Текст книги "Ночной волк"

Автор книги: Леонид Жуховицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Из всех знакомых такие мозги если и были, то, пожалуй, только у одного человека…

У Чепурного отозвался автоответчик, сперва по-русски, потом по-английски, еще и музычка включилась. Чехлов решил, что дело гиблое. Но неожиданно Чепурной отзвонил тем же вечером. Чего надо бывшему сослуживцу, не спросил, и Чехлов с благодарностью подумал, что Валерка все же человек: вполне мог бы и послать, и просто не откликнуться. Конечно, в былые дни они приятельствовали – но именно приятельствовали, а не дружили, хотя и в преферанс поигрывали вечерами на кафедре, и не одну бутылку случилось споловинить или строить. Но потом вышло не очень гладко, и вина в том была, пожалуй, все же Чехлова. Чепурной домучивал кандидатскую, в науке не блистал, но парень был компанейский и услужливый, такие в любом коллективе нужны. Чехлов относился к нему с симпатией, но сверху вниз. Причина была по нынешним временам смехотворна: у Чехлова в зарубежных журналах напечатали шесть статеек, а у Чепурного ни одной. Кому сейчас нужны эти статьи? Кому были нужны тогда? Но институтское общественное мнение десятилетиями оценивало коллег по иноязычным публикациям, и согласно этой табели о рангах Чехлов относился к Чепурному, как майор к ефрейтору.

Когда пошли новые веяния, Валерка неожиданно бросил институт и ушел в какой-то кооператив по обивке дверей, что узналось случайно и было воспринято с брезгливой жалостью. Просто зарабатывать деньги тогда считалось неприличным, а за обивкой дверей никакая глобальная идея стоять не могла.

Раза три они сталкивались у общих знакомых, однажды даже по старой памяти в картишки сгоняли. Но разговаривали о незначительном, обоим было неловко. Из круга общения Валерка быстро выпал, и вина Чехлова была в том, что не попытался его удержать.

А потом, столь же неожиданно, Чепурной пошел в гору, круто разбогател и стал мелькать среди представителей крепнущего российского бизнеса. Журналисты спрашивали его, как стране выйти из кризиса, и он объяснял. В телевизионном конкурсе подмосковных красавиц он был в жюри, вручал одной из длинноногих девок специальный приз, корейский телевизор, целовал ее в щеку и говорил, что, пока в России рождаются такие красавицы, державе ничего не грозит. Девка таяла от удовольствия, и было ясно, что если она с ним до сих пор не переспала, то в ближайшую же ночь это упущение непременно наверстает.

Строго говоря, никакая черная кошка между Чехловым и Валеркой не пробегала. Но ощущение все равно было довольно паскудное, будто когда-то не по делу нахамил, а теперь приходится идти на поклон.

Впрочем, чего там – он ведь и шел на поклон.

Валерка назначил встречу в ресторане. Чехлова это не напрягло: ресторан так ресторан, платить не ему.

В рестораны Чехлов не заглядывал года три, был уверен, что при нынешних ценах они пустуют, и очень удивился, что у входа была хоть и маленькая, но толчея. Но он заранее получил инструкции, сказал швейцару петушиное слово, и был очень предупредительно препровожден к Валерию Васильевичу в малый зал. Валерка сидел в тихом закутке за колоннами с двумя молодыми мужиками – один был амбал размером с ресторанный холодильник, другой поменьше, поджарый, но с глазами цепкими и беспощадными, как у бультерьера. Пока Чехлов шел к нужному месту, Чепурной шевельнул бровями в сторону, и парни молча переместились за соседний столик.

Поздоровались, поулыбались. Чепурной спросил:

– Что пьем?

– Что прикажешь.

– Цирроз не грозит?

– Пока бог милует.

Официант оказался у столика в тот самый момент, когда понадобился. Умеют, когда хотят.

Выяснилось, что никакая еда в России не пропала, даже бывший дефицит безотказно возник на столе: и икра, и балык, и грибы в сметане, и бараний шашлык пуховой нежности. Вообще, получалось, что сладкая жизнь, считавшаяся вечной привилегией партийной номенклатуры, никуда не девалась, она просто сменила хозяев. Валерка обошелся без тостов, так что и Чехлову пришлось прихлебывать обалденный коньяк буднично, словно и для него это было не событие, а рядовой ужин. Выпив, он осмелел, решил вести себя раскованно, и спросил, кивнув на соседний столик, где двое сидели за бутылкой минералки:

– А ребята твои не обидятся?

– Они на работе, – сказал Чепурной.

– От меня охраняют?

– От тех, что придут после тебя.

– Суровая у тебя жизнь, – шутливо посочувствовал Чехлов, с отвращением к себе услышав, как сквозь легкую иронию прорвалась подобострастная интонация. Проситель, он и есть проситель, и никуда это не спрячешь.

Чепурной спокойно объяснил:

– Здесь ведь тоже свой шаблон. Бизнесмен без охраны, как доктор наук без бородки.

– От моих наук, – сказал Чехлов, – считай, только бородка и осталась.

– Чего так?

– Закрывают кафедру.

Валеркино лицо ничего не выразило, и Чехлов пояснил:

– Помещение понадобилось. Как на грех, первый этаж. Стену пробьют, и получится вход с улицы. То ли магазин откроют, то ли бардак.

Вариант с бардаком был столько раз повторен в институтских разговорах, что стал почти реальностью.

Чепурной снова не среагировал. Говорить становилось трудно, а Валерка не помогал. Чехлов не стал лезть напролом, спросил:

– Ты-то как?

– Да нормально, – ответил тот холодновато, – теперь нормально. Я свою черную работу отпахал. Двери больше не обиваю. Хотя иногда жаль, хорошая была работенка. Сколько людей интересных повидал! Да и деньги приличные получались, до полтинника в день, теми еще деньгами. А бабу в кафе можно было сводить за четвертной. Хорошее было время! Вот когда свободно дышалось.

– Теперь сложнее? – сказал Чехлов, чтобы что-нибудь сказать.

– Да нет, и теперь не сложно, – безразлично отозвался Чепурной, – главное, закрутить дело, а дальше само катится. Ничего особо сложного нет. Ребята вон дорого обходятся, – он кивнул на соседний столик, – но они того стоят. Было двое, теперь восемь. Все равно мало.

– Рэкетиры донимают? – спросил Чехлов, поскольку умнее вопроса не нашлось.

– А чего им меня донимать? – возразил Валерка. – Я порядки соблюдаю. Я, может, и сам рэкетир. А что делать, если долг вынуть надо, а клиент упирается?

– Это понятно, – произнес Чехлов таким тоном, будто самому минимум раз в месяц приходилось вынимать деньги из должников, – у нас вот тоже вроде того. Три месяца зарплату не платят. Хоть сам рэкетиром становись.

– Ну и стал бы, – равнодушно посоветовал Чепурной.

Чехлов совсем растерялся – в нем быстро нарастало ощущение провала. То ли Валерка злился, то ли за что-то мстил, то ли просто надоел ему очередной неудачник, возмечтавший заразиться везением от чужих миллионов. Вот сейчас зевнет, встанет – мол, повидались, посидели, выпили, и гуляй!

Но Чепурной вдруг заговорил:

– Первый этаж сдали правильно. Другое дело, что жирный – вор. Так он и раньше был вор. А все терпели. И сейчас терпите. С такой компашкой, как в вашей конторе, надо быть или вором, или дураком. Так уж лучше вором. А сдать нужно не первый этаж, а все четыре. Прикрыть контору к такой-то матери. Там ведь не только эти, – он вскинул глаза вверх, – воры. Вы все там воры. И я был вор, пока с вами сидел. Ни хрена путного не делал, а бабки, хоть вшивенькие, но шли.

Чехлов уже понял, что ничего ему тут не светит, Валерка выпил, завелся и, как всякий выпивший человек, будет упорно и злобно стоять на своем. Раз назвал вором, значит, ты и есть вор. Ну и хрен с ним, вор так вор. Чехлов тоже выпил, тоже начинал заводиться, и ему было все равно, чем кончится. Скандал так скандал. Авось те два бультерьера не убьют. А на прочее плевать. Поужинал, как банкир, и на том спасибо.

Но тут Валерка внезапно успокоился, вздохнул и решил объяснить:

– Чего я от вас-то ушел? Думаешь, из-за денег? Хрена! Бабки я и там мог сделать, к тому все шло. Останься – сейчас, скорей всего, не Маздаев, а я бы вашу шарагу распродавал. Мне пожить захотелось по-человечески, понимаешь? Не кланяться, не зависеть, поохотиться на воле. Вот не вышло бы ничего – минуты не пожалел. Я ведь с этими дверьми впервые жить начал. Мужиком себя почувствовал.

Чехлов понял, что скандала не будет, стало проще, он искренне похвалил:

– Ты вовремя ушел, молодец. Мне, дураку, и в голову не пришло.

Странно – Чепурному словно бы не хватало этой чуть-чуть завистливой похвалы. Напряг спал, он заговорил легко, как приятель с приятелем:

– Понимаешь, идей у меня хватало, рынок был тогда просто роскошный, везде дефицит. Бабок не было! А опять идти в крепостные – ну вот так не хотелось. Я тогда делал бабки на всем, за что платят. Двери эти. Купи-продай. А с вечера еще и бомбил. Помнишь мой «жигуленок»? «Копейка» с одиннадцатым движком, вся в пятнах. Но – на ходу. Вот и калымил. Ночами вообще здорово шло. Опасно, конечно. Но я так рассудил, что бандюги на мою колымагу не польстятся. Через пол года открыл первую мастерскую, в гараже. Через год вторую, на две ямы. А через полтора уже ездил на БМВ. Если раскрутишься, дальше само покатится.

Он вдруг резко, без перехода, спросил:

– Ну так что у тебя?

Голос звучал деловито и трезво.

От неожиданности Чехлов замялся:

– Да вот видишь… Чего-то надо придумывать. В конторе глухо, считай, уволили, другого заработка пока что нет… – Он испугался, что Валерка поймет не так, и заторопился: – Мне не деньги нужны, мне совет нужен. Надо что-то делать, а что, не знаю.

– А денег я бы и не дал, – сказал Чепурной. – Ты не обижайся, но нищим я не подаю. Не потому, что жалко, а потому, что бесполезно. Прожрет и опять придет, и тебя же ненавидеть станет… У тебя тачка бегает?

– Я же продал, – развел руками Чехлов, – тогда еще продал. Очередь подходила. Ну а потом – сам знаешь: свободный рынок, ни денег, ни тачки. Сглупил, конечно, – но кто мог знать…

– Ну да, я помню, – поморщился Валерка. Он подумал немного и сказал: – В общем, у меня к тебе вот какое предложение. Та моя старая колымага так и стоит во дворе. Движок я успел поменять, тогда ездила, по идее должна и сейчас. Так что, есть желание, – садись за руль и начинай собственный бизнес.

– Какой бизнес? – не сразу понял Чехлов.

– Это уж как потянешь. Хочешь – к торгашу наймись, коробки возить, хочешь – на себя работай. Машина, она и дурака прокормит. А ты все же не дурак, ты доктор наук. Вот только бородку сбрить придется, бородка левакам не положена.

Чехлов не мог понять, травит Валерка или всерьез. Нет, вроде не шутил, нес свою чушь с непроницаемой мордой.

– Это прикинуть надо, – чушью на чушь ответил Чехлов, – сколько дашь на размышления?

– А сколько хошь! – беззаботно отмахнулся Чепурной. – Деньги есть – думай. Кончатся – приходи.

– О’кей, – улыбнулся Чехлов, попрощался и пошел к выходу.

В дверях зала пришлось остановиться, потому что навстречу шел толстый и неопрятный парень лет тридцати в какой-то дурацкой вязаной кофте. Шел, не глядя ни по сторонам, ни вперед, будто был заранее уверен, что если дорога перед ним и занята, то наверняка освободится. Она и освободилась – Чехлов вон тоже торопливо отступил в сторону: подействовала и уверенность парня в кофте, и то, что за толстым неряхой шли двое очень аккуратных в костюмах и при галстуках, с вежливыми внимательными глазами. Видимо, в их обязанности входило строго блюсти ресторанный этикет, а хозяин мог себе позволить. Короли жизни, мать их!

Внутри было пусто и зябко. Когда звонил Валерке, почему-то думал – поможет. Хороший ведь был парень, свойский. Что делать, меняются люди. Ну и хрен с ним – одной иллюзией меньше.

Хуже всего было, что иллюзия эта – последняя.

Так вышло, что вот уже с полгода у Чехлова не было любовницы, и советоваться пришлось с женой. Она что-то вязала, в его слова не вслушивалась и лишь время от времени одобрительно кивала, чтобы не создавать напряжение в доме. Чехлов в очередной раз пожалел, что последняя его грешная подружка ныне вне досягаемости. Она не была умна, скорее, глуповата. Зато прекрасно слушала, горячо реагировала и была благодарна уже за то, что с ней серьезно разговаривают. К сожалению, на ней женился какой-то дурак-норвежец, они живут в маленьком городке под Осло, и теперь, вероятно, она слушает мужа, причем с благодарностью утроенной, ибо кто же еще станет с ней там говорить? Собственно, в иные времена и Анна была куда внимательней, когда вместе боролись за человеческую жизнь, копили на квартиру, когда детская коляска, новая рубашка и даже бутылка вина на субботу были событием и требовали детального обсуждения. Потом, однако, жизнь наладилась, особо обсуждать стало нечего, и привычка слушать друг друга отмерла сама собой. Но сейчас-то все изменилось!

Чехлов, разозлившись, сказал громко, с вредной, самому противной интонацией:

– В общем, в понедельник последняя получка.

Это жену наконец-то достало.

– Как – последняя? – сразу и удивилась, и возмутилась она.

– Так – последняя.

– Но почему? – Она уже отложила свои спицы.

– Я же тебе пять раз сказал: кафедру закрывают.

– Ну да, я слышала. Но при чем тут твоя зарплата?

– А кому я нужен без кафедры?

– Но ты же доктор наук.

– Еще не доктор. А хоть бы и доктор – ну и что?

Она вскинулась:

– Извини меня! Что же, по-твоему, человека могут взять – и на улицу?

– Да хоть на помойку. Социализм кончился: нужен – платят, не нужен – катись.

– Но должны же мы на что-то жить!

– А кого это колышет?

– Ну, знаешь…

Похоже, жена всерьез испугалась, и Чехлов малость успокоился. Слава тебе господи, не у одного болит голова.

– Надо что-то решать, – сказал он, – к завтрашнему дню у меня должно быть какое-то решение.

– Ну хорошо, давай обсудим спокойно…

Она уже включилась, и опять они стали чем-то вроде семьи.

В принципе Чехлов относился к жене хорошо, да что там, даже любил, заботился, как умел, и пару раз, когда ее терзали мигрени, он тоже, из солидарности, что ли, ощущал тяжесть в висках. Но за двадцать с лишним лет жизни вплотную многое приелось, в том числе и привычное тело рядом, которое все реже воспринималось как женское. Убогая формулировка «супружеские обязанности» то и дело приходила на ум, и выполнять их уже давно было скучно и чуть-чуть стыдно. То ли дело после азартной возбуждающей игры опрокинуть на спину новенькую девочку! Но в минуты, как эта, когда корабль давал угрожающую течь, они словно бы встряхивались и вновь становились матросами из одного кубрика.

– А ты уверен, что выгонят? – уже деловито спросила Анна.

– Процентов на девяносто.

– Тогда для начала дай им бой. Терять ведь нечего! Пойди и устрой скандал – вежливый, интеллигентный, но скандал. В конце концов, ты не мальчишка, тебя за границей знают. У тебя там шесть статей напечатано. Что твой директор – царь и бог? Соберись, пойди и напомни, кто ты. У тебя имя, тебе стыдиться нечего!

В эту ночь жена была старательна, как студентка-дипломница, самую нежную из программ она отработала так вдохновенно и бескорыстно, словно провожала его на смертный бой. Может, так оно и было?

Грозное указание директора Маздаев выполнил, Чехлов получил все деньги до копейки, и это придало ему дополнительной уверенности. При любой инфляции месяца на два хватит, а там видно будет.

Выходя из бухгалтерии, он столкнулся с секретаршей директора, и та, осторожно поманив его к окну, шепнула, что приказ о сокращении лежит на столе у директора, кадровик принес. Чехлова это не обескуражило. Во-первых, случилось то, чего и ждал, а, во-вторых, это еще не вечер: приказ еще не подписан, как на стол положили, так со стола могут и убрать. Анна права, терять все равно нечего. Значит – внутренняя свобода, если и уходить, то хлопнув дверью напоследок.

Видимо, по институту уже гулял слушок, с Чехловым здоровались участливо, но он, чтобы не смотреться жертвой, старался держаться независимо и даже победительно: он знал, что охотно помогают лишь тем, кто в помощи не нуждается.

Именно так, спокойно и независимо, он вошел в директорский кабинет. Обменялись рукопожатиями, улыбками. Директор смотрел вопросительно.

– Николай Егорович, – сказал Чехлов, – я опять по поводу кафедры.

Фраза была заготовлена заранее. Человек выглядит куда достойнее, если просит не за себя.

– Да, – вздохнул директор, – понимаю вас. Очень хорошо понимаю.

Он был лицемер, но не дурак, совсем не дурак. И своим сожалеющим вздохом как бы вернул Чехлова в его истинное положение. Но у Чехлова и следующая фраза была продумана.

– Естественно, институту нужны средства, – продолжил он неторопливо, не реагируя на коварный начальственный вздох, – рынок система жестокая. Но ведь нужна и репутация, без нее тоже никуда. Вот представьте: через полгода приезжает иностранная делегация…

Директор драматически всплеснул руками:

– Борис Евгеньевич, дорогой! Вы правы, тысячу раз правы. Конечно, приедут иностранцы… Да пусть не иностранцы, пусть кто угодно. Я же прекрасно понимаю, что вы, с вашей репутацией, с вашим иностранным, с вашим весом в науке… Но поймите меня, поймите наш ученый совет. Чтобы через полгода мы могли принять иностранную делегацию, нужно как минимум чтобы через два месяца нас не закрыли. У нас люди на голодном пайке! Нам за свет платить нечем! Не до жиру – быть бы живу…

Этот мерзавец любил поговорки.

В который раз Чехлов подумал с брезгливым уважением, что совковая воровская система умела подбирать кадры. Подлец на подлеце, пробы ставить негде – но дураки в номенклатуру попадали редко. Пока будущий функционер полз к желанному кабинету, он терял последние остатки совести, зато приобретал обтекаемость, лоск и тараканью живучесть. Вот и толстячок никогда не срывался, не повышал голос и ни на одном собрании не оставался в меньшинстве. Он и сейчас держался так доброжелательно, словно Чехлова не увольнял, а приглашал на работу.

– Я все понимаю, – кивнул Чехлов, – момент сложный, даже трудный. Но мне всегда казалось, что наша кафедра не худшая в институте, что если нас и сокращать, то уж никак не в первую очередь.

– Вы не представляете, какой мне пришлось выдержать бой, – теперь уже директор искал у Чехлова сочувствия, – думаете, я им не объяснял? К сожалению, я всего лишь директор, а не диктатор. – Он развел руками, но тут же вскинулся: – Борис Евгеньевич, а давайте сделаем знаете что? Давайте вынесем ваш вопрос на ученый совет отдельно. Решали в принципе – а теперь вынесем отдельно. Откровенно говоря, стопроцентной уверенности у меня нет – но вдруг ваши аргументы их убедят?

Он смотрел на Чехлова открытым честным взглядом. Бог ты мой, какой же подлец! Вынести на ученый совет… Да они утопят Чехлова, не поморщившись, а его зарплату перекинут себе на премии. Ведь и раньше бывали сокращения – а кто протестовал? Радовались, что сами уцелели. Чехлов, правда, тоже молчал. Но ведь почти всегда сокращали, если честно, действительно балласт, дураков и лентяев, никому не нужных ни в институте, ни вне его. Но он-то, Чехлов, не мальчишка, его знают за границей, у него там…

– В конце концов, я не мальчишка, – сказал Чехлов, – меня знают за границей, у меня там шесть работ напечатано…

Директор вновь вскинул короткие ручонки – сегодня он просто кипел идеями:

– Борис Евгеньевич, а вы знаете, что надо сделать? Извините за непатриотичный совет, но почему бы вам не поработать годик за границей? Вас там знают, вас там печатают, наверняка и предложения были. Годик поработаете, наберетесь впечатлений… А у нас тем временем утрясется – вернетесь на белом коне!

Поймал, безнадежно понял Чехлов, все-таки поймал, подлец…

Чехлов постарался наморщить лоб. Слушалось лицо или нет, он уверен не был.

– Хм… Пожалуй… В голову не приходило, но вообще-то… Из Германии писали, из Голландии…

Только в коридоре он отпустил лицо на свободу. Еще одно унижение. Не слишком ли много за последнее время? Нет, надо что-то делать. Что угодно, только не так, как сейчас. Хватит. Что угодно, только не это.

Суки…

Что делать дальше, Чехлов не знал, голова была пустая. Надо было хоть как-то собраться – а как? От полной безнадеги зашел в кино и два часа тупо глядел на экран, где пили, дрались, трахались, грабили банк, после чего снова пили и трахались – кто с кем, он не понял, потому что за действием не следил.

Жена ждала. Он коротко сказал, что ничего не получится, уже решено: первый этаж продан, и с этим ничего не поделаешь. Анна почувствовала, что он не в себе, и в детали не лезла. На сей раз засыпали буднично, каждый носом к своему ночнику. Насколько хватит этой вшивой зарплаты, думал он, если предельно ужаться? Ну на два месяца. Ну на три. А потом? Жена прикоснулась к его локтю, и Чехлов понял, что она готова его утешить, хотя бы помочь сбросить напряг. Но даже тени желания не возникло, ничто не шевельнулось ни внутри, ни снаружи. Он подавленно подумал, что мужик без денег уже наполовину импотент…

К черту! Менять, все менять. Вот только – как?

Суки…

«Жигуленок» нормально завелся и нормально поехал – больше ничего хорошего о нем сказать было нельзя. На лобовом трещина, на правом крыле вмятина, на левом ржавое пятно. Передний бампер извилист, как лекало. Зато шины почему-то были как новые.

Чепурной, поймав его взгляд, подтвердил:

– Новые, новые. И колодки новые. И тормоза проверены. И бак под завязку.

Странно, но Валерка, похоже, жил в старой своей пятиэтажке, по крайней мере «жигуленок» стоял в прежнем дворе. С рестораном, иномаркой, на которой подъехали, и другой иномаркой, с охранниками, это не сочеталось. Или переехал давно, а дряхлую тачку, где стояла, там и бросил?

– Зверь, а не машина, – ухмыльнулся Чепурной, – парни подготовили к новой жизни. Ну что – поехали в офис?

– Если надо…

– А как же! Новую жизнь полагается обмыть. Событие, мать твою. Наконец-то на старости лет трудовую жизнь начинаешь.

– Пора, – мрачновато согласился Чехлов. Он, конечно, понимал, что Валерка развлекается, отводит душу перед тем, как поговорить по сути. Но тут ничего не поделаешь, жизнь такая, мать ее и так, и эдак, и по-всякому. Пару лет назад право развлекаться было у Чехлова, а сейчас перешло к Чепурному. Такая сейчас житуха: у кого деньги, тот и развлекается. Впрочем, Валеркины фокусы Чехлова не напрягали, он и мрачность-то напускал для понта – подыгрывал. Хрен с ним, пусть порезвится. Важно, чтобы с работой помог, остальное переживаемо. Все, что угодно, лишь бы никогда больше не кланяться сладкому короткорукому толстячку, вору, мрази, суке. Самое паскудное из унижений – безрезультатное…

Валеркин офис выглядел впечатляюще: десяток комнат, кабинет с тяжелой мебелью, обеденный зал в теплых тонах и целых две спальни. Зачем они в офисе, Чехлов спрашивать не стал, – спальни лишними нигде не бывают. Начало трудовой жизни обмывали не в зале, а в особой комнатке за кабинетом. Судя по Валеркиным извинениям, харч полагалось считать скромным: рыбка, колбаска, сырок, ваза фруктов и фляжка коньяка.

– Мне еще работать, – объяснил Валерка, – да и тебе небось.

Чокнулись без тоста, закусили.

– Значит, так, – сказал Чепурной, – машину я тебе сдаю в аренду. Платить будешь… ну, допустим, тридцать зеленых в месяц.

– Да ты что, – растерялся Чехлов, – где же я их возьму? Я же сказал: меня уволили.

– За два дня сделаешь, – отмахнулся Чепурной, – на колесах это не деньги. Первый месяц бесплатный, на учебу. Второй тоже бесплатный – практика. Инструктора нанимать не стану, но советами обеспечу. Только слушай, старик, очень внимательно, теперь это твой хлеб.

Чехлов сделал ему приятное: деловито напряг лоб.

– От клиентов не отказывайся, – сказал Чепурной, – какой ни есть, все в кассу. Но очень пьяных не бери, потом машину отмывать – себе дороже. Лучший клиент иностранец, особенно если в Москве впервые: ломи четыре цены, три даст. А вот из соотечественников самое милое дело возить блядей – и не опасно, и платят по-людски. Им цену можешь не называть, сами все знают. Бляди вообще народ правильный: и сами зарабатывают, и другим дают. Черных, в смысле кавказцев, не бойся, но ночью бери только одного, и садится пусть рядом, а не сзади. Самые выгодные концы – в аэропорт. Но учти – там мафия. Туда вези спокойно, а обратного ловить лучше не рискуй: шины порежут. Встань подальше, за автобусной остановкой, там можно. Если дальний конец, в Балашиху, в Зеленоград, особенно ночью – бабки вперед, а то нырнет там в подворотню, ищи потом. Если слишком много сулят, не жадничай, откажись: завезут в глухой двор, а там уже ждут.

– Машина не застрахована? – спросил Чехлов.

– На хрена тебе страховка?

– А разобью?

– Ну и хрен с ней, умерла естественной смертью. В суд на тебя не подам и рэкетиров не пришлю. Но лучше не разбивай, хотя бы год. А через год новую купишь. Ну чего – еще по наперсточку?

Они снова чокнулись. Валерка посмотрел на Чехлова, усмехнулся:

– Ты чего думаешь, мне твои вшивые баксы нужны? Мы их с тобой за вечер пропьем, еще и добавить придется… Я тебя от благодарности избавляю. На общих, так сказать, основаниях… И вот еще: бородку убери сразу. У водилы лицо должно быть неузнаваемое, без примет. На всякий случай – мало ли что…

Он задумался на мгновенье, после вышел в кабинет, громыхнул там ящиком стола и вернулся с маленьким баллончиком аккуратной импортной работы, с удобной выемкой для пальца.

– Держи игрушку, – сказал он, – полезная вещь. Мне ни разу не понадобилась, бог даст, и тебе не пригодится – но уверенности придает.

Чехлов поблагодарил и сунул баллончик в карман. Он решил делать все, как говорит Валерка. Прикалывается – ну и хрен с ним. В любом розыгрыше главное – сохранять серьезный вид. Тебя разыгрывают, и ты разыгрываешь – все нормально. Главное, не лезть в бутылку. Хохмит, валяет дурака – и пусть. Важно, что ниточка не рвется. Ясно было, что Валерка может многое, очень многое – вон ведь офис какой отгрохал! Тут, по крайней мере, есть перспектива, а в других местах не светит ничего. В конце концов, приколы век не длятся: ну, поиграют в эту глупость месяц-другой, все равно, рано или поздно, дойдет и до серьезного разговора.

Они вернулись в кабинет. Чепурной, порывшись в столе, вынул техпаспорт, потом, чуть подумав, достал и права:

– На. Доверенность тебе сделают. А пока, чтоб время не терять… Менты в карточку не вглядываются. Тем более побреешься – будешь на меня похож. Все умные люди похожи.

– А тебе не нужны?

– У меня еще пара есть, – сказал Валерка, – права выгодней покупать оптом. Пьющему человеку лишние права никогда не помешают.

И опять Чехлов понимающе кивнул. Хотя знал, что пьющим человеком Валерка не был никогда. Раньше просто старался соответствовать компании. А сейчас, хоть рюмку поднимал, она почти не пустела. Но, видно, и у миллионеров есть свои обязанности: хочешь не хочешь, а выпадать из легенды нельзя. Офис, машина стоимостью в квартиру, бультерьеры по бокам, парочка любовниц позаметней – видно, без этого невозможно, как министру без дачи в Жуковке, а генералу без погон. Готовность раздавить бутылочку – из того же набора: в России трезвенник подозрителен…

Выйдя от Валерки, Чехлов машинально отогнал «жигуленка» за квартал и прижал к тротуару. Надо было навести порядок в мозгах. Валерка развлекался, Чехлов развлекался – а теперь вот сидит за рулем чужой колымаги и надо что-то делать. Что?

В принципе, ничего страшного, сейчас многие левачат. Тоже заработок. Но не говорить же Анне! Нет, Анне говорить не надо. И, вообще, никому не надо. А что делать? Побриться – это придется, прикол есть прикол. Недельку покалымить тоже не помешает, хоть посмотреть, что это такое. А там видно будет, может, Чепурной сам позвонит. Побриться надо, это да. Дома. В парикмахерской небось куча денег, а их кот наплакал…

Он включил поворотник и осторожно тронул машину в сторону дома. Но тут в стекло постучали. Чехлов тормознул. Кавказский человек пригнулся к стеклу:

– До вокзала. Штука.

Чехлов растеряно медлил, и тот торопливо накинул:

– Полторы.

Не дожидаясь ответа, он открыл переднюю дверь.

Ехать было близко, квартала три. Кавказский человек кинул на сиденье деньги и побежал на Курский вокзал. Чехлов пересчитал бумажки – все точно, полторы. Цена была дурная – за пять минут его трехдневная зарплата. Бывшая зарплата.

Вот и состоялось. Водила…

Он поехал к дому. Но за первым же углом вскинула руку бабенка в легком платье. Чехлов среагировал с опозданием, но бабенка соображала быстрей – догнала тормозящую машину:

– Ясенево.

Эта о плате не говорила, и он рядиться не стал, стыдно было, да и не знал, как это делается. И потом – сколько просить?

Конец был длинный, почти до Кольцевой. Дорогой лениво поговорили о ценах, как они все скачут, не уследишь.

– Раньше штука была деньги, – сказала бабенка, – а теперь – тьфу…

Тем не менее она дала ему именно штуку.

Чехлов, малость поплутав, вырулил на проспект. Он не знал толком – то ли он дурак, то ли так и надо. За три квартала полторы, за пол Москвы – тысяча. А хрен его знает, какие сейчас цены! Сам он уже года три на такси не ездил и леваков не брал.

Ладно, все больше, чем в конторе, успокоил он себя.

Дома жена уставилась на него, даже рот приоткрыв от напряжения. Чехлов пожал плечами и сказал, что пока ничего не ясно, но вроде что-то наклевывается, и даже деньги обещают платить.

– Что значит – деньги? – спросила жена.

– Понятия не имею.

– А работа какая?

– Что-то вроде консультанта. Пока велели осваиваться, – отмахнулся Чехлов и веско добавил: – Хуже, чем в нашей богадельне, точно не будет.

– А как принял?

Тут уж, слава богу, можно было сказать чистую правду:

– Даже коньяком напоил.

Успокоить себя было гораздо труднее, чем Анну. Чехлов чувствовал себя, как Адам, вышвырнутый из рая. «Богадельни» с ее привычным укладом, скромной, зато ежемесячной зарплатой и блаженной безответственностью больше не существовало – на этом кораблике плыли более везучие коллеги, довольные, что это не их смыло волной. Его судьба, увы, зависела сейчас только от Валерки, и кто знает, какое настроение будет у него завтра. Спокойнее было о Чепурном плохо не думать – он и не стал. В конце концов, нормальный мужик, не такой уж и плохой, мог просто послать – а ведь не послал. Раз начал с Чехловым возиться, значит, имеет какие-то виды. Нынче без испытательного срока и дворником не возьмут. В конторе ведь тоже бывали дурацкие периоды, например загоняли на месяц в колхоз, и надо было это время перетерпеть. Вот и теперь придется перетерпеть…

Утром он сбрил бороду. Лицо в зеркале изменилось, стало проще, и он сразу подумал, что с институтскими лучше не встречаться. Впрочем, встречаться с ними не стоило по разным причинам.

Жена удивилась:

– С чего это вдруг?

– Надоела, – сказал Чехлов, – да и зачем она? Я больше не пан профессор. – «Пан профессор» была его домашняя кличка. – А что, хуже смотрюсь?

– Да нет, смотришься ничего, даже моложе, – пожала плечами Анна, без особой, впрочем, радости – моложавость мужа могла добавить проблем.