Текст книги "Судьбе наперекор"

Автор книги: Лилия Лукина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

– Где же это ты, Ирочка, так ловко научилась с детьми возиться? – донесся оттуда ласково урчащий голос медведицы Галины.– Словно всю жизнь с ними дело имела!

Ей, да и всем остальным, ничего не надо было объяснять – ясно же, что это будущая хозяйка «Сосенок» появилась. Вот Галина и наводила мосты, чтобы получше узнать, что она собой представляет.

– А в детдоме, где моя мама работает,– охотно ответила Ирочка.– Я, еще когда в школе училась, на каникулах там нянечкой подрабатывала, когда они в отпуска уходили. С детьми так интересно! Они такие забавные!

– А ты чего же не переодеваешься? – спросила Галина.– Так и будешь в мокром ходить? Смотри, застудишься. Как рожать-то будешь, когда замуж выйдешь?

– А я замуж не выйду и рожать не буду,– раздался беспечный Ирочкин голосок.– Мне нельзя.

– Это еще почему? – удивилась няня.

– Так я же у мамы приемная, она меня из детдома взяла. Вдруг у меня плохая наследственность, а я ее своим детям передам, и будут они из-за моей безответственности страдать,– серьезно сказала она и мечтательно продолжила.– Вот я университет закончу, пойду работать, возьму себе из детдома ребеночка и воспитывать буду, как мама меня. Она рассказывала, что, как только увидела меня, ее словно мягкой лапой кто-то за сердце взял, и она сразу же почувствовала, что я ее, родная. Вот и я себе такого же малыша найду.

– Ох ты, господи, беда-то какая! – растерянно сказала Галина.

И в ее голосе послышалась искренняя боль от того, что эта светлая девочка просто промелькнет в жизни усадьбы солнечным лучиком и исчезнет, что не придется ей, как она размечталась, сероглазых малышей понянчить. Но она, прекрасно зная характер своего хозяина, быстро оправилась, решив, что он, не желая смириться с такой потерей, что-нибудь да придумает.

– Знаешь, Ирочка, не загадывай-ка ты раньше времени. Жизнь по-всякому повернуться может. Так что переодевайся.

– А не во что, тетя Галя! Да купальник быстро высохнет.

– Я тебе покажу, высохнет! – грозно сказала Галина,– Вот, завернись и к малышам на солнышко ступай! Отогревайтесь! Моржата непослушные!

Из павильона вышла завернутая в простынь Ирочка с распущенными мокрыми волосами и, смущенно глянув на нас, поспешила к расположившимся на большом, расстеленном на лужайке ковре детям. Они радостно заверещали, облепили ее и тут же потребовали сказку. Ирочка устроилась поудобнее и начала:

 
Жил-был поп,
Толоконный лоб.
Пошел поп по базару
 Посмотреть кой-какого товару.
 

Она так выразительно читала наизусть эту сказку Пушкина, что восторженно смотревшие на нее малыши покатывались от смеха, а все мы, сидевшие возле бассейна и слышавшие этот разговор, очень расстроились. В глазах Матвея появилась совершенно несвойственная ему растерянность, но они очень быстро приобрели свое обычное спокойное выражение. Нет, он не отступится, поняла я, он все для себя решил, и его ничто не остановит, он свой выбор сделал. На ковре между тем воцарилась тишина: спали привалившиеся к Ирочке малыши, спала и она сама. Матвей поднялся, подошел к ним поближе и остановился, глядя на Ирочку. Я тоже подошла и встала рядом.

– Павел,– тихонько сказала я.– Я не знала, что она приемная. Думала, что Нина Максимовна просто очень поздно ее родила.

– Для меня это ничего не меняет,– совершенно спокойно заявил он.– Знаешь, Лена, я всю жизнь о такой, как она, мечтал. Разве ты не заметила, как она на мамулю похожа? Это мое! Понимаешь? Мое! И она будет моей женой! Даже если для этого мне придется свернуть горы! – его глаза решительно блеснули.

– Горы, Павел, это для тебя ерунда... А вот она сама... – задумчиво сказала я.– Ты что, не видишь, что у этого ребенка за ее детскостью и улыбчивостью скрывается железный характер. Может быть, она еще сама этого не понимает, но только ее переубедить будет гораздо сложнее, чем горы ворочать.

– А я работы никогда не боялся,– улыбнулся он, посмотрел на часы и, кивнув Панфилову, чтобы тот шел за ним, направился к дому.

Александр с Алексеем подхватили своих детей и тоже пошли в дом, а Галина осторожно потрогала Ирочку за плечо и с нескрываемой нежностью в голосе сказала:

– Вставай, малышка! Скоро праздник начнется. Тебе переодеться надо.

Та, проснувшись, недоуменно огляделась, не сразу сообразив, где она, но увидела меня и все вспомнила.

– Пошли, Ирочка,—позвала я ее.—У меня здесь комната есть, надо же нам с тобой себя в порядок привести.

В доме нас встретила миловидная горничная и провела в приготовленную для меня комнату, по дороге объяснив, кто где живет.

– А Анастасия Владимировна где? – спросила я, имея в виду мать Власова – интересно же, как у Лидии Сергеевны со свекровью отношения складываются.

– А она почти все время у Людмилы Алексеевны – это мать Лидии Сергеевны – проводит,– словоохотливо объясняла горничная.– Сидят на балконе, разговаривают, ведь им обеим очень трудно ходить,– и, открыв перед нами дверь, предложила: – Ну вот, располагайтесь, отдыхайте, а к часу дня выходите в парк, обедать сегодня там будут.

И действительно, когда мы спустились туда, около беседки под навесом был накрыт окруженный стульями большущий стол, вокруг которого, оживленно переговариваясь, стояли все обитатели усадьбы, включая нарядно одетых и аккуратно причесанных малышей, не было только самого Матвея. Близнецы были в военной форме, причем оба выглядели так, словно сами удивлялись, зачем они ее, собственно говоря, надели.

Мы с Ирочкой подошли к Лидии Сергеевне, и я спросила:

– Ну, когда же наконец мы узнаем, что за повод

у этого торжества? – и шутливо пригрозила: – Вот мы сейчас умрем от любопытства, и наша смерть будет на вашей совести.

– Леночка, остались считанные минуты, потерпите,– Печерская светилась от радостного возбуждения, не отрывая глаз от идущей к беседке от фонтана дорожки.– Да вот же они.

Я повернулась и почувствовала, что земля уходит у меня из-под ног, и, чтобы не упасть, ухватилась за Ирочку.

– Что с вами, Елена Васильевна, вам плохо? – забеспокоилась она.

В ответ я смогла только покачать головой. Я не верила своим глазам. По дорожке к нам приближался Матвей, а рядом с ним шел Игорь.

ГЛАВА 4

– Батя приехал! – раздался у меня за спиной радостный возглас одного из близнецов, и я немного пришла в себя.

– Дядя Батя! Дядя Батя! – заверещали малыши и стремительно, действительно как стрижи, бросились навстречу высокому, довольно молодому военному, идущему рядом с Матвеем.

Они окружили его и если бы не их нарядные платьица и костюмчики, то, чего доброго, стали бы карабкаться на него, как мартышки на пальму. Матвей и Батя остановились с ними буквально на минутку, но и этого времени хватило мне, чтобы понять, как я ошиблась, но Батя действительно был издали очень похож на Игоря. Я быстро огляделась: кажется, моей слабости не заметил никто, кроме Ирочки, которая продолжала встревоженно глядеть на меня.

– Не волнуйся, все нормально,– успокоила я ее и даже постаралась улыбнуться. Потом посмотрела на Лидию Сергеевну, и она, мельком глянув на меня, объяснила:

– Это командир полка, где Саша с Лешей служат.

Матвей и Батя подошли к нам, близнецы, улыбаясь, шагнули к своему командиру, и все трое обнялись. Потом Батя отступил на несколько шагов, засунул руки в карманы брюк и принялся разглядывать Сашу и Лешу, только что вокруг не обошел, горестно вздыхая:

– И это гордость нашего полка... Ать-Два? Вы когда на себя последний раз в зеркало глядели? Разгильдяи! – начал он их распекать.—Разъелись! Животы отрастили! «Шоколадники»! И здесь остановиться не можете? С полетов сниму! Павел, ты только на них посмотри! Разве же это военные летчики?! Капитаны?!

– Полностью с тобой, Батя, согласен. Ну какие из них капитаны? – улыбаясь, ответил Матвей, тоже стоявший, держа руки в карманах брюк.

Близнецы недоуменно, растерянно переглядывались.

– Да-а-а... Уж никак не капитаны! – Батя подмигнул Матвею, они одновременно выдернули руки из карманов, шагнули к близнецам и положили им на плечи новые погоны,– Поздравляю вас майорами, Ать-Два!

Саша с Лешей на мгновение застыли, а потом у них на лицах появилось выражение такого детского, безграничного счастья, что все засмеялись. Лидия Сергеевна вытирала глаза, а Власов светился от гордости собственным светом, и его глаза тоже подозрительно поблескивали.

– А почему он их шоколадниками назвал? – тихонько спросила меня Ирочка.

– Тем, кто на реактивных самолетах летает, 15 граммов шоколада в день положено, поэтому их так и зовут,– объяснила я.

– А откуда вы это знаете? – она удивленно посмотрела на меня.

– Потом, Ирочка, потом,—сказала я и обратилась к Печерской.– А Ать-Два их в полку прозвали? Потому что близнецы?

– Нет, Леночка, это еще в Суворовском началось.

Близнецы так крепко держали в руках свои новые погоны, боясь выпустить их даже для того, чтобы Ната с Татой могли пристегнуть их на место, капитанских, что Бате и Матвею пришлось чуть не силой их отбирать и пристегивать самим.

Потом начался ритуал знакомства, слава богу, что не с меня, поэтому мне хватило времени, чтобы окончательно прийти в себя. Наконец Батя оказался передо мной. Вблизи его сходство с Игорем было гораздо меньше, да еще и глаза... У Игоря они были веселые, смеющиеся, добрые, а у Бати, хоть и тоже голубые, но какие-то дерзкие, просто наглые. Представляю себе, как должны теряться под его взглядом женщины. Только для меня это... Как там в немецкой грамматике? Давным-давно прошедшее время.

– Гвардии полковник Орлов Владислав Николаевич,– Батя небрежно бросил руку к козырьку и, уточнив: – Не граф,—добавил: – Летаю на всем, на чем только возможно.

– Елена Васильевна Лукова,– представилась я и ехидно поинтересовалась: – Что, и на помеле?

– Как можно, мадам?! – притворно изумился он.– Отбирать у женщин их родное транспортное средство? Это не по-джентельменски,– и тут же поинтересовался.– А фамилия ваша от какого лука происходит? От того, от которого плачут? Или от того, от которого умирают?

– Злые языки, господин полковник, утверждают, что вообще от лукавого,– парировала я.

– Воистину,– серьезно согласился он.– Глас народа – глас божий.

Мы посмотрели друг другу в глаза, и обоим стало ясно, что эта встреча для нас просто так не закончится. Ну что ж, подумала я, именно такие отношения, не задевающие ни ума, ни души, ни сердца, с некоторых пор и стали для меня единственно возможными. Правильно Мыкола сказал, что я живу по принципу: эмоции выше пояса не пускать.

«Это просто лекарство,– мысленно обратилась я к Игорю.– Это только лекарство».

За столом пили за новоиспеченных майоров, за женщин – лучшую половину человечества, потом поднялся Батя:

– Тост номер три,– он немного помолчал и сказал: – Мы пьем за тех, кого сегодня нет рядом, но они по-прежнему с нами, потому что они живы, пока мы помним о них. А помнить о них мы будем всегда. За вечно живых!

– За тебя, Игорь,– тихонько сказала я.– Для меня ты навсегда живой.

– Владислав Николаевич,– спросила у Бати Печерская.– Что же все-таки такое случилось у Саши в марте с самолетом? Он сам не рассказывает, к вам отсылает.

– Лидия Сергеевна, если вам не очень трудно, называйте меня, пожалуйста, по имени или Батей, а то я себя неловко чувствую. А в марте... Да ничего особенного, просто метеослужба прошляпила и не дала отбой по погоде, вот он и сел очень жестко. Но – Слава советским сталеварам! – все обошлось. Я еще по связи слышал,– он усмехнулся,– как Ать, помянув ее нелестным словом, удивился: «И чего морякам так земля нравится?».

– Елена Васильевна, а причем тут советские сталевары и моряки? – шепотом спросила меня сидящая рядом Ирочка.

– О сталеварах говорят, если при жесткой посадке корпус самолета выдерживает. А моряки... Для них же дом на земле, вот они туда и стремятся.

– И откуда вы все это знаете? – опять удивилась Ирочка, глядя на меня с уважением.

– Владислав, тогда, может быть, вы еще один секрет откроете,– продолжала любопытствовать Печерская.– Откуда вдруг шкура белого медведя взялась? Они же в Красную книгу занесены, я надеюсь, что мальчики не...

– Ну что вы! – перебил ее Батя.– Медведи, бывает, и своей смертью умирают. Поэтому пусть совесть вас не мучает. Все нормально.

После обеда все разбрелись кто куда: близнецы пошли к бабушкам хвалиться новыми погонами, малыши навалились на Батю, по которому успели ужасно соскучиться, и отправились с ним в его комнату помогать устраиваться, а па самом деле не иначе, как за подарками. Мы же с Ирочкой устроились в беседке.

– Как здесь хорошо! – восторгалась она.– Красиво! И семья такая дружная, добрая, а малыши вообще прелесть. Вы не думайте, что они избалованные, нет. Просто они очень энергичные, а там, на Севере, где их папы служат, им играть негде и не с кем, вот они здесь и шалят. Но они очень умненькие, и с ними можно договориться.

Поняв, что она влюбилась в маленьких Репниных и может говорить о них часами, я прервала ее.

– Ирочка, ты меня прости за вопрос, но только как ты в детдом попала?

– Не знаю, Елена Васильевна,– спокойно, холодно и отстраненно сказала Ирочка – ну вот, как я и говорила Матвею, характер у нее имеется.

– А хочешь, я твоих настоящих родителей найду? Я же слышала, как ты сказала, что боишься собственных детей завести, потому что наследственности своей не знаешь. А так будешь знать. Может быть, страхи твои совершенно напрасны.

– Нет! – твердо заявила она.– Если они меня бросили, то и я о них ничего знать не хочу.

– Ну, нет так нет,– поспешила согласиться я и искренне обрадовалась, что в это время к нам подошли Ната с Татой.

– Ирочка,—сказала Наташа.—Мы все немного попозже на остров жарить шашлыки поедем, а там комары.

Они же тебя искусают. Пойдем, мы тебе что-нибудь более подходящее подберем, чтобы ноги были закрыты.

– Да не беспокойтесь,– смутилась Ирочка, мгновенно становясь прежней, и посмотрела на меня.– Не надо.

– Иди-иди,– отправила я ее.– А то вместо того, чтобы удовольствие получать, будешь сидеть и хлопать себя везде, где достанешь.

– Хорошо,– согласилась Ирочка.– Только я потом все сама постираю и вам верну.

Ната с Татой и я переглянулись.

– Да,– хмыкнула я.– Постирать здесь, действительно, больше некому! – и скомандовала: – Отправляйся и не тяни время!

На острове к нашему прибытию было все подготовлено: рядом с мангалом стоял бак с замоченным мясом и большая сумка-холодильник с напитками, сложены дрова для костра, установлена палатка, чтобы можно было переодеться. На расстеленной на траве скатерти стояла посуда, был разложен заранее нарезанный хлеб, овощи, фрукты и прочая всякая всячина, а около совсем недавно, судя по свежим доскам, устроенного причала качались на легкой волне гидроциклы.

Мы почувствовали себя как дети, оставшиеся без присмотра взрослых. Со всех, включая и Матвея с Батей, слетела солидность, и началась такая кутерьма, что малыши, по сравнению с нами, казались благовоспитанными ангелочками. Мы, разбившись на пары: близнецы с женами, Матвей с Ирочкой и Батя со мной, устроили гонки на гидроциклах, играли в волейбол, резвились в теплой и неожиданно прозрачной воде заводи под почти достающими до воды ветвями старой ивы, где, по словам одного из охранников, жил очень старый сом, чьи всплески были слышны тихой ночью даже в усадьбе. Солнце зашло, от воды потянуло свежестью, стало прохладно, мы разожгли костер, и появились гитары. Мы поочередно ныряли в палатку, чтобы одеться потеплее. Наконец и Ирочка вышла то ли в Наташиных, то ли в Таниных брюках, которые ей были велики, и которые, чтобы они не спадали, собрали на поясе ремешком, от чего они стали походить на шаровары. Саша с Лешей и их жены относились к Ирочке, как к младшей сестренке, любовно и по-доброму над ней подшучивая.

– Ирочка, осторожно, у штанишек парусность большая...

– Ирочка, бери поправку на ветер, а то с курса собьешься...

В ответ на это она только радостно смеялась, но старалась держаться все же поближе ко мне.

– Ребята, а вы какое училище заканчивали? – спросила я у близнецов.

– Тамбовское, имени Марины Расковой,– ответил Саша.– Хороший у нас выпуск был, дружный – мы же крайние были. Чего мы только не вытворяли! – он рассмеялся.

– Ротный у нас был вредный, как та Ульянка из мультфильма, хуже керосина, и зубами на лошадь похож, так мы ему на дом журнал по коневодству выписали,– продолжил Леша.—А у преподавателя истории, совершенно неохватного, не меньше метра в диаметре...

– Да больше, больше... – подражая Михаилу Евдокимову, махнул рукой Саша.

– Так мы у него, бедолаги, с шинели хлястик срезали. Расстраивался он ужасно – ему же при таких габаритах все приходилось на заказ шить. А какая же шинель без хлястика? Но мы потом ему подбросили. А после выпуска уже...

– Расскажи-расскажи,– стал подначивать брата Саша,– как ты Марине Михайловне губы накрасил...

– Между прочим, некоторые товарищи, не будем показывать пальцем, кто именно, в это время караулили, а потом ей черной тушью глаза подводили... – ехидно заметил Леша.

– Но тут уже ты караулил,– рассмеялся Саша.

– Интересно, а какую монету сейчас на выпуске на колено кладут? – задумался Леша.– Мы сто рублей клали. А вот какая мелочь у нас на дождик шла, я уже и не помню.

– Мы в 83-м металлический рубль клали – приличные деньги тогда были, а дождик у нас из копеек был,– вспоминал Батя.– Встаешь с колена, а рубль падает, звенит. Дети подбирать рвутся, между ногами шныряют,– он сидел, прислонившись к дереву, лениво перебирая струны гитары.

– Так вот куда шли деньги, которые я потом и кровью зарабатывал! – горестно воскликнул Матвей, как будто в первый раз услышав эти истории, но глаза его смеялись.– На журналы и прочую ерунду. Вот оно, когда правда наружу выходит!

– Да ладно тебе, Павел,– сказал Батя.– Зато им есть что вспомнить и детям рассказать,– и обратился к близнецам.– Ну что, Ать-Два, давайте наши, что ли...

И около костра зазвучали песни, которые обычно поют, собравшись, летчики: «На летном поле мало козыряют, у летчиков все звания равны, у летчиков и маршалы летают», «Серега Санин идет по бровке» – о летчике, спасшем город ценой своей жизни и, конечно же, «Кожаные куртки».

– «Лысые романтики, воздушные бродяги, наша жизнь мальчишеские вечные года...» – пел Батя.

А я смотрела на пламя костра и видела Игоря. Мальчишка мой любимый, как же ты гордился своей новой формой командира корабля – черной, с золотыми шевронами на рукавах! Мальчишка... Ты так и не повзрослел... Не успел...

Но тут гитару взял Матвей. Его бархатный, сильный, чарующий голос окутал и нас, и костер... Он стелился над водой, заполняя все вокруг... Матвей глядел на Ирочку и пел:

– You are my destiny...

А «его судьба» только теснее прижалась ко мне и замерла. Я глянула на Ирочку, и мне стало спокойно и немного грустно – она смотрела на Матвея с таким восторгом и обожанием, такими влюбленными глазами, какими я уже никогда и ни на кого не смогу посмотреть – ушло мое время... Время... О, господи! Я же обещала Ирочку к одиннадцати часам привезти домой!

– У кого часы есть? Сколько сейчас?

– Половина одиннадцатого, а что? – ответил мне Батя, глянув на свои «Командирские».

– Нам с Ирочкой пора, а то опоздаем. Нина Максимовна волноваться будет. Павел, дай нам машину, а то я выпила и за руль садиться не хочу.

– Так позвонить же можно и предупредить,– удивился Матвей.

Я махнула рукой и в двух словах объяснила, что позвонить нельзя.

– Ирочка,– спросил он.– Хотите на яхте домой вернуться? – Красавица «Лидия» покачивалась около причала усадьбы.—А на Набережной нас машина будет ждать, и мы с Леной вас домой отвезем? – От избытка чувств у нее не было сил что-то сказать, и она просто кивнула головой.– Кто еще с нами? Батя, поехали? – предложил Матвей.

– Поехали,– согласился тот, одним движением поднимаясь с травы.

На яхте, которая изнутри была не менее прекрасна, чем снаружи, Матвей провел нас по всем помещениям, объясняя, что, почему, зачем и как на ней расположено. Ирочка, ростом даже не достававшая ему до плеча, с боязливым интересом все рассматривала, то и дело восторженно глядя на Матвея своими серыми глазищами. А он обращался с ней так бережно-трепетно и смотрел с такой нежностью, какую вряд ли можно было предположить в этом много пережившем человеке.

Мы поднялись на палубу. Мимо проплывали дачные поселки, где в некоторых домиках горел свет; с какой-то чудом сохранившейся турбазы раздавались музыка и веселые голоса – там были танцы; кое-где на воде виднелись лодки рыбаков, их согнутые фигуры и еле видимые полоски удочек.

– Вот и нашел Артур Грей свою Ассоль,– тихонько сказал мне на ухо Батя.

– Любишь Грина? – так же тихо спросила я.

– Читал мальчишкой. Но любить?.. Нет, не люблю! Он заставляет верить в то доброе и светлое, которого нет на свете, и поэтому жесток.

Я посмотрела на него – сейчас его взгляд не был ни дерзким, ни наглым. Он был как будто обращен внутрь, к своим неизвестным мне мыслям, наверное нерадостным.

Прямо на Набережной стоял белый «Линкольн» Матвея, в который мы поспешили забраться – на палубе было довольно прохладно,– внутри пахло табаком, кожей от сидений и дорогим мужским одеколоном, а самое главное, было тепло. В салоне чуть слышно играла музыка, и согревшаяся Ирочка привалилась ко мне и заснула.

Когда мы подъехали к ее дому и я собралась разбудить ее, Матвей остановил меня:

– Не надо! Пусть спит! Я ее так отнесу.

И он настолько осторожно, словно маленького ребенка, взял ее на руки, что она не проснулась, и аккуратно вышел из машины вслед за мной, а Батя остался внутри.

Дверь Ирочкиной квартиры распахнулась прежде, чем я успела позвонить, и в проеме появилась встревоженная Нина Максимовна – наверное, она около окна сидела и нас высматривала.

– Все в порядке, Ирочка просто спит,—тихонько успокоила я ее.

– Проходите-проходите,– облегченно вздохнув, шепотом пригласила нас она, но, разглядев шагнувшего в квартиру вслед за мной Матвея, застыла на месте, а он с Ирочкой на руках – перед ней.

– Куда ее положить? – спросила я, чтобы прервать эту немую сцену.

– А вот сюда, на диванчик,– очнулась Нина Максимовна.

Матвей бережно уложил Ирочку, она засопела, заворочалась, как ребенок, устроилась поудобнее, глубоко вздохнула и уснула уже по-настоящему.

– Иди! Ну иди же! – я потянула Матвея за рукав, поняв, что он может так стоять и смотреть на Ирочку бесконечно.– Подожди меня в машине.

Он непонимающе посмотрел на меня, но потом до него дошло, что я ему сказала, потому что он кивнул и молча вышел из квартиры.

– Нина Максимовна,– начала я,– извините, что мы все-таки немного задержались – так получилось. Ирочка не пьяная, она просто очень устала и от впечатлений, а их у нее было очень много, и от того, что мы и купались, и играли, и вообще ходили на голове. А вещи, что на Ирочке, стирать не надо, ее уговорили все это надеть, чтобы вечером комары не покусали, а ее собственные все целые, я их завтра привезу. И вот еще что. Вы Ирочку чаем с малиной напоите, что ли? Как бы она не простудилась,– все-таки вечер прохладный был. Хорошо?

– Спасибо вам, Елена Васильевна,– сказала она, грустно улыбнувшись.– У Ирочки так мало праздников было в жизни. И я очень рада, что она немного повеселилась... Спасибо вам!

Добравшись наконец до своей комнаты, я приняла душ и, совершенно обессиленная, рухнула на кровать, но спать мне совершенно не хотелось – у меня сегодня тоже было слишком много впечатлений. И, когда раздался тихий стук в мою дверь, я ни секунды не сомневалась, кто за ней. И не ошиблась – это был Батя.

– Мадам! – притворно испуганным шепотом заговорил он, заглядывая мне в лицо своими дерзкими бесшабашными глазами.– Мне так страшно одному в комнате. Шорохи какие-то слышатся. Половицы скрипят. Ветер за окном завывает. Можно, я у вас здесь в уголочке калачиком на ковре свернусь и до утра подремлю?

Ну, по-другому и быть не могло, подумала я, рассмеявшись, и открыла пошире дверь, а когда увидела, что он кладет на прикроватную тумбочку маленький квадратик из фольги, взяла его и положила ему обратно в карман:

– Если ты беспокоишься обо мне, то не надо. Мне бояться нечего, я свое уже отбоялась.

– Как скажете, мадам,– он улыбнулся и обнял меня.

Когда мы угомонились и я устраивалась поудобнее у него на плече, чтобы заснуть, он спросил:

– Приличия соблюдать будем?

– А как же? – удивилась я.– Это же семейный дом, а не общежитие для холостых офицеров.

– Жаль! – искренне вздохнул Батя.– В отпуске, рано утром, когда самый сон, мелкими перебежками, как индеец, пробираться к себе в комнату... Но чего не сделаешь ради женщины? Спи, Аленка.

На следующее утро мы с Батей по отдельности спустились к завтраку, и все старательно сделали вид, что никто ничего не понял. После завтрака я собрала, чтобы отвезти, Ирочкины вещи, и Батя решил поехать вместе со мной, чтобы потом посмотреть город.

– Батя,– шутливо спросила я его по дороге.– Ты что, весь свой отпуск собираешься в форме проходить? У тебя что, гражданского вообще ничего нет?

Но он ответил мне предельно серьезно.

– Я, Аленка, своих погон не стыдился даже тогда, когда всякая мразь нашу армию из помойного ведра поливала в угоду всяческим проходимцам, которые появились в смутные времена, сделали свое грязное дело и или за бугор свалили, или нахапали свое, а точнее, чужое, и на дно залегли. Я их не в подарок получил и не по блату. Здесь каждая звездочка мной честно заработана. А если тебе неудобно в городе рядом с военным показываться, то останови машину, я обратно пешком вернусь.

– Батя, прости,– я не ожидала такого отпора и растерялась.– Но я совсем не это имела в виду. Просто Саша с Лешей не ходят же по усадьбе в форме.

– Я, как ты могла заметить, тоже не хожу. А в город они в чем ездят? – спросил он.

– Не знаю, не видела.

– То-то же. Не сомневайся, тоже в форме,—он усмехнулся.– Тем более в новых погонах.

У Бодровых нас ждала нерадостная весть – Ирочка заболела: Она сидела на диване несчастная, сопливая, с красными глазами и грустила.

– Простите меня, Нина Максимовна, что я за ней недоглядела,– покаянно сказала я.– Вы врача вызывали? – но, тут же сообразив, что она сама врач, только махнула рукой.– Не обращайте внимания, это я от расстройства такая несообразительная,– но, подумав немного, предложила: – Знаете, а врача вы лучше все-таки вызовите. Пусть он Ирочке больничный даст и посидит она дома с недельку, а потом и на новую работу выйдет. Поверьте, что ей из архива лучше уйти. А если что-нибудь понадобится, вы позвоните мне, хорошо?

Выйдя на улицу, я тут же набрала номер Матвея и сказала, что Ирочка простудилась. Как я и ожидала, он очень расстроился и стал винить в этом себя.

– Не надо было нам на палубе стоять! – сокрушался он.– Как ты думаешь, удобно будет, если я к ним заеду?

– А что в этом особенного? – приободрила я его.– Навестить больную сам бог велел.

Батя с интересом прислушивался к нашему разговору и улыбался.

– Слушай, Аленка,—сказал он, когда я отключила телефон.– Пригласи меня в гости. Очень интересно посмотреть, как ты живешь.

– Любопытствуешь? – я пожала плечами.– Поехали. Только ничего особенного там нет.

Когда мы подъехали к дому, Васьки в форточке не было – наверное, у него был второй завтрак. Войдя в мою квартиру, Батя удивленно кивнул на прибитую к косяку когтедралку.

– Это специально, чтобы Василис здесь когти точил, а не на мебели,– объяснила я.

– А что это за кличка такая интересная – Василис? Первый раз такую слышу.

– Да ничего странного. Просто, когда Васька совсем маленький был, его первая хозяйка из-за его невероятной пушистости никак не могла определить, кто это – кот или кошка. Решила, что это девочка и назвала Василиса, а потом выяснилось, что это Василис.

– А где он сейчас?

– У домработницы моей, Варвары Тихоновны, она здесь же на первом этаже живет.

– Ах ты, батюшки! – иронично покачал головой Батя.– Мы себе домработницу позволить можем! Только, по-моему, ты ей зря платишь,– сказал он после того, как, пройдя в комнату, провел пальцем по журнальному столику и показал на оставшийся на нем след.

– Ничего и не зря! – обиделась я.– Она женщина очень аккуратная и исполнительная. А ты, чем издеваться, лучше бы сказал, если такой умный, откуда здесь при плотно закрытых окнах пыль берется?

– Интересный вопрос! – по-прежнему иронично заявил он.– Ты когда последний раз ремонт делала?

– Перед тем как въехать... В мае 96-го. А что?

– Вот тебе и ответ, откуда пыль берется. Ремонт тебе сделать надо, вот и все.

– Делать мне больше нечего – собак из речки таскать! – возмутилась я.– Придумал тоже, ремонт!

– Поехали, лентяйка! Где тут у вас большие хозяйственные магазины, которые по воскресеньям обычно работают,– сказал Батя, направляясь к двери.– И покажи мне, пожалуйста, своего Василиса – очень интересно посмотреть, что это за чудо-юдо такое.

– Ты чего задумал? – я заторопилась вслед за ним.– Ты что, собрался у меня ремонт делать?

– Ну должен же от летчика и на земле какой-то прок быть,– пожал он плечами.

– И охота тебе свой отпуск на такие вещи тратить? – удивлялась я, нажимая звонок в квартиру Варвары Тихоновны.

– Значит, охота,– серьезно ответил Батя и собрался было еще что-то сказать, но при виде выскочившего на звонок Васьки замолчал, а потом убежденно заявил: – Нет, это не кот! Это теленок какой-то! – и, присев на корточки, протянул в его сторону открытые ладони и предложил: – Ну, Василий, давай знакомиться!

Васька медленно подошел к рукам Бати, не спуская глаз с его лица, осторожно их понюхал и потом робко о них потерся. А мы с Варварой Тихоновной с удивлением за всем этим наблюдали, поняв, что Васька испугался Батю, но, с другой стороны, не мог не подойти, чтобы поздороваться. Что за чудеса?

– Не бойся, Василий,– сказал между тем, поднимаясь, Батя.– Не такой уж я и страшный,– и повернулся ко мне: – Ну, Аленка, поехали.

В магазине он отправил меня выбирать обои, пообещав, что всем остальным займется сам. Все еще продолжая удивляться всем странностям вчерашнего и сегодняшнего дней, я вошла в отдел обоев и застряла там надолго, потому что никак не могла решить, какие выбрать. Из затруднения меня вывел опять-таки Батя. Он подошел, понял мои мучения и, немного подумав, сказал продавцу, показывая на те, которые мне и в голову не пришло бы купить.

– Вот эти. Они тебе в комнату пойдут,– объяснил он мне,– а вон те – в коридор.

– Батя, да ты посмотри на них внимательно. Это же караул, а не обои. Ты во что мою квартиру хочешь превратить? – изумилась я.

– Много ты понимаешь! В деле они будут прекрасно смотреться. И спорить со мной не рекомендую. Вопросы? – он глянул на меня сверху вниз.

– Без, командир! – я поднесла руку к виску.