Текст книги "Расплата"

Автор книги: Ли Ванс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Предположим, что люди, искавшие Андрея, работали на «Цайц». – Я возвращаюсь к началу нашего разговора. – Чего они надеялись добиться?

Эмили пожимает плечами.

– Возможно, они хотели убедить Андрея, что для него будет лучше, если он отменит исследования и сообщит им, сколько принадлежащих им данных у него есть и откуда он их получил. Один из способов достичь этого – запугать Андрея, избить и пригрозить, что будет еще хуже.

– «Цайц» когда-нибудь угрожала вам или вашей клинике?

– Я в этом не уверена, но кто-то сообщил в Министерство здравоохранения, что чеченские террористы используют мою клинику для проведения испытаний мощной разновидности туберкулеза, устойчивой к лекарствам, которая была украдена из швейцарской лаборатории. – Эмили негодующе качает головой. – Я пошла прямо к министру и предложила предоставить всю мою документацию на рассмотрение любой компетентной комиссии. Больше я об этом ничего не слышала. Потом кто-то взломал нашу компьютерную сеть. Кто бы это ни был, ему удалось обмануть первый уровень нашей системы защиты, но он не смог преодолеть второй уровень, охраняющий конфиденциальную информацию.

Я встаю из кресла и начинаю мерять шагами комнату; я слишком взвинчен, чтобы спокойно сидеть. «Цайц» пыталась надавить на Эмили, используя ту же дерьмовую историю о терроризме, которую Лиман скормил Дэвису и Де Нунцио. Все кусочки мозаики становятся на свои места. Я подхожу к окну и смотрю на волны, накатывающие на берег. «Цайц» виновна в убийстве Дженны. Интересно, как же я смогу отомстить целому конгломерату?… У меня за спиной Эмили начинает что-то тихонько напевать.

– Что? – Я поворачиваюсь к ней.

– Извините, – говорит она, прижимая к лицу руку Андрея. – Мелодия, которую пела миссис Жилина, врезалась мне в память. Это русская детская песенка.

– «Тише, мыши». – Я неожиданно называю песенку, которую упоминала Катя, еще не понимая, почему я это делаю.

– Совершенно верно. – Эмили удивленно смотрит на меня. – Вы ее знаете?

Будто пелена падает у меня с глаз. Я был так расстроен, увидев Андрея, прикованного к постели, что не сделал никаких выводов из его слабости. Он не мог обмениваться сообщениями с Катей сегодня утром. Должно быть, поддельные бумаги выкупила миссис Жилина, выдав себя за Андрея.

– Ее упоминала сестра Андрея. Помните, когда мы разговаривали с вами по телефону в Москве, вы пообещали позвонить по моей просьбе и сказали, что позже, вероятно, сможете сообщить мне больше о преследовавших меня людях. Скажите: кому вы звонили?

– Миссис Жилина, – отвечает Эмили. – Она тоже входит в состав совета директоров благотворительного фонда Андрея.

Дверь спальни открывается. В проеме двери стоит Владимир; на нем такой же зеленый хирургический халат, как и на мужчине внизу. Владимир манит меня пальцем.

– Идем, – говорит он, – миссис Жилина хочет говорить с тобой.

Я смотрю на Андрея и замечаю передающую часть маленького монитора, подключенную к розетке под кроватью. Похоже, миссис Жилина слушала нас; она ничего не упускает из виду.

– Можно поднять край кислородной палатки? – спрашиваю я у Эмили.

– Да.

Шум океана становится еле слышным, когда я просовываю голову под полиэтилен. Все сомнения в отношении Андрея, мучившие меня последние несколько дней, рассеялись. Я наклоняюсь вперед и нежно целую его в щеку.

– Я люблю тебя, – шепчу я. – Прощай.

45

Дальняя дверь гостиной ведет на темный застекленный балкон, выходящий на океан. Миссис Жилина сидит в кресле-качалке, ее трость стоит у стены позади нее. Миссис Жилина медленно качается, и по ее лицу бегают серо-голубые тени. Ее ноги укутаны пледом. На маленьком мониторе, лежащем у нее на коленях, горит красная лампочка.

– Не хотите ли чаю, Питер? – спрашивает миссис Жилина, глядя на нас с Владимиром.

– Нет, – отвечаю я, переполненный нетерпением. Если кто-то и знает ответы на оставшиеся у меня вопросы, этим человеком должна быть миссис Жилина.

– Вы уверены? Это единственное место во всем отвратительном доме, которое не давит на меня, но здесь все время холодно. А чай согрел бы вас.

– Все нормально, – говорю я. По сравнению с машиной Тенниса, на балконе жарко, как в бане.

– Тогда только одну чашечку, Владимир, – приказывает она. – И пожалуйста, закрой за собой дверь.

Он безмолвно повинуется ей; судя по ее тону, они довольно близко знакомы – я этого не ожидал.

– С Владимиром вас познакомил Андрей? – спрашиваю я.

– Нет. Я работала вместе с отцом Владимира. Это я познакомила его с Андреем. Сядьте.

На соседнем кресле-качалке лежит еще один плед, и я тщательно укутываюсь в него, стараясь не задеть поврежденную руку. Я слышу, как шелестят страницы, а потом до меня доносится голос Эмили, тихо и мелодично говорящей по-русски.

– Она читает ему Толстого, – замечает миссис Жилина, выключая монитор. – Меня уже тошнит от Толстого.

– Никогда его не читал.

– Идеалист, – пренебрежительно заявляет она. – Я нахожу религию и философию такими же скучными, как и современное искусство и архитектуру. Наши с Андреем взгляды расходятся.

– Но у вас ведь было взаимопонимание.

– Было, – соглашается она. – И наши действия привели к таким последствиям, которых мы никогда не желали. Я глубоко скорблю о вашей супруге.

– Я должен знать, что произошло, – мрачно заявляю я. – Расскажите мне о «Цайц».

– Расскажу. Хотя «Цайц» – это уже конец истории. Эмили поведала вам середину. Думаю, мы можем обратиться к началу.

– Начало мне уже известно.

– Правда? – Миссис Жилина поднимает одну бровь. – Тогда просветите меня.

– Андрей заболел, и это изменило его приоритеты, – нетерпеливо начинаю я, собирая вместе кусочки мозаики, которые мне удалось обнаружить. – Он хотел большего, хотел помогать людям, не имеющим доступа к уровню медицинского обслуживания, открытого для него. Он нашел Эмили и основал клинику, финансируя ее из собственного кармана и из пожертвований, получаемых на месте. Как-то раз, примерно год назад, Эмили сообщила Андрею о лекарстве, по слухам, найденном «Цайц». Неожиданно ему понадобилось много наличных денег – во-первых, чтобы заплатить тому, кто продал ему лекарство и все необходимые данные, а во-вторых, чтобы организовать клинические исследования этого лекарства. И Андрей начал воровать деньги у «Терндейла».

– Вы считаете Андрея вором? – От слов миссис Жилина веет ледяным холодом.

– Хорошо, пусть будет растратчик, – предлагаю я, не желая вдаваться в подробности. – На эти деньги он играл на бирже, думая, что выигрыш пустит на содержание клиники и вернет основную сумму до того, как кто-нибудь догадается о его поступке. Он ошибся с прогнозами, поэтому удвоил ставку. К тому моменту, когда он перестал играть, он проиграл миллиард долларов. Он запаниковал. Его репутация, работа Кати, компания Уильяма – все висело на волоске.

Я замолкаю, выжидая, не отреагирует ли она на упоминание имени Уильяма. Мне любопытно, что же на самом деле произошло между ними.

– Продолжайте, – говорит миссис Жилина бесцветным голосом.

– Думаю, именно на этом этапе Андрей обратился к вам. Он сознался в том, что сделал, и вместе вы придумали, как все исправить. Выход из ситуации подсказали картины из коллекции Линца. Должно быть, вы узнали, где они спрятаны, когда учились у фон Штерна. Вы договорились с Уильямом обменять коллекцию на его пакет акций, а затем либо продали акции, либо заняли под них деньги, чтобы выкупить фальшивые ценные бумаги. И проблема решена – или вы так посчитали.

– Что вы имеете в виду, когда говорите «вы так посчитали»?

– Уильям владел контрольным пакетом акций. Мелкие держатели акций «Терндейл» непременно подадут коллективный иск на чудовищную сумму, чтобы выяснить, что именно Уильям выручил за свои акции, и будут настаивать на получении соответствующей компенсации. Может всплыть вся комбинация. Андрей мог бы и догадаться об этом. Ему бы следовало сначала проконсультироваться с юристом, специализирующимся на законодательстве по ценным бумагам.

– А если Уильям просто пожертвовал свои акции благотворительной организации?

Ее вопрос нарушает ход моих мыслей.

– Вы отдали картины Уильяму, – неуверенно начинаю я. – А затем поручили банку-депозитарию передать его акции этой организации, в правление которой входил Андрей – «Fondation l’Etoile»?

Миссис Жилина утвердительно кивает.

– А затем «l’Etoile» выкупила поддельные русские акции, – продолжаю я, тщательно взвешивая каждое слово. – Итак, в зависимости от того, с какой точки зрения смотреть на это дело, Уильям либо получил картины как компенсацию, либо он получил миллиард долларов, оформленный как ответный дар, и на эти деньги купил картины.

– Или ни то ни другое. Возможно, Уильям просто проявил щедрость. И в таком случае, как объяснил Андрею чрезвычайно дорогой юрист, специализирующийся на законодательстве по ценным бумагам, никакой мелкий акционер не может потребовать соответствующей компенсации.

– Вы куда хитрее меня, – признаю я. – Я не юрист. Но я точно знаю, что вы слишком вольно обходитесь с правилами. Если комиссия обнаружит хотя бы половину из того, что произошло, у всех, кто в этом замешан, будут большие проблемы.

– «l’Etoile» – частная организация. Единственные директора – я и Андрей, и только нам известно, что именно произошло.

Комиссия не сможет обнаружить ничего, если только я лично не сообщу им это. Но вы ведь не об этом хотите поговорить, верно?

– Верно, – отвечаю я, решая утолить любопытство позже. – Расскажите мне о «Цайц».

Дверь на балкон открывается, и появляется Владимир с чашкой чая на блюдце. Они с миссис Жилина беседуют по-русски, а я места себе не нахожу, так мне хочется узнать, что же ей известно.

– Итак, – продолжает она, когда Владимир уходит. – Вернемся к «Цайц». Эмили не ошиблась в своих предположениях: они действительно получили копию прошения Андрея о разрешении на проведение исследования. Поняв, что Андрей обладает образцом их лекарства, они отправили Лимана, чтобы припугнуть его. Андрей должен был лечь в больницу, поэтому он зарегистрировался под вымышленным именем и исчез. В «Цайц» знали, что исследования финансирует фонд Андрея, и им также удалось выяснить, что я тоже вхожу в состав совета директоров. Однажды, когда я шла на работу, – а лил сильный дождь, – меня догнал Лиман. Он заявил, что если мы будем настаивать на проведении исследований, у нас возникнут неприятности. Я попыталась прошмыгнуть мимо него. Пока мы разговаривали, он закрыл зонт, и когда я пошла прочь, сунул мне его под ноги.

– Когда это случилось? – нетерпеливо спрашиваю я.

– Двенадцатого сентября.

За четыре дня до убийства Дженны.

– И что вы сделали?

– Андрей был в больнице, а я сконцентрировалась на разработке деталей сделки с Уильямом. Время для того, чтобы ссориться с «Цайц», было неподходящим. Поэтому я аннулировала заявку на исследования.

– Вы сообщили о Лимане в полицию?

– Нет. Он был второстепенной фигурой.

– «Второстепенной фигурой»? – повторяю я, с трудом держа себя в руках. – Через несколько дней после этого случая Лиман и еще один тип по имени Франко убили мою жену.

Миссис Жилина мягко кладет ладонь на мою поврежденную руку.

– Мне очень жаль, – уверяет она. – Вы не представляете, как я скорблю.

– «Цайц» должны заплатить. – Голос у меня дрожит.

– Я уже обдумала это, – говорит она. – Я знаю, как можно навредить им.

– Что вы хотите сказать? – Такой реакции я не ожидал.

– Мы будем выпускать их лекарство, – объясняет миссис Жилина, слегка сжимая мне руку. – Мы вынудим их предоставить нам лицензию, позволяющую использовать это лекарство по всему миру и одновременно не дающую им заработать на этом ни цента.

– Но у вас нет таких возможностей, – протестую я, пытаясь высвободить руку.

– Вы ошибаетесь. – Свирепый оскал искажает ее рот. – У нас есть Лиман.

Как только она отпускает меня, я вскакиваю на ноги.

– То есть как это?

– На следующее утро после того как вы вернулись из Москвы, он вылетел в Нью-Йорк. Эмили сообщила мне, что «Цайц», вероятно, охотится за вами, поэтому я послала Владимира проследить за отелем, в котором обычно останавливался Лиман.

– Откуда вы знали, где он обычно останавливался? – спрашиваю я, затаив дыхание.

– Зонт, – ликующе заявляет миссис Жилина. – Тот, который он сунул мне под ноги. На нем было написано название отеля.

Лиман у нее. Мрачная радость переполняет мою грудь, пока неожиданная мысль не заставляет меня вздрогнуть.

– А «Цайц» знает, что он у вас?

– Знает, – отвечает она. – Мы уже начали вести с ними переговоры, и Лиман признался в убийстве вашей жены и подтвердил причины, по которым «Цайц» законсервировала производство лекарства. Мы записали его признания на пленку. «Цайц» охотно идет на сотрудничество.

– Один момент. – Я тычу в нее пальцем. – Мы не отдадим Лимана.

– Что вы хотите сказать?

– То, что сказал. Лиман доложен заплатить.

– Его допрашивали люди Владимира, – замечает миссис Жилина. – Так, как их этому обучили Советы. Лиман уже хорошо заплатил.

– Но недостаточно. Вы сами сказали это вчера. Око за око – вот справедливость.

– А если «Цайц» потребует отдать им Лимана как плату за разрешение на производство их лекарства?

– Вы меня не слушаете. – Я нависаю над ней.

– Вы настаиваете на смерти Лимана, – тихо говорит она, – даже если это значит, что миллионы невинных умрут?

– Это не обсуждается. – Я чувствую, как мое сердце наполняется ненавистью. – Скажите мне, где он.

– Око за око, – повторяет миссис Жилина, не глядя на меня. – Владимир сейчас, наверное, в кухне. Он отведет вас к Лиману.

46

Владимир открывает боковую дверь, выходящую во внутренний двор. По правую руку обзор закрывает покрытая снегом живая изгородь, а над головой висит решетка, увитая виноградными лозами, сейчас оставшимися без листьев. В трех метрах от меня стоит, привалившись к стене серого гаража, и курит сигарету какой-то человек. Владимир резко говорит что-то по-русски, и мужчина заходит внутрь.

– Он там? – спрашиваю я, с трудом веря в то, что Лиман может быть так близко.

– Да, – коротко отвечает Владимир.

Когда я делаю шаг вперед, он касается моего плеча. Скосив на него глаза, я вижу у него в руке пистолет, повернутый рукояткой ко мне. Я беру оружие и взвешиваю его на ладони. Это автоматический пистолет, он меньше пистолета моего отца и не такой тяжелый. Я передергиваю затвор и большим пальцем снимаю оружие с предохранителя. Я снова делаю шаг к гаражу, но Владимир опять касается моего плеча.

– Ну что еще?

– Слушайте, – хрипло говорит он, и изо рта у него вырывается пар, отчетливо видимый в морозном воздухе. – С английским мне тяжело.

Я нетерпеливо киваю.

– Миссис Жилина говорит вещи, некоторые, – он гладит ладонью одной руки другую, – правда. А некоторые… – Владимир поворачивает одну ладонь и легонько бьет ее ребром по другой ладони, как будто нанося удар топором, и делает жест, будто сметает отрубленную часть.

– Меньше, чем правда? – предполагаю я, пытаясь понять его. – Полуправда?

Он кивает, хватает меня за предплечье и наклоняется ко мне, чтобы поцеловать в обе щеки. Его глаза сверкают. Я даже представить себе не могу, к чему все это.

– Мне жаль, – говорит он. – Вы понимаете? Она говорит, а я делаю, но не знаю. Мне жаль. Это мое одно слово.

– Лиман ведь убил мою жену, верно? – спрашиваю я, желая убедиться, что никакой путаницы не возникло.

– Да.

– И я собираюсь убить его.

– Да.

– Значит, проблемы нет?

– Нет, – подтверждает Владимир. – Проблемы нет. Но я говорю: мне жаль. Что не знал.

– Об этом не волнуйтесь, – отвечаю я, снова поворачиваясь к гаражу. У меня нет времени выяснять, что его беспокоит. – Вы прощены.

Внутри гаража воняет дымом, дерьмом и пропаном: в углу на полную мощность включен переносной обогреватель. Пол, потолок и три из четырех стен покрыты листами пластика; все окна забиты. В центре комнаты стоят два стула, обращенные сиденьями друг к другу, а между ними – высокий торшер без абажура. Ближе к двери сидит тот русский, который курил на улице (сигарета все еще свисает с его губы) и рассматривает порнографический журнал. У стены позади него стоит железная бита и видеокамера на треноге, направленная на второй стул.

Ко второму стулу клейкой лентой привязан Лиман, пол вокруг него усыпан сигаретными окурками. Лиман обнажен, во рту у него кляп, на полу лужа из крови и мочи. Голова его завалилась набок, глаза закрыты. Бо´льшую часть его тела покрывают гематомы, лицо и грудь в маленьких круглых волдырях. Владимир говорит что-то сидящему русскому. Тот встает, хватает Лимана за волосы, поднимает его голову и несколько раз отрывисто бьет его по щекам. Лиман не реагирует. Тогда мужчина вынимает изо рта горящую сигарету и засовывает ее Лиману в ноздрю. Лиман резко просыпается и кричит. Его крик заглушается кляпом, конечности спазматически дергаются.

– Давай, – говорит Владимир, когда русский поворачивает лицо Лимана ко мне. – Стреляй.

Я делаю шаг вперед и прижимаю пистолет ко лбу Лимана, в точности как я представлял себе это тысячу раз. Глаза Лимана двигаются под полуприкрытыми веками, он издает стон, и по ножке стула сбегает очередная струйка мочи.

– За Дженну, – говорю я.

«Это неправильно», – внезапно произносит голос Дженны, и неожиданно я вижу комнату как бы ее глазами – себя с оружием в вытянутой руке, Лимана, в ужасе мычащего что-то в кляп, и выжидающе молчащих русских. Отмахнувшись от ее слов, я делаю глубокий вдох и приказываю себе стрелять. Мой палец уже готов нажать на спусковой крючок, но тут из глаза Лимана выползает кровавая слеза и медленно спускается у него по щеке. Это неправильно. Я делаю шаг назад и направляю пистолет в потолок, чувствуя, что я весь покрыт потом.

– Я этого не сделаю, – запинаясь, говорю я Владимиру. – Я не собираюсь совершать хладнокровное убийство. Забирайте своих людей и убирайтесь отсюда. Я выжду пару часов и вызову полицию.

– Так лучше, – отвечает Владимир и забирает у меня пистолет. Он быстро поднимает руку, прикладывает оружие к голове Лимана и стреляет. Звук не громче, чем хлопок в ладони. Тело Лимана рефлекторно корчится, из дыры у него за ухом идет дым, а комнату наполняет запах горелых волос. Я сгибаюсь пополам, и меня выворачивает, а все русские, кроме Владимира, смеются.

Владимир похлопывает меня по спине.

– Так лучше, – повторяет он. – Вы не созданы для убийства.

47

– Я не понимаю, – слабо протестую я.

Я снова сижу в кресле-качалке на балконе, и желудок у меня никак не успокоится. Миссис Жилина тихонько раскачивается рядом со мной и задумчиво смотрит на океан.

– Выпейте чаю, – предлагает она, кивая на столик между нами.

Я беру чашку и делаю глоток, пытаясь избавиться от вкуса рвоты во рту.

– Владимир убил его.

– Да, – спокойно отвечает она. – Вчера вечером мы отправили в «Цайц» видеозапись признания Лимана и дали им двадцать четыре часа на то, чтобы либо оформить передачу нам лекарства от туберкулеза, либо расплатиться за отказ. Они согласились, но при одном условии: что Лиман и его сообщники должны замолчать. Владимир хотел избавиться от Лимана раньше, но я приберегла его для вас.

От ее слов мне становится еще хуже. Она приберегла для меня Лимана так, будто держала теплым обед для Кати или Андрея, когда они в детстве приходили домой позже обычного.

– Но вы говорили, что Лиман нужен «Цайц» живым.

– Я спросила вас, что бы вы сделали, если бы таково было их условие. Вы поэтому не убили его?

– Нет. – Этот разговор слишком сюрреалистичен, чтобы возмущаться.

– Вы удивили меня своим поступком. Будь я на вашем месте, я бы не колебалась.

Я неожиданно понимаю, что мой отец тоже выстрелил бы. Не моргнув глазом.

– Не знаю. – Я никак не могу разобраться в себе. – Может, просто есть вещи, которых я никогда не сделаю.

Миссис Жилина поворачивается ко мне и вперяет в меня взгляд.

– Лиман и его сообщник были ничтожными, злобными людишками. Они заплатили за свои преступления. Теперь пришло время отомстить «Цайц». У «l’Etoile» есть двести миллионов наличными, плюс неограниченные права на весь пакет акций Уильяма и на лекарство «Цайц». Пакет акций и наличные деньги в сумме составляют значительно больше миллиарда долларов, так что вы сможете производить лекарство.

– Я?

– Разумеется, вы, – напористо заявляет она. – А кто еще? Я слишком стара, Андрей при смерти, ни Владимир, ни Эмили не разбираются в бизнесе, а с Кати хватит и «Терндейл». Остаетесь вы.

– Нет, – отказываюсь я. Да кем она себя возомнила?

– Почему? – требовательно спрашивает миссис Жилина.

Я делаю еще один глоток чая, пытаясь собраться с мыслями.

Чай горький на вкус.

– По двум причинам. Во-первых, я не знаю, откуда взялись эти деньги, и я не уверен, что вы говорите мне правду. «l’Etoile» только что потратила миллиард долларов на то, чтобы выкупить ценные бумаги, подделанные Андреем. Как же у вас может по-прежнему оставаться больше миллиарда? И во-вторых, потому что я не хочу иметь никаких дел ни с вами, ни с Владимиром, ни с кем-нибудь другим, работающим на вас. Вы мне не нравитесь, и мне не нравится то, что вы делаете.

– Потому что я приказала Владимиру застрелить человека, убившего вашу жену? Человека, на смерти которого вы сами настаивали?

– Дело не только в этом. Вы упомянули сообщника Лимана. Его звали Франко, и его убил бывший полицейский по фамилии Ромми. Кто-то схватил Ромми и забил его до смерти.

– Лиман назвал нам Франко, – холодно отвечает миссис Жилина. – Владимир следил за домом, когда приехал мистер Ромми, и услышал выстрелы. Если бы Владимир не сделал того, что сделал, вы, скорее всего, сейчас находились бы в тюремной камере. Вежливый человек поблагодарил бы нас.

Она говорит таким тоном, будто обсуждает погоду. Я вспоминаю выражение лица Тиллинг, когда она описывала раны Ромми. Я резко встаю, и чашка с блюдцем соскальзывает у меня с колен на пол и разбивается.

– Давайте я выскажусь прямо, – предлагаю я. – Я не хочу иметь никаких дел ни с вами, ни с вашим фондом.

– Вы считаете себя вправе судить меня, – язвительно замечает миссис Жилина. – Несмотря на ваше желание убить Лимана всего лишь полчаса назад, несмотря на ужасные последствия вашего решения для всего мира.

– Я был не прав. Я совершил ошибку. И не хочу совершить еще одну.

Я иду к двери.

– Я невиновна, – неожиданно говорит миссис Жилина, когда я берусь за ручку двери.

– В чем? – спрашиваю я, зная, что должен уйти прямо сейчас и не оглядываться.

– Во всем. Мне было всего девятнадцать, когда я познакомилась с Уильямом Терндейлом.

Я оборачиваюсь. Лицо миссис Жилина ярко освещает луна. Уже ничто не может повлиять на мое отношение к ней, но я хочу знать, что произошло между ней и Уильямом – хотя бы ради Кати.

– Пожалуйста. – Миссис Жилина прикасается к креслу, которое я только что оставил. – Если вы хотите судить меня, вы должны узнать всю правду.