Текст книги "Янгель. Уроки и наследие"

Автор книги: Лев Андреев

Соавторы: Станислав Конюхов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 62 страниц)

– Вдруг что-то надо мной загудело и мгновенно осветило. Подумал, "капец". Стоял лицом к ракете, но голову не поднял, и это было первое правильное действие. Повернувшись вправо, увидел кинобудку, только и подумал: добегу – останусь живой. Развернулся, закрыл обеими руками затылок, так как он был раньше травмирован. Так практически и бежал. По этой позе и узнал себя впоследствии в заснятых кинокадрах. Забежал за кинобудку, с чьей-то помощью потушил горящую одежду и лежа наблюдал все, что происходило дальше. Запомнил, как на верхней площадке, беспомощно перевалившись через перила, горел человек. Никаких взрывов не слышал. Ракета упала в нашу сторону.

В списке раненых под номером 14 зафиксировано: "Инженер-капитан Талдыкин Виталий Сергеевич. Ожог II степени обеих кистей, обеих ушных раковин".

Б.М. Лавриненко, не уговорив смежника отказаться от ненужной проверки, спустился вниз, доложил по инстанции и получил разрешение находиться в пределах досягаемости. Он отошел метров на тридцать от старта. Когда произошел запуск, ему показалось, что запустились рулевые двигатели второй ступени. Как покинул площадку, что было дальше, не помнит. В полночь очнулся на бетонке, один, пошел в надежде, что дорога выведет к гостинице. Когда сбивался в сторону и чувствовал под ногами песок, возвращался на бетонку. Все время провалы в памяти. Наконец услышал скрип тормозов остановившейся машины, которая и доставила в медпункт. Санитары явно не ожидали уже никого и были удивлены, увидев еще одного пострадавшего со следами ожога затылочной части головы и сгоревшим воротником куртки. Перебинтовав голову, инженера вывели на крыльцо и указали, куда надо идти в гостиницу – в направлении светящегося фонаря. Еще большее удивление, чем в медпункте, вызвало его появление в гостиничном номере. Сослуживцы сказали, что его внесли в список погибших. Эту ошибку исправили.

В списке раненых Б.М. Лавриненко также не числился. Последствия же психологической травмы продолжались четыре года, большую часть из которых провел на лечении в больницах и домах отдыха.

Дежурный по стартовой площадке подошел к сидевшему Главкому и стоявшему рядом командиру войсковой части полковнику А.А. Кабанову и в соответствии с субординацией обратился к М.И. Неделину:

– Товарищ Главный маршал артиллерии, разрешите обратиться к командиру части.

И, получив согласие, доложил А.А. Кабанову, что его вызывают на аппарат спецсвязи, находившийся в аппарели. Полковник пошел в сооружение и не успел закрыть за собой герметичную дверь, как произошел взрыв.

В списке пострадавших под номером 3 значится: "Полковник Кабанов Анатолий Александрович. Ожег II степени обеих кистей рук и затылочной области головы".

Вольнонаемный представитель Заказчика на Южном машиностроительном заводе А.Д. Зверенко находился на полигоне в командировке. Он сопровождал укомплектованные на заводе запасные инструменты, приспособления и некоторые элементы наземного оборудования для передачи их военным испытателям.

Никакого отношения к подготовке и пуску ракеты Р-16 он не имел, тем не менее 24 октября находился на стартовой площадке, так как хотел воспользоваться моментом; поскольку все руководство было сосредоточено в одном месте, то это очень удобный случай, чтобы подписать акты о передаче прибывшего оборудования у соответствующих должностных лиц. Но оказалось, что почти все они находились в свите Главкома ракетных войск вблизи ракеты. Попытка предложить отойти в сторону для прочтения и подписания актов вначале не увенчалась успехом. Офицеры отнекивались, ссылаясь на необходимость быть рядом с маршалом – а вдруг зачем-то понадобятся. Проявив определенную настойчивость, А.Д. Зверенко все же удалось уговорить несколько человек, с которыми он и отправился в одноэтажное здание, где размещались различные службы.

– Едва я успел, – вспоминает он, – вынуть из папки документы и разложить их для подписи на столе, как раздался оглушительный взрыв. Взрывной волной вышибло окна, осколки разбившихся стекол осыпали присутствовавших, а одна из вылетевших рам ударила меня по голове. Секунду длилось общее замешательство и растерянность, а затем все ринулись к выходу.

Пред взором предстала ужасная картина. На месте, где только что красовалась белоснежная ракета, бушевало море огня. Из него выскакивали и бежали во все стороны горящие люди. Мы стали ловить их и сбивать пламя песком, катая по земле. Обожженные руки сильно болели. Быстро облако дыма и горячего газа накрыло и нас. Стало трудно дышать, и мы тоже побежали за пределы площадки. Очень скоро появились автомобили аварийно-спасательной службы, которые и отвезли нас в жилую зону.

Вечером, еще находясь в шоковом состоянии, встретил своего начальника – руководителя военной приемки Б.А. Комиссарова, который сказал:

– Тебе здесь делать нечего, отправляйся домой первым самолетом…

А.Д. Зверенко так и поступил. В самолете, кроме пассажиров, оказалось 16 гробов с погибшими участниками испытаний. Среди них и гроб с телом Л.А. Берлина. Еще неделю назад А.Д. Зверенко обратился к погибшему с просьбой о переводе из военной приемки в конструкторский отдел ОКБ. Заявление о переводе, подписанное Л.А. Берлиным, лежало в кармане.

Позднее, когда А.Д. Зверенко встречался с людьми, которых он увел с собой для подписания актов, они благодарили его, признавая своим спасителем.

– Дважды в этот день, – рассказывает по прошествии более трех с половиной десятков лет инженер В.А. Бабийчук, – меня спасло провидение. Я тогда был молодым специалистом, работал чуть более года, на старте был ответственным за автомат стабилизации движения в полете. Всем было очень интересно, все ждали грандиозного зрелища, а поэтому пытались найти любую причину, чтобы остаться поближе к старту. Заранее договорился с ребятами, тоже молодыми военными специалистами, что после окончания своих операций зайду к ним в будку с испытательной аппаратурой, находившейся на телеге установщика, который перед пуском должен был отойти от стартового стола. Когда спустился с борта ракеты и подошел к будке, то ребята мне объяснили:

– Ты знаешь, ничего не получится. Лично сам Коноплев захотел посмотреть, как будет стартовать ракета. С Главным конструктором, сам понимаешь, спорить не будешь, а больше места в будке нет.

Между тем желание посмотреть все в непосредственной близости не пропало. Должны эвакуироваться, но неохота. Стоим со старшим техником В.И. Пустововым, раздумываем, куда податься, чтобы не уезжать. В это время подошел майор с красной повязкой на руке – дежурный по старту – и каким-то извиняющимся голосом попросил:

– Ребята, если у вас уже нет дела, то, пожалуйста, уйдите со старта, поймите, меня ругают за беспорядок.

Если бы он не попросил по-человечески, – продолжает вспоминать В.А. Бабийчук, – то послали бы его… по известным адресам и остались на месте, а так пошли в направлении к контрольно-пропускному пункту. В тот момент казалось, что с нашей стороны это было одолжение дежурному майору. Через считанные минуты поняли, что он спас нам жизнь. Выйдя за проволочное заграждение, метрах в двадцати от него облюбовали бугор с кустарником саксаула и, решив, что тут нас никто не обнаружит, прилегли на песок. Взял спичку, хотел прикурить папиросу, и автоматически взглянул на часы. Хорошо запомнил – они показывали 18 часов 45 минут. И в этот момент первое, что я увидел, как молния рубанула наискосок между ступенями и мгновенно, за две-три секунды, вся площадка была покрыта огнем. Установщик не успели увести в сторону, находившиеся в нем испытатели пытались после первой ударной волны выбраться, но вторая волна накрыла всех. Хотя вначале и не представляли масштабов катастрофы, но настроение, как "с перепоя": что делали – не помню, провал памяти, до гостиницы добрались пешком. Как мы были благодарны майору, спасшему нам жизнь, но больше его не встречали…

Кто виноват?

Несмотря на то, что с октябрьских событий шестидесятого прошло почти 40 лет, обстоятельного полного объяснения возникновения причин трагедий в открытой печати до сих пор нет. Более того, появляются даже не только не вполне точные толкования происшедшего, но и самые непредсказуемые суждения. Так, Б.Е. Черток по прошествии почти четырех десятилетий (!) неожиданно утверждает, что «схема предусматривала возможность выдачи резервной команды на запуск двигателя второй ступени от одной из панелей программного токораспределителя. Это было нововведение для повышения надежности на случай, если произойдет отказ подачи такой команды по штатным каналам после окончания работы двигателя первой ступени».

Что ответить на это? Из дальнейшего будет совершенно ясно, что это один из тех случаев, о которых говорят: "Комментарии излишни". Добавим лишь небольшое уточнение: дублирование систем и команд на ракете Р-16 и предусматривалось, но только не такое, как это понимает Б.Е. Черток. Это было обычное дублирование, применявшееся для всех исполнительных команд: двумя параллельными цепями, двумя реле, двумя накальными мостиками в каждом пироэлементе, сдвоенными ламелями на кулачках программного токораспределителя и т. п. Но никаких "нововведений" не предусматривалось.

Поэтому поставленный вопрос требует конкретного ответа, объясняющего обстоятельства, приведшие, в совокупности, к крупнейшей трагедии в истории ракетной техники.

Одно дело – причина аварии, другое – причина трагедии и, наконец, кто виноват?

В истории аварии ракеты Р-16 это не одно и то же. Если коротко, то, предвосхищая последующий анализ, виноваты разработчик системы управления и конкретно исполнитель и его непосредственный руководитель, допустившие грубейший ляпсус (другого слова не подберешь), создав возможность возникновения ситуации прохождения команды на преждевременный запуск двигателя второй ступени в процессе проведения предстартовых операций с ракетой. Но могла ли эта ситуация не возникнуть, и мог ли состояться нормальный пуск?

Анализ причин аварии дал однозначный ответ и на этот вопрос.

И, наконец, кто, кроме разработчика системы управления, причастен к происшедшему? Можно ли было выявить ошибку раньше и на каком этапе? И почему этого не произошло?

Вопросов много и, скажем прямо, непростых.

В "Техническом заключении комиссии по выяснению причин катастрофы…", подписанном главными конструкторами, учеными и испытателями полигона, были указаны причины катастрофы и ее виновники. Однако не все акценты оказались расставленными до конца. Почему фактическая возможность несвоевременного запуска маршевого двигателя второй ступени не была выявлена при предыдущих многочисленных проверках и давала ли она о себе знать, пусть даже не явно, ранее? Являлось ли это общим недостатком системы управления и мог ли произойти несанкционированный запуск второй ступени? И, наконец, кто был конкретным виновником? И что это было – скрытый непрогнозируемый дефект, заложенный в самой идее системы управления, или простая досадная ошибка?

Прояснить сложившуюся ситуацию и дать ответ на поставленные вопросы может только анализ отработки схемы запуска двигателя, заложенной в системе управления, от начала стендовых испытаний в конструкторском бюро, разрабатывавшем эту систему, испытаний на контрольно-испытательной станции днепропетровского завода, до последних операций на стартовом столе.

На всех этапах: в процессе создания, изготовления и испытаний на заводе, при автономных и комплексных испытаниях в монтажно-испытательном корпусе и непосредственно на стартовом столе – система управления ракеты подвергалась всесторонним проверкам, в ходе которых проверялась временная последовательность и точность (± 0,5 секунды) выдачи команд. При этом вместо реальных исполнительных элементов одноразового действия (пиропатронов, пироболтов), для исключения возможности их срабатывания, в схему включались специальные имитаторы исполнительных элементов – эквиваленты. Все команды, адресованные на элементы автоматики двигательных установок первой и второй ступеней, в виде сигналов приходили на эквиваленты, на которых и зажигались световые транспаранты, соответствующие конкретному исполнительному элементу.

После проведения каждого цикла комплексных испытаний, имитировавших прохождение предстартовых команд и полет ракеты, питание отключалось, и схема обесточивалась. Далее, естественно, следовало привести систему управления в исходное состояние. Для этого подавалось импульсное напряжение на шаговый электродвигатель датчика угла гиростабилизированной платформы по каналу тангажа, а также на шаговые электродвигатели программных токораспределителей I и II ступеней, отработавших перед этим полный цикл полетной программы. В результате система управления приводилась в исходное положение и тем самым подготавливалась к очередному циклу работы. В процессе вывода в "нуль" никакие функциональные команды на исполнительные органы системой управления, естественно, не должны были выдаваться, так как программа полета перед этим была уже реализована. Поэтому угол разворота вала программного токораспределителя от положения, соответствующего моменту выдачи последней команды до выхода в исходное нулевое положение, представлял "мертвую зону", и команды при этом не контролировались, поскольку их просто не должно было быть. Сам же момент приведения схемы в исходное положение определялся по загоранию на пульте оператора транспарантов, сигнализирующих о возвращении в "нуль" программных токораспределителей. На пульте оператора высвечивались табло "ОПТРI" и "ОПТРII".

Соответственно и при этой операции инструкцией по проверке системы управления не предусматривался контроль состояния транспарантов на эквивалентах автоматики двигательных установок первой и второй ступеней, поэтому при стендовой отработке схемы не было замечено и никто просто не обращал внимания на то, что при выводе программного токораспределителя второй ступени в нулевое положение происходило непредусмотренное "ложное" замыкание соответствующей группы контактов кулачком, выдающим команду на срабатывание пиростартера и электропневмоклапана наддува пусковых бачков двигателя.

А между тем выдача "ложной" команды проходила каждый раз (!) при выводе программного токораспределителя в нулевое положение. Это была грубейшая схемная ошибка конструкторского бюро, создававшего систему управления. Не была обнаружена затаившаяся ошибка и на следующем этапе в процессе проведения комплексных испытаний на контрольно-испытательной станции (КИС) завода-изготовителя ракеты, поскольку инструкция на проведение этих испытаний создавалась на основе документации разработчика системы управления.

По той же причине не была выявлена ложная команда и при проведении комплексных испытаний в монтажно-испытательном корпусе полигона и на старте. Действовавшие инструкции также не требовали контроля состояния транспарантов на эквивалентах двигательной установки при возвращении программного токораспределителя в нулевое положение.

Первым обнаружил, что система управления при определенных обстоятельствах может выдать команду на запуск двигателя второй ступени, инженер К.Е. Хачатурян. Вот его свидетельство:

"Утром следующего дня, после пережитого кошмарного вечера 24 октября, я сидел над анализом комплексной электрической схемы системы управления двигательными установками, и мне стало плохо, когда я увидел, что при переустановке шаговых двигателей в исходное состояние при наличии напряжения на шине "Д" (так на языке специалистов называлась подключенная к бортовой кабельной сети задействованная бортовая батарея второй ступени) через рабочие контакты программного токораспределителя напряжение беспрепятственно поступает на электроклапан наддува пусковых бачков ВО-8. Все оказалось технически так просто по электрической схеме и так трагически жутко по своим последствиям! В это время в комнату вошел Комиссаров и, придя немного в себя, я ему первому показал по схеме, как вчера при подготовке системы управления к пуску произошла выдача команды на запуск двигателя второй ступени".

Так, в результате порока системы управления, не замеченного при многоступенчатых проверках работы схемы, возникла коллективная ответственность за персонально введенную в циклограмму ложную команду.

Но что же произошло на старте при подготовке ракеты к пуску?

Первая в ряду причин, приведших к запуску двигателя второй ступени, – преждевременный прорыв разделительных мембран топливных баков второй ступени ракеты накануне 23 октября.

Поторопились и с приведением в рабочее состояние источников питания второй ступени. По штатной технологии ампульные батареи должны были задействоваться давлением сжатого воздуха в 3–4 атмосферы после проведения всех проверок непосредственно в процессе пуска, когда людей на старте уже нет. Сжатый воздух надувал мешок с электролитом, и в процессе заполнения резиновый мешок "напарывался" на нож, прорезался, и электролит поступал на пластины аккумуляторов. Однако оказалось, что ампульная батарея находится на пределе возможностей по требуемой емкости и поэтому было принято решение держать ее в задействованном состоянии и в теплом месте, а на борт ставить после объявления тридцатиминутной готовности. Все время до установки на борт аккумулятор второй ступени находился на стартовой позиции в кунге, в котором поддерживалась температура + 30 ^оС, под непосредственным контролем заместителя главного конструктора источников питания. После установки на место батарея была подключена к бортовой кабельной сети, а штуцер трубопровода для подвода сжатого воздуха, необходимого для ее задействования, естественно, не подключался.

И наконец, третья, решающая ошибка, ставшая возможной при наличии двух уже состоявшихся неправомочных решений.

После проведения последнего цикла комплексных испытаний было необходимо привести систему управления в исходное состояние. К этому времени пиромембраны на магистралях горючего и окислителя обеих ступеней, как только что было отмечено, оказались прорваны и задействованы на земле бортовые источники электропитания первой и второй ступеней ракеты.

Непосредственно перед приведением схемы в исходное положение эквиваленты автоматики двигательных установок были отстыкованы и кабели на ракете подключены штатно. Можно только предполагать, что этот роковой шаг был сделан, очевидно, из желания получить перед пуском "исходное" состояние системы управления в штатной схеме и тем самым косвенно подтвердить нормальную стыковку разъемов. В процессе вывода программного токораспределителя второй ступени в нулевое, исходное, положение произошло неизбежное "ложное" замыкание кулачка, сформировавшего в сложившейся ситуации команду на реальный запуск двигательной установки второй ступени, стоящей на стартовом столе и полностью подготовленной к пуску ракеты.

У многих, анализировавших причины аварии, не единожды возникал отнюдь не риторический вопрос: а можно ли было избежать этой крупнейшей по масштабам в истории ракетной техники катастрофы?

И вот ответ: если бы все делалось по исходной технологии и не было никаких отклонений в процессе подготовки к пуску, то есть приведение в нулевое положение шагового токораспределителя производилось бы не в штатном варианте, а с подключенными эквивалентами, ошибка в схеме могла не проявиться не только при летно-конструкторских испытаниях, но и при всех последующих пусках, и так бы, оставшись тайной, "умерла" бы вместе со снятием ракеты Р-16 с боевого дежурства вследствие ее моральной старости. Для этого нужна была самая малость – соответствующий пункт в инструкции, строжайше запрещавший какие бы то ни было операции после подключения бортового питания.

Этого же мнения придерживается и бывший в то время начальником заводской контрольно-испытательной станции на Южном машиностроительном заводе А.И. Залевский, подробно проанализировавший причины, по которым не была выявлена ложная команда:

– Итак, первопричина – схемная ошибка разработчика системы управления, а конкретно – "ложное" замыкание кулачка выдачи команды на запуск пиростартера двигательной установки второй ступени при выводе схемы в нулевое, "исходное" (после проведения комплексных испытаний), состояние.

Еще раз вкратце о технологии проведения комплексных испытаний. Их цель – проверить и оценить по времени весь цикл: набор готовности, прохождение команды "пуск", дальнейших команд на запуск рулевых и маршевого двигателей, срабатывание контакта подъема, выдача системой управления всех команд на исполнительные элементы и других, вплоть до прохождения главной команды на выключение рулевого двигателя второй ступени и отделение головной части.

Для проведения комплексных испытаний от коммутационных приборов первой и второй ступеней отстыковывались кабели, идущие к элементам автоматики, на их место подключались кабели, связанные с эквивалентами автоматики. Прохождение команд от системы управления фиксировалось по загоранию соответствующих транспарантов. Заканчивались комплексные испытания после прохождения главной команды, принимались доклады расчета. Схема, остановленная за счет снятия питания после прохождения главной команды, готовилась к выводу в "исходное". Далее, при выводе в "исходное" на схему подавалось питание и все элементы приходили в "0" (нулевое, или исходное положение), в том числе программные токораспределители первой и второй ступеней через так называемые контакты "самохода".

Возникает, как минимум, два вопроса.

Почему "ложное" замыкание кулачка программного токораспределителя второй ступени не было выявлено на комплексном стенде разработчика или на контрольно-испытательной станции завода, где проводились комплексные испытания системы управления ракетой, ведь эквиваленты оставались подключенными?

Очевидно, не ожидая "подвоха" от системы управления при проведении такой операции, как вывод схемы в "исходное" после комплексных испытаний, состояние транспарантов на эквивалентах не контролировалось. На контрольно-испытательной станции завода в Ин-2 (инструкция на проведение заводских горизонтальных испытаний) даже существовала разрешительная запись: при выводе схемы в "исходное" состояние функционирование (загорание) транспарантов на эквивалентах первой и второй ступеней не контролировать. Скорее всего, такая запись "автоматом" была перенесена из стендовой документации разработчика.

И второе. Почему же "ложное" замыкание кулачка программного токораспределителя второй ступени привело к тяжелейшей аварии на старте?

Ответ все тот же – технология работ. Не ожидая сюрпризов от системы управления на "ровном месте", каковым является вывод схемы в "исходное" после четко отработанной циклограммы предстарта и полета, и желая, очевидно, иметь хотя бы косвенное подтверждение правильности стыковки, было принято решение отключить эквиваленты и подключить все на место перед подачей питания на борт для вывода схемы в "исходное". Далее случилось то, что привело к катастрофе.

И последнее. Первопричина понятна: факторы, инициировавшие катастрофическое проявление ее, тоже понятны. Но несомненно и следующее: если бы не были привнесены содействующие факторы, то есть схема всегда, как это и предписывалось документацией, приводилась после комплексных испытаний в "исходное" на эквивалентах, первопричина не проявилась, и никто бы никогда не узнал об этом злополучном "ложном" замыкании кулачка программного токораспределителя второй ступени…

К этому следует добавить, что проявленная спешка с установкой "программника" в исходное положение только усугубила масштабы трагедии. Если бы эту операцию производили одной из последних, когда практически все предстартовые работы, в том числе связанные с отстыковкой от ракеты различных систем, были закончены, естественно, непосредственно на старте, включая и наблюдателей, было бы намного меньше людей. Так, по пятнадцатиминутной готовности весь обслуживающий персонал обязан был покинуть стартовую площадку.

Ответ на поставленный вопрос – кто сделал ошибку и кто мог (и обязан?) бы ее предупредить, однозначен: ошибка – персональная, ответственность – коллективная. Ошибается грубейшим нелогичным образом один – исполнитель, а обнаружить порок обязаны все, кто причастен к реализации многостадийного процесса отработки системы.

Самым придирчивым и дотошным образом неоднократно гражданские и военные специалисты проверяют систему управления и при стендовой ее отработке, и при испытаниях на контрольно-испытательной станции завода-изготовителя ракеты, и при подготовке ее к пуску в монтажно-испытательном корпусе на полигоне. Но ищут-то, по сути, возможные отклонения или ненормальную работу в том диапазоне углов поворота вала, в котором она должна подавать команды в процессе запуска и полета, а не в "холостом" секторе циклограммы, где инструкцией вообще не предусмотрены никакие проверки.

Это настолько необычная ситуация, что по прошествии десятков лет многие воспринимают причину аварии только как выдачу ложной команды при выведении в исходное положение шагового токораспределителя, но не знают все обстоятельства, сопутствующие ее возникновению, и почему при многочисленных проверках она не была выявлена.

У всех анализировавших впоследствии события 24 октября 1960 года возникали одни и те же бесконечные "почему?", неумолимо ведшие к трагической развязке.

Руководители испытаний после выявленных накануне дефектов системы управления 24 октября, буквально "испытывая судьбу", ходили по лезвию ножа, ставя жизнь каждого из присутствующих на старте в зависимость от самых случайных непредсказуемых ситуаций. А "гробовая змея", присутствие которой не было обнаружено ни при одной из многочисленных проверок, затаилась в системе управления и ждала – дадут ли ей возможность "выползти". Даже если Главный конструктор и был уверен в надежности своей конструкции, а она действительно в процессе дальнейших летно-конструкторских испытаний не потребовала принципиальных доработок, то это не снимало ни с кого ответственности за надежное функционирование систем и агрегатов других разработчиков-смежников. А то, что система управления, мягко говоря, была далека от совершенства – об этом свидетельствовал весь ход подготовки к старту до тех пор, пока она "не спровоцировала" катастрофу.

Оценивая обстановку на старте, А.С. Гончар, бывший в то время начальником лаборатории харьковского конструкторского бюро, вспоминал:

"Все организации, участвовавшие в пуске, стремились обеспечить безотказную работу своих собственных агрегатов, узлов, приборов при пуске. Поэтому шли на отступления от намеченной технологи работ. Заранее были задействованы батареи электропитания. Боялись, что из-за суточного стояния на октябрьском холоде батареи откажут при задействовании перед запуском ракеты. Так, на приборах управления двигателями при запуске еще до старта появилось электрическое напряжение. В.И. Кузнецов волновался, в каком состоянии после первой попытки запуска ракеты 23 октября находится его гиростабилизированная платформа. Потребовал произвести работы, чтобы установить ее в исходное состояние. За этим потянулись проверки исходных состояний других приборов".

Почему обнаруживавшиеся одна за другой неполадки в системе управления, выдававшей несвоевременные команды, не насторожили руководителей испытаний?

По свидетельству одного из участников тех событий, кто-то из присутствовавших на заседании Госкомиссии рассказывал, что М.К. Янгель был склонен слить компоненты и начать подготовку второй ракеты. Однако М.И. Неделин настоял на пуске, так аргументировав свое решение:

– Что я буду говорить Никите?

Кстати, вопрос о правомерности принятия решения не сливать компоненты топлива впоследствии неоднократно обсуждался на различных уровнях. Вот мнение на этот счет одного из пострадавших – двигателиста К.А. Луарсабова:

– Можно без натяжки утверждать, что решение не сливать компоненты было технически аргументировано: во-первых, капельная течь или негерметичность стыков внутри хвостового отсека по обоим компонентам отсутствовала. Во-вторых, негерметичность кольцевого уплотнения по линии насоса горючего не представляла опасности, так как предусматривались специальные трубки для дренажа окислителя и горючего из полостей уплотнения насосов, которые выводились наружу через донную защиту и были разнесены. Двигателисты давали себе отчет в принятом решении не со слов, они работали с этими компонентами, проводили подготовку и огневые испытания и представляли, с чем имеют дело.

Обоснован ли был предварительный прорыв мембран с точки зрения специалистов по двигательным установкам? Обоснован. Двигателисты исчерпывающе знали и представляли степень отработки мембранных узлов. Поэтому все, что выявлялось при их отработке, должно было быть исключено. На ракете имелось двенадцать мембранных узлов. Нераскрытие одной из мембран на рулевом двигателе первой ступени привело бы к неуправляемому полету и падению ракеты в непосредственной близости от старта. Нераскрытие одной из мембран на одном из блоков маршевого двигателя первой ступени привело бы к уходу от траектории полета и падению ракеты до отделения второй ступени. Место падения в этом случае непрогнозируемо. Несрабатывание мембранного узла на рулевом двигателе второй ступени влекло за собой ненормальное отделение второй ступени и ее неуправляемый последующий полет с любыми последствиями. Ну и, наконец, несрабатывание маршевого двигателя – к непрогнозируемому месту падения, не исключая и падения на город. Любое, даже косвенное подтверждение, что при пуске мембраны не подведут, было не лишним. Именно поэтому к вопросу о прорыве пиромембран все время возвращались с момента обнаруженных ненормальных проявлений до практически самого последнего момента…

Не владея полностью технологическим процессом подготовки ракеты к пуску (все инструкции для проведения летно-конструкторских испытаний на полигоне были), военные, являвшиеся фактическими хозяевами, при испытаниях утратили контроль и за общей обстановкой на старте. Как впоследствии отмечали многие, военные были полностью на поводу у представителей промышленности, и любой офицер делал то, что ему говорил порой молодой специалист. В непосредственной близости от ракеты находилось (есть хорошее русское слово – болталось) без всякой необходимости большое количество испытателей как военных, так и гражданских, и просто наблюдателей. Кроме того, стремясь "обогнать время" и как можно быстрее ознакомить будущие стартовые команды с особенностями новой ракеты, которая, по замыслу, еще до окончания летно-конструкторских испытаний должна была поступить на вооружение в формировавшиеся ракетные войска, военные сосредоточили на стартовой площадке большое количество офицеров, совсем не участвовавших в проводимых работах.