Текст книги "Готовность номер один"

Автор книги: Лев Экономов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Страница сороковая

Старший инженер вызвал на пункт управления ефрейтора Скорохода и назвал марку одного из шестицилиндровых дизельных двигателей.

– Она вам что-нибудь говорит?

– Еще бы. На нашем теплоходе стоял дизель такой же марки. Это точно, – ответил Скороход.

– Я так именно и думал, – сказал Цветаев. – Впрочем, не думал, а знал. Просто помнил вашу автобиографию, которую вы писали при вступлении в кандидаты партии. – Он велел Семену немедленно ехать на командный пункт и починить там двигатель.

– Дело трудное, – предупредил он. – Берите в помощь надежного механика и отправляйтесь. Может, придется не спать несколько суток.

– Возьми меня, Семок, – прошу я Скорохода, узнав о приказе старшего инженера. Я все это время помнил, как пытался увильнуть от работы, когда на самолете майора Жеребова нужно было менять пожарный кран, и теперь хотел загладить свою вину. – Не подведу тебя, вот увидишь. Очень прошу, возьми.

Скороход отвечает не сразу. Ему вряд ли хочется останавливать свой выбор на мне, да это и понятно: есть в полку ребята и посильней и порасторопней. Но потом он говорит, что на КП, возможно, мне удастся увидеть «Перу, и тут же велит собираться. Славный все-таки он!

Через четверть часа мы уже сидим в кузове дежурной машины и едем на КП – сначала по шоссе, потом по лесной дороге. Заиндевелые ветки деревьев хлещут по кабине автомобиля, обсыпают нас холодным серебром.

Поворот, еще поворот, и машина выкатывается на обширную поляну. Впереди, у самого горизонта, как на ладони лежит узенькая бетонированная полоса нашего аэродрома, освещенная гирляндами огней. У опушки березнячка матово поблескивают самолеты.

А что, если и в самом деле я увижу «Перу? От одной этой мысли у меня дух захватывает. Машина останавливается у небольшого кирпичного здания, зажатого между деревьями. О том, что это дизельная электростанция, легко узнать по ритмичному стуку работающего дизеля.

Вылезаем из кузова. Оглядываюсь. Если бы не высокие, устремленные в небо мачты радиолокаторов с вращающимися параболами и не стук двигателя, то можно было бы подумать, что поляна пустынна.

Белогорскую крепость из пушкинской «Капитанской дочки» напоминают мне эти ворота с полосатым шлагбаумом, эти маленькие, в рядок поставленные домики для солдат и семейных офицеров, прилепившиеся к опушке небольшой рощи, это развешанное для просушки белье. Так и кажется, что сейчас увижу старого коменданта – капитана Миронова в колпаке и китайском халате.

Идем на электростанцию.

«Вот тебе и Белогорская крепость», – думаю я, в изумлении оглядывая просторный, облицованный белым кафелем зал со стоящими в ряд, словно на огромном океанском корабле, агрегатами, маслянисто сверкающими металлом. Жителям Белогорской крепости ничего этого даже присниться не могло.

Скороход на ходу сбрасывает ватную куртку, надевает прихваченный с собой комбинезон, потом долго ощупывает детали двигателя, велит принести ветошь. Во всех его жестах, в интонации голоса чувствуется уверенность, которой мне всегда так не хватает. Семен берет тряпку и стирает масло у гнезда подшипника, показывает на шайбу с резьбой:

– Ее ж надо было сначала отвинтить.

Ремонтники выругались. Они поломали два съемника, измучились вконец. А ларчик между тем открывался очень просто: гнездо подшипника крепилось шайбой на резьбе. Конечно, обидно, что это никому не пришло в голову. Отвинтить шайбу было делом минуты.

– Что знаешь – обязательно пригодится когда-нибудь. Элементарно, – говорит мне Скороход. – Я в этом сто раз убеждался.

Приходит начальник КП и передает Скороходу приказ командира полка немедленно явиться к нему с докладом.

– Разрешите мне тоже пройти в комнату боевого управления? – прошу я у капитана. И снова, конечно, думаю о Лере, которая сейчас работает там.

– Можете. Только предупреждаю: сейчас там горячие минуты. Чтобы никого не отвлекать ни единым словом.

Страница сорок первая

Аккуратно расчищенная тропка в снегу ведет нас к бетонированной лесенке. Минуем часового у толстых железных дверей с винтовыми запорами и оказываемся в просторном прохладном коридоре, освещенном лампами дневного света. Гулко и одиноко слышны наши шаги.

Еще несколько шагов, и я, возможно, увижу «Перу. О чем мы будем говорить? Какими глазами я буду смотреть на нее после того, что ей сказал обо мне Шмырин.

Скороход толкает в бок:

– Не дрейфь, паря.

Напускаю на себя бравый вид. Начальник КП подходит к приотворенным дверям, и моему взору открывается огромное полутемное помещение с множеством незнакомых аппаратов и приборов, мерцающих желтоватым светом круглых экранов. Над экранами склонились люди. Мы на пороге «святая святых» полка. Меня охватывает такая же робость, какую я чувствовал в детстве, переступая порог темного и таинственного рентгеновского кабинета с непонятными аппаратами.

Мы попадаем как бы в бельэтаж театра, только вместо сцены перед глазами – огромный вертикальный планшет. У барьера бельэтажа, на возвышении, – стол боевого управления. За столом, откинувшись на спинки вращающихся стульев, сидят командир полка и незнакомый мне офицер. Они о чем-то оживленно разговаривают, поглядывая на планшет общей воздушной обстановки.

Скороход идет докладывать командиру о своем прибытии, а я остаюсь в стороне. Наконец глаза привыкают к полумраку. Куда бы я ни повернулся, всюду вижу планшеты, схемы и таблицы. На них показаны группировки сил предполагаемого противника, тактико-технические данные его самолетов и беспилотных средств, радиус их действия при полете по сложному профилю. Некоторые схемы и таблицы задернуты зелеными матерчатыми шторами. Вдоль стен серые блоки с оранжевыми экранами. От них вверх идут жгуты проводов – это к радиолокационным станциям.

КП напоминает чем-то растревоженный улей. Здесь все гудит, слышатся десятки голосов одновременно. И по радио, и по громкоговорящей связи. Я начинаю кое-что понимать из этого беспрерывного потока слов.

– Здесь работают наши новые планшетисты? – отваживаюсь спросить у начальника КП. Он с минуту рассматривает меня. Делаю равнодушное лицо. Он улыбается каким-то своим мыслям и идет к узенькой и крутой лесенке. Спустившись в «партер», изменяет подсвет планшета боевых действий. И я уже вижу с другой стороны планшета, словно через матовое стекло, знакомый силуэт девушки с поднятой рукой – от руки тянется линия. Видны даже наушники на ее голове.

– Узнаешь? – спрашивает подошедший Семен.

– Еще бы! – Леру я узнал бы из тысячи других девушек даже по тени.

Еще один силуэт – Германа. Планшетист снимает с Лериной головы наушники и надевает себе. Как бы я хотел оказаться сейчас на его месте! Она привычным движением поправляет волосы. Планшет боевых действий чуть меркнет, и нам уже ничего не видно, кроме ползущих по стеклу разноцветных линий.

На замену подшипника, по расчетам Скорохода, должно уйти около суток. Все это время будем в машинном отделении. О сне, конечно, не придется мечтать до тех пор, пока боевой двигатель не будет введен в строй.

Напряжение возрастало

Обстановка во время боевой работы усложнялась. С северо-западного направления в районе Белых Скал была обнаружена новая группировка самолетов противника, теперь уже на высоте восемь – десять тысяч метров. Командир соединения, руководивший боевыми операциями, приказывает Турбаю уничтожить северную группу самолетов во взаимодействии с ракетчиками. На этот раз командир полка решает поднять в воздух самолеты третьей эскадрильи. Определяет рубежи перехвата. Штурман делает расчеты.

Артамонов прав: постороннему человеку невозможно разобраться в калейдоскопе команд, которые передаются по телефону, радио, громкоговорящей связи. Команды и донесения идут на аэродром, стартовый командный пункт, инженерный пункт управления, на борта самолетов…

Уже налажено взаимодействие истребителей с перехватчиками соседних полков. Стало известно, что командир ракетной части разрешил истребителям вход в зону боевых действий своих дивизионов. Теперь нужно быть внимательными до предела, чтобы не спутать самолеты противника с перехватчиками. С КП соединения требуют создать превосходство в силах, перехватчики полка должны действовать по группам целей без пауз. Взоры командиров почти не отрываются от планшета боевых действий. На нем вся картина воздушной баталии. Офицер наведения называет номера целей, которые были атакованы и сбиты на высоте восемнадцати тысяч метров в районе Бурых Песков. Указанные цели снимаются с планшета.

Одна из целей атакована, но не уничтожена. Истребитель выведен из строя. И вот уже офицер наведения докладывает, что неуничтоженная цель обнаружена и устойчиво сопровождается станцией наведения ракет, что ракеты к пуску готовы.

Между тем, как стало известно из нового донесения синоптика, радиоактивные облака продвинулись на несколько десятков километров в северо-западном направлении. Выпадение радиоактивных веществ в районе аэродрома, боевых порядков ракетчиков, а также радиотехнического подразделения ожидается через сорок минут.

Полковник Турбай просит командира батальона авиационно-технического обеспечения доложить ему о готовности к эвакуации семей гарнизона и материально-технических средств.

– Приступили к выполнению вашего приказа, – отвечает командир батальона через некоторое время. – Прибыли машины. Половина всех технических средств вывезена в район рассредоточения.

Истребители уничтожили еще одну цель на высоте девятнадцати тысяч метров в районе Заброшенных Карьеров. Ракетчики тоже сбили цель в заданном квадрате. Офицер наведения теперь то и дело докладывает об уничтожении целей. Но самолеты не могут больше находиться в воздухе – на исходе горючее. А одна цель еще продолжает полет. И тогда ее тоже передают ракетчикам.

Лица планшетистов, отвечающих за своевременное и точное отображение целей, сосредоточенны. Им нельзя сейчас пропустить ни одного слова из докладов операторов. Прядка волос упала Лере на глаза, но она не обращает на это внимания. Она не отрывает глаз от руки Мотыля, который чертит на планшете разноцветными мелками сразу несколько линий. Номера целей обведены рамками, высотные – красной, маловысотные – голубой…

Лера каждую минуту ставит время прохождения целями над той или иной точкой на карте. Вдруг она поворачивает голову и вопросительно смотрит на Мотыля. Она увидела: самолет «ноль сорок пять» удаляется в сторону моря. Уж не заблудился ли…

В мешке, набитом звездами

Несмотря на то, что небо было усыпано звездами, земля скрывалась в непроглядной тьме. Даже россыпи городских огней едва виднелись с той высоты, на которой очутился Мешков в какие-то считанные минуты. А может, это потому, что над городом скопился туман. Он, как морозное дыхание уставшего за день каменного исполина, висел в воздухе обычно до самого утра.

Но вот и эти огни остались позади. Темнота обволокла ракетоносец со всех сторон. Она была почти ощутима и казалась вязкой, как деготь. Мешкову хотелось вырваться из ее тесных объятий, он увеличивал скорость, но темнота не отступала.

Штурман наведения время от времени давал команды. Летчик их выполнял. На высоте одиннадцати тысяч метров по краям плоскостей вокруг красного и зеленого аэронавигационных огней появились ореолы, словно в лампочки поступило дополнительное электричество. Это признак того, что самолет попал в дымку. Она еще больше сгущала непроглядную тьму.

Летчик решил снизиться. Сообщил о воздушной обстановке на командный пункт. Взгляд его случайно упал вниз, и тут он чуть не окаменел: нет, это казалось невероятным! Прямо под ним, в непроглядной черноте, сверкали звезды Большой Медведицы. «Неужто я перевернулся вниз головой и не заметил этого?» – подумал Мешков.

Спина у него как-то сразу одеревенела. Нет ничего хуже для летчика, когда он теряет способность контролировать себя, когда ему вдруг начинает казаться в воздухе, что он вращается, планирует, летит с креном или в перевернутом вниз головой положении. Это обычно случается, если полет проходит в сложных условиях, если не видно земли. Но у Мешкова никогда не было иллюзий. Он даже забыл, что таковые иногда возникают у летчиков из-за несовершенства вестибулярного аппарата или по каким-то другим причинам.

В следующее мгновение старший лейтенант посмотрел вверх и снова увидел звезды. Они окружали самолет со всех сторон. Летчику показалось, что он попал в огромный черный мешок, набитый звездами. И теперь ему не выбраться из этого мешка. Потеря пространственной ориентировки – что может быть хуже в слепом полете? Это все равно что оказаться посредине заминированного поля. Один неверный шаг – и прощай жизнь.

Мешкова охватил страх. «Один в целом мире», – мелькнуло в голове. Рука вскинулась к защитной шторке. Стоило только натянуть ее перед лицом, и катапульта выбросила бы летчика вместе с сиденьем. Но в следующую секунду, когда пальцы коснулись красной скобы на шторке, летчик вспомнил о тех самых злосчастных иллюзиях в полете. О них предупреждал доктор Саникидзе. В таких случаях нельзя доверяться ощущениям, надо всецело положиться на приборы. «Может, я в самом деле лечу вниз головой и не замечаю этого из-за иллюзий?» – подумал Мешков, взяв себя в руки, и посмотрел на авиагоризонт.

Ракетоносец шел лишь с небольшим креном. Петр выровнял машину. Теперь он старался не отрывать взгляда от приборов.

– Ноль сорок пять. Ваше место? – послышался в наушниках летчика голос штурмана наведения. На командном пункте увидели, что Мешков отклонился от маршрута.

– Вы над морем, – как всегда спокойно говорил по радио наведенец. – Вы над морем. Возвращайтесь на точку!

И тут летчик понял, что звезды внизу – всего лишь отражение их в воде, что он продолжал удаляться в сторону моря.

Это было позорное возвращение. Происшествие не могло не повлечь за собою неприятных последствий для летчика. Он это знал. Чтобы удостовериться в правильности своего курса, Мешков вынужден был еще раз попросить наземные радиостанции запеленговать его полет. Скоро он убедился, что идет правильно. Через некоторое время он пробил скопившиеся над аэродромом облака и благополучно сел на освещенный прожекторами аэродром. Со щемящим сердцем выбирался из кабины. Товарищи окружили его, стали расспрашивать о самочувствии. Стахов явно в насмешку поздравил приятеля с успешным завершением трудного полета, он не мог простить Мешкову того, что тот так настойчиво советовал ему признаться в намеренном выключении двигателя.

Мешков растерянно улыбался, почти ничего не слыша из-за шума в ушах, не находя в себе сил посмотреть товарищам в глаза.

Совесть заговорила…

После обеда летчики заполняли документацию: полетные листы с донесениями о выполнении заданий, бортовые журналы, карточки дешифрирования, индивидуальные графики. Покончив с этой нелюбимой работой, они забирали фотопленки и уходили в лабораторию, где с помощью специальных «волшебных» фонарей-дешифраторов можно было определить итоги стрельб во время боевой работы.

Часам к шести в классе остались только Уваров, просматривавший летные книжки, и Стахов.

– Как вы считаете, – озабоченно нахмурив брови, спросил командир эскадрильи старшего лейтенанта, – какими качествами должен обладать космонавт в первую очередь?

Вопрос был поставлен перед Стаховым так неожиданно, что летчик даже растерялся.

– Вы меня? – переспросил он, почувствовав, что командир заговорил об этом неспроста.

– Да, вас спрашиваю, – сказал Уваров.

– Смелостью очевидно, смелостью и еще раз смелостью, – стараясь казаться этаким простаком, ответил Стахов.

– Смелость без дисциплины превращается в ухарство.

«Неужели он узнал про остановку двигателя!» – мелькнуло в голове Стахова. Юрий украдкой посмотрел на командира, склонившегося над книжкой: видны были только голова с седеющим пробором на боку, узкий костлявый подбородок.

– Конечно, космонавту нужны и другие положительные качества, – продолжал старший лейтенант, все еще надеясь, что майор ничего не знает о самовольных действиях своего подопечного.

– Например? – Уваров поднял на Стахова глубоко запавшие умные и, как всегда, немного уставшие глаза.

– Космонавт должен быть человеком энергичным, находчивым… А почему спрашиваете об этом?

Командир достал трубку и начал набивать ее табаком. Делал он это обстоятельно.

– Для космонавта этого маловато, – наконец сказал он задумчиво.

Стахов нервно пожал плечами, встал с места и снова сел. Теперь он был почти уверен, что Уваров знает об истинных причинах остановки двигателя на спарко во время испытательного полета. Он ждал от командира эскадрильи резких, осуждающих слов, думал, как бы поскладнее оправдаться.

Уваров поднялся из-за стола и по старой привычке прошелся по классу.

– Вам не кажется, что ваша затея, в высшей степени бесшабашная и сумасбродная, несовместима с обликом настоящего летчика? – вдруг спросил командир, в упор посмотрев на молодого офицера.

– Что вы имеете в виду? – Стахов поднялся со стула, в волнении стал отвинчивать и завинчивать авторучку.

– Не прикидывайтесь, Стахов. Вы, конечно, знаете, о чем я говорю. Не хватает смелости признаться? А вы ведь только что сказали, что космонавт в первую очередь должен быть смелым.

– Откуда вам стало известно, что я остановил двигатель?

– Вас в первую очередь это интересует?

Уваров наконец раскурил трубку и сделал несколько глубоких затяжек.

– Очень жалко, конечно, что у нас не получилось разговора. – Он убрал в шкаф летные книжки и направился к выходу. – Но так или иначе, а от полетов вас, конечно, придется отстранить.

«Конечно, конечно», – мысленно передразнил вышедшего из класса командира молодой летчик.

Стахов почти не дотронулся до ужина. Даже чай не допил. И не пошел смотреть кино в клуб, хотя фильм этот в полку с нетерпением ждали все. Придя домой, он долго сидел неподвижно с потухшей папиросой в зубах. «Неужели Мешков капнул? – в который уже раз он задавал себе этот вопрос. – Нет, на него это не похоже. Тогда как же мог узнать Уваров?»

Стахов перебирал в памяти, слова, сказанные командиром эскадрильи во время последнего разговора, стараясь увидеть за ними то, о чем умолчал. Уваров. «От полетов вас, конечно, придется отстранить» – это прозвучало как приговор. Стахов не нашел даже ответа. Да и что можно было сказать в свое оправдание.

Но, так или иначе, Стахов считал, что он вполне годится в космонавты. Он неплохо летал, хорошо разбирался в теории, занимался спортом. Никто в полку больше его не мог крутиться на лопинге, никто не мог так долго, как он, продержаться под водой, затаив дыхание. Пробовал Стахов подвергать себя и более суровым испытаниям. Он, например, частенько ходил в парную баню и до ожесточения истязал себя веником. Это было похоже на термокамеру. Свободное падение Юрий изучал, прыгая с вышки в воду.

Во время полетов в пилотажную зону он нарочно отсоединял шланги противоперегрузочного костюма и выполнял каскады фигур, создавая для себя перегрузки, близкие к тем, которые создаются на центрифугах. Летчик знал, что это не поощряется начальством, но ведь когда еще не было изобретено противоперегрузочного пояса – он появился уже после Отечественной войны, – все летчики на пилотаже испытывали примерно такие же перегрузки.

В книгах о подготовке космонавтов много рассказывалось об испытании в специальной, изолированной от всех звуков комнате – сурдокамере. Говорилось, что тишина, подобная той, которой пронизан космос, не имеет ничего общего с тишиной в обычном человеческом понимании, что она действует угнетающе и вызывает психические расстройства. Одним кажется, что камера уменьшается в размерах и стены вот-вот раздавят тебя, у других вдруг начинает кружиться голова, третьим становится жарко, как в раскаленной печке, у четвертых возникают зрительные галлюцинации: перед глазами появляются какие-то лица, животные…

Не у каждого человека, конечно, наблюдались подобные аномалии. Известные всему миру космонавты испытания тишиной выдержали нормально. Стахову хотелось проверить себя еще в летном училище, но там не было сурдокамеры. Не оказалось ее и в полку.

Еще в училище он узнал, что французский геолог и спелеолог Мишель Сифр, спустившись в июне 1962 года в ледниковую пещеру, провел в полном одиночестве два месяца. Как сообщалось в печати, «пещера была для Сифра своеобразной испытательной камерой, своего рода сурдокамерой, применяемой для подготовки космонавтов».

Прибыв к новому месту службы, Стахов связался с туристами и попытался у них узнать, нет ли в окрестностях города пещер. Но к великому сожалению молодого летчика, таковых не оказалось.

«А что, если приспособить обычную барокамеру», – подумал летчик, проходя в полку первую проверку на стойкость организма к пониженному проценту кислорода и давлению. Своими соображениями он в тот же день поделился с врачом.

– Нашим летчикам это не нужно, – ответил тот. – Ведь вы в безвоздушном пространстве не летаете.

– Сегодня не летаем, а завтра будем летать, – горячо возразил Стахов.

– Ну вот, завтра и камеру нам поставят. Чего беспокоиться?

– Мы должны готовить себя заранее, – попробовал убедить врача Стахов.

– Не волнуйтесь, время у нас еще будет. А у кого его нет, того уже давно готовят, давно испытывают.

– Ну, а если в порядке опыта, – не сдавался летчик. – Если бы вы, доктор, взяли на себя такую инициативу.

– Чтобы потом меня взяли за одно место. Благодарю покорно.