Текст книги "Судьбе наперекор"

Автор книги: Лилия Лукина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

– А может быть, кому-нибудь очень сильно не хотелось, чтобы это будущее наступило?

– Кому? – он с интересом уставился на меня.– Если рабочим, то их мнение в расчет, как вы понимаете, не принималось. А возможности как оплатить, так и организовать настолько высокопрофессиональные убийства у них нет. Кому-то со стороны? Но завод – именно как завод – не представляет сейчас никакой ценности. Земля под застройку? Тоже нет. Ведь для этого придется сносить все корпуса, а это же немцы строили, по старинке, добротно, на яйцах раствор замешивали.Скорее полберега снесет, чем в такой стене хоть трещина появится. Я документацию видел: заводские здания еще века простоят. Поэтому с этой точки, зрения преступления просто экономически невыгодны. Золотыми новые строения получатся.

– А если предположить, что кто-то захочет на этих площадях новое производство развернуть?

– Нет, не проходит. Во-первых, при существующем порядке вещей производство вообще занятие малоприбыльное, а во-вторых, гораздо проще было бы просто скупить долги завода и прибрать его к рукам официальным путем. Кстати, эта мысль уже высказывалась, когда Богданов подумал, что за всеми этими убийствами стоит Матвеев.

– Вот уж глупость несусветная! – возмутилась я и, немного помолчав, добавила: – Да. Вот так, навскидку, трудно предложить что-то рациональное. Но если подумать; в детали вникнуть, протоколы почитать, с людьми поговорить... А по поводу исполнителя какие-то предположения есть? – я чувствовала, что против своей воли все глубже влезаю в это дело, настолько оно было интересным.

– Нет! Словно из воздуха появляется и там же исчезает, вот как дым этот,– сказал Михаил, показывая на форточку, через которую на улицу вытекал сизый воздух. Да, надымили мы с ним здесь изрядно.

– Не примите за насмешку, но я вам даже немного завидую, настолько это необычное и загадочное дело,– поднимаясь из кресла, сказала я.

Как я ни отбивалась, но мне все-таки вручили большую коробку из-под торта с разнообразными пирожками – оказывается, Надежда Юрьевна их тоже напекла, но на них ни у кого просто сил не осталось.

– Вот вы на завтрак их и попробуете,– сказала она.

– Да здесь и на обед, и на ужин хватит,– возразила я, чувствуя тяжесть коробки.– Это уже просто какая-то диверсия против моей фигуры получается,

– Володя говорит, что вы готовить не очень любите, так что побалуйте себя. А излишняя полнота вам при вашей работе и вовсе не грозит. Так что берите и ешьте на здоровье.

Зайдя по дороге домой к Варваре Тихоновне, я застала там идиллическую картину: разомлевший от блаженства Васька, не в силах даже мурчать, лежал у нее на коленях, а она его вычесывала, приговаривая: «Васенька у нас пушистый! Васенька у нас шелковый!».

Бедная женщина, подумала я, как же ей одиноко!

– Угощайтесь, Варвара Тихоновна,– предложила я, открывая коробку.

Она достала пирожок, откусила и стала жевать, задумчиво глядя на потолок, а потом вынесла свой вердикт:

– Неплохо! Но можно было и по-другому сделать. Опустить капусту в кипящее молоко, дать ему снова закипеть, потом капусту откинуть на дуршлаг...

– Не надо! – взмолилась я.– Я в этом все равно ничего не понимаю! Давайте лучше о деле. Я выяснила, сколько сейчас платят таким, как вы, домработницам – три тысячи в месяц.– Я не стала уточнять, что тем, кто умеет пользоваться современной сложной бытовой техникой, платят пятьсот долларов.

– Это что же это получается? – она застыла с пирожком в руке.– Это же сто рублей в день получается! Это же сколько всего купить-то можно! И сырок, и колбаску, и сметанку... – она бы перечисляла еще и еще, но не выдержала и заплакала: – Да я вам за эти деньги все что угодно делать буду!

– Все что угодно не надо. Забирайте Ваську и пойдемте ко мне, чтобы на месте определить, чем вы будете заниматься.

Обойдя мою квартиру и внимательно ее оглядев, Варвара Тихоновна сказала:

– Ну, я все поняла. Не волнуйтесь, Елена Васильевна, довольны будете.

Вручив ей ключи от квартиры и деньги на расходы и предупредив, чтобы особо не экономила, я закрыла за ней дверь и повернулась к Василису:

– Вот и все, зверюшка. Теперь мы с тобой будем сытые, довольные и счастливые, а Варвара Тихоновна – при деле и при деньгах.

Засовывая коробку с пирожками в звенящий от пустоты холодильник, я рассмеялась: завтра придет Николай, и от пирожков в этой коробке останется только запах. Ни за что не поверю, что богдановская история отбила у него аппетит.

ГЛАВА 3

Проснулась я от идущего из кухни непонятного, но очень вкусного запаха – там что-то жарилось. Накинув халат, я заглянула туда: около плиты стояла Варвара Тихоновна и переворачивала что-то на сковороде, а в своем кресле сидел Васька и старательно умывался, значит, уже поел. Обернувшись на мои шаги, она, улыбаясь, сказала:

– Вот и хорошо! Вот и славно! Сейчас вы их горяченькими и поедите.

– Чего? – не поняла я.

– А блинчики с творожком. Я уже и в магазин сходила, и на базар, и Васеньку покормила,– отчитывалась она.

А я смотрела на ее светящееся радостью лицо и думала: «А ведь она это все искренне, от души... Ей, как и любому из нас, надо для счастья не так уж много. И самое главное в этом – быть нужной. По-настоящему, по большому счету, а не из корысти, неважно какой: мелкой или крупной». И я улыбнулась ей в ответ:

– Доброе утро, Варвара Тихоновна. Как же давно я не ела домашних блинчиков с творогом!

Оставив машину на стоянке около судоремонтного завода, я подошла к дверям административного корпуса и увидела прикрепленный скотчем к стеклу большой лист бумаги, на котором крупными буквами от руки было написано объявление, что заводу требуются на работу береговые матросы с окладом 600 рублей в месяц.

Что за чудеса? Ведь матрос– это всегда что-то, связанное с водой, никак не с берегом, да и зачем заводу, который на ладан дышит, кого-то на работу приглашать, пусть и на такой мизерный оклад? Ну да меня это не касается, решила я и вошла в вестибюль. Меня уже ждали – около турникета стоял Михаил.

– Добрый день, Елена Васильевна. Спасибо, что приехали.

– Что? – язвительно поинтересовалась я.– Вышеозначенный уже бьет копытом от нетерпения?

– Я рад, что у вас такой боевой настрой,– улыбнулся он.

Да, что бы ни говорили, а ФСБ – контора серьезная: ни дураки, ни слабаки там не водятся.

– Пошли, Михаил Владимирович. Как говорят бывалые люди: «Раньше сядешь, раньше выйдешь, и отсидишь не хуже других». Хочется поскорее развязаться с этой историей. Кстати, ничего нового не произошло?

– Нет,– ответил он, когда мы поднимались по лестнице на второй этаж.– И я даже не знаю, хорошо это или плохо.

В коридоре около дверей приемной стояли два здоровых парня, при взгляде на которых становилось ясно, что недостаток серого вещества с избытком компенсируется у них мышечной массой. Еще двое таких же находились в приемной, где за столом сидело нечто в приличных организациях совершенно невозможное: очень коротко стриженная молоденькая брюнетка в крошечных шортиках и таком же топике, в пупке которой переливалась всеми цветами радуги стекляшка, развалясь в кресле, рукой с невероятной длины ярко-зелеными ногтями лениво листала каталог «Отто». Я не смогла сдержаться и хмыкнула.

– Зато Николаю нравится,– жеманно произнесла она и, переведя взгляд на Чарова, томно спросила: – Миша, а ты говорил обо мне с папой? Ты не забыл, о чем я тебя просила? Я так мечтаю сниматься в кино... Все говорят, что у меня это изумительно получится.

– Конечно, Анжелочка. Разве я могу забыть просьбу такой очаровательной девушки, как ты? Как только начнутся пробы, я сам тебя к нему отвезу,– не моргнув глазом, соврал тот.

– Ах, я так мечтаю познакомиться с Власовым! – от полноты чувств она закатила глаза и глубоко вздохнула тем местом, где у нормальных женщин обычно находится грудь.

Глядя на все это, я развеселилась. Если я и ехала сюда с неприятным чувством, что мне придется делать что-то против своего желания, то теперь я была даже благодарна Михаилу , ну, где я еще смогла бы увидеть такой балаган? К сожалению, он быстро закончился.

– Мы с тобой чуть попозже обязательно поговорим об этом подробнее, а сейчас нам к Николаю Сергеевичу надо. Он один? – лучезарно улыбнулся Чаров.

– Семеныч у него,– презрительно поджав губы, сказала девица.– И как только его Николай терпит? Не представляю.

Мы с Михаилом вошли в кабинет, и я искренне порадовалась, что за дымчатыми стеклами моих очков сидящий за столом мужчина не сможет увидеть выражение моих глаз. Ну и рожа! Не дожидаясь приглашения, я прошла и села на стул рядом с длинным столом для заседаний, стоящим вдоль стены.

– Николай Сергеевич, это... – начал Михаил.

Но Наумов перебил его:

– Уже понял. Между прочим, могла бы, войдя, и поздороваться.

– Могла бы, если бы ты поднялся мне навстречу,– спокойно ответила я.

Наумов откинулся на спинку кресла и, пристально глядя на меня, ехидно сказал:

– А папенькина голова, кстати, именно на этом столе и стояла.

– Знаю. Жаль, не сообразила цветочков купить – возложила бы с превеликим удовольствием,– с не меньшим ехидством ответила я.

Я вовсе не собиралась начинать разговор с такого откровенного хамства, но говорить вежливо с этим человеком было свыше моих сил, настолько он был омерзителен. Удав Каа из мультфильма о Маугли был просто красавец по сравнению с ним. А Наумов был действительно похож на змею: крошечные злые глубокосидящие бледно-голубые глазки под тяжелыми надбровными дугами и низким лбом, переходящим в раннюю лысину, выпирающие скулы, маленький приплюснутый нос с вывернутыми ноздрями и острый подбородок, и все это в бледно-серых тонах: что кожа, что брови, что остатки волос.

– Что, любуешься? – издевательски спросил он.

– Да уж! Красота тебя не сгубит! Что, у Богданова ни на кого более симпатичного денег не хватило? – поинтересовалась я, закуривая.

– Да кто бы еще согласился с этой шалавой связаться, с ее дочками дебильными?– вскочил с кресла Наумов, напоминавший змею даже фигурой.

– Подробности можешь опустить. Как говорит один мой знакомый: «Не стыдно продаться, стыдно продаться дешево»,– процитировала я Панфилова.– Ну и как ты сам считаешь: продешевил или нет, когда на ней женился?

– А я не на ней женился, а на заводе! – огрызнулся он.– Кто же знал, что так повернется?

– Ладно, время – деньги, а мое время стоит очень дорого. Что тебе от меня надо?

– Хочу предложить тебе этим делом заняться. О деньгах не беспокойся: заплачу, сколько скажешь. Этих двух дармоедов тебе в помощь дам – пусть хоть на побегушках свои долги отрабатывают. Ну и мальчиков, конечно, чтобы самой руки не пачкать. Как?

– А зачем тебе это? Ты что, местью пылаешь или думаешь, что сам в списке следующий?

– Какой местью?! Скажешь тоже, местью! Я боюсь! Понимаешь? Боюсь! – крикнул он.– Я не знаю, откуда в этой истории ноги растут! Я не знаю, чего мне ждать и ждать ли вообще! Я не понимаю, что происходит! Если бы предъява какая-нибудь была, наезд, то все ясно, разрулили бы. Так ведь нет ничего, вот что страшно-то!

– А чего ты боишься? У тебя мордоворотов, как грязи.

– А ты думаешь, у папеньки меньше было?! – взорвался он.– И ведь, главное, не дали этой вонючке своей смертью сдохнуть, а ему и оставалось-то всего ничего.

– Это о ком это ты так ласково?

– О Богданове, о ком же еще! Он же от рака загибался, ему больше месяца ни один врач не давал. Он же гнил заживо, а уж смердел!..– при воспоминании об этом Наумов передернулся.– Поэтому мы и с собранием акционеров поторопились, чтобы все успеть оформить.

– Что оформить?

– Да то, что он уходит и меня вместо себя оставляет,– отмахнулся он – не это его сейчас волновало.– Ну что, возьмешься?

При одной мысли о том, что нужно будет копаться в истории этой семейки, я сама передернулась не хуже Наумова и, поднимаясь, сказала:

– Нет. У меня на ближайшее будущее совсем другие планы.

– Катитесь отсюда! – рявкнул он на Чарова и Солдатова, которые все время нашего разговора тихо, как мышки, просидели в уголке.—.Слушай,– сказал он, дождавшись, когда они выйдут,—все говорят,—тут он кивнул на то место, где они сидели,—что ты человек прямой. Скажи, может за всей этой историей Матвей стоять? Понимаешь, хоть Мишка и талдычит, что таких специалистов не существует, но не с Луны же они свалились? А у Матвея, если хорошенько в закромах покопаться, все что угодно найти можно. Может, перетерла бы ты с Матвеем, если это, конечно, он, чего ему от меня надо,– все же знают, что ты с ним по корешам.

– Я Чарову уже говорила, но, если надо, могу и тебе повторить – Павел Андреевич здесь ни при чем. Что еще?

– А чего тут еще? – вздохнул Наумов, и на какую-то секунду мне стало его жалко – такой испуганный был у него вид, но это чувство быстро прошло.– Мне, конечно, и так на безбедную жизнь хватит, но и наследство упускать не хочется. Мне бы только эти полгода до декабря продержаться, а там... Свинтил бы я отсюда подальше, да с концами... И гори оно все синим пламенем – мне жизнь дороже.

– Полгода? – задумчиво сказала я.– Ну, тогда напиши завещание и укажи в нем, что все, что у тебя уже есть, и то, что тебе еще только предстоит от твоих в бозе почивших родственничков унаследовать, ты оставляешь государству. И рассказывай об этом всем, кто спросит и не спросит. Если дело только в деньгах, если это не что-то личное, то люди будут знать, что ничего от твоей смерти не выиграют, а значит, и смысла связываться с тобой у них не будет. Вот тогда, может, сам в живых и останешься.

Наумов задумался, что-то прикинул в уме и расхохотался.

– Слушай, а ведь эти дармоеды правы оказались, когда говорили, что ты можешь дать дельный совет. Не зря я их все-таки кормлю,– и радостно заявил: – Ты с меня имеешь! А если мальчики нужны будут для какой-нибудь работы – позвони, дам.

Полная отвращения к самой себе от совершенного только что для этого мерзавца доброго дела, я вышла из кабинета и увидела дожидавшихся меня в приемной Чарова и Солдатова.

– Михаил Владимирович, проводите меня до машины, если вас не затруднит,– сказала я, делая вид, что не замечаю Пончика, с которого это было, как с гуся вода, потому что он приветливо ко мне обратился.

– Что ж вы, Елена Васильевна, старых знакомых не узнаете? – говорил он, шагая рядом со мной вниз по лестнице.

– А если не хочу узнавать, тогда что? – не глядя на него, спросила я.

– Тогда зря! – убежденно сказал он.– Ведь если бы вы тогда не ушли, то и ковырялись бы в мелкой бытовухе по сей день. И ни Кипра, ни «девяточки» новенькой, ни часиков таких,– он кивнул на мои «Картье»,– у вас не было бы. Жить-то вы на вольных хлебах гораздо лучше стали? Или я не прав?

– Может, мне вас еще и поблагодарить надо? – я остановилась и повернулась к нему.

– А вот и не мешало бы. Может быть, я еще в те годы в вас ваше истинное призвание разглядел.

Тут уж я не выдержала и рассмеялась:

– Старый лис из любой ловушки выход найдет!

– Ну, не такой уж и старый! – возразил Солдатов.– Мы с Панфиловым, между прочим, с одного года,– и предложил: – А не выпить ли нам мировую у меня в кабинете?

«А можно,– подумала я.– Заодно и узнаю, что же это за убийства такие необыкновенные»,– и сказала: – Я за рулем, поэтому мне только кофе.

Но Федор Семенович, извиняясь, развел руками.

– Электричества на заводе нет, так что кофе не будет:

Солдатов, или Пончик, как его звали за глаза в райотделе, был невысоким, каким-то кругленьким человеком с конопушистым простяцким лицом и небольшими хитрыми голубыми глазками, которые, когда он злился, становились большими и круглыми. Обнаружив однажды, что от некогда буйной шевелюры остался лишь небольшой венчик седых волос, он решил бороться с лысиной радикально, то есть просто побрил голову, и с тех пор вызывающе блестел своей совершенно гладкой головой, что, вкупе с его фигурой, и послужило причиной появления такого прозвища – Пончик.

Наученный жизнью Федор Семенович, и раньше всегда знавший, с кем и как надо ладить, подготовился к нашей встрече заранее, потому что скатерть-самобранка была уже раскинута, но мне после плотного завтрака есть совсем не хотелось, и я ограничилась соком.

– Могу вас обрадовать,– сказала я.– Наумов признал, что не зря вас кормит. Так что, может, для вас все еще и обойдется. Но! С вас причитается!

Они недоуменно переглянулись.

– Для непонятливых объясняю: хочу послушать эту таинственную историю.

– Если с самого начала, Елена Васильевна, то я сейчас кого-нибудь за раскладушкой сгоняю, потому что это не на один день разговор,– предупредил меня Солдатов.

– Федор Семенович, да прекрасно вы меня поняли. Меня только убийства интересуют.

Они снова переглянулись.

– Ладно,– сказал Солдатов.– Слушай. Только давай уж по-старому: я тебя Еленой, а ты меня Семенычем,– раз мир у нас.

Я, соглашаясь, кивнула, и он начал рассказывать: – Первым, как ты уже знаешь, был Толька. Он мало того, что пил беспробудно, так еще и на иглу подсел. Лечили его, конечно, и не раз, но все без толку. Отец его отселил, чтобы эту рожу кривую каждый день не видеть, купил ему хорошую квартиру в доме с охраной в нашем же районе. Я этих парней сам инструктировал, да и доплачивали мы им, чтобы они, в случае чего, нам отзванивались. Так вот. Тольку поздно вечером 1 июня, крепко хваченного, водитель домой отвез. А утром... – Семеныч повел шеей и хрустнул пальцами – я этот жест еще со времен райотдела помнила, значит, неприятное что-то он сказать собирался.—А утром отец ему звонит, а трубку не берет никто, он – охране. Те говорят, что дома он, не выходил никуда. Ну, мы поехали – может, передоз у него. Квартира изнутри заперта, да так, что снаружи не открыть. Взломали дверь... А он перед орущим во всю мочь телевизором в кресле сидит. Уже холодный. И с дырой во лбу. Думали сначала, что застрелили его, а после вскрытия у него в башке стрелку металлическую нашли. Небольшую такую, сантиметров десять, не больше. Я таких и не видел никогда. Она туда полностью вошла, и из мозгов каша получилась, а отпечатков на ней никаких нет. Специалисты вычислили, что стреляли, хоть и непонятно из чего, с чердака напротив. А поскольку у Тольки окно открыто было, то никто, естественно, ничего и не слышал. А на чердаке тоже никаких следов не нашли. Как тебе?

– Семеныч, так не бывает! – растерялась я.– Это фантастика какая-то! А с остальными что было?

– Что было? Что было? – чуть не взорвался он.– Ритка же спилась начисто, и ее с территории дома, что там, в «Дворянском гнезде», построили, никуда не выпускали с тех пор, как она повадилась по соседям шастать, чтобы бутылкой разжиться.

Я поняла: так называли большой поселок коттеджей, расположенный на Волге под Баратовом,но охрана там, по слухам, такая, что и муха без пропуска не пролетит.

– Позору было! – Пончик покачал головой.– Да и в сад-то выпускать начали только после того, как забор двухметровый поставили, чтобы стыдобу эту никто не видел. Ладно! – он махнул рукой.– Не об этом сейчас. Так вот. В саду ее и нашли. В дальнем закуточке. Шнуром шелковым удавленную. И снова никаких следов. А в пятницу Лариску с детьми грохнули. Девчонок-то пожалели, просто скрутили им головы, как цыплятам, а вот над Лариской просто какой-то псих потрудился,– он невольно передернулся.– Ее.,.

– Нет, Семеныч, хватит. С меня достаточно! – остановила я его.

За время службы в милиции мне немало пришлось трупов насмотреться, попадались и довольно живописные, особенно после бытовых разборок по пьянке, но от таких жутких подробностей у меня невольно мороз по коже пошел и выпитый сок начал потихоньку нашептывать мне, что ему внутри совсем не нравится и он не прочь бы выйти обратно. Я сглотнула слюну, и Солдатов, поняв меня без слов, плеснул в бокал коньяк и протянул мне:

– На! За рулем не за рулем, а от таких новостей, один черт, не опьянеешь.

От выпитого коньяка я почувствовала себя немного бодрее и рискнула спросить:

– А как богдановская голова на столе оказалась? Я по телевизору видела, как ваши же рабочие об этом рассказывали.

– А потому, что отрезали ее,—буднично заметил он, но тут же взъярился.– Ты можешь себе представить, чтобы в разгар рабочего дня директору отрезали голову в его собственном кабинете, а никто ничего не заметил: ни как зашел убийца, ни как вышел. То есть путь, которым он прошел, понятен – через окно. Но следов-то опять никаких, и совершенно непонятно, чем с одного удара можно снести башку. Не топор же он с собой притащил? —Солдатов удрученно развел руками,– Ну, Елена, как тебе загадочки?

Услышав все эти подробности, я от неожиданности, сама того не заметив, обратилась к Чарову на ты:

– Кажется, я вчера погорячилась, сказав, что завидую тебе. Такого я не ожидала. Это просто фильм ужасов какой-то. Мое мнение: пока не станут известны мотивы, это дело дохлое. Но если поковыряться в истории этой милой семейки, то их наберется на любой вкус, цвет и фасон столько, что выбирай – не хочу. Так что на несколько лет вперед работой вы обеспечены,-и я поднялась со стула.

– Спасибо, благодетельница, утешила,—чуть не хором сказали они, но, несмотря на шутливый тон, лица у них были безрадостные.

По дороге домой я сама с собой договорилась, что не задам Егорову ни одного вопроса об этих убийствах. Мое вечное любопытство, услышав кровавые подробности этого дела, испугалось, отползло в самую глубокую и дальнюю норку, свернулось калачиком и, не знаю, надолго ли, но затихло.

Дома меня ждали умопомрачительные запахи готового обеда, завешанный моими выстиранными вещами балкон, раскисшая от рыданий Варвара Тихоновна и залитый ее слезами ничего не понимающий Васька.

На мой растерянный вопрос: «Что случилось?» – она, шумно шмыгая носом, ответила:

– Да как же он, подлец, мог такую женщину бросить?

Все ясно, тут же успокоилась я, очередной сериал – я же сама ей показала перед уходом, как с моим «Панасоником» обращаться.

– Варвара Тихоновна, а что, ваш телевизор не работает?

– Да уж года два как сломался. Звук есть, а изображения нет.

Так, поняла я, надо спасаться, а то жизни не будет.

– Все! – решительно заявила я.– Сейчас пообедаю и займусь вашим телевизором. И еще, ужин,, пожалуйста, на двоих приготовьте – у меня вечером гость будет.

Я ела и чувствовала себя, как в далеком детстве, когда приходила в гости к бабушке Зое, маминой маме. И пусть салат был самый простой, без украшений и финтифлюшек, борщ обычный домашний, пахнущие чесноком котлеты размером с ладонь, а жареная картошка нарезана отнюдь не соломкой, но все это было приготовлено с душой и любовью, с искренним желанием вкусно накормить дорогого человека. И только безумец предпочел бы этому самые изысканные ресторанные выкрутасы.

Поблаженствовав немного с кофе и сигаретой в кресле, я отправилась в комиссионный магазин электроники и купила довольно приличный «Orson» и комнатную антенну с усилителем. Установив и наладив все это в квартире Варвары Тихоновны, я совершенно серьезно ей сказала:

– Содержание сериалов будете с Васькой обсуждать, потому что я их терпеть не могу. Кстати, я завтра рано утром поеду в деревню родителей навестить, так что вы его прямо сейчас забирайте, чтобы мне вас не будить.

Вечером появился Мыкола. Похудевший, осунувшийся, с покрасневшими от постоянного сидения перед компьютером глазами, выглядел он ужасно.

– Ты привидений боишься? – спросил он вместо приветствия.

– Нет, а что?

– А я вот боялся! Когда живой был,– с горестным вздохом заявил он.

– Коля, мне сегодня Пончик кое-что рассказал об этой истории, поэтому хочу тебя сразу успокоить: никаких вопросов я тебе задавать не буду.

– Слава богу! А то я, честно говоря, опасался, что ты можешь из-за своего любопытства неуемного еще и сюда вдряпаться. Погубит оно тебя когда-нибудь, Ленка, как ту кошку, и мяукнуть не успеешь!

Как ни вымотан был Мыкола, но запах разогреваемых в духовке пирожков и жареного мяса начал потихоньку доходить до его сознания, и он с подозрением уставился на меня.

– Не понял?! С каких это пор в твоем Доме человеческой едой пахнет? Ты там на Кипре, часом, не перегрелась?

– А тем, которые такие ехидные, я могла бы по старой памяти отварить пельменей, только они у меня в доме больше не водятся.

– Да?! – потрясенно воскликнул Колька и, чуть не сметя меня с дороги, пролетел в кухню.

– Подожди! – пыталась я оторвать его от духовки.– Дай пирожкам как следует прогреться. Дойдет и до них очередь.

– Ты ничего не понимаешь! – ответил он мне с набитым ртом.– Холодные даже вкуснее! – и потянулся за следующим, но я хлопнула его по руке.

Я с интересом наблюдала обратно пропорциональную зависимость – кажется, так это называется в математике,– как по мере уменьшения еды на тарелке, а потом и пирожков Колькино лицо приобретало все более человеческое и осмысленное выражение. Наконец он обессиленно отвалился от стола и расслабленно сказал:

– Теперь я знаю, что такое счастье! Но кто сотворил все эти чудеса? Какой волшебник?

– Проглот! Тебя легче убить, чем прокормить! – радуясь, что он немного ожил, сказала я.– Не волшебник, а волшебница. У меня теперь Варвара Тихоновна работает, да и Васька теперь большей Частью у нее обретается. И как я раньше не додумалась домработницу взять? Ну что, коньяк или «Мускат»?

– И пиво тоже,– сытым, довольным голосом сказал Мыкола и закурил.

– Ладно. Перебирайся в комнату, сам знаешь, где что стоит, а я пока кофе сделаю.

Когда мы устроились в креслах, я начала рассказывать, как я отдыхала, что собираюсь завтра поехать к родителям, а в субботу – в гости к Матвею, старательно избегая любых упоминаний о том деле, которым он был занят.

– Кстати, дорогой, ты насчет работы что-нибудь узнал? Или, замотанный, забыл, по своему обыкновению?

– Обижаешь? – его умиротворенная физиономия тут же приобрела оскорбленный вид.– Уже обидела! – укоризненно вздохнул он.– Нет у нас в архиве мест. Можно будет попробовать ее немного попозже к нам пристроить, но это в том случае, если мы сами усидим, что проблематично, и если она компьютер знает. Но тут ее придется через райотдел какой-нибудь проводить. А почему такая срочность?

– А потому, что она в областном архиве у Костровой работает. Дальше объяснять или не надо?

– Эк ее угораздило! Да, не место это для молодой девчонки,– согласился со мной Колька.

– А ты, случаем, не в курсе, что это за история была года три назад, после которой она со службы полетела?

– Знаю, конечно. Она и Тихонов в женской колонии работали, оба аттестованные, а бабенка еще одна, фамилию не помню...

– Курицына? – спросила я.

– Может быть. Говорю же, не помню. Та – из вольнонаемных, в канцелярии работала. А у Костровой, хоть она и дочь имеет, правда никто, в том числе и она сама, не знает, от кого, замашки несколько специфические.

– Значит, из-за этого? – спросила я, вспомнив рассказ Анны Ильиничны.

– Ага. А среди заключенных там девчонка была одна очень красивая, вот Кострова и стала к ней приступаться, чтобы, образно выражаясь, свои порочные склонности к ней на практике применить,– раньше-то такие вещи ей с рук сходили. Девчонка, естественно, отбивалась изо всех сил, а подружка ее, девчонки этой, вступилась за нее и высказала Костровой все, что она о ней думает, да, как говорили, в таких выражениях, что стены покраснели. Инка на нее с кулаками, а та ее в ответ приложила. На Инкин крик вертухаи прибежали, в том числе и Тихонов, повалили эту подружку на пол, и Кострова с Тихоновым отходили ее ногами так, что в больницу пришлось везти, операцию делать. Сактировали ее потом по здоровью. Скандал замять не удалось, полетели они с работы, но, как видишь, не пропали.

– Кто же с такой мразью дело иметь захочет? – удивилась я.– Я так поняла, что покровители у нее какие-то есть?

– Я думаю, что это ее за старые заслуги отблагодарили. Ее же всем проверяющим, кто к нам приезжал, подкладывали. А она и рада стараться начальству услужить,– брезгливо сказал Колька.

– Господи, как же их должны были перед этим напоить, чтобы они при виде ее сразу же не протрезвели? – я в недоумении пожала плечами.– Вот уж, воистину, не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки.

– А как там Пончик? Все такой же бодрый? – Егоров сменил тему.

– Да не совсем, оптимизмом он, во всяком случае, не брызжет. У него и у сына Володи Чарова, ну, ты знаешь, о ком я... большие неприятности из-за этих убийств могут быть.

– И не у них одних,– грустно сказал Мыкола.– Понимаешь, Ленка, мы сейчас ковыряемся во всех нераскрытых делах по стране за последние пять лет, пытаемся найти хоть что-то похожее, чтобы можно было сравнить, с людьми встретиться, поговорить. Сама же знаешь, что в деле не все отражается, может быть, у кого-то какие-то свои соображения были, а подтверждения они не нашли, вот при человеке и остались.

– А почему только в нераскрытых? Ты что, сам не знаешь, как дела закрывают? Нашли кого-то сиделого или бомжа и навесили. Уж если вы всерьез за это взялись, а не для галочки, то и занимайтесь основательно.

– Спасибо, родная,– сидя в кресле, Колька иронически поклонился мне, согнувшись до колен.– Успокоила, называется. А может быть, и придется этим заняться,– печально сказал он.– Если сейчас ничего не найдем.

Колька встал, потянулся, устало поглядел на меня и вздохнул:

– Ладно, пойду я. То-то моя боевая подруга удивится, что я в человеческое время домой вернулся, да еще и сытым. Василию Трофимовичу и Зинаиде Константиновне привет от меня передавай. А если что-нибудь вкусное привезешь,– голосом кота Матроскина уже около двери продолжил он,– то мы коты всеядные, не только пирожками, но и свининкой питаемся... Мдам-м-м... Копчененькой... Солененькой...

– Сырой... – тем же голосом продолжила я.

– Нет, мы коты цивилизованные, окультуренные...

– Дрессированные...,

– А вот те шиш! – уже нормальным голосом заявил Мыкола.– Мы сами по себе гуляем!

– Ага! – согласилась я.– А некоторые даже и догулялись уже,– намекая на его не слишком счастливую семейную жизнь.

– Фу, Елена Васильевна! Бить ниже пояса – это так неспортивно! – укоризненно покачал он головой.

– А ты никогда не думал, что мне тоже иногда бывает за тебя обидно, а? Ладно, Колька, будь!

– А куда я, на фиг, денусь? – безрадостно отозвался он и, не дожидаясь лифта, начал спускаться по лестнице, сопровождаемый моим обычным «Целую, Муся!».

Того, как стареют родители, никогда не замечаешь, если видишь их каждый день, а когда бываешь у них такими партизанскими набегами, как я, то посмотришь, и сердце сжимается. Хотя и маме, и папе до шестидесяти еще далеко – они у меня ровесники, с детства друг друга знали, жили по соседству, в одном классе учились, потому так рано и поженились,– а все равно возраст свое берет.