Текст книги "Расплата"

Автор книги: Ли Ванс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

5

Толпа журналистов перед церковью за эти пятнадцать минут выросла в полтора раза. Три или четыре репортера бросились ко мне с вопросами:

– Мистер Тайлер, почему вы уходите с похорон своей жены?

– Правда ли, что вашего ухода потребовали родители вашей жены, мистер Тайлер?

– Вы изменяли своей жене, мистер Тайлер?

И наконец:

– Мистер Тайлер, вы заплатили за убийство своей жены?

Немыслимо. Информацию о моей неверности Ромми вчера попросту выбил из падре Виновски, но этот полицейский уже настроил против меня родителей Дженны и спустил с цепи прессу. Я просто не могу не уважать этого типа за то, что он вычислил, как сделать самый плохой день моей жизни до такой степени невыразимо ужасным. Я бы с радостью голыми руками забил этого сукина сына до смерти.

Полицейский в форме все еще бдит, чтобы журналисты не ступали на территорию церкви, так что большинство репортеров и фотографов бегут вниз по улице и сворачивают за угол, ни на шаг не отставая от нас с Теннисом, пока мы спускаемся по длинной лестнице к парковке. Вот мы уже видим машину Тенниса. Возле нее, опираясь на капот, скрестив ноги и болтая по мобильному, стоит Ромми. Его напарница, детектив Тиллинг, с каменным выражением лица замерла в паре метров от него. Я инстинктивно сжимаю кулаки.

– Мои поздравления, – заявляет Ромми, резко складывая телефон, когда я подхожу. – Я только что говорил с редактором отдела местных новостей газеты «Пост». Вся первая полоса посвящена вам.

– Вы уж нас извините, – я чересчур взбешен, чтобы контролировать себя в перепалке с ним, – но мы уезжаем.

– Погодите минутку. – Ромми почти прыгает в мою сторону, в то время как Тиллинг становится на пути у Тенниса, перекрывая ему доступ к водительской двери. – У вас есть время, чтобы поболтать. Такие вещи католики делают по всем правилам. Они будут плакать и молиться еще по меньшей мере час.

Ромми приближается ко мне, пока между нами не остается лишь тридцать сантиметров. На нем серый двубортный пиджак, синяя рубашка и красный галстук из крученого шелка. Золотые запонки вспыхивают на его манжетах, когда он складывает руки на груди, а мясистое тело бывшего штангиста норовит порвать костюм по швам.

– У меня для этого нет настроения, – отрывисто говорю я.

– Простите ради бога, – протягивает он, симулируя заботу. – Тяжелый день сегодня?

– Пошел ты! – рявкает, злобно уставившись на него, Теннис. Тиллинг предостерегающе кладет руку Теннису на плечо, как только он делает шаг по направлению к Ромми. Теннис сердито сбрасывает ее руку. – Поехали, Питер.

Ромми ухмыляется, обнажив желтые от никотина зубы. Он лысеет и сантиметров на десять ниже меня. Стоит мне посильнее дернуть головой – и его нос сломается о мой лоб. Я представляю себе, как коп сгибается вдвое и багровая кровь струится у него между пальцами на теплый асфальт.

– Позвольте передать вам экстренное сообщение, – будто для поддержания разговора продолжает он. – Завтра лучше не будет. Соседи тоже читают газеты, и они будут бояться отпускать детей играть на улице. На ваш адрес начнут приходить письма с угрозами. Возможно, какой-нибудь местный герой швырнет кирпич вам в окно или проколет шины. Если вы переедете, это не поможет. Куда бы вы ни поехали – всюду вас будут преследовать подобные ситуации. – Ромми качает головой и огорченно щелкает языком. – Парень, с твоей прошлой жизнью покончено. Все должны знать, что это ты сделал. Тебе ни от чего не отвертеться.

– Спасибо за предупреждение, – говорю я. Кулаки у меня уже сводит судорогой, ногти впились в ладони.

– Да не за что. Не хочется мне этого говорить, но у тебя все же осталась небольшая лазейка. Окружной прокурор уже копытом землю роет, так она жаждет получить кресло генерального прокурора штата, и ей нужно закрыть твое дело до начала предвыборной кампании. Если ты во всем сознаешься, то, может быть, попадешь в какую-нибудь тихую маленькую тюрьму где-нибудь в Адирондаке. [2]2
  Курортный район. (Примеч. перев.)


[Закрыть]И следующие тридцать лет проведешь, играя в пинг-понг и прочищая водопроводные фильтры. Это не намного хуже того, во что твоя жизнь превратится здесь. Возможно, ты даже встретишь там своих старых приятелей. Такие места кишмя кишат подонками с Уолл-стрит.

– Звучит чудесно. – Я выдавливаю из себя улыбку. – Где можно записаться?

– По-твоему, это смешно. – Ромми слегка кивает головой. – Дай-ка я тебе кое-что скажу. То, что я предложил – это лучший вариант. В худшем случае мы признаем тебя виновным в убийстве с отягчающими обстоятельствами и жюри приговорит тебя к смерти. Ты проведешь десять лет в одиночной бетонной камере, ожидая, когда Верховный суд отклонит все твои апелляции. И когда тебя привяжут к стулу перед исполнением приговора, пинг-понг в Адирондаке покажется тебе очень неплохой альтернативой. – Он наклоняется вперед, и его лицо оказывается в нескольких сантиметрах от моего. – Ты уверен, что не допустил ни одной ошибки? В том, что эта девчонка, которую ты имеешь, не разозлится на тебя за что-то и не позвонит нам? Или что тот тип, которого ты нанял, не угодит в наши лапы за другое убийство и не запоет, чтобы получить снисхождение суда?

Злоба Ромми почти гипнотизирует меня. Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.

– Ты годишься только на то, чтобы запугивать священников, – говорю я ему. – Или тех, у кого совесть нечиста.

– А ты крепкий орешек, – огрызается он. – За словом в карман не лезешь. Если бы ты не был таким богатым козлом, я бы тебя прямо сейчас притащил в участок. Интересно, не поубавится ли у тебя остроумия после ночки в обезьяннике с уголовниками?

– Жаль упускать такое. Ты закончил?

– Это с тобой покончено. – На потном лбу Ромми вздуваются вены. – Может быть, если ты поспешишь, то успеешь добраться до квартиры своей девчонки до конца похорон. Вот ведь будет кайф, а? Трахать свою телку в тот момент, когда жену закапывают в грязь.

Кровь шумит у меня в ушах. Я оглядываюсь по сторонам. Фоторепортеры и оператор с телевидения устроились напротив нас, через дорогу, – слишком далеко, чтобы слышать наш разговор. Двое копов, приехавших на синем «форде», стоят метрах в десяти и пристально наблюдают за нами. Было бы глупо позволить Ромми спровоцировать меня на глазах у всех. К черту. Может, это и глупо, но я не позволю Ромми так надо мной издеваться. Я тоже наклоняюсь, пока мой нос почти касается его носа, вынуждая полицейского отступить на шаг.

– Хватит в игры играть, – тихо говорю я. – Ты мне даешь свою версию того, что случилось, а я тебе объясняю, почему ты не прав.

– Да ты уже прячешься за адвокатов! – презрительно восклицает Ромми. – Ни хрена я тебе не скажу, если не узнаю от тебя ничего стоящего.

– Я отказываюсь от адвоката, – отвечаю я, твердо намереваясь разобраться с Ромми. – Ну, давай. Что ты теряешь?

Теннис пытается возражать, но я игнорирую его, мой взгляд прикован к Ромми. Тот быстро смотрит на Тиллинг и улыбается.

– Ладно. – Коп разминает плечи и успокаивается. – Почему бы и нет. Ты – деревенщина из какой-то дыры в Огайо. Ты классно играешь в баскетбол, благодаря этому получаешь бесплатный билет в Лигу Плюща, встречаешь хорошую девушку из католической семьи, женишься. Она ведет хозяйство, находит себе достойную работу в благотворительной конторе и трясет для тебя задницей в постели. Очень скоро ты делаешь кучу бабок, потому что ты из тех самодовольных болванов, которые преуспевают в бизнесе. Все круто. Но тебе скучно. А может, сиськи у нее стали обвисать. Поэтому ты начинаешь трахать других баб.

Он кладет мне руку на плечо, как лучшему другу, и, улыбаясь, сильно сдавливает его, прекрасно зная, что на нас направлены камеры.

– Но ты недостаточно осторожен. Дженна все узнаёт и неожиданно заводит речь о разводе. Ты потеряешь половину денег, свой дом, одну из дорогих машин. Поэтому ты задумываешь план покруче. Твоя жена застрахована на кучу бабла. Если она умрет, ты будешь жить даже лучше, чем раньше. Может, сначала ты хотел все сделать сам, но ты же смотришь телевизор и знаешь, что копы всегда подозревают мужа. Поэтому ты обо всем договариваешься. Для парня вроде тебя миллион баксов – это мелочь на карманные расходы. В некоторых районах Нью-Йорка людей убивают за банку пива. В том месте, куда я тебя отправлю, это делают за пачку сигарет. Но вот незадача – тип, которого ты нанял, просто дурак. Предполагалось представить все как неудавшееся ограбление, да только не вышло. Думаю, наемник сделал для тебя фотку, поэтому и убрал ей волосы с лица. – Ромми театрально поджимает губы и машет пальцем у меня перед носом. – Ты облажался.

– Ты закончил? – интересуюсь я.

– Нет. Я знаю, что это ты. Не потому что она хотела развестись, и не из-за страховки, и не из-за этого идиотского ограбления. – Он снова сдавливает мне плечо, и его большой палец впивается в мою мышцу. – Я это знаю, потому что у тебя большой дом и большая машина, а твою жену представляет себе каждый парень в квартале, когда имеет старую кошелку, на которой женат. Но ты – тебя ведь никогда нет дома. Ты летаешь по всему шарику, работаешь на выходных, ночуешь в городе. Потому что тебе всего было мало, верно? Потому что тебе все время хотелось еще, а Дженна этому мешала. Скажи мне, – он заговорщицки смотрит на меня, – на кого ты переключился? На черных курочек? Школьниц? Трансвеститов?

Коп поворачивается боком к журналистам и тайком чешет промежность. Тиллинг, никак не реагируя, смотрит в землю. Интересно, что такого она натворила, раз ее поставили в пару с Ромми?

– Теперь все? – спрашиваю я.

– Пока все. – Он отпускает меня, выуживает сигарету из кармана рубашки и делает еще один шаг назад, пялясь на меня, как боксер, ожидающий очередного удара гонга.

– Я был женат шестнадцать лет, а изменил лишь однажды.

– Ага, отношения у вас, наверное, были прекрасные. Родители Дженны уже через десять минут перестали защищать тебя.

– Ты их к этому подтолкнул.

– С фактами не поспоришь, – равнодушно заявляет Ромми и зажигает спичку. – Наверное, тебе следовало рассказать нам о твоем маленьком приключении на стороне до того, как священник выдал тебя с потрохами.

– Эта женщина тут совершенно ни при чем.

– Еще бы! – Ромми полон сарказма. – Назови ее имя. Обещаю, что буду с ней ласков.

– Ты пытаешься придумать, как и ее поместить на первую полосу «Пост»? Поговоришь со всеми ее друзьями и родственниками, а потом намекнешь, что она преступница?

– Я делаю то, что должен, чтобы отправить таких, как ты, туда, где вам и место. Это моя работа.

– Твоя работа – поймать того, кто убил мою жену, а не дергать меня по пустякам просто потому, что я много работал и получил все то, что ты всегда хотел иметь, в то время как ты – всего лишь сорокасемилетний коп, который даже выше сержанта подняться не может.

Ромми щелчком среднего пальца отправляет в меня горящую сигарету. Тиллинг издает предостерегающий звук, но Ромми слишком возбужден, чтобы обратить на нее внимание.

– Я скажу тебе, почему ты не хочешь выдавать ее, – рычит он, и его шея надувается от прилива крови. – Потому что маленькая мисс Сладкие Титьки кое-что знает и ты не хочешь, чтобы она рассказала нам об этом. Ты сказал ей, что убил Дженну, верно?

Я снова делаю шаг вперед, сокращая дистанцию между нами. Один из самых важных уроков, которые преподал мне отец, – никогда не показывай своей слабости.

– И ты считаешь меня подонком?

– Ты прав на все сто.

– Хорошо. Ты уже встречался с частными сыщиками, которых нанял мой адвокат?

– Ага. Я сказал этим маленьким самодовольным болванам, этим продажным тварям, чтобы они убрались, пока я им по заднице не надавал.

Я преднамеренно засовываю обе руки в карманы.

– Наверное, они не очень хорошо тебя слушали. Один из них побеседовал с твоей бывшей женой. Ей было что сказать на тему о подонках. Она говорит, у одного из твоих детей проблемы с речью, но ты задерживаешь выплату алиментов, и поэтому на врача у нее денег нет. Остальные дети смеются над твоим сыном и называют его дебилом.

Ромми хватает меня за галстук. Он толкает меня и выкрикивает в лицо угрозы. На той стороне улицы щелкают затворы фотоаппаратов, звук автоматически перематываемой пленки похож на сердитое пчелиное жужжание. Двое полицейских из «форда» бегут к нам. Я повышаю голос, но не кричу:

– Она говорит, что бросила тебя, потому что ты каждый вечер приходил домой пьяный и у тебя не вставал. Она устала просыпаться рядом с парнем, который ни хрена не может в постели.

Ромми с размаху бьет меня правой, полицейские хватают его сзади, моя голова дергается от удара. Он все еще держится за мой галстук. Я встряхиваюсь от удара, не вынимая рук из карманов.

– Ты вложил деньги в бар своего брата. Проценты ты получаешь наличными, но в налоговую декларацию эти суммы не заносишь. Налоговикам это не понравится.

– Ты, мать твою! – Полицейские наконец разжали пальцы Ромми и теперь держат его за руки. Его волосы растрепаны, рубашка расстегнута, галстук сбился набок. – Ты что, угрожаешь мне?

Я сдуваю пепел с пиджака, приглаживаю руками одежду и привожу в порядок волосы.

– Теннис и Тиллинг все слышали. Я тебе не угрожал. Я попросил своих сыщиков выяснить, почему полиция так плохо работает по делу об убийстве моей жены. Они навели о тебе справки, Ромми. Они сообщили мне, что ты второсортный полицейский и слишком запутался в своей дерьмовой жизни, чтобы работать как следует. Я подумываю о том, чтобы направить жалобу окружному прокурору. Надеюсь, никто не передаст ее копию журналистам.

Я иду к машине, а Ромми посылает мне вслед проклятия. Теннис открывает дверь со стороны водителя и садится. Когда он заводит мотор, кто-то дотрагивается до моего плеча.

– Теперь вам лучше? – тихо спрашивает Тиллинг.

– Немного, – отвечаю я и поворачиваюсь к ней. Она высокая, у нее кривые зубы, лоб беспокойно морщится. В докладе, который я получил, говорится, что у нее хорошая репутация. – Думаю, он заслуживает гораздо большего.

Она хмурится.

– Часто ли люди получают то, чего заслуживают? – В ее голосе нет и намека на сарказм.

– Не знаю, – говорю я. В последнее время я очень часто задаю себе этот вопрос. – Раньше я так считал.

– Дженнифер заслуживает справедливости, – замечает Тиллинг. – И чтобы добиться ее, мне понадобится ваша помощь.

Я складываю руки на груди, чтобы скрыть дрожь; ужасная усталость укрывает меня влажным плащом.

– Ничего важного я не скрываю.

– Но ведь что-то скрываете.

На поясе у Тиллинг жужжит телефон, и она не глядя отключает его; взгляд усталых карих глаз прикован ко мне.

– Мы с Дженной ссорились. Я не собираюсь обсуждать причину этого. Мы были женаты долгое время. Я был несчастен и совершил ошибку.

– Мне нужно знать имя этой женщины, – настаивает Тиллинг.

– Нет, не нужно. Она не имеет ко всему этому никакого отношения. Мы были вместе всего один раз, и все было кончено задолго до того, как Дженна узнала об этом случае.

– Дженнифер готова была развестись с вами из-за этой женщины. Мы должны поговорить с ней.

Тиллинг ошибается. Я открываю рот, чтобы поправить ее, но затем снова закрываю его.

– Вы намерены помогать нам? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами, поворачиваюсь к машине и берусь за ручку двери.

– Вы не понимаете, – говорит мне в спину Тиллинг; похоже, она разочарована. – Вы ошиблись и продолжаете ошибаться. Все ваши деньги теперь падут на вашу голову.

– А вы? – спрашиваю я, глядя на нее через плечо. – Вы будете спорить со всеми моими деньгами?

– Вы обидели свою жену, Питер, – отвечает Тиллинг. – Я это знаю. Вы должны сказать мне правду, если хотите, чтобы я поняла вас.

Правду. Я открываю дверь и сажусь в салон. Тиллинг стоит снаружи не двигаясь и смотрит на меня через стекло, а Теннис заводит мотор, и машина проползает мимо нее. Правда состоит в том, что я разбил сердце Дженны задолго до того, как изменил ей.

Зима

6

С ночного неба падает мокрый снег и неровно стучит по окнам спальни. Я неподвижно стою в темноте и смотрю на улицу. Конус бледно-желтого света фонаря падает на капот, кузов и боковые панели синего «форда», покрытые льдом; ветер взбивает над крышей машины полосу молочно-белого дыма из выхлопной трубы. Периодически щелкают «дворники». В салоне, наверное, двое полицейских – один дремлет, второй бдит вполглаза. Несколько раз на протяжении недель, прошедших со дня похорон Дженны, полицейские приставляли ко мне «хвост» – по словам моего адвоката, эта тактика в основном была нацелена на то, чтобы запугать меня. Однако сегодня я увидел их в первый раз за последний месяц. Размышляя, намерены ли копы наконец-то арестовать меня, я быстро обдумываю, не следует ли связаться со своим адвокатом, и решаю не суетиться. На часах возле кровати пять сорок утра; вряд ли они пошевелятся до рассвета, если только я не зажгу свет. У меня полно времени.

Несмотря на темень, у меня уходит лишь несколько минут, чтобы привести комнату в порядок. Постельное белье, которое еще вчера было чистым, а сейчас влажное и скомканное, отправляется в мешок для грязного белья, висящий на двери. Я застилаю постель свежевыглаженными простынями, тщательно натягивая их на кровати, а покрывало прячу под подушки. Несколько шагов – и я в ванной. Годы командировок приучили меня удобно упаковывать умывальные принадлежности: зубную щетку сюда, бритву туда. Не включая света, я намыливаю лицо и начинаю бриться на ощупь, чувствуя облегчение из-за того, что, по крайней мере, избавлен от созерцания жалкого зрелища в зеркале.

Закончив умываться, я натягиваю тренировочные штаны поверх «боксеров» и шлепаю вниз по лестнице, волоча за собой мешок с грязным бельем. Все комнаты в доме, за исключением кухни и спальни для гостей, в которой я сплю в последнее время, абсолютно пусты. Когда полицейские наконец убрались, я позвонил в местное отделение благотворительной организации «Сент-Винсент де Пол» и отдал им всю обстановку, уверенный в том, что они возьмут ее. Было достаточно легко купить всю необходимую мне мебель в «Икеа». Теннис предложил мне вообще не возвращаться в этот дом, но я не хотел доставлять удовольствие своим отъездом ни копам, ни соседям.

Кухня находится в задней части дома, так что полицейские не смогут заглянуть в ее окно, если только они не оставили наблюдателя во дворе. Маловероятно – в такую-то погоду. Я зажигаю подсветку бара, включаю кофеварку и наливаю себе стакан сока. Когда кофе готов, я устраиваюсь за кухонным столом и включаю лампу для чтения. Вчерашняя почта лежит рядом с моим ноутбуком. Пришло два письма от фирмы «Кляйн и Кляйн», моего бывшего работодателя. Одно из них содержит требование подтвердить предшествующую «переписку»; во втором – льстивая бессвязная критика со стороны Джоша. Не обращая внимания на предложения, явно написанные юристами, я предполагаю, что оставшаяся часть письма передает его точку зрения. Джош разочарован. Джош обижен. Джош сердит. Джош знает, что я понимаю. И он прав: я понимаю. «Кляйн» не сделали ничего такого, чего бы я сам не сделал.

В следующий понедельник после похорон я надел костюм и отправился на работу пораньше, отчаянно желая как-то отвлечься. У меня ушел час на то, чтобы разобраться с электронной корреспонденцией. Когда я возвращался из туалета, меня поймал за руку Теннис и прижал спиной к колонне в отделе торгов.

– Где ты был? – спросил он. – Я оставил с десяток сообщений на твоем мобильном и в отеле. Они сказали, что ты съехал.

– Журналисты выследили меня в отеле, поэтому я выписался.

– Почему же ты мне не позвонил?

Я пожал плечами. Предшествующие несколько дней меня просто преследовали фотографии и видеозаписи того, как мы уходим с похорон Дженны. Я был слишком смущен, чтобы перезванивать ему.

– Тебе не следует здесь находиться, – заявил Теннис.

– И что же мне делать, Теннис? Сидеть дома?

– Тебе нужно поговорить с кем-нибудь.

– Поговорить? С кем? – спросил я, начиная сердиться. – С безмозглым психотерапевтом в комнатке в Верхнем Вест-Сайде? С типом, который все время будет расспрашивать меня о ночных кошмарах и говорить мне, что плакать не стыдно?

– Питер, – ответил Теннис, сжимая мою руку, – плакать не стыдно.

– Дерьмо все это, – зло сказал я. – Мой отец говорил, что люди делятся на тех, кто делает, и тех, кто не делает.

– Делает – что?

– Просто делает. В этом вся соль.

– Иногда ничего нельзя поделать.

– Врешь, – громко заявил я. – Я могу найти мерзавца, который убил мою жену, и пустить ему пулю в голову.

Пара человек из младшего персонала открыто глазели на нас. Теннис нервно раскачивался на носках. Мы оба знали, что я сброшу его руку, если он не отстанет, и оба знали, что отставать он не собирается. Он искоса глянул поверх моего плеча и нахмурился. В мою сторону через весь отдел шагала Ева Лемонд с мрачным выражением лица.

– Послушай, – быстро сказал Теннис, – держи себя в руках и ничего не подписывай, не посоветовавшись с адвокатом. – Он позорно сбежал к своему столу, отвесив проходящей мимо него Еве глубокий поклон и получив в ответ суровый взгляд.

Ева – женщина моего возраста, ужасно тощая, с хорошей стрижкой, лишенная чувства юмора и такая же искусственная, как любой агент по связям с прессой. Джош нанял ее, чтобы она управляла персоналом, а также делала за него неприятную работу. У меня с Евой всегда были нормальные отношения, поскольку это достаточно разумно, но она и Теннис открыто враждовали.

– Думаю, нам нужно прогуляться, Питер, – заявила Ева.

– Почему бы и нет? – с деланной непринужденностью ответил я. – Только пальто возьму.

Мы прошли вниз по Бродвею до Бэттери-парка. Ева выразила мне свои соболезнования. Она спросила, как я, и душевно кивала, пока я врал ей. Мы сели на скамейку с видом на гавань, и тут она мне все выложила.

– Ты сейчас находишься в бессрочном отпуске по семейным обстоятельствам. С сохранением зарплаты и всех премий. Никаких комментариев фирма официально давать не будет.

– Так распорядился Джош?

– Да. Если очень хочешь, можешь ему позвонить.

Это великодушное предложение было сделано, чтобы отстранить меня от участия в делах. Джош с такой же готовностью наживался на мне, с какой я наживался на нем, но, в точности как и предупреждал меня Теннис, он уже почти забыл, как меня зовут, потому что я оказался в минусах.

– Бессрочном – до какой даты?

– До декабря. Ты получишь хорошее выходное пособие в обмен на увольнение по собственному желанию и расписку в отказе от прав.

Я сотни раз был на месте Евы в подобных ситуациях. И то, что теперь я оказался по другую сторону, придавало всему разговору сюрреалистический налет. Я сделал над собой усилие, чтобы казаться беззаботным.

– А что, если все наладится?

Ева повернулась вполоборота, чтобы посмотреть мне в лицо; ее выщипанные брови и темно-красные губы выражали разочарование.

– Вред уже нанесен. Разве ты не понимаешь? Полиция допрашивала сотрудников, требовала разрешения говорить с клиентами, изымала записи. Похороны были последней каплей. Джош не хочет, чтобы на первой полосе «Нью-Йорк пост» появилась фотография, на которой ты заходишь в наш офис. Мы должны делать то, что лучше всего для фирмы.

Я бездумно смотрел на одинокую лодку в гавани, которая лениво ловила парусом ветер, и не мог придумать, что бы еще сказать. Поняв, что разговор закончен, я собрался уходить. В моем кабинете не было ничего, что Кейша не могла упаковать и отправить мне домой.

– Мы вышлем тебе все бумаги, – сказала Ева. – Мы хотим быть справедливыми.

– Ты выбрала не ту фразу, Ева. Нужно было сказать: «Ничего личного, только бизнес». [3]3
  Знаменитая фраза крестного отца мафии из одноименного фильма Ф. Копполы. (Примеч. перев.)


[Закрыть]

Она смотрела на меня безо всякого выражения, не зная, какую эмоцию следует проявить. Я отвернулся и целенаправленно двинулся на север, гордо расправив плечи и не зная ни куда я иду, ни что мне делать, когда доберусь туда.

Я рву письмо Джоша пополам, а затем еще раз пополам. Через несколько дней после моего разговора с Евой она отправила мне экспресс-почтой конверт, содержащий расписку в отказе от прави соглашение о конфиденциальности. Оба документа были смехотворно обременительны, причем прикол заключался в условии, выдвинутом в каждом: что я соглашусь на адвоката, выбранного «Кляйн», в случае если между нами возникнет дополнительный спор. Легче добиться справедливого решения суда где-нибудь в Северной Корее, чем от юриста с Уолл-стрит. Я швырнул оба документа в мусорную корзину, утомленный одной только мыслью о том, чтобы вести переговоры с «Кляйн». Каждый третий день приходило новое требование поставить свою подпись, написанное все более строгим гоном. Несмотря на очевидное раздражение Евы моим молчанием, меня удивило, что она сочла нужным заставить Джоша написать мне. Должно быть, юристов «Кляйн» что-то беспокоит. Я роняю обрывки письма Джоша в мусорное ведро под столом, разочарованный тем, что его неудобства не улучшили мне настроения.

Тенниса уволили через неделю после меня. Ни для одного из нас это не было сюрпризом. На наших ежегодных общих собраниях Лемонд всегда говорила о нем как о «старой гвардии» – выражение, на брокерском жаргоне означающее примерно то же, что хлеб трехдневной давности. Мы с Теннисом регулярно встречались, чтобы поиграть в гольф, пока погода не испортилась, но с тех пор видеться стало сложнее. Поскольку мы ничем не заняты, то и заполнить паузы в разговоре нечем, а в тот единственный раз, когда мы вместе напились, я сорвался и выставил себя дураком.

Покончив с почтой, я выдвигаю ящик кухонного стола и вынимаю оттуда старую пластмассовую коробку, в которой находится служебный пистолет моего отца и завернутый в тряпочку набор для чистки и смазки оружия. Я вынимаю обойму, дважды проверив, нет ли патрона в патроннике, открываю затвор и нажимаю на наконечник возвратной пружины, разбирая оружие точно так же, как учил меня отец много лет назад. Чистка оружия очень успокаивает: все детали так тонко обработаны… Вообще-то я уже много лет не стрелял из пистолета, потому что не побеспокоился о разрешении на него в Нью-Йорке; но я помню, какой громоподобный рев он издавал, когда я стрелял из него мальчишкой, а отец, стоя у меня за спиной, клал свою большую ладонь на мою маленькую ручку, чтобы помочь смягчить отдачу.

Я снова собираю пистолет, и он удобно ложится в мою взрослую руку. Если в патроннике нет холостого заряда, чтобы защитить боек ударника, курок лучше не спускать, поэтому я вынимаю боевые заряды из магазина и кладу их в восьмиугольные ячейки, после чего заменяю их холостыми, которые я ношу в герметичном пакете. Защелкнув затвор, я смотрю на конец ствола и представляю, что передо мной на коленях стоит убийца Дженны. Его черты размыты, а темные глаза расширены от ужаса. Я нажимаю на гашетку. Металлический щелчок отдается громким эхом от твердых кухонных поверхностей, и я вижу, как голова убийцы дергается назад, когда моя пуля врезается ему в лицо, забрызгивая мозгами стену у него за спиной. Он валится на бок, под щекой образуется кровавая лужа, а из его глаз вытекает жизнь, как свет из старой электронно-лучевой трубки. Я открываю рукой затвор, выбрасывая на пол кухни холостой патрон, и снова представляю себе убийцу на коленях. Его голова раз за разом дергается назад, а я снова и снова спускаю курок, и тускло поблескивающие металлические гильзы вываливаются из выпускного отверстия, пока затвор не открывается в последний раз. Слезы гнева застилают мне глаза, и я ударяю бесполезным оружием о столешницу, добавляя новую отметину к уже существующим.

Часы отщелкивают минуты, и мое дыхание постепенно успокаивается. Холодильник включается и снова выключается, весь дом противоестественно тих. Почти семь часов. Чаще всего я провожу утро, поглощенный своей виртуальной местью, заряжая пистолет и стреляя, пока палец не начинает болеть так, что не может больше нажимать на гашетку. Но не сегодня. Собрав холостые заряды с пола, я запечатываю их в герметичный пакет. Пора посмотреть правде в глаза.

Вряд ли убийцу Дженны когда-нибудь поймают. Бывшие полицейские, которых я нанял как сыщиков, оказались гораздо более способными собирать грязь на своих бывших собратьев, чем разрабатывать новые версии. После того как видеозапись нападающего на меня Ромми стала мгновенной сенсацией в Интернете и вынудила полицейского уволиться, расследованием начала руководить Тиллинг. Насколько мне известно, я по-прежнему единственный подозреваемый, и большую часть своего времени Тиллинг тратит на проверку моей финансовой отчетности, надеясь найти связь с киллером, которого, с ее точки зрения, я нанял.

То небольшое чувство удовлетворения, которое я испытал после увольнения Ромми, исчезло, когда он стал работать вместе с одним репортером из желтой прессы. Репортер сейчас трудится над книгой об убийстве Дженны. Они опубликовали отрывок в журнале «Нью-Йорк» месяц назад – двенадцать страниц беспочвенных инсинуаций, тщательно составленных таким образом, чтобы избежать иска о клевете. Теннис написал редактору гневное опровержение, которое так и не было напечатано. Единственное письмо в мою защиту было написано техасским адвокатом по бракоразводным делам. Адвокат напоминал читателям, что даже такой негодяй, как я, имеет право на справедливый суд. В последнее время Ромми постоянно мне звонит, обычно поздно вечером, чтобы заплетающимся языком бормотать проклятия в мой адрес. Сначала я был сама любезность, считая это лучшим способом обломать его, но потом стал просто вешать трубку, так как у меня пропало желание играть в его игры. И Ромми – не единственный, кто звонит мне по ночам: он был абсолютно прав насчет соседей.

Родители Дженны не дали мне ни единого шанса объясниться. Мэри потребовала, чтобы я отказался от права управлять имуществом Дженны в ее пользу, и я согласился, надеясь, что она вступит в диалог. Однако она тут же подала на меня гражданский иск о смерти в результате противоправных действий, направленных на завладение недвижимостью, и добилась решения суда, которое заморозило все наши с Дженной общие счета. Мой адвокат считает, что миссис О’Брайан может выиграть дело, хотя надежных доказательств у нее нет. Никто не любит богатеньких типов, которые изменяют своим женам и врут копам, сказал бы он, если бы хоть раз был откровенен. Если я проиграю, политическое давление может вынудить окружного прокурора Уэстчестера завести на меня уголовное дело, а суд присяжных – дело рисковое. Страховая компания отказывается выдавать мне деньги без решения суда, а судебные издержки быстро съедают мою наличность.

Когда я был мальчиком, учитель, игравший в низшей бейсбольной лиге, поскользнулся и упал с трамплина в бассейне. Известие о том, что у него парализовало обе руки и ноги, шокировало меня, поскольку свидетельствовало о превратностях судьбы, которые я никогда не принимал во внимание.