Текст книги "Расплата"

Автор книги: Ли Ванс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

24

Я просыпаюсь от диких, сотрясающих дверь ударов. В мою темную спальню проникает луч света из коридора. Кто-то открыл дверь, но она задержалась на цепочке. Я вываливаюсь из постели и перекидываюсь через стул у стола, сильно ударившись при падении лицом.

–  Sênor, sênor.

Яиздаю стон; стукнувшись о пол, я чуть не лишился сознания.

Открыв глаза, я обнаруживаю, что лежу на полу под стулом, в носу и щеке пульсирует боль. Круглолицая горничная беспокойно всматривается в узкую щель между приоткрытой дверью и косяком.

–  Dispénsame, sênor. Está bien? [23]23
  Извините, сеньор. С вами все в порядке? (исп.)


[Закрыть]

Я прикасаюсь к лицу и поворачиваю ладонь к свету из коридора; к счастью, крови на ней нет.

– Ага, кажется.

Оттолкнув стул, я кое-как поднимаюсь на ноги и пытаюсь сориентироваться в пространстве. Я в маленькой оштукатуренной спальне в Гарвардском клубе, шторы задернуты, моя грязная одежда валяется кучей на полу возле перевернутого стула. Бросив взгляд в зеркало в раме над письменным столом, в неясном свете я вижу свое отражение – голый, изможденный, волосы растрепаны. На стекле малиновыми буквами написано: «VERITAS». [24]24
  Истина (лат.)


[Закрыть]

– Который час? – спрашиваю я.

– Не говорить, – отвечает горничная, отводя глаза.

–  Qué hora es? [25]25
  Который час? (исп.)


[Закрыть]

–  Once y media. [26]26
  Половина двенадцатого (исп.)


[Закрыть]

–  Bueno. Gracias. [27]27
  Хорошо. Спасибо. (исп.)


[Закрыть]Пожалуйста, приходите попозже.

Она закрывает дверь, что-то бормоча себе под нос. Не может сейчас быть одиннадцать тридцать. Я нащупываю радиочасы, упавшие с прикроватной тумбочки. На них одиннадцать тридцать четыре. Включив свет, я проверяю автоответчик на телефоне в комнате, а потом набираю свою голосовую почту. Единственное сообщение – от Кати, в нем говорится, что у нее назначена встреча с Уильямом по поводу Андрея и что она беседовала со своей матерью, но та ничего нового ей не сказала. Я набираю «ноль».

– Гарвардский клуб, – отвечает оператор.

– Говорит Питер Тайлер из пятьсот двадцать первого номера. – Мне больно говорить из-за щеки. – У вас есть сообщения для меня?

– Нет, сэр.

– Не могли бы вы перезвонить мне? Хочу убедиться, что телефон работает.

Звонок раздается через секунду. Я благодарю оператора и прошу его прислать мне ведерко льда и ибупрофен.

Перед тем как лечь спать, я оставил сообщения Эмили и Грейс и назвал номер телефона Гарвардского клуба. Я снова набираю их номера и снова попадаю на голосовую почту. Черт. Я швыряю трубку. Поверить не могу, что Лиман исчез, как раз когда мы его уже почти поймали. Я сажусь на край кровати, обхватываю голову руками и пытаюсь представить себе свои следующие шаги, понять, что еще я могу делать, помимо того, чтобы просто сидеть сложа руки и ждать звонка. У меня все еще есть каталог Андрея, а Дмитрий, возможно, дал мне ключ к его раскодированию. Однако сначала надо сделать самое необходимое: помыться, купить новую одежду и вычистить паутину из мозгов большой чашкой кофе. Поднявшись, я снова обращаю внимание на малиновые буквы на зеркале. VERITAS.Интересно, как будет на латыни «месть»?

Час спустя я, в своем пальто от Барберри поверх свежего белья, сижу на табуретке в крошечном галантерейном магазинчике на Сорок шестой стрит, а услужливый продавец с пейсами подрубает мне вручную пару угольно-черных слаксов. В кармане у меня новый мобильный, а на запястье – новые часы на пластмассовом ремешке. Лицо по-прежнему болит, когда я отхлебываю кофе из литровой чашки. Пожалуй, не надо было оставлять в раковине в ванной импровизированный пузырь со льдом, как бы сильно он меня ни смущал. Я замечаю, что пальто оттопыривается с одной стороны, и лезу в карман, где обнаруживается книжка в мягкой обложке, которую я нашел на тумбочке в комнате Андрея. Переплет исчез, на его месте – клейкая лента: должно быть, полицейские из службы иммиграции разобрали книгу по листикам в поисках контрабанды. Я пролистываю загадочные страницы и замечаю предложение, которое и подчеркнуто, и выделено маркером, а на полях напротив него чернилами нарисована звездочка. Пока я размышляю над тем, что же Андрей читал, мне в голову приходит мысль.

– В этом районе ведь есть публичная библиотека, правда? – спрашиваю я.

– На Сорок седьмой улице, к западу от Десятой, – отвечает продавец, зажав в зубах кучу булавок. – С северной стороны. У моего племянника на углу этой улицы кафе кошерной китайской пищи – «Шалом Хунан». Скажите ему, что вы от меня. Вам нужно подкрепиться, иначе брюки все время будут спадать.

Если верить вывеске, эта библиотека – филиал Библиотеки Клинтона. Снаружи это всего лишь два узких здания из песчаника, но внутри удивительно оживленная атмосфера: двадцать или тридцать человек всех возрастов работают за длинными столами, примерно половина из них сидит за компьютерами IBM или за ноутбуками. Охранник в форме останавливает меня у двери, угрюмо сообщая мне, что с кофе вход запрещен.

– Я пришел, чтобы увидеться с мистером Розье, – отвечаю я.

– Ваше имя? – спрашивает он, снимая трубку телефона.

– Питер Тайлер. Скажите ему, что я работал с его внучкой, Кейшей.

Через считанные секунды ко мне подходит пожилой негр в синем вязаном жилете, его глаза под кустистыми бровями обрамлены очками в черепаховой оправе.

– Мистер Тайлер, – приветствует он меня, протягивая мне руку. Ладонь у него мозолистая, как у каменщика – неожиданный контраст с его интеллигентным видом. – Приятно познакомиться.

– Аналогично, – отвечаю я. Он говорит с акцентом, но каким – я понять никак не могу.

– Я снова хочу выразить вам свою благодарность от имени детей и передать вам, как опечалена моя семья вашей трагедией. Вы были чрезвычайно добры, не забыв о нас даже во время вашей скорби.

– Спасибо, – говорю я. Я отправил ему полторы тысячи долларов через несколько недель после похорон. Моя игра с Теннисом в офисе кажется сейчас такой же далекой, как и Малая бейсбольная лига, в которой я играл в детстве. – Я получил фотографию, которую сделали дети. У Кейши все в порядке?

– О да. Она получила значительное повышение и очень этим взволнована.

– Хорошо. – Я рад узнать, что мое вмешательство в ее судьбу в результате принесло плоды. – Она это заслужила.

– Что я могу для вас сделать?

– Две вещи. Во-первых, я надеялся, что у вас, возможно, есть отдельная комната, где мне не будут мешать и где я смогу воспользоваться компьютером, подключенным к Интернету.

– Разумеется, – кивает мистер Розье. – И второе?

Я перекладываю чашку с кофе из одной руки в другую и выуживаю из кармана книжку Андрея.

– Эта книга принадлежит одному моему другу. Она написана на русском языке. Вы сможете сказать мне, что это за книга и есть ли у вас ее англоязычная версия?

Он вопросительно поднимает бровь, берет книгу, пролистывает ее и останавливается на фотографии на последней странице обложки.

– Толстой, – сразу же определяет мистер Розье. Он осторожно открывает книгу, его узловатые черные пальцы ласкают страницы. – Для романа – слишком коротко, для рассказа – слишком длинно. Вероятно, одно из философско-религиозных произведений, которые он писал. Пойдемте со мной. Это не займет много времени.

– Где я могу выбросить вот это? – спрашиваю я, поднимая свой кофе повыше.

– Вы можете взять его с собой наверх, если будете осторожны, – улыбается мистер Розье. – Мы стараемся идти навстречу друзьям нашей библиотеки.

Мистер Розье предоставляет мне потрепанное кресло в его кабинете без окон на втором этаже и уходит, чтобы поработать со справочной литературой. Древний ноутбук фирмы «Эппл» на его столе окружен тщательно рассортированной корреспонденцией и периодическими изданиями, на обложке каждого из которых прилеплен желтый стикер. Стены увешаны семейными фотографиями в пластмассовых рамках. Я вижу несколько фото Кейши: на одном она – высокий подросток на пони, на другом – в мантии выпускника, на третьем – под руку со своим женихом. Здесь еще есть фотография мистера Розье в колпаке Санта-Клауса и с младенцем на каждой руке, окаймленная веточками остролиста, символа Рождества. Дженна всегда хранила рождественские семейные фотографии, которые нам присылали. Она также вставляла фотографии с нашего отпуска в поздравительные открытки, после того как мы поженились, но несколько лет назад перестала делать это. Я так и не спросил ее почему.

– У вас чудесная семья, – говорю я мистеру Розье, когда он заходит в комнату, неся под мышкой парочку толстенных книг.

– Четверо детей, одиннадцать внуков и трое правнуков. Господь очень щедр ко мне. Вот. – Он протягивает мне чашку из пенопласта, наполненную кубиками льда, и небольшую пачку бумажных полотенец. – Вам необходимо приложить лед к ушибу на лице. Иначе у вас там будет синяк.

– Что это у вас? – спрашиваю я, помогая ему очистить пространство на столе для двух тяжелых томов.

– Русско-английский словарь и собрание сочинений Толстого. Мне понадобится пара минут, чтобы разобраться в кириллическом алфавите.

– Вам нужна моя помощь?

– Нет, – отказывается мистер Розье. – Я люблю отгадывать загадки. Я веду с детьми кружок по расшифровке кодов. В основном мы просто заменяем буквы цифрами, но нам нравится.

Я заворачиваю кубики льда в бумажное полотенце, а дедушка Кейши сосредоточенно изучает словарь, делая неразборчивым почерком пометки на обрывке бумаги.

– Так я и думал, – заявляет он, отрываясь от своего занятия. – Книга называется «Исповедь». Толстой написал ее – дайте-ка взглянуть… – Он открывает собрание сочинений и водит пальцем по титульной странице, – в тысяча восемьсот восемьдесят втором году.

– Вы ее читали?

– Много лет назад. Вам что-нибудь известно о Толстом?

– Вообще-то нет.

Мистер Розье прикладывает ко рту сложенные вместе ладони и задумывается.

– Толстой родился в русской аристократической семье в 1828 году. Прежде чем стать романистом, он служил в армии, а в юности был известным повесой, но в зрелые годы впал в депрессию. Первая половина «Исповеди» посвящена его борьбе с желанием покончить жизнь самоубийством. Вторая же описывает открытие им личной веры в Бога вне обрядов православной Церкви.

Никогда не знал, что Андрей религиозен. Поднимая книгу, я пролистываю страницы, пока не нахожу подчеркнутое и помеченное звездочкой предложение.

– Можете ли вы сказать мне, что здесь написано?

Мистер Розье одновременно просматривает английский и русский тексты, сравнивая названия глав и считая абзацы. Он снова обращается к своему словарю, а затем поворачивает ко мне русский вариант и отмечает предложение пальцем.

– «Есть ли в моей жизни смысл, который не будет разрушен неминуемой смертью?…»

У меня по спине бегут мурашки: зловещие слова почему-то вызывают в памяти дикие заявления Дэвиса о связи Андрея с террористами.

– И какой ответ предложил Толстой?

– Любовь к человечеству. Толстой отказался от богатства, высказывался против социального неравенства и стал выдающимся пацифистом. Произведения Толстого значительным образом повлияли на Ганди.

Я важно киваю, подозревая, что если я скажу мистеру Розье, что считаю подобные высказывания чушью, его отношение ко мне может измениться. Каждый отвечает за себя. Утопизм – философия для неудачников.

– Возможно, вы захотите взять это, – мистер Розье подталкивает книгу в мою сторону.

– Благодарю, но нет, я не очень интересуюсь религиозными текстами, – отвечаю я. Толстой никак не поможет мне разгадать тайну убийства Дженны. Я с большей пользой проведу время за файлами Андрея.

– Вероятно, основная идея здесь в том, что жизнь становится осмысленной только тогда, когда человек помогает другим, – говорит мистер Розье. – Например, жертвует деньги на библиотечные программы для детей, которых даже не знает.

– Хорошая мысль. – Мне не терпится продолжить свои исследования. – Я был бы вам благодарен, если бы вы показали мне, где я могу подключиться к Интернету.

– Разумеется. – Он встает. – Я здесь для того, чтобы помочь вам.

25

Мистер Розье отводит меня вниз по лестнице. Мы спускаемся на два пролета и оказываемся в плохо освещенном подвале, заполненном стеллажами с книгами. Здесь затхлый, но сухой и достаточно теплый воздух. В дальнем конце подвала, возле высокого решетчатого окна, стоит поцарапанный деревянный стол с компьютером и настольной лампой с потрескавшимся зеленым абажуром. Мистер Розье включает лампу, и на столешницу падает ромбовидное пятно желтоватого света.

– Вам нужно что-нибудь еще?

– Можно бумагу и ручку или карандаш?

Он открывает ящик стола, в котором лежат погрызенные ручки и несколько листиков дешевой писчей бумаги со штампом магазина, торгующего разными мелочами для катеров.

– Чего только люди не забывают у нас, – поясняет дедушка Кейши. – Финансирование очень ограничено. Мы стараемся жить чем Бог пошлет. – Он смеется скрипучим, резким смехом.

– Спасибо, – говорю я. – Я очень благодарен за все, что вы делаете для меня.

– Не за что. Я заскочу к вам немного позже.

Мистер Розье медленно поднимается по лестнице, а я вынимаю свой новый мобильный телефон и проверяю, как он здесь принимает. Сигнал слабый, но сгодится. Я набираю номер Гарвардского клуба, а затем – своей голосовой почты. По-прежнему ничего. Разочаровавшись, я включаю компьютер, захожу в почтовый ящик, который я создал на Yahoo, и скачиваю каталог Андрея. Я щелкаю на нем и натыкаюсь на диалоговое окно, требующее ввести пароль.

Дмитрий говорил, что код сигнализации Андрея совпадал с его паролем для входа в компьютерную сеть, просто цифры были заменены буквами. Если мой друг использовал тот же пароль, чтобы защитить свой каталог, я, вероятно, смогу вычислить его. Сначала я ввожу цифровой код сигнализации – 8657869 – надеясь, что мне повезет. Увы. Тогда, сверяясь с клавиатурой на мобильном, я записываю на листке бумаги группы букв, стоящие под каждой цифрой на клавиатуре, и внимательно рассматриваю их. TUV – MNO – JKL – PQRS – TUV – MNO – WXYZ. Надеюсь, слово-пароль Андрей загадал на английском, а не на русском или немецком языке. И хотя можно составить тысячи буквосочетаний, только ограниченное число комбинаций гласных, согласных и суффиксов будут обладать смыслом. Я молча артикулирую различные комбинации, решив быть терпеливым. Внезапно у меня с языка срывается знакомая комбинация, и я резко выпрямляюсь на стуле. Т-О-L-S-T-O-Y. Мое сердце колотится от радости, я ввожу имя в компьютер и нажимаю кнопку ввода. Перед моими глазами на экране открывается таблица Excel. Она включает десятки взаимосвязанных страниц, в каждой из которых – сотни записей. Это очень напоминает финансовую ведомость. Взволнованный тем, что наконец-то нашел что-то, что в состоянии понять, я беру ручку и начинаю делать записи. Возможно, в конце концов Толстой и поможет мне раскрыть убийство Дженны.

После получаса кропотливой работы с таблицей я понимаю, что страницы передо мной – записи торгов со стороны компании «Терндейл» и пяти клиентов. Около половины деятельности купли-продажи происходило в русских ценных бумагах, стоимость которых выражается в рублях, а вторая половина относится к торговле иностранной валютой, в основном между евро и долларом. Я откладываю данные о торговле иностранной валютой в сторону и решаю сконцентрироваться сначала на ценных бумагах. Им посвящена отдельная страница, на которой обозначается их ISIN [28]28
  Международный идентификационный номер.


[Закрыть]и где приводится средняя цена, определяемая на конец операционного дня в течение периода в четырнадцать месяцев. Последняя запись относится к августу. Записи торгов и цен связаны с отчетами о текущем положении дел и с совокупной стоимостью портфеля ценных бумаг клиента. Информации слишком много, чтобы разглядеть что-то конкретное помимо того факта, что компания «Терндейл», похоже, получала прибыль. К счастью, Андрей также связал всю отчетность по торговой деятельности с серией страниц, детализирующих движение денежных потоков. Один австралийский профессор, безумно влюбленный в свое дело, научил меня основам судебной бухгалтерии в мою бытность студентом Школы бизнеса, причем его основополагающее правило звучало так: всегда следуй за деньгами.

Я только начал следить за перемещением денег, но уже заметил странное и зловещее противоречие. Записи торгов относятся к компании «Терндейл» и пяти клиентам. Следовательно, деньги должны перемещаться между шестью банковскими счетами. Я еще раз все пересчитываю, зная, однако, что не ошибся. Денежные потоки перемещаются между семью счетами. Мой профессор по бухучету провел у нас одно занятие по мошенничеству, начав с рассказа о сети супермаркетов, которая по причине кражи постоянно теряла десять процентов выручки в одном из своих отделений. Только потратив много времени и денег на охранников и камеры слежения, они наконец обратились за помощью к своему бухгалтеру. Бухгалтер прошелся по магазину и сразу же заметил, что менеджер каждый день присылал информацию по проданному товару с девяти касс, в то время как в супермаркете их было десять. Мораль, согласно моему профессору, такова: любое мошенничество становится очевидным, стоит только признать его возможность. С тяжелым сердцем я снова поднимаю ручку, страшась того, что мне предстоит узнать.

Несколько часов спустя приглушенный кашель, донесшийся от темных стеллажей за моей спиной, вырывает меня из моих мрачных размышлений. Повернув голову, я вижу мистера Розье, приближающегося ко мне с белой керамической кружкой в руке.

– Вы здесь уже довольно долго сидите, – поясняет он, ставя передо мной кружку. Стершиеся золотые буквы на ней складываются в надпись: «Самый классный дедушка в мире». – И я подумал, что вам захочется попить свежего кофе.

– Спасибо.

Я откидываюсь на спинку стула и тру лицо обеими ладонями, стараясь не задеть синяк. Уже спустились сумерки, и через подвальное окно на уровне земли над моей головой в комнату падает мерцающий свет фонаря. У меня болит шея, и я поворачиваю голову влево и вправо, стараясь хоть немного снять напряжение в спине и плечах.

– У вас усталый вид, – обеспокоенно замечает мистер Розье. – Может, вам стоит сделать перерыв, перекусить чем-нибудь?

– Я уже почти закончил с этим делом. Мне осталось вычислить только один момент.

– Я могу помочь?

– Возможно, – отвечаю я, подняв на него глаза. – Был ли Толстой или кто-то из его последователей известен под именем «добрый отец»?

– Насколько мне известно – нет, – отвечает мистер Розье, подняв брови. – А что?

– Я пытаюсь получить доступ к счету на французском веб-сайте, но система требует ответить на дополнительный вопрос. – Я поворачиваю экран монитора так, чтобы мистеру Розье было видно, и прикасаюсь пальцем к экрану. – Вот здесь. Эта фраза переводится как «Введите свое личное слово», а если нажать на кнопку рядом с надписью, система дает подсказку.

– « Bon papa», – говорит он, и теперь, когда он читает с экрана, акцент, который я заметил раньше, становится более отчетливым.

– Вы говорите по-французски?

– Более или менее, – отвечает мистер Розье, все еще изучая монитор. – Я родился и вырос на Гаити, а там говорят по-креольски. Когда настоящие французы слышат мой выговор, они затыкают уши и стонут. – Он поднимает руки и изображает на лице культурный шок. Я устало улыбаюсь ему, но веселье уже уходит с его лица. – Вы пытаетесь получить доступ к банковскому счету в Люксембурге. Зачем вам это?

Это седьмой счет, тот самый, который разрушил мою веру в Андрея. «Терндейл» и их клиенты покупали и продавали ценные бумаги с бешеной скоростью, но почему-то все денежные потоки в результате оказывались в Люксембурге. Андрей вел электронную документацию по этому счету вплоть до августа, и у меня не оставалось сомнений по поводу того, кому данный счет принадлежал. Поездка, которую Андрей предпринял в Рим, где мы с ним виделись в последний раз, была оплачена карточкой, обслуживающей счет в Люксембурге.

– Я ищу старого друга, – отвечаю я, тщательно подбирая слова. – Того парня, которому принадлежит книга Толстого. Если я смогу получить доступ к его счету он-лайн, возможно, мне удастся понять, на что он в последнее время тратил деньги, и таким образом отследить его. Мне известны номер счета и пароль, но дополнительный вопрос поставил меня в тупик.

– Ваш друг сообщил вам пароль к своему счету?

– Я угадал его.

Мистер Розье хмурится, а затем поворачивается спиной к столу, хватается за его край и осторожно усаживается сверху. Сгибаясь, его колени громко хрустят, и он вздыхает.

– Иногда, когда я по утрам выбираюсь из постели, этот звук напоминает имена рисованных персонажей в рекламе сухих завтраков по телевизору – Щелк, Хрусь и Тресь. Вы не против, если я стану звать вас Питер?

– Пожалуйста.

– А меня зовут Руперт, – добавляет он. – Слегка старомодно, как и я. Я так понимаю, этот ваш друг исчез.

– Да.

– Есть какая-то причина?

– Он кое-что натворил, – прямо отвечаю я: только что полученная информация уничтожила все мои сомнения. Я знаю, почему Уильям Терндейл уволил Андрея.

– М-м-м, – задумчиво произносит мистер Розье. – Его разыскивает полиция?

– Если и нет, то скоро начнет.

– И что вы собираетесь делать, если найдете этого своего друга?

– Зависит от того, что он скажет в свою защиту.

Мистер Розье пристально смотрит на свои туфли и слегка подергивает ногами. Я слышу шум бегущих ног и пронзительный смех где-то наверху.

– Похоже, члены вашего кружка уже в сборе.

– Да. Мне нужно подняться к ним наверх, пока они тут все не разнесли. – Он хлопает ладонями по ляжкам и встречается со мной взглядом. – Вообще-то, bon papaпереводится как «хороший отец», но это разговорное французское выражение. Когда я был маленьким, оно значило просто «дедушка», но в последнее время стало также означать свекра или тестя, а иногда – даже просто человека старшего возраста, особенно близкого младшему – возможно, приятного соседа или какого-нибудь наставника. Вы знакомы еще с каким-нибудь членом семьи вашего друга? Потому что на вашем месте именно родственника я бы и спросил.

– Знаком, – отвечаю я и достаю из кармана телефон.

– Кейша говорила мне, что вы хороший человек, Питер. – Мистер Розье наклоняется и кладет руку мне на плечо. – Все эти истории в газетах очень ее рассердили. Она сказала, что вы в жизни своей никого не обидели.

– Я благодарен ей за такую убежденность, – говорю я и встречаюсь с ним взглядом. И мне жаль, что она ошибается.

– Ну что ж. – Он с трудом встает. – Мне пора идти заниматься своими ребятишками. Могу я еще чем-то помочь вам?

– Возможно, да. – Я пробегаю глазами записи. – Я еще одного не понимаю. Я в состоянии проследить все денежные потоки, попадающие на счет моего друга и уходящие с него, кроме самого первого взноса. Счет был открыт полтора года назад телеграфным денежным переводом на сумму в четыре миллиона сто шестьдесят тысяч швейцарских франков, осуществленным организацией или человеком, называющим себя GPICCARDAG. Я предполагаю, что это еще один банк, но мне не удалось отыскать его в Интернете. Есть ли у вас доступ к какому-либо каталогу, который мог бы помочь мне?

– Возможно. – Мистер Розье протягивает руку и забирает у меня записку. – Я проведу небольшое исследование после того, как устрою детей.

– Я был бы вам чрезвычайно признателен, – говорю я. – Вы уже мне очень помогли.

– Вы тоже можете оказать мне услугу.

– И какую же?

– Глас Божий раздастся в вашем сердце, если только вы отринете суету, – говорит он и прикасается к моей грудной клетке. – Сбавьте обороты. Не делайте ничего такого, о чем впоследствии пожалеете.

– Я постараюсь поступать правильно, – отвечаю я, подавляя желание спросить его, говорит ли он о том самом Боге, который отнял у Дженны право иметь детей, а затем позволил двум головорезам убить ее в нашем гараже.

– Вот и хорошо, – резюмирует дедушка Кейши и отворачивается. – Большего ни от кого и ожидать нельзя. – Он идет к лестнице, громко хрустя суставами. – И выпейте кофе, пока он не остыл. Господь не терпит расточительства.

Набирая с мобильного номер Катиного офиса, я слышу, как посмеивается мистер Розье. Я поднимаю кружку и делаю глоток. Кофе горячий и превосходный на вкус.

– Офис Кати Жилина, – раздается голос Дебры после щелчка.

– Это Питер Тайлер, – представляюсь я и ставлю кружку на стол. – Мне необходимо срочно поговорить с Катей.

– Ее нет на месте.

– Где она?

– Я не могу вам сказать.

– Ладно. – Я стараюсь не показывать своего раздражения. – В таком случае, я лучше позвоню ей на мобильный.

– Как вам будет угодно, – и Дебра вешает трубку.

Я набираю номер Катиного мобильного и попадаю на голосовую почту. Весь чертов мир сегодня на голосовой почте!

– Катя. Это Питер. – Я делаю паузу, не зная, какое сообщение оставить. – Я выяснил, что натворил Андрей. Нам надо поговорить как можно скорее. Перезвони мне, когда сможешь.

Я оставляю ей свой новый номер, даю отбой, а затем в нетерпении стучу себя по лбу телефоном. Мне приходит в голову, что я могу попробовать обратиться еще к одному человеку, который, вероятно, сможет рассказать мне о bon papaАндрея, или даже о большем. Я набираю справочную и прошу дать мне номер Метрополитен-музея.