Текст книги "Приключения 1972—1973 (Сборник приключенческих повестей и рассказов)"

Автор книги: Леонид Словин

Соавторы: Борис Сопельняк,Евгений Коршунов,Юрий Усыченко,Сергей Наумов,Юлий Файбышенко,Ульмас Умарбеков,Миермилис Стейга,Петр Шамшур,Лазарь Вольф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

Узоров вздрогнул и опустил бинокль. Потом снова поднес его к глазам. По дальнему бархану передвигалась длинная угловатая тень.

– Посмотри, Антон, – протянул сержант бинокль товарищу, – что-то у меня с глазами. Вижу тень, а от чего она, не вижу.

Бегичев взял бинокль.

– Тень… Я тоже вижу тень… Она передвигается! – вскрикнул пограничник.

– Может, облака… – неуверенно произнес Узоров.

Оба посмотрели на небо. Оно было чистым до самого горизонта.

– Теперь бегом, – приказал сержант, – на месте разберемся и с этим фокусом. Я по следу, ты – в обход. Маскируйся и действуй по обстановке. Сигнал – взрыв гранаты.

Узоров согнулся и быстро скользнул вперед. Ноги его сразу обрели легкость. Таким он был всегда в минуту напряженной погони или опасности.

Остановила его длинная автоматная очередь. Пули пропели высоко над головой, и Узоров догадался, что стреляют издалека.

«Хорошо, что «он» заметил мое движение. Это заставит его сконцентрировать внимание только на мне. Антон должен успеть. Только бы он успел», – думал сержант, продолжая бежать по самой кромке бархана.

Короткая очередь полыхнула откуда-то слева. Нарушитель сменил позицию. Еще одна очередь. Пули прошли теперь над самой головой.

«Пристрелялся». Узоров упал, быстро добрался до гребня, снял фуражку, положил козырьком к противнику и отполз в сторону. Старый прием. Но и верный. Сержант отполз еще дальше и укрылся за наметенным ветром взгорком.

Он взглянул на часы. Прошло пятнадцать минут.

Снова, короткая очередь, и фуражку будто ветром сдуло.

Сержант осторожно выглянул из укрытия. Каждый мускул был напряжен до предела. И тут он услышал звук, который словно вонзился в него. Левее того места, откуда нарушитель вел огонь, вырос Султан взрыва.

Узоров резко вскочил и ринулся по склону прямо на тусклые вспышки выстрелов. На бегу он бил короткими очередями по гребню и, как ему казалось, быстро карабкался наверх. Справа стрекотал автомат Бегичева.

Внезапно выстрелы прекратились. В жгучем мареве, струившемся над раскаленными песками, вырос силуэт человека с поднятыми руками.

Вот уже можно разглядеть искрящийся на солнце длинный халат лазутчика и такого же цвета диковинный капюшон, закрывающий верхнюю часть лица неизвестного.

Они шли к нему с двух сторон: слева – Узоров, справа – Бегичев.

И вдруг словно сверкнула молния. Быстрым движением нарушитель выбросил правую руку в направлении сержанта. Сухо треснул выстрел. Пуля вырвала автомат из рук Узорова.

Стрелявший воспользовался мгновением, камнем упал на склон и покатился вниз.

– Стреляй в ноги! – закричал сержант, бросаясь вслед за нарушителем.

Бегичев зацепил врага первой же очередью, когда тот вскочил и снова вскинул руку с пистолетом.

Нарушитель обмяк и рухнул на песок. Подбежавший сержант ногой выбил из его рук пистолет, рванул из кармана браслеты-наручники. Он извлекал из воротника рубашки задержанного ампулу с ядом, когда подошел Бегичев.

– Ты ранил его в плечо, – сказал Узоров, доставая индивидуальный пакет, – нам просто повезло…

Он показал товарищу ампулу с ядом.

Узоров истратил на задержанного последний пакет с бинтами. И вдруг похлопал его по щекам.

– Хватит притворяться, вы уже пришли в себя, – негромко сказал сержант. – У вас дрожит правое веко. Вот это…

– Уберите руку, – хрипло выдавил тот и открыл глаза. Резким движением склонил голову и впился зубами в ворот рубашки.

– Скорпион… – брезгливо пробормотал Узоров и отступил на шаг.

Сержант внимательно разглядывал неизвестного. Тот был, пожалуй, по-восточному даже красив. Сросшиеся брови, волевой, хорошего рисунка подбородок, тонкий с горбинкой нос. И холодные, жестокие, с неуловимым зрачком глаза.

Он кого-то напоминал Узорову, что-то знакомое было в хищном изгибе надбровных дуг, в правильности черт, во взгляде из-под полуприкрытых век. Стоило сержанту взглянуть на руки нарушителя с длинными фалангами пальцев, как он вспомнил изящные, несмотря на старость, пальцы убитого Сайфулы.

– Сайфула – ваш отец? – быстро спросил Узоров. – Он убит… Это вы подвели его под наши пули… Родного отца…

Лицо задержанного исказилось, напряглись мышцы щек. Он обжег пограничников ненавидящим взглядом, взмахнул скованными руками, пытаясь встать. Напряжение обессилило его. Он затих.

– Понимаешь теперь, почему не обнаружили его с вертолета…

Узоров потрогал халат на задержанном. Он зашуршал шорохом песков.

– Чисто сработано, – отозвался Бегичев, – даже капюшон обклеили…

Он распахнул халат – на поясе задержанного плотно одна к другой висели три фляжки.

– Вода, – прошептал пограничник и отцепил одну фляжку.

– Мы. не выпьем ни капли, рядовой Бегичев, – сухо сказал Узоров и облизнул пересохшие, спекшиеся губы.

– Вода же…

Сержант обнял товарища за плечо.

– Нельзя, Антон… Понимать должен… Это его вода… Какая она, мы не знаем.

Бегичев не видел, как сверкнули глаза задержанного, когда пограничник отцеплял фляжку. Нарушитель не мог сдержать волнения, мышцы лица его напряглись, вздрогнули руки.

«А еще говорят – восточные люди умеют скрывать свои чувства, – подумал Узоров. – Впрочем, все объяснимо. Он слишком много поставил на жажду. Последний шанс. В пустыне всегда хотят пить».

Сержант прошел к тому месту, откуда последний раз стрелял нарушитель. На песке лежал новый автомат.

Узоров тщательно осмотрел истоптанный песок с желтым накрапом стреляных гильз. Его внимание привлек взблеснувший в лучах солнца предмет в конце склона. Туда не вел след, и Узоров догадался – прежде чем встать и поднять руки, нарушитель что-то выбросил.

Сержант осторожно спустился по склону и увидел полузасыпанную песком плоскую металлическую коробку.

Узорову стало ясно, зачем задержанный выбрал трудный путь в пески. Ему нужен был безлюдный квадрат. Черная коробка – генератор помех. Сержант видел подобные, когда занимался на курсах радистов. Можно предположить, что таких коробок у сына Сайфулы было несколько и настроены они на разные частоты. Расчет на то, что одна из них совпадет с частотой приграничной радиолокационной станции и выведет ее из строя. Ведь радиус действия таких генераторов не менее двухсот километров – тогда образуется коридор для нарушения границы по воздуху. Время начала работы генераторов и время перелета должны совпадать. Скорей всего это должно произойти ближайшей ночью.

Узоров тщательно осмотрел местность вокруг позиции нарушителя, но ничего больше не обнаружил и вернулся к задержанному.

Затем он отослал Антона за саксаулом. Нужно было разжечь костер и «сделать» дым. Летчикам легче будет искать. Узоров твердо знал – их ищут с воздуха. Они не вышли на связь, и это встревожит Артюшина.

Сержант думал о Бегичеве, Такие нужны границе. Опыт приходит с годами, мужество же впитывают с молоком матери. Узоров вспомнил Антона неуклюжим первогодком, не умеющим читать след, бороться с жаждой, быть собранным перед лицом опасности. Но было в этом пареньке спокойное, медлительное упорство, глубоко спрятанная внутренняя сила. И вот первая схватка с врагом. И не с дошлым контрабандистом, а с матерым, специально подготовленным агентом. И в этой схватке родился пограничник Бегичев.

Строгий судья Узоров. Не о каждом он думает с затаенной нежностью.

Есть в Антоне частица самого сержанта. Долгие месяцы ходили они вместе в дозоры и секреты. Узоров отдавал товарищу все, что знал и накопил за пять лет службы. Однажды Бегичев спросил, почему он не демобилизуется, не уходит с заставы.

И строгий судья Узоров спросил самого себя: «Почему?» Тогда он сказал Антону о чувстве долга. И сейчас мог бы повторить то же самое.

На границе служат люди с особо обостренным чувством долга. От неширокой контрольно-следовой полосы начинается огромная, великая страна, первое в мире государство свободных, счастливых людей. И нет большей чести, чем та, что выпала ему, сержанту Узорову, – охранять мирный труд миллионов дорогих его сердцу людей.

– Пить… – услышал сержант. Неизвестный смотрел на пограничника ненавидящими глазами.

– Пить, – потребовал еще раз задержанный и шевельнул головой.

– Придется потерпеть, – жестко сказал Узоров.

Снятые с пояса фляжки рядком лежали на песке у костра.

– Вы не имеете права, – процедил задержанный, – это не гуманно – не дать напиться раненому…

– Не торопитесь умереть, – все так же жестко отрезал сержант, – вы нам нужны живым…

Он сказал это в надежде получить подтверждение своей уверенности в том, что вода отравлена.

Неизвестный долго молчал, прикрыв веками красные от напряжения белки глаз. Казалось, снова потерял сознание. Внезапно он открыл глаза, внимательно и даже с любопытством посмотрел на сержанта. Тихо, с горечью произнес:

– На той стороне о таких, как вы, думают иначе. Теперь я знаю – они ошибаются…

Их обнаружили с воздуха на исходе дня. Бегичев и нарушитель границы лежали без сознания.

Узоров сидел у костра, по-восточному скрестив ноги, не в силах пошевельнуться. Перед ним лежали три фляжки с водой и под каждой – листок бумаги с единственным словом – «отравлено». Чуть в стороне лежала плоская металлическая коробка.

СОПЕЛЬНЯК Борис
Последний бросок

Опять эта ноющая боль под лопаткой. Потом она поднимется выше, станет нестерпимо острой. И не вздохнуть. Так было и в прошлый раз. Последнее, что запомнилось, – не вздохнуть… Надо спешить. Осторожно опустил ноги. Нащупал шлепанцы. Накинул пиджак. Нацепил фуражку.

«Ничего, ничего, – думал он. – Телефон в парадном. Спущусь, вызову «неотложку» – и наверх. Нет, не выйдет наверх: третий час ночи, лифт не работает. Ну и что, невелик барин, подожду машину внизу. А Тролль посторожит».

Кликнул собаку и вышел на лестницу. Не так уж высоко – пятый этаж, но ведь это сто ступенек! Осторожно, очень осторожно он начал спускаться. А рядом так же медленно шагала шотландская овчарка. И кто знает, кому было труднее. Ведь Тролль давным-давно ослеп. В молодости, правда, кое-что видел – человека или дерево мог различить, но попасть в дверь или прыгнуть через забор не удавалось. И все-таки Андрей Григорьевич с собакой не расстался. Пятнадцать лет работали в уголовном розыске майор Русаков и сыскная собака Тролль. Теперь на пенсии. Оба. И никого рядом.

На третьем этаже старик остановился.

«Проклятые шлепанцы, – чертыхнулся он. – Соскальзывают на каждом шагу». Попробовал вздохнуть поглубже, охнул и, царапая стену, сполз на ступеньки. Тролль подставил спину, и хозяин вцепился в его длинную шерсть. Перевел дух и прислонился к теплому боку собаки.

– Вот, брат, дела, – виновато сказал он. – Я сейчас… Я только…

Тролль сипел, дрожал от напряжения, но стоял. Он даже чуточку потянулся и лизнул хозяина в ухо. Тот понимающе улыбнулся:

– Ободряешь? Знаю, знаю, на тебя еще можно положиться. – И погладил его горбоносую морду. Пальцы наткнулись на рубец.

– Что это? – удивился он. – Откуда? – Потом вспомнил и даже повеселел: – Ведь это моя работа! Ты помнишь, Тролль, как мы познакомились? Помнишь? Тогда мы были молодые, сильные и чертовски упрямые.

Андрей Григорьевич прикрыл веки и увидел себя на берегу шумной мелкой речонки. Он приехал на переподготовку в Нальчикскую школу милиции. А до этого всю войну рыскал со своим Джульбарсом по следам фашистских диверсантов… В сорок седьмом недалеко от Ужгорода бандеровцы прошили Джульбарса из автомата. Надо было искать новую собаку и обучать ее всем премудростям трудного и опасного ремесла.

Почти месяц жил Русаков в школе, но собаку так и не подобрал. И не в привередливости дело. Просто он искал овчарку по своему характеру. Собаки ведь тоже разные бывают – и холерики, и сангвиники, и флегматики. Чаще всего это не только от природы, но и от хозяина. Если он тюха, гуляет и на ходу спит, значит, и собака несобранная, обвислая, не ходит, а волочит себя по земле. Если же хозяин быстрый, энергичный, то и собака навостренная, собранная; слово – и она летит выполнять приказание.

Тролль был единственной шотландской овчаркой в школе. Как он сюда попал, никто не имел представления; да и начальство это не интересовало – ведь все курсанты предпочитали восточно-европейских, или, как их называют, немецких овчарок.

В дрессировке, а тем более передрессировке собак редко обходится без поединка. Если она хоть раз безнаказанно укусила проводника, то все время будет его рвать. Но если человек победит, пес запомнит это навсегда и смирится.

Русаков решил победить свирепого Тролля. Надел пару ватников, обмотал шарфом шею и пошел с ним на занятия. Поначалу все шло нормально: бегает по берегу, приносит брошенные предметы, ползает, прыгает. Потом отказался сесть. Русаков скомандовал раз, другой! Тролль взъерошил загривок, заворчал. И тут Русаков прозевал момент: по всем признакам перед броском Тролль должен был дернуть правым ухом – такая уж у него была привычка, а тут резко хлестнул себя хвостом и прыгнул на грудь. Устоять Русаков не смог. Но, падая, ударил ногой в живот. Врезал, как говорится, от души, но Тролль даже не взвизгнул.

В правой руке у Русакова был хлыст – хоть слабое, но все же оружие. Обезоружить противника – первая заповедь хорошей собаки. Тролль был хорошей собакой, поэтому сразу вцепился в запястье правой руки. Русаков успел отметить, что пес работает очень грамотно: мало того что хватает вооруженную руку, он хватает именно запястье. Ведь если в руке пистолет, а зубы будут на локте или предплечье, человеку ничего не стоит вывернуть кисть и выстрелить прямо в лоб. Два ватника не помогли: рывок – и кисть онемела.

Русаков лежал на спине и левой рукой что есть силы прижимал к груди голову собаки. Тролль рванулся – бесполезно. Тогда он уперся лапами в землю, напрягся и на мгновенье приподнял человека. А потом резко присел. Одновременно он дернулся назад – голова легко выскользнула.

– Молодчина! – крякнул Русаков и дунул прямо в раскрытую пасть. Тролль отпрянул и тут же получил удар в ухо. Клацнули зубы и клыки вонзились в ватник! А потом он начал «стричь», быстро-быстро перехватывая руку все выше и выше. Так он мог добраться и до горла.

Тут уже не до шуток. Русаков перевернулся на бок, и оба оказались в речке. Барахтаются, борются и так нахлебались, что чуть вообще не утонули. Выкатились на берег, а пасть – у самого горла. Тогда Русаков сам рванулся навстречу оскаленной морде и… укусил Трол ля. Вцепился в нос зубами и давай мотать из стороны в сторону. Как Тролль взвыл! Даже слезы выступили. Отпустил его Русаков, плюнул и пошел в школу. А сзади – Тролль: хвост поджал, уши обвисли, а в зубах – хлыст хозяина. С этого дня стал как шелковый; так и смотрит в глаза – приказывай, мол, мигом выполню.

Старик погладил рубец, потрепал уши и сказал:

– Помогай, друже… Не встать мне…

Тролль протиснулся между стеной и хозяином, лег, а когда тот навалился на спину, разогнул колченогие лапы. Русаков качнулся, вцепился в перила и медленно пошел вниз. На площадке второго этажа он привалился к двери и нащупал кнопку звонка. Нет, звонить не надо. Не так уж он плох, чтобы не добраться до телефона. А беспокоить людей среди ночи – тоже не дело.

Осталось всего сорок ступенек… На двадцать пятой зазвенело в ушах. Потом пульс перебрался в виски и торопливыми ударами принялся изнутри раскалывать череп. А когда Русаков почувствовал, что боль медленно поползла вверх, что грудь вот-вот разорвется от воздуха, который никак не выдохнуть, он решил использовать последнее средство. Русаков… тихо запел.

– Постелите мне степь, – шелестело на лестнице. Потом шаг… Другой… Остановка. – Занавесьте мне окна туманом. – Снова шаг. Снова остановка. И снова язык, который должен был вопить от боли, хрипел: – В изголовье повесьте… упавшую с неба звезду.

Любил Русаков эту песню. Очень любил. Но пел всего два раза в жизни. В сорок восьмом, преследуя бандеровскую банду, сам попал в их лапы. Повесить его решили утром. Тогда-то и запел Русаков. А ночью Тролль перегрыз горло часовому и сделал подкоп в сарай, где был заперт хозяин. Утром Русаков вернулся сюда с оперативной группой…

Песня это, молитва или клятва?.. Наверное, ни то, ни другое. Просто у каждого человека где-то за пределами сознания, за барьером возможного есть дополнительный запас сил. Самый последний. И когда он исчерпан, человек либо погибает, либо начинает жить сначала. С самого нуля.

Шаг за шагом приближался Русаков к телефону. Снял трубку – ни одного гудка. Так и есть: нутро аппарата выпотрошено. Русаков бросил трубку и выбрался на улицу. Он знал, в ста метрах от дома есть будка телефона-автомата. Знал он и другое: сил на эти сто метров хватит. Должно хватить! Не так уж он и мал, этот последний запас!

– Ничего, Тролль, не впервой… Что такое сто метров? Мы же бегали километров по сорок. Да еще по следу. А на финише – засада. Потому и дырок в нас считать не пересчитать. Откуда тут быть здоровью?.. У меня хоть ордена. А у тебя одни шрамы. И слепота не от старости… Дорогу к Ганке помнишь?.. Она хоть и приемная, а дочь хорошая. И внука назвала Андреем. Так что в случае чего беги к ней… Стоп! Скамейка.

Андрей Григорьевич хотел присесть, но. никак не мог наклониться. Выручил Тролль. Он вскинулся на спинку и, держась за него, Русаков опустился на скамейку.

Банда была большая. Поэтому не рассеялась по лесу, а вступила в бой. Одного не учли бандеровцы: молодой лесник скрытыми тропами вывел в тыл роту автоматчиков… К вечеру от банды ничего не осталось. Но главари ушли.

Больше часа крутился Тролль вокруг хутора, и все же следа не взял.

– Когда начался бой? – спросил Русаков у командира.

– На рассвете… Часа в три.

– Тогда все ясно. Они ушли в самом начале боя.

– Почему?

– Тролль берет пятнадцатичасовой след. А сейчас шесть вечера. Значит, так… Здесь мы ничего не найдем. Единственный выход – рыскать вокруг хутора расширяющимися кругами, пока Тролль не возьмет след. Кстати, кто именно ушел?..

– Старые знакомые… Дай мне человек пять, только быстрых на ногу.

На третьем кругу Тролль аккуратно подобрал хвост, прижал уши и сел.

– Порядок! – обрадовался Русаков. – Теперь придется бежать. Перемотаем-ка, братцы, портянки. Начинается настоящая работа. Раз Тролль сел, боясь помять хвост, значит, след взят. Это уж точно. Видите, отвернулся в сторону – дает отдохнуть носу и ждет, когда я сниму поводок и ошейник. Не волнуйтесь, сломя голову он не помчится. Темп у Тролля давно отработан. Просто он любит работать самостоятельно, без подергиваний и понуканий.

Потом Русаков встал, передвинул пистолет на живот, потрепал Тролля и скомандовал:

– Вперед!

Собака повернулась к следу, отошла чуть влево, вправо и ходкой рысью побежала в чащу. Осенью в лесу всегда сыровато, собаке только это и нужно. В жару нос пересыхает, и чутье становится хуже. А в туман, после дождичка да еще в лесу – лучшего и желать не надо.

Тролль работал так называемым челночным методом: он все время рыскал вправо и влево от следа. Так он убивал сразу двух зайцев: во-первых, давал отдохнуть носу и, во-вторых, как бы поддразнивал сам себя: потерял след – найди. Ага, вышел на самый сильный запах. Фу, так и бьет по ноздрям! Можно чуточку уклониться.

Это, так сказать, профессорская работа. Большинство собак, взяв след, идут как по шнуру. В результате быстро устают, обоняние от перегрузки сдает, передние ноги подкашиваются, а шея, кажется, вот-вот отвалится. И все это оттого, что собака бежит, уткнувшись в след. А ведь впереди преступник, и он никогда не ждет с поднятыми руками. Он будет драться с яростью обреченного, он вооружен. Значит, собака должна не просто прийти к нему по следу, но прийти сильной и хитрой.

Тролль отлично это понимал и потому торопился не спеша. К тому же нельзя отрываться от хозяина. Без него преступника взять трудно, а бегун хозяин по сравнению с Троллем неважный. Поэтому Тролль предпочитал работать без поводка: вместо того чтобы тащить за собой хозяина и тратить на это силы, он бежал чуточку медленнее, и только.

Ну вот, опять старый фокус. И почему люди решили, что если идти по воде, то собака потеряет след? А верхнее чутье на что? Ведь запах человека держится не только на земле, но и в воздухе. Если нет ветра, можно даже плыть по следу.

Тролль перебрался через речушку, потом долго шлепал по болоту. На бугорке он покрутился у дерева, сел и стал ждать хозяина.

У Русакова давно наступило второе дыхание, и бежал он легко, будто на тренировке. Автоматчики, правда, отстали. Но бандиту, судя по всему, далеко, так что можно и не ждать.

На бугорке Русаков остановился, вылил из сапог воду, отжал портянки и только после этого подозвал Тролля. Тот подошел с лукавой мордой заговорщика: одно ухо торчком, другое прижато, хвост трубой, зубы в оскале.

– Чего финтишь? – усмехнулся Русаков. – Выкладывай.

Тролль сделал шаг назад и сел.

– Ив кого ты такой хитрющий? – крякнул Русаков и полез за сахаром.

Когда Тролль подошел ближе и открыл пасть, Русаков обмер: на вздрагивающем языке лежала обгоревшая спичка и окурок.

– Молодец! – обрадовался Русаков. – Хорошо! Теперь им не уйти. Это уж как пить дать!

Пробежали километра три и наткнулись на потухший костер. Головешки еще теплые… Когда подошли автоматчики, Русаков сказал:

– Теперь совсем близко. Я, кажется, понял, почему мы их быстро догнали. За день можно было уйти черт знает куда, а нам понадобилось всего три часа. Так вот, главари в бою не участвовали. Они сидели в укрытии и следили за тем, как развиваются события на хуторе. К вечеру поняли, что банде крышка. Тогда-то и дали ходу. Поэтому и Тролль идет так уверенно: след– то еще горячий… Часа через полтора догоним. Так что не отставать. И не шуметь. Брать живьем.

Сначала все шло нормально. Тролль перемахивал овражки, переплывал речонки, протискивался сквозь завалы. И вдруг большая поляна. – Тролль сразу оторвался от следа и пошел верхним чутьем – верный признак, что преступник близко. У раскидистого куста Тролль остановился. Уши прижаты, хвост поленом, зубы в оскале, и мелко-мелко вздрагивают веки. По этим векам Русаков всегда узнавал, что Тролль готовится идти на задержание. А раз так – преступник в поле зрения.

Окружить бы эту поляну, перекрыть отходы… Но автоматчики опять отстали. Жди их… А бандиты наверняка нас заметили и уж теперь-то драпанут во все лопатки.

Вдруг Русаков увидел человека, прыжком кинувшегося к толстенному буку.

– Твой! – шепнул он Троллю. – Фас! Только тихо!

Тролль прильнул к земле и пополз, огибая поляну справа. Выждав минуту, Русаков пополз влево. Миновав открытое место, он достал пистолет, снял с предохранителя и шагнул к дереву.

Ба-бах! Справа грохнул выстрел. Русаков рванулся на звук, и в тот же миг прямо перед ним полыхнуло пламя. Пуля чиркнула по щеке. Падая, Русаков увидел чьи-то ноги, успел зацепить их рукой, и человек грохнулся наземь. Пистолет оказался под ним. Своей огромной тушей он чуть не расплющил руку. Во всяком случае, пальцы разжались, и Русаков оказался безоружным… Где-то у лица мелькнула борода, а на лоб со свистом опускалась рукоятка «вальтера».

Русаков дернулся в сторону, и рукоятка уткнулась в землю. Рывок за бороду, коленом – под ребра, и бандит откатился к дереву. Всего мгновенье лежал он вниз лицом, всего мгновенье не видел Русакова, но этого было достаточно, чтобы вскочить, подбросить себя вверх и каблуками сапог врезаться в кисть, сжимавшую «вальтер». Бульба, а это был он, ойкнул, выпустил пистолет, но тут же перевернулся через голову, вскочил и, петляя, бросился в кусты.

Русаков схватил пистолет. Прицелился. Мушка прыгала перед глазами, упираясь в спину бандита. Нет, в спину, не годится. А в ноги не попасть. Надо успокоиться. Он глубоко вдохнул. Выдохнул. И мягко нажал на спуск… Бульба подпрыгнул, нелепо взбрыкнул ногой и шлепнулся в лужу.

Теперь вперед! Быстрее! Еще быстрее! Иначе будет поздно. Живыми главари бандеровцев не сдаются. А этот тип нужен живой. Только живой. В лесах еще немало его дружков… Когда Русаков подбежал к Бульбе, тот тянулся к поясу, на котором висел кинжал.

– Нет, гад, зарезаться не дам! – крикнул Русаков и рванул его пояс.

Надо знать прочность широкого кожаного ремня, чтобы представить силу, которая могла бы его разорвать. Русаков далеко не богатырь, но в этом рывке была вся его ярость, вся ненависть к бандиту, от руки которого погибли многие десятки ни в чем не повинных людей.

Русаков связал Бульбе руки. Наложил жгут на простреленное бедро. Сел. Стер со щеки кровь. Потом вскочил и прямо через кусты бросился на другую сторону поляны.

«Первый выстрел прозвучал оттуда, – вспомнил Русаков. – Но если Тролль убит, почему Грицько не помог Бульбе?!»

Когда Русаков вырвался на крохотную лужайку, когда перепрыгнул через лужу крови, ползущую из-за поваленного дерева, он увидел два трупа. Далеко откинутая рука бандита… Пистолет… Неестественно вывернутая голова… На горле – сомкнутые клыки Тролля… А во лбу собаки дырочка от того единственного выстрела.

Русаков нагнулся. Попытался разжать зубы. Ничего не вышло – мертвая хватка. Пришлось вставлять рукоятку пистолета и буквально раздирать пасть собаки.

Русаков взял Тролля на руки: здоровенный пес стал удивительно легким, он как-то весь переломился и обвис на руках хозяина. Русаков вышел на поляну, опустил Тролля, положил его горбоносую голову на колени, достал платок, вытер кровь с зажмуренных век, обнял его заострившуюся морду и… заплакал. Нет, слез у Русакова не было. На собачью морду капала кровь с раненой щеки. Русаков вытирал кровь свою, вытирал сочившуюся из раны Тролля и без конца баюкал его простреленную голову.

Нет, никому и никогда не понять до конца состояние. Русакова! Ведь собака для настоящего проводника – это не просто животное, это друг, это ребенок, это существо, преданность и верность которого не знает границ. Сколько вложено в такую собаку сил, ума и терпения! И сколько жертв пришлось принести ради нее! Пустяк вроде бы – накормить. Но ведь ни от кого другого, кроме хозяина, она ничего не возьмет. Так что, где бы ты ни был – в отпуске, командировке, на собственной свадьбе или на похоронах друга, два раза в день явись с бачком каши.

«В изголовье повесьте… упавшую с неба звезду».

Бедный Тролль, если б ты знал, как часто твоему хозяину хотелось вот так, как сейчас, взять твою голову, погладить, приласкать. Но ты – собака-солдат, и никаких ласк тебе не положено.

На поляну вышли автоматчики. Они поняли, что дело сделано, и не приставали с расспросами. Русаков в последний раз погладил Тролля и дунул в ноздри. Отпрянул! Снова дунул. Ноздри вздрогнули… и с шумом втянули воздух! И какой воздух! Воздух, пахнувший хозяином! Что еще нужно собаке?! Шевельнулся кончик хвоста, шевельнулось похолодевшее сердце Русакова. Он вскочил и побежал делать носилки.

– Вот и отдохнули, – сказал старик и встал. Сделал шаг… Другой… Опять зазвенело в ушах… В глазах запрыгали зайчики… Он повернулся к скамейке… Потянулся к спинке Не достал. И сполз на землю.

Тролль почувствовал, что происходит что-то неладное. Такого с хозяином никогда не было: идти не может, дышит с хрипом. Тролль забеспокоился, суетливо забегал вокруг хозяина, тявкнул. Но он молчал. Лежал, уткнувшись в землю, и молчал.

Тролль лег рядом и, поскуливая, ловил редкое дыхание хозяина. Потом взял его за плечо и осторожно перевернул на спину. Тролль был слеп, он не видел запавших глаз и посиневших губ, но всем своим нутром он почуял: хозяину очень плохо. И тут в старой, больной собаке проснулся решительный и сильный пес. Он уже точно знал, что надо делать. Вспомнить бы только дорогу… Тролль лизнул хозяина, схватил его фуражку и побежал.

Была мягкая летняя ночь. Еще не заснули сторожа магазинов, еще сидели у подъездов дворники, еще бродили влюбленные парочки – и все они жались к подворотням и шарахались в сторону: посреди улицы, не разбирая дороги, мчался огромный лохматый пес.

Через три квартала он повернул направо… Потом налево… Остановился… Вернулся назад и бросился в боковую улочку.

Знакомый двор. Запах сирени. Два прыжка через детскую площадку. Вот и скамейка у подъезда. Тролль уловил слабый запах хозяина и другой, тоже хорошо знакомый. Значит, нашел.

Тролль ринулся к двери, вскинулся, ударил лапами – ничего не вышло, дверь открывалась наружу. Попытался зацепить зубами или когтями – бесполезно.

Тогда Тролль обежал вокруг дома, нашел на первом этаже окно, из которого шел запах Ганки, и залаял. Залаял?.. Тролль не узнал своего голоса. Вместо отрывистых, басовитых рыков вырывался какой-то сиплый хрип.

А время шло… В нескольких кварталах отсюда на земле лежал хозяин, и ему нужно было помочь. Тролль же сидел, как будто ничего не произошло, и пытался понять, что случилось с голосом. Нет, так дело не пойдет! Он схватил фуражку, попятился назад, покрутил носом, примерился к нужному окну, разбежался и прыгнул. Раздался треск дерева, звон стекла, крики людей! Но Тролль уже ничего не слышал…

Была мягкая летняя ночь. Еще не заснули сторожа магазинов, еще сидели у подъездов дворники, еще бродили влюбленные парочки – и все они жались к подворотням и шарахались в сторону: посреди улицы, не разбирая дороги, бежала молодая, простоволосая женщина. А в руке была зажата старенькая милицейская фуражка.