет говорить о тебе всякие гадости, потому что ты будешь моя невеста. Самая лучшая на свете невеста! Ну а если ты вдруг разлюбишь меня, то всегда сможешь разорвать нашу помолвку,– серьезно сказал он, но по тону чувствовалось, что уж чего-чего, а этого он никогда в жизни не допустит.

– Не может быть такого «если»! – тихим счастливым голосом сказала Ирочка, и они рассмеялись.

Дай-то бог, чтобы вам была судьба, подумала я, тихонько отходя от двери. А между тем шел уже седьмой час, и, по-хорошему, Ирочке, которая уже совершенно оправилась от всех пережитых за день потрясений, надо было бы ехать домой, чтобы Нина Максимовна не волновалась, но мне очень не хотелось нарушать их уединение и напоминать ей об этом, вот я и продолжала сидеть на кухне. Пан тоже сидел молча и, машинально поглаживая Ваську, обдумывал свои дела. И тут зазвонил его сотовый. Он слушал то, что ему говорят, и только односложно отвечал: «Да», «Да», а потом спросил:

– Это случайно не ты с опережением графика сработал?

Его собеседник начал что-то очень эмоционально отвечать, потому что даже я услышала его возбужденный голос. Наконец Пан отключил телефон и озадаченно уставился на календарь.

– Владимир Иванович, что-то случилось? – осторожно спросила я.– Что-то пошло не так?

Но он не успел мне ответить, потому что в это время из комнаты в ванную проскользнула Ирочка, а потом вышел и направился к нам просто неприлично сияющий от счастья Матвей, который, увидев озадаченное лицо Панфилова, мгновенно стал серьезным и обеспокоено спросил:

– Что стряслось, Володя?

– Потом доложу,– кратко ответил Пан, увидев подходящую к нам Ирочку.

– Елена Васильевна,– сказала она, глядя на меня с такой благодарностью, что мне стало неловко.– Спасибо вам большое. Вы для меня, как родная старшая сестра. Правда! И я вас очень-очень люблю,– она поцеловала меня в щеку.

– Да, Лена,– поддержал ее Матвей и, склонившись, поцеловал мне руку, от чего я просто опешила.– Спасибо тебе за все, что ты сделала для нашей семьи. И для той, что уже есть, и для той, что будет,– он обнял Ирочку за плечи, а она, смутившись, спряталась ему куда-то под мышку.– Господи, какое же счастье, что у нас с Ирочкой есть такой друг, как ты!

У меня от волнения перехватило горло, и я только покивала ему в ответ, а Матвей повернулся к Ирочке и сказал:

– Пойдем, манявка, я тебя домой отвезу.

Услышав это обращение, она подняла на него взгляд и улыбнулась такой счастливой, радостной, сияющей улыбкой, что у меня слезы навернулись на глаза, а сам Матвей смотрел на нее. Господи-и-и! Как же он на нее смотрел!

Они пошли в коридор, а меня, когда я двинулась вслед за ними, Владимир Иванович придержал за руку и тихонько предложил:

– Лена, а не съездишь ли ты со мной кое-куда?

Мою сентиментальную расслабленность тут же как рукой сняло, и я спросила:

– Это касается Ирочки?

– Не знаю,– задумчиво сказал он, а потом повторил: – Пока не знаю.

Но я поняла, что это все-таки каким-то образом ее касается.

– Поеду,– решительно заявила я и пошла переодеваться.

На улице Ирочка с Матвеем сели, естественно, в «Линкольн», а мы с Владимиром Ивановичем – в уже знакомый мне джип. Дождавшись, когда они в сопровождении охраны тронутся с места, Пан развернулся, и мы понеслись в буквальном смысле этого слова в сторону усадьбы.

– Владимир Иванович, ну теперь-то можно сказать, что случилось?

– А то, что машина Сидора сгорела на Пионерском шоссе. Вот такие дела!

– Да-а-а... – растерянно протянула я.—Дела!..