Текст книги "Приключения 1972—1973 (Сборник приключенческих повестей и рассказов)"

Автор книги: Леонид Словин

Соавторы: Борис Сопельняк,Евгений Коршунов,Юрий Усыченко,Сергей Наумов,Юлий Файбышенко,Ульмас Умарбеков,Миермилис Стейга,Петр Шамшур,Лазарь Вольф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

– А сам преспокойно ушел по лестнице?

– Нет, в этом случае его заметил бы дворник. Дворник показал, что в ту ночь долго не ложился спать и слышал наверху крики.

– Ага, – оживился Озоллапа, – твой убийца испарился через печную трубу!

Дзенис пропустил иронию мимо ушей.

– Преступник с таким же успехом мог вернуться по коридору в соседнюю комнату, из которой пришел, или же вылезти через окно, – продолжал он. – Могу напомнить: когда обнаружили убийство, окно в комнате Лоренц не было заперто.

– Да, но ведь Трубек обследовал двор и под окном ничего подозрительного не нашел.

– Это еще ничего не значит. Осмотр производился спустя неделю после происшествия. А во дворе мимо окна ежедневно проходят десятки людей. След преступника мог затоптаться.

– Все это одни предположения.

– Ну и что же? Тем не менее каждое надо проверить. По существу, вся работа следователя и состоит в преодолении сомнений.

Озоллапа не желал сдаваться.

– Теперь; когда прошло столько времени, будет еще трудней что-либо обнаружить.

– И тем не менее искать надо. Послушай дальше. Дворник на первом этаже слышит крики ночью. А Геновева Щепис утверждает, что ничего не слышала, хотя и живет в соседней комнате. Если Щепис врет, то ее можно отнести к подозреваемым.

Прокурор раздраженно грыз травинку. Что и говорить, аргументация Дзениса заслуживала внимания.

– Тебя интересуют мотивы преступления, – продолжал Роберт. – Допустим, имело место обыкновенное ограбление. Ведь пропали же из гардероба вещи Лоренц, и притом самые лучшие.

– Одежду Лоренц могла унести и сама, скажем, в химчистку, – возразил Озоллапа.

– Трубек проверил в Риге все приемные пункты, был в ломбарде. Нигде не обнаружил вещей, принадлежащих Лоренц. А комод! Ведь в нем были перерыть все ящики.

– Шкатулку с сокровищами искали?

– А ты не смейся. У таких старушонок водятся и золотишко, и прочие «фамильные драгоценности». Соседи могли о них пронюхать.

– Все это так, но не проще ли было соседям найти подходящее время днем в отсутствие Лоренц и очистить ее квартиру без помех.

– Лоренц не выходила из дому целыми днями. А если и уходила, то обычно возвращалась очень скоро.

– А ночевала она ведь тоже дома!

– Ночью человек спит. Вероятно, вор рассчитывал провернуть все втихую. Но просчитался. Лоренц проснулась, подняла крик…

Озоллапа бросил размочаленную травинку.

– Из твоих рассуждений вытекает, что Зента Саукум вообще не имеет отношения к убийству. Каким же образом она могла так подробно, а главное, точно описать картину преступления?

Дзенис ожидал этого вопроса.

– Я полагаю, ограбление совершалось с ведома девушки, возможно, даже в ее присутствии. Но Зента не ожидала, что дело примет мокрый оборот. А когда увидела кровь, бросилась бежать. В смятении заперла дверь. И потому убийца вынужден был уходить через окно.

– Но перед этим решил на всякий случай залепить бумажками дверь к соседям?

– Да, здесь действительно не все сходится, – согласился Дзенис. – Вероятней, что он бежал через окно умышленно. Да конечно же! С вещами куда спокойней можно прокрасться через соседний сад в переулок.

– М-м… – задумчиво и неопределенно промычал Озоллапа. – Если в деле участвовала Саукум, то для чего же было пользоваться дверью за шкафом? Девчонка ведь могла впустить своего дружка из коридора.

– Могла. Но для этого ей пришлось бы ночью вставать: значит, лишний шум. Надежней было заранее отпереть дверь за шкафом.

– Допустим. Но почему Саукум сама не пыталась найти эти мифические драгоценности? Ведь ей это было куда сподручней.

– Кто сказал, что не пыталась? Но, как видно, не хватало опыта.

– Почему же не выдает убийцу? Почему все берет на себя?

– Неизвестно. Быть может, любит, боится мести.

Озоллапа встал с пенька.

– А если все-таки она сама…

– У Саукум не было никакой необходимости заклеивать дверь или открывать окно. Вещи убитой у нее так и не найдены. В Норильске она ничего не продавала. Это уточнено.

– А в Риге?

– Ив Риге нет. Она уехала на следующее утро. К тому же Соколовский в оперативном порядке проверил все скупочные и комиссионки. Пропавших вещей нигде нет.

– Теперь ты сам себе противоречишь, – заметил Озоллапа. – Саукум говорит, что вещей не брала. И ты теперь это подтверждаешь. Одним словом, девушка не лжет. С какой же стати ей не верить?

– Но тем не менее вещи пропали. Кто-то их взял. Нет, Лаймон, быть может, Саукум и соучастница преступления, но ни в коем случае не его главный исполнитель.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Одному обстоятельству я и сам вначале не придал значения. Мне помог адвокат Робежниек. Почитай-ка еще раз судебно-медицинское заключение. Череп раздроблен у правого виска.

– Возможно, Саукум левша?

– В том-то и дело, что нет.

– А если удар нанесен все-таки правой рукой? Допустим, Саукум напала сбоку.

Пушистая белочка, шурша коготками по коре, сбежала вниз по стволу сосны и кинулась наутек. Дзенис следил за ней взглядом. Неожиданно он увидел за кустом кострище. На нем лежали два кирпича. По всей вероятности, какая-то компания жарила шашлык.

– Проведем небольшой следственный эксперимент. – Дзенис шагнул к кирпичам. – Алида Лоренц была убита именно таким кирпичом. Возьми его и несколько раз подряд как следует замахнись.

Растопырив пальцы, прокурор поднял кирпич, размахнулся раз, другой, третий… После пятого замаха он едва не выронил кирпич и опустил руку.

– К чертям, я тебе не Жаботинский.

– Не думаешь ли ты, что Зента Саукум – Алоиз Туминьш? Восемь, десять ударов тяжелым, тупым предметом – гласит заключение экспертизы. А у девушки рука узкая, маленькая. Вряд ли она могла нанести столько сильных ударов кирпичом даже правой рукой, не говоря уж о левой.

– Постой! А брызги крови на стене? Ведь они говорят о том, что убитую били в то время, когда она лежала в постели?

– Саукум это категорически отрицает. Вот и еще одно противоречие в ее показаниях.

Озоллапа закинул кирпич в кусты.

– По-твоему, преступник – мужчина?

– Об этом свидетельствует и окурок с характерным для мужчины отпечатком зубов. Окурок найден на месте происшествия. Если верить свидетелям, то Алиду Лоренц мужчины не посещали, по крайней мере, в последнее время. И наконец, телефонные звонки.

– Какие звонки?

– Страуткалнам несколько раз звонили и предупреждали, что врачу придется худо, если она будет вмешиваться в ход следствия.

– Звонил мужчина?

– Нет, женщина. Какая разница. Зента Саукум в это время была уже в Норильске.

– Выходит, тут замешана целая компания.

– Возможно.

– Чем дальше, тем путаней. – Озоллапа прошелся, вернулся назад. – Вот что. Я слушал тебя внимательно. Теперь ты выслушай меня. Следствие по этому делу, конечно, имеет немало изъянов. Тем не менее Зента Саукум была и остается соучастницей преступления. Это не вызывает у тебя возражений?

– Нет.

– Саукум осудили на семь лет. Если бы теперь удалось доказать правоту одной из твоих версий и задержать главного виновника, то преступление было бы квалифицировано как убийство с целью ограбления. Зента Саукум как соучастница получила бы те же семь лет, а то и побольше. Чего же ты хочешь?

– Я хочу, чтобы был соблюден один из основных принципов социалистической законности – неотвратимость кары за всякое преступление. Убийца на свободе, и его надо найти. Я же не просил оправдания Саукум, но требовал доследования дела.

– Легко сказать – доследования. Это брак в нашей работе. Ты знаешь – я не из тех, кто боится ответственности. Но если уж передали дело в суд…

– То мы обязаны отстаивать честь мундира?

– Надо отстаивать свою точку зрения, но не к чему себя сечь, подобно гоголевской унтер-офицерской вдове.

– Так что же для тебя важней – справедливость или папка с делом? На мой взгляд, лучше признать ошибку сразу, а не усугублять ее.

– А ты подумал, к чему это может привести? Хорошо, мы опротестуем приговор суда, заново начнется следствие. Где гарантия того, что удастся найти настоящего виновника? Теперь, спустя столько времени. Сомнительно! Но может произойти нечто другое, похуже. Вдруг на новом следствии Саукум откажется от своих показаний, начнет все отрицать. Что тогда? Все наше обвинение, плод долгого расследования, пропадет даром. Доказательств виновности Саукум останется слишком мало, и мы будем вынуждены освободить ее и принести свои извинения, несмотря на то, что уверены в ее причастности к преступлению. Что тогда запоет твоя мудрая и безупречная совесть? Где окажется справедливость? Не лучше ли оставить все как есть? По крайней мере, хоть один преступник осужден.

На лице Дзениса не пошевелился ни один мускул.

– То, о чем ты говоришь, не что иное, как беспринципный компромисс, – негромко сказал он.

Озоллапа сложил руки за спиной и наклонил голову.

– Значит, так: вчера я санкционировал арест Саукум, утвердил обвинительное заключение, передал дело в суд. А на другой день, когда Саукум уже осуждена, сам же потребую отмены приговора, дополнительного следствия по делу. И в этом ты видишь принципиальность!

Озоллапа молчал. Он понимал – прокурор должен быть внутренне убежден, бесповоротно уверен в том, что принятое им решение – единственно верное. В деле Саукум Дзенис пошатнул его, Озоллапы, прокурорскую убежденность.

Да, конечно, в любом уголовном деле необходимо точно установить факт преступления, его детали. Но это лишь часть работы следователя. Не менее важно узнать, что побудило человека к преступным действиям. Задача следователя – анализировать поведение обвиняемого, мотивы поступков, попытаться найти им объяснение, хотя бы с точки зрения самого обвиняемого. Да, такого анализа в деле Зенты Саукум не было.

Ветер стих, деревья стояли неподвижно, словно боялись помешать раздумью прокурора.

– Уравнение со многими неизвестными, – изрек наконец Озоллапа. Затем повернулся к Дзенису. – Ладно, пошли. Обед, наверно, уже готов. Потом сходим взглянем на море.

ГЛАВА 3

1

После шумного и людного городского центра узенькая улица Вайрога показалась Дзенису совсем пустынной и тихой. И хотя был вроде бы самый разгар дня, здесь редко попадался встречный прохожий. По разбитому булыжнику вперевалку, громыхая и жалобно поскрипывая, ехал одинокий грузовик.

– Вот тебе и столица, – добродушно подмигнул Трубеку Дзенис. – Не отошли и на сто метров от улицы Ленина, а тут уже как в деревне.

Вдоль тротуара тянулись палисаднички, выкрашенные в самые невообразимые цвета. За штакетником виднелись ухоженные сады. Кусты акаций и шиповника заслоняли от посторонних взглядов увитые диким виноградом одноэтажные и двухэтажные особняки.

Дзенис сорвал свесившуюся из-за забора веточку жасмина.

– Колдовство какое-то! С детства не могу равнодушно пройти мимо цветущего жасмина, – произнес он.

Вскоре Трубек показал Дзенису облезлый двухэтажный деревянный дом, выглядевший бедным родственником среди своих нарядных собратьев.

Дом стоял посреди пустыря, который лишь условно можно было назвать садом. Несколько чахлых деревьев сиротливо жались по углам, словно стыдясь своего убожества.

Трубек отворил калитку и пропустил Дзениса первым.

На крыльцо вышла средних лет женщина с ведром в руке. Не сходя с крыльца, она выплеснула помои у самой двери. Женщина стояла спиной к калитке, но помощник прокурора и следователь тотчас узнали ее.

– День добрый!

Женщина испуганно обернулась на голос. Ведро выпало из рук от неожиданности.

– Гражданин прокурор!

– Собственной персоной, – подтвердил Дзенис. – И следователь Трубек, мой коллега. С ним вы ведь, кажется, тоже знакомы. Помните, он был тут, когда вашу соседку обнаружили убитой.

Геновева Щепис, не зная в растерянности, чем занять свои руки, то обтирала их о бока, то засовывала под передник.

– Так я же… ничего больше не знаю… Не могу сказать… Ей-богу…

Дзенис стал успокаивать женщину.

– Вы не волнуйтесь, мы просто заглянули к вам. Поговорить, поглядеть, как вам теперь живется.

– Плохо живется, товарищ гражданин прокурор, – поборов замешательство, затараторила Геновева. – Двоих детишек надо прокормить да одеть. Муженек, чтоб ему пусто, мало денег присылает.

– Как это – присылает? – удивился Дзенис. – Разве он больше с вами не живет?

– Законтрактовался на Крайний Север. Поехал за длинным рублем, да, видно, все пропивает. Присылает гроши. На детей ему начхать, вроде как не его.

Сообщение Геновевы заинтересовало Дзениса.

– И давно он уехал?

– Господи помилуй! Да еще осенью. Аккурат перед праздниками.

– Поди, надоели ему вечные свары с соседями. Наверно, потому и уехал.

– Да нет, что вы, – всплеснула руками Геновева. – Когда Казимир уехал, старухи уже не было в живых. Ну да, аккурат через неделю, как ее докторица нашла.

– Куда же он законтрактовался? – ввел разговор в нужную колею Дзенис.

Геновева стала припоминать.

– Тьфу ты пропасть, опять позабыла, как оно называется. Не то Нуринск, не то Мурильск.

– Возможно, Мурманск, – пришел на помощь Трубек.

– Нет, нет, по-другому.

– Не Норильск?

– Во, во, он самый.

Дзенис и Трубек переглянулись.

– Чего же мы стоим на пороге? – сказал Дзенис. – Не пригласит ли нас хозяйка в комнату?

Женщина смутилась.

– Отчего же нет, пожалуйста, только простите за беспорядок.

Когда они поднялись в квартиру, оказалось, что Щеписы теперь занимают обе комнаты.

– Лоренц была прописана одна, – пустилась в объяснения Геновева. – После ее смерти комната пустовала. Я уж ходила, ходила, просила, просила, покуда мне ее отдали.

– Отчего же не дать. У вас ведь двое детей.

Дзенис открыл и закрыл несколько раз дверь, соединяющую обе комнаты.

– Теперь не запираете. А раньше заклеивали наглухо.

– Я ничего не заклеивала. Это все она, только она.

Дзенис прошелся по комнате, встал подле окна и

как бы невзначай отворил его.

– Хороший садик у ваших соседей.

Да, окно было невысоко над землей. Любой мужчина мог запросто выпрыгнуть из него во двор.

Дзенис осмотрел подоконник, затем высунулся наружу и тщательно исследовал наружную стену под окном. Внезапно он повернулся к хозяйке.

– Ваш муж, если не ошибаюсь, шофер.

– Ну да, шофер, а как же, – подтвердила Геновева.

– Где он работал до отъезда на Север?

– В транспортной конторе, на грузовой машине.

– И часто выезжал в командировки?

Щепис махнула рукой.

– Можно сказать, дома его и не видела. До того, как законтрактовался, он почти целый месяц в Кулдиге пробыл. Говорил, дрова возил на станцию.

– Это когда было, в октябре?

– Ну да, весь октябрь.

– И за все время ни разу домой не заглянул?

Геновева Щепис на миг смолкла, но тут же затараторила:

– Не, не, не был ни разу. Право слово, ни разу не заехал.

Дзенис, кажется, выведал здесь все, что было возможно. Он взглянул на часы.

– Ладно, Борис. Нам пора идти. До свидания, хозяюшка!

Когда они спустились вниз, Дзенис потянул Трубека за рукав.

– Давай-ка зайдем к дворнику.

Дворника дома не было, но на вопросы Дзениса охотно ответила жена.

– Это все точно насчет того, что Казимир Щепис в октябре не появлялся дома.

– Так-таки и ни разу?

– Самого Казимира не видала, что правда, то правда. Но один раз… Да как же, это было в ту ночь, когда убили Лоренц. Я же следователю рассказывала, что у нас были гости. Засиделись допоздна и слышали крик. А когда провожали гостей, машина Казимира стояла в переулке. Я ее знаю. Утром чуть свет вышла улицу подметать, но он уже уехал.

– На следствии вы об этом не говорили, – заметил Трубек.

– Про машину никто не спрашивал.

Когда Трубек и Дзенис вышли со двора на улицу, последний, еще раз взглянув на двухэтажный дом, сказал:

– Кое-что помаленьку начинает выплывать на свет божий.

– Да, появились кое-какие новые обстоятельства, – согласился Трубек. – И, пожалуй, немаловажные.

– И еще более существенное значение имеют несколько нитей пряжи, зацепившиеся за острый край жести наружного подоконника, – сказал Дзенис. – Тебе придется срочно пригласить понятых извлечь эти шерстинки и потом проверить, откуда они, не из одежды ли Лоренц.

                                      

2

Отворив дверь кабинета Соколовского, Дзенис сразу понял: капитан не в духе. За письменным столом Соколовский сидел в рубашке с закатанными рукавами и недовольно листал комментарий к уголовно-процессуальному кодексу.

– Проваливай ко всем чертям! – зарычал капитан. – Не желаю я сегодня видеть прокуроров!

– Кто обидел нашего малыша? – сочувственно спросил Дзенис.

– Меня обидеть? – взвился Соколовский. – Такой еще не родился, кто мог бы нанести мне обиду.

– С чего тогда взъелся на меня?

– Ты же знаешь мой терпеливый нрав, Роберт. Я человек тихий, миролюбивый. Но даже меня твой Озоллапа сегодня вывел из терпения. Видали, умник нашелся!

– Не дал санкцию на арест?

– Как в воду глядел! Не дал, упрямый олух! И в таком деле! Два месяца я как ищейка гонялся по следам этого ворюги, пока застукал. А теперь что же – прикажешь прекратить дело, да?

Дзенис задумчиво поглядел в окно.

– У тебя были серьезные улики? Может, хотелось поскорей доказать, что преступление раскрыто и спихнуть дело следователю, пускай, мол, копается в нем дальше?

Капитан ударил себя кулаком в грудь.

– Ты что, Соколовского не знаешь? Разве Соколовский хоть раз без улик лез к прокурору за санкцией? А вы тут разводите бюрократию. Трясетесь над каждой санкцией. Не дай бог, если суд кого-нибудь потом оправдает.

Соколовский откинулся на спинку стула.

– Наше дело, друг любезный, – продолжал он, – расследовать всё, добраться до истины, собрать доказательства. А дать оценку доказательствам – это, ты уж не взыщи, дело суда. Но кое-кто обязательно спешит опередить суд. При малейших сомнениях в исходе готовы тут же прикрыть дело, хотя и убеждены, что у обвиняемого рыльце в пуху. Для того ведь суд и существует, чтобы сказать последнее слово.

Дзенис скептически посмотрел на Соколовского, но тот не заметил взгляда и продолжал, все больше распаляясь:

– Научились же мы в последнее время быстро и оперативно, без предварительного следствия судить хулиганов и мелких спекулянтов. Почему бы не применять этот принцип в таких уголовных делах, где все обстоятельства не вызывают сомнений? Допустим, схвачен за руку вор. Есть свидетели. Ну чего разводить канитель? Волоки его в суд, и делу конец. Не надо никаких санкций. Так нет! Требуют оформить целый ворох документов, допросить свидетелей, провести конфронтацию, опознать личность, предъявить обвинение и, наконец, изволь познакомить этого жулика с материалами дела. А ведь потом всю эту процедуру повторит суд!

– Процессуальный закон должен соблюдаться. У обвиняемого должно быть время для подготовки защиты.

– Ну конечно, чтобы он успел сочинить разные небылицы, а свидетели – все позабыть. Нет, друзья мои, следователя необходимо освободить от мелких уголовных дел. И тогда будет больше возможности заниматься серьезными, сложными преступлениями. И тогда твой Озоллапа не будет дрожать над каждой санкцией, как участковый инспектор Езупан. Тот боялся даже составить протокол на преступление – не дай бог не удастся раскрыть, тогда ведь можно сесть в галошу.

– Езупан?

– В Виляке его все знают. Заходит к нему одна старуха – Карклиха. «Курочки мои пропали, – говорит. – Все как есть тринадцать штук: пеструшка, рябонька, чернохвостка…» – «Околели, что ль?» – «Нет, сынок, уворовали. Утром иду поглядеть, курятник разломан, и курочки мои тю-тю». Езупан взял бланк протокола и приготовился писать. «Куры были зарегистрированы?» – опрашивает Езупан. Старая в толк не возьмет, о чем ее спрашивают. «А как вы докажете, что куры были ваши?» – «Господи, да хоть соседка подтвердит. Одна была пестрая, у другой хвост черный…» – «Ну ладно, ладно. А налог за кур уплачен?» – «Какой налог?» У старухи корзина из рук на пол. «Кстати, – продолжает Езупан. – Вы ведь проживаете в границах города. А в городе держать домашний скот запрещено. Только, может, вообще у вас никаких кур не было?» Старуха и вовсе опешила, но потом все же смекнула, куда он клонит. «Батюшки-светы, да нешто я говорю – были? Ясное дело, не было». Старуха на попятный, Езупан бланк порвал да и в корзину.

– Ладно, будет философствовать, – прервал Дзенис очередную импровизацию капитана Соколовского. – Есть серьезный разговор. Наш Озоллапа далеко не такая бестолочь, каким ты его изображаешь. Приговор по делу Саукум он опротестовал. Верховный суд его отменил. Надо приступать к новому следствию. Дело поручено Трубеку. Я буду ему помогать, а тебе предстоит ряд оперативных заданий. Сам понимаешь, история запутанная, придется поработать по-настоящему.

– Короче, Роберт. Давай выкладывай, что надо сделать.

Дзенис вынул из кармана записную книжку.

– Всплыли некоторые интересные обстоятельства. Мы с Трубеком заходили к Геновеве Щепис. Кстати, она теперь занимает обе комнаты.

– Значит, смерть Лоренц была для нее выгодна.

– Выходит, что так, – согласился Дзенис. – Затем: на наружном подоконнике мы обнаружили шерстяные нити. Отыскали портниху, у которой Лоренц иногда шила, нашелся и лоскуток от ее заказа. Заключение экспертизы установило: найденные нити вырваны из пропавшего зимнего пальто.

– Одним словом, твоя версия подтверждается: вещи брошены через окно.

– И третье. Казимир Щепис весь октябрь находился в командировке. Его жена утверждает, что Казимир за это время ни разу не был дома. А дворничиха в ночь убийства, когда наверху кричали, видала в переулке машину Щеписа. Наконец, последнее и самое главное: Казимир Щепис, как и Зента Саукум, после смерти Лоренц сразу подался в Норильск. Два человека из одного дома одновременно уезжают в Норильск. Не слишком ли странное совпадение?

– Ого, брат, тут не то что ниточка, за которую можно потянуть, а настоящий канат, – потер руки капитан Соколовский.

– Вот и хочу тебе всучить конец этого каната.

На столе зазвонил телефон. Капитан взял трубку.

– Уголовный розыск, – отозвался он. – Слушаю, товарищ подполковник… Где вы сказали, на Рупниэцибас?.. Так, так, похоже, работа Рыжего Джумбо… Есть, сейчас выезжаю.

Соколовский положил трубку и снял со спинки стула китель.

– Приемное время окончено. Будь здоров, Роберт! Если что нащупаю, сразу же дам знать.

3

С самого утра лил теплый весенний дождь. К полудню он перешел в мелкую изморось, и теперь улицы были окутаны настоящим лондонским туманом. Оконные стекла от него запотели. Комната напоминала каюту корабля», плывущего в туманном море.

Адвокат Робежниек стоял у окна и вглядывался в серую муть. Рабочий день был окончен. Приемная юридической консультации опустела, коллеги разошлись по домам.

Телефонный звонок дерзко разорвал тишину кабинета. Хотя Робежниек и ждал его, он все равно вздрогнул.

«Нервишки у вас пошаливают, молодой человек!» – мысленно укорил себя адвокат и взял трубку.

– Алло! Да, это я… Конечно, могу. К вам? Хорошо, еду.

Десятью минутами позже адвокат уже поднимался на верхний этаж одного из домов в конце улицы Горького. Дверь открыла сама Майга Страуткалн.

– Входите, пожалуйста.

– Ого, трехкомнатная квартира на двоих?! – удивился Робежниек. – Вот это я понимаю.

– Это отец мужа оставил нам.

– Щедрый у вас тесть.

– Возможно, слышали об академике Страуткалне?

— Еще бы! Только не знал, что он ваш родственник.

– Два года назад, когда у Эдвина умерла мать, тесть ни за что не захотел тут оставаться. Купил себе домик в Пабажах, у самого моря, и поселился там. Городскую квартиру оставил Эдвину. Мне пришлось только обставить ее по-своему.

Робежниек переступил порог комнаты и остановился. Все тут говорило о недурном вкусе хозяйки и ее любви к уюту. Оранжевые шторы на окнах гармонировали с корешками книг на полках, торшер с двумя абажурами, торчавшими в разные стороны, как тюльпаны, ажурный столик для кофе и еще многие мелочи.

– Вы одна дома?

– Муж уехал на рыбную ловлю. Приедет поздно или даже под утро.

– В рабочий день?

Майга развела руками.

– Я в этом не разбираюсь. Эдвин утверждает, что только в будни бывает хороший клев. По субботам и воскресеньям ему не везет. Понаедут, говорит, разные пьянчуги на реку, горланят, не столько удят рыбу, сколько ее распугивают.

– А как же служба?

– Он часто берет работу на дом и тогда может по нескольку дней не появляться в своем институте.

– И каковы же у него успехи? – продолжал интересоваться Робежниек. – Я имею в виду рыбную ловлю.

Хозяйка открыла дверцу буфета и вопросительно посмотрела на гостя.

– Вино или коньяк?

– Если не возражаете – коньяк.

Майга Страуткалн налила рюмку коньяку адвокату, немного вина себе.

– Меня никогда не интересовали уловы Эдвина, – сказала она равнодушно. – Рыбу он отдает нашему дворнику. Тот присматривает за машиной.

– И вас не волнует увлечение супруга рыболовством?

– А, собственно говоря, почему?

Робежниек немного смутился.

– Я думаю…

– А я не думаю и не желаю ни о чем думать. Я не юрист и не занимаюсь расследованиями. И вообще: умная жена должна кое-что пропускать мимо ушей и на некоторые вещи смотреть сквозь пальцы. Если ты человеку доверяешь, то незачем вынашивать в голове всякие подозрения. А если не веришь – не живи с ним ни дня.

Робежниек улыбнулся.

– Вас ожидает безоблачное счастье до гробовой доски.

Страуткалн недоуменно взглянула на гостя.

– Почему вы так думаете?

– Знаю по опыту.

– Насколько помню, вы никогда не были женаты.

– Добрые духи общими силами спасли меня от этого, – подтвердил адвокат. – Но мне часто приходится выступать на бракоразводных процессах. И я обнаружил одну важную закономерность.

– Интересно, какую же?

– Есть категория женщин, которые смотрят на своего мужа как на разновидность личной собственности. Не дай бог, если он невзначай глянет на другую женщину. Тут же начинается слежка, сцены ревности. А то и еще лучше – бегут к мужу на работу и жалуются в общественные организации. Результат всегда один: развод.

– Но меня-то вы ведь не причисляете к этой категории. И в предсказания я тоже не верю. Расскажите лучше – узнали что-нибудь?

– Узнал. Интересующий нас человек живет в шестидесяти километрах от Риги. Хутор Ляундобели. Сегодня вечером мы могли бы поехать к нему и вернуться не слишком поздно, как и было условлено. Вам следует с ним переговорить.

– Мне одной?

– Полагаю, что так будет лучше. Но я буду там же, поблизости.

Страуткалн встала.

– Я неопытна по части конспирации, но пусть будет по-вашему. Сообщите мне необходимые сведения.

Ивар смотрел на эту женщину с восхищением. Как хорошо, что именно она согласилась оказать ему по мощь. Лучшего союзника трудно было себе представить.

Прямое и широкое, блестящее, как меч, Псковское шоссе рассекало леса и луга, перебрасывалось через овраги и ручьи. Темно-красный «Москвич» уже оставил позади себя Баложи, Гаркалне, Вангажи… «Дворники» еле успевали сметать капли дождя с ветрового стекла.

Не отрывая взгляда от асфальта, Ивар украдкой посматривал на свою спутницу. Густые и мягкие пряди светлых волос; на лице почти никакой косметики, разве что губы чуть подкрашены. Робежниек вообразил Майгу в летнем платье с короткими рукавами гуляющей с ним по песчаному берегу моря, представил, как поблескивают при низком предвечернем солнце золотистые волоски на обнаженных руках, когда она стряхивает пепел с сигареты.

Робежниек в своей жизни встречал немало женщин. Однако ни одна из них не пробудила в нем настоящего чувства. Одни надоедали скорей, с другими встречался дольше, но неизменно придерживался принципа: все, что имеет начало, должно иметь и конец. Его связи прекращались спокойно, без сожалений и драм.

С Майгой оказалось иначе. От встречи к встрече Ивар все сильней ощущал, что эта женщина придает его жизни новый смысл, без которого не стоило ждать наступления следующего дня.

На тридцать восьмом километре, где у развилки шоссе стоит ресторан «Сэните», Робежниек свернул влево. Лил дождь. Мокрая узкая дорога теперь изобиловала крутыми поворотами, но адвокат не сбавлял скорость.

За мостом через Браслу Ивар Робежниек съехал с асфальта и остановил машину на обочине. От этого места разбегались три проселка, и все они исчезали в лесу. Ивар долго изучал указатели, сверялся со своей записной книжкой и в конце концов избрал среднюю дорогу. Высокие сосны смыкались над ней, образуя сумрачный туннель. Машина продвигалась вперед все медленней, словно ощупью находя себе путь меж ухабов и рытвин. Робежниек попробовал было включить ближний свет, но лучи рассеивались в потоках дождя и только ухудшали видимость.

Километра через два лес поредел, дорога, пошла полем. На самой опушке, под высокими деревьями, притулилась небольшая избенка. Поблизости чернел старый овин,

Робежниек выбрал укромное местечко, где поставить автомобиль, и развернул его передком к дороге. Тут машина была не видна от дома и никому не могла помешать, если бы по дороге кто-то ехал.

Темнота сгущалась быстро. Ивар запер машину, и они с Майгой направились к избе.

В одном из окон мерцал тусклый свет.

– Он живет один, – шепотом сказал Ивар. – Значит, дома. В остальном все, как условились. И не волнуйтесь!

– Хорошо, пойду, – так же тихо сказала Майга.

– Я буду здесь. В случае чего…

Майга кивнула в знак согласия. Затем быстрым шагом подошла к двери и взволнованно постучала.

Дверь отворялась медленно, как бы нехотя. На пороге стоял седой худощавый человек, со впалой грудью и непомерно длинными руками. В одной из них он держал фонарь. На щеках у него горел нездоровый румянец, губы потрескались, кожа напоминала пергамент. Высокий покатый лоб и плешивый череп придавали ему зловещий облик.

– Вам что надо?

«Вот ведь хрыч! – подумал о старике Робежниек, наблюдавший за встречей из-за куста можжевельника. – Сладит ли с ним Майга?»

Старик впустил гостью в комнату, и дверь захлопнулась. Ивару показалось, что стало еще темней и страшней. Ивар нечаянно задел ветку можжевельника, и на лицо ему упали холодные капли. Робежниек немного подождал, затем нагнулся, бегом пересек двор, подкрался к самому дому и заглянул в освещенное окно.

Комната была обставлена вполне современно, что не гармонировало с внешней убогостью избы. У противоположной стены были высокие книжные полки с несколькими собраниями сочинений и большим количеством других книг. Майга спокойно сидела в удобном кресле. Старик нервно ходил взад-вперед по комнате и жестикулировал. Видно было, что он взбудоражен и сердит. Однако разобрать, что он говорит, Робежниек не мог. Оставалось лишь запастись терпением и ждать.

Дождь перестал, и туман постепенно рассеивался. К счастью, низкие облака по-прежнему закрывали луну. Листва кустарников, стволы деревьев – все было мокрым и мрачным.

Внезапно седой сделал шаг к окну и резко распахнул его. Робежниек едва успел нагнуться. Теперь он сидел на корточках, точнее, стоял на одном колене, в самой что ни на есть неловкой позе. Зато кое-что можно было расслышать. Старик говорил отрывисто и глухо, словно забивал сваи.