Текст книги "Расплата"

Автор книги: Ли Ванс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

35

После того как Катя кладет трубку, машина становится в два раза более холодной и пустой. Я бы все на свете отдал за возможность перезвонить Кате и исправить ситуацию, но с моей стороны будет нечестно нагружать ее сегодня вечером еще и моими проблемами, и я не могу делать вид, что между нами ничего плохого не произошло. Ее обвинения попали в точку. Я обидел ее, я ее подвел.

Прошло меньше недели с того дня, как я поднял руку на Дженну возле офиса психолога. Одно из посольств стран Персидского залива устраивало прием в честь своего нового министра финансов, и мы с Катей натолкнулись друг на друга в банкетном зале, оформленном как покои шейха, где шелковые цвета слоновой кости драпировки спускались с богато украшенной позолоченной рамы, обрамляющей ледовые макеты танкеров. Мы пили шампанское и сплетничали о состоянии рынка и об общих знакомых, пока военный оркестр не начал играть попурри из Эндрю Ллойда Вебера и полдесятка серебряных флейт не запели его «Memory».

– Мне плевать на шикарную еду, – прошептала Катя, подметая с тарелки очередной блин с красной икрой. – Давай удерем отсюда.

В результате мы оказались в Гарвардском клубе. Одинокий бармен полировал стаканы и с нетерпением ждал, когда же часы пробьют полночь, а мы с Катей сидели за угловым столиком в почти пустом зале, прихлебывали виски и играли в триктрак. Побитые молью чучела и портреты давно почивших членов клуба таращились на нас со стен, а Катя задумчиво вращала чашечку с игральными костями.

– Я сейчас усну – эта игра слишком медленная. Как насчет того, чтобы поиграть в кости на деньги, прежде чем закончить вечер? Скажем, сто баксов за круг?

Я рассмеялся.

– В чем дело? – поддразнивая, спросила Катя. – Ты не знаешь, как играть?

– Я знаю, как играть. Просто я не думал, что это игра для девушек.

– «Игра для девушек»! – Она продолжала посмеиваться надо мной. – Надеюсь, ты всего лишь пытаешься отделаться от меня, потому что если ты такой бестолковый, я в тебе разочаруюсь.

– Прости меня. – Я снова рассмеялся. – Само собой разумеется, что ты бы сыграла.

– Хм-м-м. – Она откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди. – Это прозвучало как-то двусмысленно. Ты считаешь меня своим парнем?

На Кате было черное льняное платье с глубоким овальным вырезом спереди, а на плечи она небрежно набросила богато вышитую белую шаль. Ее наряд, наверное, стоил больше, чем весь мой гардероб, но я по-прежнему легко мог представить ее в джинсах и ботинках, которые были на ней в день нашей первой встречи. Катя совершенно не изменилась.

– Никогда. – Я прикоснулся коленом к ее ноге. – Ты прекрасна. Я всегда так считал.

– Ха. Для тебя я всего лишь сестра Андрея.

– Не вышло из тебя прорицательницы. – Алкоголь и семейные неурядицы придали мне безрассудства. – Даже у женатиков бывают фантазии.

– Думаю, я должна поблагодарить тебя, – ответила Катя и слегка улыбнулась. Она перевернула чашку с костями на доску и задумчиво постучала по донышку пальцем, будто наколдовывая нужную комбинацию на костях. – Мне всегда интересно было узнать, как все было бы, если бы ты познакомился со мной до того, как встретил Дженну.

Когда прозвучали эти слова, я почувствовал, что мое будущее угрожающе накренилось. Последние несколько дней были для меня нелегкими. После нашей последней ссоры Дженна почти не разговаривала со мной, и я не был уверен, что нам еще есть о чем говорить. Возможно, Дженна с самого начала была права. Возможно, для таких разных людей, как мы, было ошибкой строить совместную жизнь.

– Прости, – сказала Катя, неверно истолковав мое молчание. – Не следовало мне этого говорить.

– Ничего страшного.

– Я была не права, – настаивала она. – Лучше мне уйти.

Она встала и закуталась в шаль, а я боролся с некстати накатившими рассуждениями: если Дженна и я действительно не можем больше быть вместе, если это конец моего брака…

– Останься, – предложил я. – Я могу снять здесь номер.

Долгое время Катя молчала, опустив глаза.

– Мне не нужна твоя жалость.

Я встал и приблизился к ней. Наши тела почти соприкоснулись. Я чувствовал ее дыхание на своем горле, когда наклонился, чтобы прошептать ей на ухо:

– Признаю´, я сейчас немного запутался, но я знаю, что хочу тебя. Жалость не имеет к этому никакого отношения.

– В чем ты запутался? – еле слышно спросила Катя.

– Запутался в наших отношениях. Я хочу тебя с того самого дня, как мы познакомились. – По мере того как я говорил, я понимал, что это правда. – Я не мог себе в этом раньше признаться, но сейчас все изменилось.

– Андрей сказал мне, что у вас с Дженной трудный период, – ответила Катя и подняла глаза. – Он сказал, что ты пытаешься все исправить. Ты должен понять, Питер. Я не могу позволить себе стать между вами.

Я на мгновение задумался – как много Андрей рассказал ей? Но это не имело значения. Достаточно малейшего колебания с моей стороны – и Катя уйдет.

– А ты и не станешь. Между мной и Дженной все кончено. Мы собираемся разойтись.

В тот момент это не было ложью. Я ждал ответа Кати, и мне казалось, что в руках у меня по пудовой гире. Я не осмеливался протянуть к ней руку. Катя снова опустила глаза, а затем, очень медленно, подалась ко мне, и ее голова легла мне на плечо.

– Тогда пойдем наверх, – сказала Катя.

Я проснулся в темной спальне. В ванной лилась вода из душа, а через жалюзи пробивалось достаточно света, чтобы понять: уже утро. Моя первая мысль была о Дженне. Я не позвонил ей и не предупредил, что меня не будет. Как бы она ни сердилась на меня, она будет беспокоиться.

Более полное понимание того, что я наделал, накатило на меня, как волна, и я в панике сел в постели. Как бы мы с Дженной ни отдалились друг от друга, я знал, какую боль и унижение она испытает, если ей станет известно, что я провел ночь с Катей. Моя неверность окончательно докажет, что Дженна вышла замуж за эгоистичного ублюдка, все обещания которого ничего не стоят.

Душ выключился, и меня снова охватила паника. Я не имел ни малейшего представления о том, как теперь уладить все с Катей. Дверь в ванную открылась, и меня ослепил луч света.

– Эй, – сказала Катя. На ней не было ничего, кроме белого полотенца, оставлявшего голыми блестящие влажные плечи. Я не смог прочесть выражение ее лица. – Когда ты проснулся?

– Несколько минут назад.

– В твоем шкафчике в ванной была только одна зубная щетка, и я ею воспользовалась. Надеюсь, ты не возражаешь.

– Вовсе нет. – Я попробовал улыбнуться.

Повисло неловкое молчание.

– Я понимаю, у тебя, должно быть, сейчас трудный период, – сказала Катя. – Прошлая ночь вовсе не должна стать чем-то большим. Никаких обид, никакой грязи, о’кей?

– Наверное. – Я ощутил укол боли, сразу перекрывший чувство вины.

– Наверное. – Она заплела волосы в свободную косу и перебросила ее через плечо. – Я стою здесь в одном полотенце, Питер, с мокрыми волосами и совершенно без макияжа. Ты можешь сказать что-нибудь еще, кроме «наверное»?

– Ты прекрасна, – ответил я, решив придерживаться истин, в которых я был уверен. – Я не шутил, когда сказал это там, в баре. Я всегда тебя хотел.

– А я в этом и не сомневалась, – заявила Катя, печально качая головой. – У меня нет комплекса неполноценности. Но если прошлая ночь случилась только потому, что тебе было одиноко, то продолжения быть не может.

Когда она закончила, ее голос дрожал лишь самую малость и она нервно переступала с одной голой ноги на другую. Логика предыдущего вечера вернулась: Дженна ни за что меня не простит. Мои проблемы с ней не давали мне права причинять боль Кате. Я встал как был, голый, и пошел к Кате через всю комнату, протягивая руку к верхнему краю ее полотенца.

– Не надо, – попросила она, не отрывая от меня глаз.

– А что, если я хочу продолжения?

Крепко схватив ее за полотенце, я попятился к кровати. Она шла за мной, мелко переступая ногами, готовая с минуты на минуту сбежать. Когда мы добрались до кровати, я поцеловал Катю, и она ответила на мой поцелуй, сначала неуверенно, а затем более твердо. Она убрала мои пальцы с полотенца и прижала мою ладонь к своей груди. Ее сердце под толстой тканью колотилось как бешеное.

– Я доверяю тебе, Питер, – сказала Катя. – Ты ведь понимаешь это?

– Конечно, – ответил я, поглощенный желанием.

Она развязала полотенце и позволила ему упасть.

Какое-то время спустя включился кондиционер, обдувая прохладным воздухом мои обнаженные плечи и торс. Катя лежала, прижавшись ко мне, закинув на меня руку и ногу. Когда пот начал испаряться с моего тела, я вздрогнул.

– Все нормально? – спросила она.

– Все чудесно, – успокоил ее я. – Как ты?

– Немного ошарашена, но счастлива. Мне уже надо идти.

Моя рука поползла ниже ее талии.

– Перестань. – Катя рассмеялась, отползая от меня. – У меня собрание. – Она села в постели. Черные, как вороново крыло, волосы и смуглые соски контрастировали с мраморной кожей, по груди вились тонкие голубые жилки. – А ты как? Занят сегодня утром?

– Ничего такого, где меня не мог бы подменить Теннис.

– Тебе повезло, что он у тебя есть.

– Большую часть времени. Теннис для меня как семья, и это и хорошо, и плохо одновременно. Он все время сует нос в мои дела, и у него на все есть собственное мнение.

– Ты расскажешь ему о нас?

– Не сразу, – осторожно ответил я.

– Он знает, что вы с Дженной расходитесь?

– Я же еще не пил кофе, Катя. – Я начинаю беспокоиться о том, куда нас может завести этот разговор. – Может, нам удастся встретиться попозже, выпить чего-нибудь?

Она подумала пару секунд, прежде чем кивнуть.

– Я проверю свое расписание и позвоню тебе. – Катя поцеловала меня, выбралась из кровати и подняла полотенце с пола. – Мне, похоже, опять надо в душ.

Ее рука была на двери в ванную, когда зазвонил мой мобильник. Катя стояла справа от стола, на котором лежал телефон. Она подняла его и взглянула на дисплей.

– Это Дженна. – Катя была поражена.

Звонок продолжал разрывать тишину комнаты. Катя подтолкнула телефон ко мне, и я стал нащупывать кнопки на его ребре, пытаясь отключить его. Последовавшее молчание показалось мне очень громким.

– Мне жаль, – наконец сказал я.

– Не жалей. Мне действительно нужен был звонок, чтобы проснуться. – Катя снова обернула вокруг себя полотенце, подошла ко мне и села на краешек кровати. – «Попозже» меня не устраивает, Питер. Мне нужно точно знать, что происходит между тобой и Дженной.

– Непримиримые противоречия, – ответил я, прикидываясь хладнокровным. – По-моему, это так называется?

Одно долгое мгновение Катя выдерживала мой взгляд.

– Ты переезжаешь?

– Я точно не уверен.

– Почему?

– Потому что мы еще не во всем разобрались. – Я сел, опершись на изголовье и стараясь подобрать простыни повыше, чтобы укрыться. Одеяло было придавлено ее телом.

– Ты сказал, что вы расходитесь.

– Катя, дай мне дух перевести! – взмолился я. – Я же говорил тебе вчера, что запутался.

– Но не в том, что касается Дженны, – мгновенно отреагировала она. – Ты сказал, что между вами все кончено.

– Так и есть. – Я пытался быть убедительным. – Мы просто еще не все обговорили.

Я потянулся к ее ноге. Катя схватила меня за запястье и не отпускала.

– Отвечай на вопрос. Что ты будешь делать, если Дженна попросит тебя остаться?

– Она не попросит.

Катя еще крепче сжала мою руку.

– Но если все-таки попросит?

Я не знал, как сказать правду, и не мог осмелиться солгать. Как бы я ни хотел Катю, я и представить себе не мог, что сумею противостоять притягательности Дженны. Секунда проходила за секундой. Катя сняла мою руку со своей ноги и отбросила ее.

– Дай-ка я скажу тебе, что я думаю. – У нее дрожал голос. – Дженна сердится, а ты обиделся на нее, поэтому ты затащил меня в постель, чтобы отомстить ей и чтобы потешить свое самолюбие.

– Ты не права! – горячо запротестовала я. – Я выясню отношения с Дженной сегодня вечером и позвоню тебе завтра утром.

– Не стоит беспокоиться.

– Мы спорим попусту, – умоляюще сказал я и снова потянулся к Кате. – Дженна не попросит меня остаться.

Катя резко хлопнула меня по руке и встала, ее лицо было искажено гневом.

– Как лестно. Ты отчаянно хочешь быть со мной, но сначала тебе надо удостовериться, что жене ты больше не нужен. Что ж, позволь мне кое-что тебе сказать, Питер: я никогда не была на вторых ролях и не собираюсь начинать сейчас. Я доверяла тебе, а ты меня обманул. Я не хочу, чтобы ты звонил мне, и не хочу, чтобы ты ко мне приближался. Ты причинил мне уже достаточно боли.

36

Я поворачиваю налево у второго знака «Аэропорт Истгемптона» и начинаю медленно ехать на север по длинной, извилистой, покрытой снегом дороге. Она переваливает через железнодорожный переезд и оканчивается напротив служебного въезда в аэропорт. Ворота в аэропорт закрыты на цепь, здания за забором не освещены. Покрытый льдом знак говорит о том, что узкая улица вокруг периметра называется «Промышленный проезд». Согласно указаниям, распечатанным мистером Розье, арендуемая собственность Андрея находится вниз по улице, по правой стороне. Я медленно еду на восток, ища взглядом номера домов, и с трудом различаю тускло освещенные низкие строения, виднеющиеся сквозь густые насаждения виргинских сосен. Заметив номер здания, принадлежащего Андрею, я сворачиваю к краю дороги.

Мне опасно здесь находиться. Богатый немноголюдный курортный городок наподобие Истгемптона наверняка патрулируется огромным количеством скучающих полицейских, и одно лишь мое присутствие здесь в такой час неминуемо вызовет подозрения. Я бы подумал о том, чтобы провести ночь где-нибудь еще и вернуться сюда утром, если бы существовало такое место, где я был бы в безопасности. Проехав очередные несколько метров в поисках подъездного пути к принадлежащему Андрею зданию, я замечаю свежие следы шин на снегу. Моя нерешительность исчезает, и я въезжаю на стоянку перед фасадом, оставляя машину в тени.

Я устало возвращаюсь по подъездной дорожке и становлюсь на колени, чтобы осмотреть следы шин с помощью фонарика, которым пользовался еще в квартире Андрея. Я не могу разобрать, приезжала ли оставившая их машина или уезжала. Выключив свет, я иду к дому – длинному строению из листовой стали, с небольшим количеством окон, и останавливаюсь на его дальнем конце, за пятнадцать метров до погрузочных ворот, чтобы осмотреться. Вокруг царит молчание, нарушаемое лишь свистом ветра в кронах деревьев. Я делаю нерешительный шаг вперед. Вдали звенит колокол, и я вижу, как в нескольких сотнях ярдов от меня вспыхивают красные огни. Сердце выпрыгивает у меня из груди, и я мчусь к своей машине, уже через пару секунд понимая, что это всего лишь семафор на железной дороге сигнализирует о том, что поезд недалеко.

Однако облегчение длится недолго. Прямо у меня за спиной кто-то стоит. Я неловко отпрыгиваю в сторону, теряю равновесие и тяжело падаю на раненый бок. С моих губ срывается хриплый стон. Человек, возвышающийся надо мной, похож на призрак в своем серовато-белом камуфляже. На его лице мне удается разглядеть прибор ночного видения. В руках у него автомат, направленный мне в грудь.

– Вставай, – гортанно, с сильным акцентом, говорит он и для убедительности показывает мне оружием.

– Я друг Андрея, – отвечаю я, стараясь говорить спокойно и делая попытку сесть.

– Вставай, – повторяет он и пинает меня ботинком. – Сейчас же.

Где-то вдалеке свистит поезд, и человек в камуфляже поворачивает голову в ту сторону. Карманный фонарик все еще у меня в руке. Может быть, конечно, этот тип и работает на Андрея, но я не вижу причин, по которым стоит отдавать себя на его милость. Когда он снова поворачивается ко мне, я включаю фонарик и направляю луч света прямо в объектив его прибора ночного видения. Человек тут же отшатывается, ослепленный светом, и я перекатываюсь на бок, одновременно сильно ударяя его левой ногой. Подъем моего ботинка точно впечатывается ему в колено, и он, крича, падает на бок. Я сразу же тянусь одной рукой за его автоматом. Но внезапно кто-то с силой бьет меня в основание позвоночника, и я приземляюсь лицом в снег. Еще один удар врезается мне в почки. Скрючившись от боли, я замечаю второго парня в камуфляже: он стоит надо мной, держа автомат дулом вверх. Парень снова поднимает автомат, нацелившись прикладом мне в голову, и я внезапно понимаю, что сейчас умру. Однако прежде чем он наносит удар, в боковой стене склада открывается дверь, заливая светом двор, и оттуда кто-то кричит что-то неразборчивое. Мужчина надо мной сердито опускает автомат и рывком поднимает меня на ноги. Он грубо тащит меня к складу, а я корчусь от боли, как старый паралитик. Когда мы подходим к двери, я поднимаю глаза и вижу здорового мужика в синем комбинезоне, загораживающего собой свет. Владимир. Черт.

Мы уже почти у двери, когда мимо нас с ревом проносится поезд, и в ярко освещенных окнах я успеваю разглядеть немногочисленных сонных пассажиров. Никто из них и не смотрит в мою сторону. Владимир грубо хватает меня за плечо и швыряет внутрь, используя инерцию моего движения, чтобы впечатать меня лицом в ближайшую стену. Шум поезда затихает вдали, а я тяжело приваливаюсь к стене, гадая, во что же я вляпался.

– Не двигаться, – приказывает мне Владимир, протягивая руку у меня из-за спины, чтобы расстегнуть, а затем сорвать с меня пальто. Он обыскивает мою одежду, после чего хватает меня за воротник, тянет назад и роняет на складной стул.

– Сядь, – командует Владимир.

С нами в комнате находятся еще двое крупных, внушительного вида парней со славянскими чертами лица. На них такие же синие комбинезоны, как и на Владимире, и у обоих автоматы. Я кладу здоровую руку на колени и стараюсь успокоить дыхание, в то время как Владимир и ударивший меня тип снова выходят на заснеженный двор – скорее всего, чтобы позаботиться о том парне, которого я лягнул. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что нахожусь в маленьком офисе из шлакоблоков. Серый бетонный пол покрыт сигаретными окурками, а воздух тяжелый от дыма. Помятый железный стол, пара складных стульев и небольшой керамический обогреватель – вот и вся мебель, а поперек единственного окна, выходящего наружу, скотчем примотан картонный планшет. Дверь снова открывается, и внутрь заходит Владимир. Один.

– Ты – большая гребаная проблема, – заявляет он и вытряхивает сигарету из пачки на столе. Владимир зажигает спичку, и огонек освещает темные круги у него под глазами и трехдневную щетину на щеках. – Мое мнение: тебя надо пристрелить.

– Вы застрелили Андрея? – спрашиваю я, нарочито подчеркивая спокойствие, которого не испытываю.

– Ты не понимаешь. – Он отмахивается от вопроса.

– Я знаю, что Андрей исчез и что пара типов, ищущих его, убила мою жену. Возможно, вы могли бы сообщить мне больше.

– Тебе известно, что это за место? Что здесь должно произойти?

– Все, что я знаю, – это что Андрей оплачивает ренту. Он здесь?

Владимир поворачивает голову к одному из мужчин в комнате и повторяет слово «рента». Тот, другой, отвечает ему одним-единственным русским словом.

– Рента, – говорит Владимир. – Да. Откуда ты знаешь?

– Пошел к черту, – голос у меня дрожит. – Я хочу поговорить с Андреем.

– …твою мать, – рычит Владимир и садится на стол. Он проводит рукой по бритому затылку. – Кто знает, что ты здесь?

– Где Андрей?

Он вынимает из кармана мобильный и, скосив глаза на кнопки, большим пальцем набирает номер. Я с трудом различаю еле слышный шепот по ту сторону трубки. Владимир начинает говорить по-русски и дважды произносит мое имя. У меня дрожат коленки, а я сижу и пытаюсь отгадать, с кем он разговаривает и, что важнее, просит ли он разрешения действовать на свое усмотрение и пристрелить меня. Владимир несколько раз повторяет «да» и нажимает кнопку отбоя.

– Ты останешься здесь до утра, – говорит он, роняя сигарету на пол и поднимаясь, чтобы раздавить ее ботинком. – Из-за тебя мы потеряли одного человека, так что поможешь нам с нашим делом. Если ты будешь мешать, тебе будет больно. Завтра я скажу тебе, куда ехать, чтобы увидеть Андрея.

– Почему я должен доверять вам? – подозрительно интересуюсь я, и облегчение от возможности дожить до встречи с Андреем смешивается с опасением при мысли, что Андрей и Владимир могут по-прежнему работать вместе.

– Потому что я тебя не пристрелил, – раздраженно отвечает Владимир. – А это проще всего.

В логике ему не откажешь.

– И что вы хотите, чтобы я сделал?

– Идем, – говорит он, направляясь к двери. – Я покажу тебе.

37

Дверь открывается в обширное, похожее на ангар помещение с железными стенами, покрытыми ржавчиной, и замазанными краской окнами. Открытый кондиционер над головой пышет жаром и громко ревет, заглушая все остальные звуки. С южной стороны здания припаркованы три микроавтобуса, а с северной тянутся четыре длинные деревянные рейки с треугольными рамами. Каждая рейка длиной по меньшей мере пятнадцать метров, и на всех четырех плотно развешаны картины, как на малобюджетной выставке, размещенной в учебном манеже Национальной Гвардии. С того места, где я стою, мне видно многочисленные пейзажи, натюрморты, портреты и сценки на религиозную тему; некоторые из них помещены в богатые рамы, другие рам не имеют. Мое внимание привлекает картина на третьей треугольной раме слева. Это средних размеров портрет маслом сидящей женщины в белом чепце. Картина Вермеера, которую я видел на обложке журнала «Тайм» в кабинете мистера Розье.

– Это же картины из коллекции Линца! – изумленно говорю я.

Владимир кладет два пальца в рот и громко свистит, и не думая отвечать мне. Я делаю один шаг к полотнам, но он грубо оттаскивает меня назад за здоровую руку.

– Никакого туризма, – хрипло заявляет он.

Еще один мужчина в синем комбинезоне появляется из-за грузовика, и Владимир кричит ему пару фраз по-русски.

– Что произойдет здесь сегодня ночью? – спрашиваю я.

– Что-то или ничего, – отвечает Владимир не допускающим возражения тоном, пока мужчина идет к нам. – Больше никаких вопросов. Это Лев. Ты делаешь, что он тебе говорит, или у тебя будут большие проблемы.

Лев несет два автомата и еще один комбинезон. Он передает автомат Владимиру, а затем помогает мне натянуть великоватую одежду поверх моей собственной, продевая поврежденную руку в рукав с удивительной мягкостью после того, как я вздрагиваю. Владимир снимает изогнутый магазин с одного из автоматов и вынимает патроны, после чего ссыпает их в свой карман. Он ждет, пока Лев застегнет на мне комбинезон, затем перебрасывает ремень незаряженного оружия мне через голову и кладет мою поврежденную руку на затвор.

– Хорошо, – говорит Владимир. – Теперь ты похож на Рембо.

У него звонит мобильный. Взглянув на часы, он протягивает Льву заряженное оружие и отходит на пару шагов, чтобы ответить на звонок.

– Зачем нужны комбинезоны? – тихо спрашиваю я у Льва. Он недоуменно смотрит на меня. Я поддергиваю синюю ткань на груди и оттягиваю ее. – Зачем?

– А, – говорит он. – Чтобы знать, в кого не стрелять.

– А что, будет стрельба?

Лев загадочно улыбается и явно выглядит уже не таким мягким. Владимир сбрасывает звонок, снимает рацию с пояса и рявкает в нее что-то на русском языке.

– Пошли, – говорит Лев, делая мне знак рукой. – Пора.

Владимир стоит в одиночестве и без оружия на первом этаже, когда поднимается погрузочная дверь и в здание врывается холодный воздух. Лев и я находимся на черной железной рабочей платформе, свешивающейся с потолка в трех метрах от пола. Нас на ней пятеро, все с оружием на изготовку. Нас более чем достаточно, чтобы, если понадобится, уничтожить любого, кто зайдет через дверь гаража. Лев стоит сразу за мной, и я физически ощущаю, как он напряжен. В помещение медленно въезжает тягач с прицепом. Лев снимает оружие с предохранителя. Мое сердце начинает бешено стучать, и я понимаю, что задерживаю дыхание. Я хватаю ртом холодный воздух и вижу, как из кабины тягача спускаются трое мужчин. Никто пока не стреляет. Владимир прикасается к кнопке на стене, и погрузочная дверь начинает опускаться.

Двое из трех приехавших быстро идут к задней части прицепа, а третий присоединяется к Владимиру. Этот последний – крупный парень в джинсах и черном свитере, его лицо спрятано под синей бейсбольной кепкой. Воздух, вырывающийся из кондиционера, заглушает их слова, но язык жестов кажется мне достаточно мирным: они обмениваются рукопожатием, прежде чем начать дискуссию – кажется, по поводу трудностей доставки товара; оба показывают на различные части здания. Мужчина в кепке смотрит на платформу, и я четко вижу его лицо. Я инстинктивно вжимаюсь в Льва, как только узнаю Эрла.

– Какого черта здесь происходит? – шепотом спрашиваю я у Льва.

– Торговая сделка, – отвечает он, отталкивая меня прикладом автомата. – Не шуми.

Платформа находится в тени, и взгляд Эрла проходит мимо меня, не задерживаясь: похоже, он меня не узнал. Несмотря на внешнюю любезность Владимира и Эрла, Лев все еще держит оружие на изготовку, вытянув указательный палец и положив его на спусковой крючок. Сзади прицепа появляются еще двое. Все четверо начинают разгружать оборудование: столы, стулья, прожекторы на треногах, компьютерные мониторы и другую аппаратуру, – и устанавливают их рядом с тягачом с помощью Эрла и Владимира. Повсюду змеятся кабели. Несмотря на шум вентилятора, можно расслышать обрывки реплик, когда мужчины обращаются друг к другу. Говорят они по-французски. Мы со Львом молча наблюдаем за всем сверху.

Француз в вязаном жилете начинает медленно ходить вдоль реек с рамами, справляясь с толстым блокнотом каждый раз, когда осматривает очередное полотно. Он останавливается возле большого пейзажа, засовывает блокнот под мышку и громко хлопает в ладоши, привлекая внимание Эрла. Эрл и Владимир подходят к нему, снимают пейзаж с треугольной рамы и относят к столу. Два других француза ловко снимают раму. Один из них осторожно скребет открытый край полотна и собирает то, что наскреб, на тарелочку, в то время как второй оперирует каким-то сканирующим устройством на колесах, слушая указания третьего, сидящего за монитором.

Похоже, что люди, приехавшие с Эрлом, исследуют картины, проверяя, подлинные ли они, прежде чем согласиться купить их. Я бросаю взгляд на их прицеп. Если я присутствую при акте купли-продажи, то что, интересно, Эрл привез в качестве платы?

Проходят часы. Мужчина с блокнотом выбирает для проверки примерно каждое десятое полотно. Эрл и Владимир заворачивают отобранные им и проверенные его коллегами картины, не прижимая упаковку, и выставляют их вдоль дальней стены склада, возле тягача. Я выжат как лимон, и физически, и психологически, к тому же у меня болит все тело. Я дважды ходил отлить в ведро в дальнем конце платформы, и моя моча была красной от крови.

Наконец рейки пустеют: все картины упакованы. Эрл и Владимир неловко топчутся возле них, пока французы тихо совещаются. Лев пристально, как хищная птица, наблюдает за ними, и его палец все время постукивает по спусковому крючку.

Мужчина с блокнотом поворачивается к Эрлу и показывает ему поднятые вверх большие пальцы. Эрл вынимает из кармана телефон и звонит. Три долгие минуты спустя звонит телефон Владимира. Владимир отвечает на звонок, слушает и выключает телефон. Эрл и Владимир обмениваются рукопожатием, а Лев ставит автомат на предохранитель и опускает его дулом вниз.

– И все? – разочарованно спрашиваю я. – Что тут было?

– Торговля, – отвечает Лев.

– Какая еще торговля? Что вы получили в обмен на свой товар?

Лев хмурится:

– Никаких вопросов.

Французы заводят машины, а Владимир и Эрл загружают картины в прицеп Эрла. Через полчаса погрузочные двери опускаются за уехавшим тягачом и русские разражаются нестройными поздравлениями. Мы со Львом присоединяемся к остальным в маленьком офисе, где Владимир извлекает из ниоткуда бутылку ледяной водки и раздает всем сигареты. Меня мгновенно обволакивает русскоязычная речь и сизый дым. Лев настаивает на том, чтобы я с ним выпил; я соглашаюсь, и огненная жидкость обжигает мне горло. Я жду, пока веселье затихнет, и обращаюсь к Владимиру:

– Теперь я могу уехать?

– Скоро, – отвечает он, взглянув на часы. – Сначала уедем мы. Подожди пятнадцать минут и не преследуй нас.

Преследовать их – последнее, что мне хочется сделать.

– Где Андрей?

– Езжай в гостиницу «Оушн Вью инн», – говорит Владимир, затушив окурок о столешницу. – Это в Монтоке. Там доктор Андерсон.

– Эмили там? – Я удивлен.

– Да, – отвечает он по-русски. – Она отвезет тебя к Андрею.