Текст книги "Готовность номер один"

Автор книги: Лев Экономов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Страница девятнадцатая

Гостей ждут в гарнизоне все утро. Наводят лоск в казарме и в городке. Когда за воротами контрольно-пропускного пункта слышится автомобильный гудок, мы, по установившейся традиции, встаем вдоль дороги. Все, конечно, одеты соответствующим образом. На груди у каждого знаки доблести солдата, подтверждающие, что их владелец и отличник ВВС, и классный специалист, и хороший физкультурник, выполнивший нормы ГТО, и спортсмен-разрядник. Жалко только, что все это скрыто под шинелями. Ну, да ладно. В клубе солдаты снимут шинели и предстанут перед гостями в полном параде, при всех знаках отличия.

А ремнями все так перетянулись, дышать трудно. Общепризнанный пижон Герман Мотыль завел по примеру «старичков» хромовые сапоги с узкими квадратными носочками. Начистил их – глядеться можно.

– С чего начнем, товарищ майор? – обращается комсорг к Жеребову. Он преисполнен желания провести встречу самым лучшим образом.

Замполит смотрит на часы:

– Проголодаться многоуважаемые гости еще не успели. Покажем сначала наше хозяйство. Думаю, это их заинтересует. А там сообразим по ходу дела…

Автобусы с шефами останавливаются возле клуба, у входа в который вывешен плакат со словами: «Добро пожаловать!» Духовой оркестр играет только что разученный марш, ребята немного фальшивят, но на это никто не обращает внимания. Парни и девчата выходят на убранную нами улицу и весело оглядываются. Некоторые из них здесь уже были и даже имеют дружков, а иные приехали впервые.

Девчата все – как на картинках. Высокие прически, туфли на гвоздиках. Только и слышно вокруг, как стучат каблучки по асфальту. Это постукивание, мне думается, для солдат приятнее всякой музыки.

– Здравствуйте, здравствуйте! – звенят голоса. Курносая блондинка, секретарь комитета комсомола фабрики, прикладывает растопыренные пальцы к берету и чеканит по-военному:

– Здравия желаем, товарищи воины!

– Благополучно добрались? – спрашивает Жеребов у секретаря, около которой уже крутился с радостным лицом механик по тренажерам.

– Благополучно. Спасибо.

– Тогда пойдемте, посмотрим, как живут воины.

– А на аэродром, где самолеты? – спрашивает курносая.

– И туда сходите.

– А полеты увидим?

– Обязательно.

Девушки гуськом, в тесном окружении солдат, следуют за Жеребовым к казарме. А за ними идут комсомольские активисты части, члены женсовета. Некоторые из них сами недавно работали на этой же фабрике.

Приготовившись к встрече с Лерой, я чувствую себя несколько скованно, сосредоточенно думаю, о чем бы мне начать разговор. Сердце гулко стучит в груди. Подойду к ней и скажу: «Наконец-то вы приехали». Потом поздороваюсь за руку, поинтересуюсь самочувствием. Она тоже, наверно, спросит меня о моем самочувствии, должна спросить! Так и завяжется разговор. Стоящий рядом Скороход спрашивает:

– Ну где она? Смотри, браток, не прогляди.

В самом деле, где же Лера? Уже все вышли из автобусов, уже наш секретарь комсомольской организации выступает с заранее заготовленным приветствием. Я но вдумываюсь в смысл его слов. Обеспокоенно перебегаю глазами от одной группы к другой. Мне кажется, что я узнал бы Леру из десятка тысяч девушек.

– Не приехала, – говорю Семену, в растерянности разводя руками.

– Этого она не имела права сделать, – категорически возражает Скороход. Он понимает мое настроение и старается утешить меня. – Пойдем к Мотылю, пусть наведет справки.

Он тянет меня за рукав к Герману, оживленно разговаривавшему с заведующим клубом Полстянкиным, одетым в короткое светлое пальто, которое делает его похожим на тренера спортивной команды, только что вернувшегося из заграничной поездки.

– Где Лера? – спрашивает Семен у Мотыля со свойственной ему прямотой. – Почему ее не видно?

– Калерия Павловна приедет с участниками нашей самодеятельности, – отвечает за Германа Полстянкин. – Чуть попозже. Она кому-то нужна?

Сердце у меня несколько оттаивает.

– Она ведь выступает со стихами, – несмело говорю я.

– Со своими стихами, – уточняет Полстянкин.

– Она пишет стихи?

– И даже печатается в нашей многотиражке. Это гордость нашей фабрики. По какому вопросу она вас интересует? – спрашивает заведующий клубом и надевает очки. – Что-нибудь нужно передать?

– По личному вопросу, – отвечает Скороход с достоинством, давая понять, что дальнейшие расспросы ни к чему.

Полстянкин хмурит клочкастые брови, внимательно рассматривает меня и Скорохода сквозь линзы очков.

«Захочет ли она дружить с простым солдатом» – думаю я. – Шансы мои на то, чтобы завоевать сердце этой девушки, так ничтожны».

– Мы тоже не лыком шиты. Элементарно, – вдруг говорит Семен, беря меня под локоть и подталкивая вперед. Он словно прочитал мои мысли и, может быть, даже на миг проникся моим настроением.

– Образование у нас ничуть не меньше, – продолжает Скороход. – К тому же мы умеем играть на пианино и так далее и тому подобное, как говорит майор Жеребов. Она нас стихом, а мы ее музыкой. Нет, нам робеть не пристало.

Как авиаторам служится

Сначала Тузов решил показать девчатам карабины и автоматы солдат и сержантов, стоявшие в пирамидах.

– Наше личное оружие – самое совершенное в мире, – говорил он таким тоном, будто лекцию читал, доставая скорострельный автомат с инфракрасным прицелом.

Но девчата, к явному огорчению старшины, не выказали большого интереса к самому совершенному оружию в мире и к прицелу, с помощью которого можно стрелять в полной темноте. И тогда старшина, потоптавшись в нерешительности, повел всех в ленинскую комнату. Ее только что отремонтировали и заново оформили. Бывший секретарь партийной организации был убежден: чем больше на стенах всяких плакатов и диаграмм, тем лучше. Жеребов думал иначе, и поэтому повесили в ленинской комнате несколько хороших картин и эстампов. Вместо длинного казенного стола с инвентарными бирками на ножках поставили у стен маленькие низенькие столики из пластика, укрепили над ними скромные плафончики, создававшие по вечерам такой уют, что из комнаты просто уходить не хотелось. Девчата столпились у огромного стенда «Боевой путь части».

– Наш истребительный авиационный полк был создан… – все тем же деревянным голосом продолжал заученное старшина. – Наши летчики защищали с воздуха… За подвиги многим было присвоено… – Тузов даже охрип от волнения. Он никогда не чувствовал себя лектором. – Полк одним из первых в Союзе «оседлал» реактивную технику и сейчас летает на самых совершенных самолетах-ракетоносцах. Полку поручена почетная боевая задача – охранять советское небо.

Девчата слушали старшину, как казалось Артамонову, из приличия, но зато проявили повышенный интерес к стенду «Отличники части».

– У вас столько отличников?

– Представьте себе…

– Нужно брать пример, – сказала с пафосом секретарь комсомольской организации фабрики, любуясь фотокарточкой механика тренажера.

Девчата, кажется, искренне удивились порядку в казарме, в каптерках, где хранились обмундирование и личные вещи солдат, в сушилке и хозяйственном уголке.

– Здесь тоже можно кое-чему поучиться, – сказала курносая блондинка и посмотрела на подруг: – Давайте-ка с ними попробуем заключить соревнование на лучшее содержание общежития. Думаю, они не поддадутся.

– И правильно думаете, – сказал Мотыль, которому в это время потребовались папиросы. А может, просто решив привлечь внимание девчат, он со звоном бросил деньги в коробочку, отсчитал сдачу и взял пачку, показав ее при этом девчатам, как показывает фокусник зрителям какой-либо предмет, перед тем как начать с ним манипуляции…

Девчата столпились около ларька с выставленными на полках бритвами, одеколоном, расческами, сигаретами, баночками с сапожным кремом, конвертами, эмблемами для мундиров, асидолом для чистки пуговиц…

– Ларек работает без продавца, – сказал Мотыль и, понизив голос до шепота, добавил: – Тут мы взяли пример с вашей первой бригады коммунистического труда.

Девчатам это польстило.

– Мы и заработную плату собираемся выдавать без кассира, – сказала секретарь.

Посмотрели гости, где находится Знамя полка. В это время как раз сменялись часовые, которые его охраняют. Они постарались выполнить свое дело эффектно, с блеском, подражая приемам воинов, которые стоят у входа в Мавзолей Ленина.

В парашютном классе гости увидели разложенный на столе парашют. С чисто женским любопытством трогали прочный шелк. Можно было подумать, что они соображают, каких бы чудесных кофточек можно было нашить из этого материала. Но девчата вдруг заговорили о парашютном кружке, который собираются организовать при фабрике.

– Поможете нам? – спросила секретарь комитета комсомола у Тузова.

– Обязательно.

Один из парашютов, только что уложенный в ранец, надели на курносую блондинку. Застегнули лямки. Она слегка приседала под его тяжестью.

В учебном корпусе девчата увидели тренажеры, на которых летчики, не тратя ни грамма горючего, не рискуя жизнью, «летали» в простых и сложных метеорологических условиях, «пробивали» звуковой барьер, «забирались» в стратосферу, «стреляли» из оружия по вражеским самолетам и отрабатывали навыки в технике пилотирования. Потом увидели тренажер для отработки навыков катапультирования. Майор Жеребов рассказал, как покидают реактивный самолет в аварийной обстановке. Нужно только потянуть шторку над головой, а дальше взрывчатка под сиденьем выбросит летчика из кабины, словно снаряд из пушки.

В высотном классе летчик Стахов готовился к показательному полету на перехват. В специальном костюме он был похож на космонавта. Летчика окружили, стали расспрашивать, зачем ему необходимо высотное снаряжение. Он держался солидно, отвечал коротко, старался произвести надлежащее впечатление.

На аэродроме девчата с восхищением смотрели на расчехленный самолет Стахова, удивлялись, как на таких маленьких, острых, откинутых назад крылышках держится в воздухе эта толстая металлическая сигара, на которой кабина для летчика кажется пузырьком воздуха; удивлялись обилию приборов, выключателей, рукояток и кранов в кабине.

Даже авиаторы не могут равнодушно наблюдать за взлетом сверхзвукового реактивного истребителя, когда он, с каждой секундой наращивая скорость, мчится по гладким бетонным плитам и, оторвавшись от полосы, круто забирает вверх и свечой уходит ввысь, тает на глазах…

Летчик пробил звуковой барьер ниже положенной высоты. Кто-то из девчат испуганно вскрикнул и присел, гости вопросительно посмотрели на Щербину. Но старичкам уже не впервой было такое испытывать по милости летчиков, не сумевших удержать машину до поры до времени на дозвуковой скорости.

Стахов ухмыльнулся про себя, он нарочно пробил звуковой барьер на относительно небольшой высоте. Хотя и знал, что его за это не погладят по головке. Уж больно ему хотелось показать тем, кто остался на земле, на что способны эти новые сверхскоростные самолеты.

Некоторое время девчата стояли словно каменные, широко раскрыв рты. Это им посоветовал доктор Саникидзе, чтобы ослабить давление на ушные перепонки во время работы двигателей, а потом затараторили все разом.

А Стахов тем временем уже вторгся в стратосферу. Он сам напросился на этот полет. Думал, что вместе с шефами приедет Белла, и хотел ей продемонстрировать авиационные моды, чтобы увидела, какова работа летчика, и прониклась к ней должным уважением, ценила дружбу с летчиком.

Стахов не приметил Беллы среди девушек, но он мог просто просмотреть ее в суматохе. Он надеялся, что она вместе со своими подругами будет следить за ним с земли, слушать по радио, как осуществляется перехват воздушной цели по команде с КП, слушать пояснения замполита.

Чтобы сократить время набора высоты, Юрий летел на форсажном режиме. Вариометр показывал максимальную скорость по вертикали. Какое-то время полет самолета мало чем отличается от полета ракеты. Стахов находился почти в лежачем положении. Отдаленно его полет напоминал отлет космонавта от планеты до выхода космического корабля на орбиту. Старшему лейтенанту представилось на мгновение, что он только что отправился в первое космическое путешествие на Луну. Сколько раз, еще в средней школе, Стахов мечтал о том, чтобы первым из землян попасть на Луну, первым ощутить под ногами лунную твердь. Глаза летчика впились в приборную доску. А внизу простиралась окутанная облаками Земля. На Земле было известно каждое действие летчика, хотя он находился теперь за сотни километров от аэродрома. Полет проходил над морем. С высоты, сквозь разрывы в облаках, оно было похоже на поверхность неведомой Стахову планеты, залитой водой. «Может быть, так будет выглядеть Венера, когда люди проникнут сквозь густую ее атмосферу», – мелькнуло в его голове.

Стахов с нетерпением ждал, когда же, наконец, дадут команду начать поиск цели с помощью бортового локатора. Его охватил азарт. Так всегда бывало, когда перед ним ставилась трудная задача, когда его действия были связаны волей штурмана наведения. Он боялся, что штурман допустит ошибку в расчетах, и тогда перехват не состоится. Больше всего на свете Стахова тяготила зависимость от другого человека. Ведь этот человек мог напутать. Иное дело, когда все зависело от самого себя. Тут уж можно вывернуть себя наизнанку, а добиться нужного результата. Наедине с приборами и арматурой Стахов чувствовал себя уверенно.

Однако прежде чем поступила команда начать поиск, он заметил инверсионный след от самолета-цели. Словно толстая белая веревка протянулась к горизонту. С каждой секундой «веревка» становилась длиннее – цель шла на большой скорости. Летчику приказали развернуться и тоже увеличить скорость.

– Цель впереди, – передал штурман наведения.

И Стахов тотчас же увидел на экране бортового локатора импульс от цели. Теперь нужно было пилотировать самолет по электронному авиагоризонту и только периодически контролировать положение самолета в пространстве и режим полета по пилотажно-навигационным приборам. Цель, как того и следовало ожидать, начала выполнять маневр. Изменила направление на тридцать градусов и снизилась. Стахов это сразу заметил по перемещению отметки цели на экране. Маневром своего самолета попробовал удержать цель на линии нулевого азимута, увеличил скорость сближения. Теперь он верил, что перехватит цель.

– Атакуйте, – приказали ему.

Выполнение атак на высотах, близких к боевому потолку перехватчика, связано с некоторыми неудобствами. Теряется эффективность действия рулей, отчего все эволюции в пространстве самолет выполняет вяло и с запозданием. Но это летчика не особенно смущало, потому что цель находилась в таких же условиях.

Перед стрельбой он уменьшил скорость самолета и наконец уравнял ее со скоростью полета цели. Нажал на ручке управления кнопку фотострельбы. Если бы цель была самолетом врага, а под плоскостями стаховского истребителя висели ракеты, тогда жить противнику оставалось бы считанные секунды. А так он, конечно, продолжал себе полет по заданному маршруту, лишь попав в объектив фотоаппарата. Стахов вышел из атаки и доложил на КП о выполнении задания.

– Отвал, – передали ему и сообщили расстояние и курс полета на аэродром.

«Что и требовалось доказать», – с удовлетворением подумал Стахов, выполняя команду. На лице его играла победоносная улыбка.

Стахов увеличил скорость. Ему не терпелось вернуться на землю.

Однажды после танцев

Лететь по бесконечной прямой – это утюжить воздух. Никаких новых впечатлений, никаких новых эмоций. Стахову казалось, что время остановилось. И он без конца сверял свои часы с бортовыми. Монотонно гудела за спиной турбина в тысячи лошадиных сил, беззвучно хлопал под приборной доской глазок датчика кислорода, отмечая вдохи и выдохи летчика, а где-то глубоко внизу, на дне необозримого голубого океана, лежали залитые солнцем облака, белые, как застывшие гребни волн, однообразные. Иногда мелькал разрыв между ними, и Стахов видел на мгновение серую, будто голую землю, паутинки дорог и речушек, домики крохотные, словно вылепленные ребенком из цветного пластилина, – и снова облака, облака, облака…

И все-таки нельзя сказать, чтобы настроение у летчика при этом однообразии полета было плохим. Он отлично справился с заданием и теперь, пролетая над землей, ощущал ее необъятность и величие, что всегда восхищало его.

К тому же он не терял надежды на встречу с Беллой. Он даже попытался представить себе эту встречу, но ничего не получилось. Видимо, он боялся обнадежить себя, хотя не признался бы в этом даже себе. И не потому ли воображение не хотело повиноваться его желаниям. Зато перед ним непрошено, как на экране, проходили события более отдаленные.

Ему вспомнились танцы на стадионе. Мешков беспрестанно танцевал с Беллой, не отходил от нее ни на секунду. О, как Стахов завидовал тогда приятелю!

В перерывах между танцами товарищи собирались под желтолистыми кленами. Болтали о пустяках. Саникидзе направо и налево отпускал девушкам дежурные комплименты в кавказском стиле, многословные и велеречивые.

В половине одиннадцатого подошел посыльный из штаба и сказал Мешкову, что его вызывает дежурный по части. На широком вспотевшем лице Петра появилось удрученное выражение. Он растерянно заморгал глазами.

– Я подожду, – сказала Белла.

Стахов расхохотался: уж больно у Мешкова был потерянный вид.

– Иди, иди. Мы тут займемся твоей леди.

Танцевала Белла очень легко. Иногда на поворотах Стахов прижимал ее к себе, и тогда она с улыбкой смотрела ему в лицо, словно ждала от него чего-то или извинялась за что-то. Большие серо-голубые глаза, затененные ресницами, становились похожими на освещенные солнцем лесные бочаги. Таких глаз Стахов еще ни у кого не видел. В них была невинность, откровение, вызов, покорная мольба и еще что-то такое, что хватало за Душу.

Они пробыли на танцах до самого конца, а Петр так и не вернулся. Саникидзе исчез вместе со своей партнершей еще до того, как баянист Бордюжа исполнил прощальный вальс. Стахов остался с Беллой. Говоря откровенно, ему не очень-то хотелось тогда плестись в город с чужой девушкой, а потом одному возвращаться обратно. В душе он проклинал Мешкова. Но бросить Беллу тоже было не по-джентльменски. Да и перед Петром было бы неудобно: он так умолял не оставлять ее одну.

– Ну-с, что будем делать дальше? – спросил Юрий, посмотрев на Беллу с некоторым интересом. Так смотрят на красивую безделушку, которую не знаешь, куда девать, и вместе с тем с которой не хочется расставаться. – Вашего кавалера, видимо, задержали неотложные дела. Долг есть долг, вам это, конечно, понятно?

Белла пожала плечами.

– Мне надо домой.

– Я провожу.

Она снова пожала плечами и внимательно посмотрела ему в глаза, будто хотела в них что-то прочесть. Они направились к выходу. Город уже спал, на безлюдных улицах им попадались только редкие, молчаливо обнимавшиеся парочки. На счастливых лицах блуждали улыбки, которые могли заменить все слова на свете.

Стахов почувствовал наедине с девушкой некоторую скованность. Так всегда бывало, если девушка ему начинала нравиться.

– Какие мысли появляются у вас при виде влюбленных? – он и сам не знал, почему спросил именно об этом.

Белла задумчиво проговорила своим тихим, глуховатым голосом:

– Мне всегда хочется узнать, кто они, что их ждет впереди. Иногда я представляю себе их жизнь… Помните, как у Роберта Рождественского:

 
Снятся влюбленным
в огромном городе
необитаемые острова
 

и через несколько строк:

 
Гаснут рекламы,
гуденье прервав…
Тушатся окна,
тушатся окна
в необитаемых островах.
 

– По-моему, это самые счастливые люди, – сказала Белла.

– У вас такое представление о счастье?

– Примитивное, да?

Стахов поразился откровенности, с которой говорила Белла. Ведь, по существу, он был для нее совершенно чужим человеком. Но эта откровенность в ее устах не выглядела банальной.

– Одинокому мужчине легче, – вздохнула Белла. – У него есть сознание того, что он в любую минуту может стать не одиноким. Стоит ему только захотеть.

– Ну, вам-то это тоже не трудно, стоит только поманить…

– Кого поманить? – спросила она.

– Кого захотите. Белла усмехнулась:

– Мне это сделать труднее, чем кому-либо другому.

– Почему?

– Вы хотите это непременно знать? – она внимательно посмотрела Стахову в глаза.

– Хочу.

– Потому хотя бы, что я мама.

Он выпустил руку Беллы. Этого не может быть. Нет.

– И… Петр знает об этом?

– Какое это имеет значение… – она усмехнулась.

Несколько минут шли молча. Ветер растрепал Белле волосы. Но она не замечала этого. И этот лирический беспорядок на ее голове нравился Стахову.

– Простите меня, – сказал Юрий. – Наверное, мне не нужно было вас ни о чем спрашивать.

Разговор у них дальше не клеился. Он лихорадочно думал, что бы можно было сказать Белле, и ничего не мог придумать.

С ним произошло нечто неожиданное. Ему тоже захотелось быть с ней очень откровенным. Только что, в сущности, он мог ей сказать о своей жизни? Вряд ли ее могли заинтересовать его мимолетные полудетские увлечения. Да и для него самого они вдруг стали совершенно неинтересными, до приторности скучными. Даже однажды выдуманная им любовь, которой он хвастался ребятам, казалась теперь смешной.

Стахов решил сейчас же выяснить, как Белла относится к Мешкову. И он без обиняков спросил, нравится ли ей Петр.

– Мы с ним мало знакомы, – ответила она. – Но думаю, что это добрый и бескорыстный человек. Такому нельзя не верить.

– Словом, настоящий друг. Белла кивнула.

– Вот мы и пришли, – сказала она, останавливаясь около старого кирпичного дома с узкими сводчатыми окнами. – Мое окно спит. – И она указала на второй этаж. На подоконнике была устроена кормушка для птиц.

– С кем вы живете?

– С отцом. Он на работе.

– А ребенок?

– На даче. Пойду, – она протянула руку.

– Можно зайти к вам?

– Сейчас?

– Ведь еще совсем не поздно.

Она посмотрела на Стахова с любопытством и, не выпуская его руки, ввела в темный подъезд.

– Здесь двадцать одна ступенька.

Сделав несколько шагов вверх, он в темноте совершенно случайно коснулся волос Беллы. От них пахло, как пахнет от только что выглаженного белья. У Юрия возникло желание обнять Беллу, но он не решился на это и только крепче сжал ее руку.

Комната была маленькая, словно монастырская келья. Он невольно поразился контрасту модного платья Беллы с бедным убранством комнаты.

– Хотите чаю? – спросила она, включая стоявшую на полу электроплитку.

Пока она возилась за ширмой, которая разделяла комнату пополам, он рассматривал корешки книг на этажерке.

– Вы учитесь?

– Сейчас все учатся, – ответила она из-за ширмы.

– Где?

Она промолчала. Вынесла к столу фарфоровую вазочку с вареньем.

– Это папа? – Он указал на маленькую фотокарточку, воткнутую в уголок зеркала, которое стояло на комоде.

– Да.

Судя по белому полукругу, оставленному на фото для печати, Беллин отец снимался на какой-то документ, наверно, зашел в фотоателье прямо с работы – в спецовке и вязаном свитере с высоким воротом.

– Он работает в ночную смену? – спросил Стахов, украдкой рассматривая себя в зеркало и думая о том, что ему, пожалуй, следовало бы изменить прическу. Этот белобрысый ежик из толстых, как прутья, волос не совсем идет к его узкому бескровному лицу и светлым запавшим глазам с маленькими, как иголочное ушко, колючими зрачками.

– Да, он работает по ночам. Берите, пожалуйста, стул и придвигайтесь к столу. – Она покрутила в руках его фуражку и положила ее на комод.

Чай был горячий, и он налил его в блюдце. Ему казалось это оригинальным. Белла улыбнулась.

– Знаете, на кого вы сейчас похожи? Он невольно покосился на зеркало:

– На кого?

– Нет, пожалуй, не скажу.

– Скажите, – он осмелел и положил руку на плечо Беллы. Она не отстранилась.

– Говорите, иначе сейчас…

– Что?

«Поцелую», – хотел сказать он, но не сказал, потому что у него куда-то девалась вся отвага.

Она опустила глаза.

Несколько секунд он рассматривал ее лицо – узкое и бледное. Черные с синевой волосы падали на чистый лоб. Наконец она снова подняла на Стахова глаза. Он никогда еще не видел такого преданного, обнаженного и беспомощного взгляда.

«Неужели она на всех так смотрит?! – мелькнуло в его голове. – От этих глаз можно сойти с ума».

Потом он взглянул на часы и чуть не ахнул. Было половина второго.

– Засиделся, однако, – сказал он, вставая. И попросил Беллу объяснить, как ему побыстрее добраться домой.

Белла подумала минутку, а потом стала надевать туфли.

– Я провожу вас.

– Нет, нет, я сам.

– Вы не скоро выберетесь из наших лабиринтов.

– Выберусь.

– Я ведь лучше вас знаю. – В ее голосе появились решительные нотки: – Еще случится что-нибудь с вами. Мне не хочется за вас отвечать.

Они препирались несколько минут. А потом Белла вдруг предложила:

– Оставайтесь здесь. А я пойду к подруге. Это на первом этаже.

Он не ожидал такого поворота.

– Удобно ли это для вас? Белла усмехнулась.

– Наверно, нужно было подумать об этом раньше. Расстилая постель, Белла спросила, когда ему нужно вставать завтра.

– В семь, – сказал он.

Она завела будильник и ушла за ширму.

– Раздевайтесь.

Ему вдруг стало как-то не по себе. У него даже вспотели ладони. «А как же Петька? – подумал Стахов. – Он бог знает что может решить, когда узнает…»

– Вы легли? – спросила Белла из-за ширмы.

– Да.

– Тогда спокойной ночи. – Она выключила свет и вышла.