Текст книги "Ночной волк"

Автор книги: Леонид Жуховицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Так вот у них не драма, – повторил Степа, – у них эротический театр. Слыхал небось?

Чемоданов кивнул. Он и слыхал, и видел как-то тусклую афишку, и по ящику однажды поймал кусок представления: худенькие соплюшки мотались по сцене неумело, зато почти голяком. Ничего, кроме сочувствия, Чемоданов к ним тогда не ощутил: жизнь трудна, конкуренция здоровущая, вот и вертятся, кто как может, ищут свой шанс. Словом, представление имел. Но вот Степину идею не улавливал. Его-то как можно к веселому делу приспособить?

Ресторан постепенно наполнялся. Иностранцам Володя принес новые тарелки, они потягивали винцо медленно и не чокаясь. Европа! Шлюхи скучали, та, что подмигивала, подошла с сигаретой за огоньком. Степа дал ей прикурить и спросил:

– Не клюют?

Она, не удивившись, пожала плечами:

– Наверное, голубые. Там у них педиков туча хренова. А вы, мальчики, кто?

У Степы рот был занят шашлыком, пришлось отвечать Чемоданову.

– Бизнесмены.

– Люблю бизнесменов, – изрекла гостья.

Но колебалась она не дольше секунды – импортные бизнесмены явно устраивали ее больше своих. Затянувшись и благодарно помахав сигаретой, она отошла к напарнице.

– Тут свой эротический театр, – сказал Чемоданов, – так чего мне там делать?

Степа отпил минералки.

– Я ж говорю – присмотреться. Пока просто присмотреться. Что это такое. Серьезное дело или завтра развалится. Руководитель у них, говорят, талантливый, но пьет. Я видел одну репетицию, в общем, понравилось, в провинции вполне можно продать. Но у них сейчас дело не поставлено. Все бестолково. Ютятся в каком-то клубике, рекламы нет, девкам платить нечем. Драмкружок. А у нас идея вот какая: присмотреться и, если перспектива есть, взять на себя. Все, от и до. Транспорт, аренда, реклама, зарплата – все наше, ихняя только работа. Не сумели продать – горим. Наварили – навар наш. Как говорится, деловой риск. Но сперва нужен свой человек, который всю эту контору просечет. От и до. Потому что если решим, сразу придется солидно вкладываться. Мы затрат не боимся, но важно, чтобы ясность была.

Чемоданов спросил не сразу:

– А «мы» – это кто?

– Мы – это мы, – ответил Степа и щепотью постучал себя по груди. – Наша контора. В основном делаем гастроли, ну и все, что вокруг. Пока живем. Но сейчас время неясное, на одну лошадь ставить нельзя. Вот я знаю малого, шесть лет группу возил. И все путем, они живут, и он в порядке. А в этом году два раза вывез – и оба раза в огромном минусе. Чего-то сдвинулось, и все – треть зала. А ребята с гонором, им свое отдай. Теперь на нем долг семьдесят тысяч. Конечно, не бедный, отдаст. Но ведь обидно! Годами наваривал, а за два месяца все ушло.

– Тогда чего же вы хотите рисковать? – удивился Чемоданов.

– А это диалектика, – сказал Степа и повторил, видно, слово понравилось: – Самая настоящая диалектика. Когда время неясное, на одной ноге стоять нельзя. У нас пока что стабильный плюс. Так вот, чем в налог сдавать, мы лучше свой плюс вложим в дело. Это же подстраховка. Скажем, рок не пойдет – пожалуйста, у нас есть и юмор. Юмора наелись – вот вам вокал, классика. В хорошем бизнесе должно быть все. Так что, например, эротика вполне ложится в систему. Это, брат, менеджмент!

Степа был курнос, светлоглаз, сидел мешком, и чужеземное слово клеилось к нему плохо, как и дорогой галстук, и туфли с пряжками.

Шлюхи за своим столиком малость продвинулись вперед. Они, правда, еще не подсели к иностранцам, но уже курили чужие сигареты, вслушивались в чужой разговор и, когда иностранцы смеялись, тоже ржали в масть, громко, но бестолково, поскольку смысл уловить не могли. Та, что подходила, все усаживалась и пересаживалась половчее, в результате чего стул ее теперь находился не столько у своего, сколько у соседского столика.

Специалистка, оценил Чемоданов, и такой хлеб даром не дается.

Тут общительная шлюшка, не переставая говорить с подругой, вдруг выгнулась, улыбнулась иностранцам и ловко стряхнула свой пепел в чужую пепельницу.

Ну, класс, восхитился Чемоданов, дуры, может, и дуры, а дело свое вот как секут! Мастерство он уважал в любом ремесле. Заглядевшись на девок, он отвлекся от разговора и толком уловил лишь последние Степины слова.

– Ну система, – сказал он, – и что?

Степа глянул с удивлением:

– Как что? Если ложится в систему, так чего же упускать?

– Погоди, – Чемоданов прищурился туповато, как делал всегда, когда надо было выгадать время, – это я понимаю. Но вот система – ты какую систему имеешь в виду?

Видно, вопрос был вовсе нелеп, Степа даже вилку отложил.

– Как какую? Нашу, естественно. Наша контора и так далее.

– У вас что, мафия, что ли, своя? – улыбнулся Чемоданов.

Он уже прикинул Степин вариант и, не вдаваясь в суть, решил, что не стоит. Чужая работа, чужой интерес. Ну деньги, да. Зато в дежурке воля, а там небось от звонка до звонка. Всю жизнь менять. А на хрена? Она и так неплохая. А деньги – что деньги? Два лишних клиента в месяц, вот и деньги.

Степа шутку не принял, сказал серьезно:

– А хоть бы и мафия. Сейчас иначе не проживешь. У всех своя система, от и до.

– Это точно, – сразу согласился Чемоданов – ему не хотелось обижать приятеля. – И у тех вон за столиком тоже система.

Но, видно, Степу здорово задело, он уперся на своем:

– Вот ты говоришь – мафия. Мы какая мафия? Мы мелочь. Мафия там, – он кинул взгляд к потолку. – Вот там мафия! Все схвачено. И законы свои, и прокуроры свои, а посадят, так и тюрьмы свои. Это я понимаю – система! А у нас так, самозащита… Вот мне, например, осенью в Сочи группу везти, двенадцать концертов продано. А как я их повезу? Нет выхода на кассу – нет билетов. А гостиница? А площадки? Значит, все, кто нужен, должны быть в системе. А иначе что – как на охоту, так собак кормить? Все должно быть в системе, от и до. И те вон веселенькие, – он мотнул головой на шлюх, – тоже нужны. Вдруг понадобится мясо, мне их что, у гостиниц отлавливать?

Девки между тем уже сидели с иностранцами, та, что побойчей, записывала телефон. Дожали все-таки!

– Ты чего не пьешь? – спросил вдруг Степа.

– Не тянет сегодня.

– А я бы с удовольствием.

– Ну и давай.

– А машина?

– Доброшу, – сказал Чемоданов, – не проблема.

Степа подозвал официанта, и на столе быстро возник маленький прозрачный графинчик.

– Водки охота, а больше ничего, – сказал Степа, – бывает. Устал, наверное.

Он кинул стопку, поморщился, но закусывать не стал.

– Напряг большой, – словно извинился он, – все время в напряге. Слишком все неопределенно. Наши вот мужики дачи покупают. А я бы лучше фирму поднял. Но с нашей властью сам знаешь – сегодня обещает, а завтра грабанет.

Он снова выпил и опять не закусил.

– Значит, так, – сказал он, – вот тебе координаты, скажешь, от фирмы «Рампа», конкретно от меня. Должность выберешь сам, какую – не важно, все равно платить будем мы.

Чемоданов всунулся было сказать, что в театр не годится никем, но Степа замахал левой рукой – в правой была стопка.

– Ходи и смотри, больше ничего. Главное, понять, развалятся они через месяц или нет. Семьсот в месяц – устроит?

Условия были такие, что язык на отказ не сработал. Чемоданов попросил три дня подумать.

– Идет, – кивнул Степа и принял последнюю, на этот раз основательно заев водку остатками салата. Потом поманил официанта и показал глазами на остатки еды: – Сколько?

– Рублей в восемьдесят, думаю, уложились, – сказал Володя.

Степа достал сотню и жестом усмирил Чемоданова, полезшего было в карман.

Поднялись, Степа поправил галстук и надел пиджак. Обтянутые девки, уже совсем скооперировавшиеся с гостями столицы, заметили это, и та, что уже подходила, почти бегом бросилась к ним, сунула Чемоданову визитную карточку и заспешила назад. Иностранцы, что ли, послали, удивился он. Но, глянув на карточку, удивился еще больше: там значилось «Антонина Егоровна Клюева, менеджер». Он показал карточку Степе:

– Видал? Вот так-то.

– Не выбрасывай, – сказал тот, и лишь по замедленности речи почувствовалось, что водка дошла. – Будут в системе.

Еще на лестнице он отдал ключи от машины Чемоданову. Тот сел за руль. Сперва разговаривали, потом Степа стал клевать носом. Однако у подъезда, на воздухе, оклемался и бодро пошел к лифту.

А Чемоданов пешочком прогулялся до метро и поехал домой. День получился нормальный. Вообще жизнь нормальная. Завтра свободен, послезавтра свободен, а там суббота, сутки дежурить, чаек пить, телек смотреть, книжечку читать и спать до упора, разве что койка другая. Можно кого-нибудь позвать, если настроение будет.

Нормальная жизнь.

Какого хрена ее менять?

На этот раз дочкин голос узнавать не пришлось:

– Пап, привет. Как ты там?

– Да нормально. Ты-то как?

– А чего мне сделается! – бесшабашно прозвучало в ответ.

Перекинулись еще двумя-тремя положенными фразами, и лишь потом Ксюшка безразлично проинформировала:

– В «Весну» ходили… ну, магазин для новобрачных. Талон-то дали, не выбрасывать же.

Ясно, про себя усмехнулся Чемоданов, все ясно. Но настроение у него не упало, а даже поднялось. Выходит, нужен. Ну а зачем нужен… Так ведь родители за одним только и нужны. Нормальное дело, закон природы.

Дочка замолчала, и он помог:

– Ну и чего там?

– Да страх один! Цены…

– Хоть есть чего-нибудь?

– Чего-нибудь есть…

От следующего вопроса Чемоданов воздержался. Спросишь – ответит, а ответит, надо покупать, вроде сам навязался. Цена же и впрямь может оказаться превыше всех возможностей. Пусть уж Ксюшка сама излагает детали, тогда хоть останется свобода маневра, можно услышать, а можно и нет.

– Пап, – сказала дочка, – мы вот решили обручалки не покупать.

Произнесено это было так твердо, будто он настаивал, а она ни в какую.

– Уйма денег, зачем зря выбрасывать. Тут два варианта: или у кого одолжить на недельку, или медяшку купить. Ну, не медяшку, сплав такой есть, очень похоже, барыги даже толкают за настоящие. Тоже, конечно, не даром, тридцатник штука – но ведь не шестьсот!

Чемоданов успокоился. Шестьсот – хоть цена теперь известна. Деньги не страшные. Однако еще и свадьба. Да и мало ли что выплывет… с таким-то зятьком…

– Зятя когда-нибудь покажешь? – спросил он в лад не разговору, а собственным мыслям.

Ксюшка аж фыркнула от возмущения:

– Пап, неужели ты думаешь… Да, конечно, зайдем!

– Когда? – Чемоданов оглядел родное обиталище – бардак бардаком.

– Да в любой день. Позвоним и зайдем.

«В любой» – значит, по крайней мере, не завтра…

Тем не менее с уборкой он решил не откладывать. Позвонил в контору. Дежурил старичок, Григорий Маркович, и Чемоданов попросил записать для Жанны, чтоб объявилась, как придет.

Жанна заступила в ночь и позвонила сразу же, как делала всегда: тихая студенточка из приезжих, еще не отвыкшая слушаться старших и в институте, куда попала с трудом, и в дежурке, где даже на уборщиц глядела как на начальство. Своеволие ей явно было не по карману: мать тянула троих. Жанна, старшая, уже лет с двенадцати подрабатывала по мелочам, да и теперь не ей присылали из дому, а она посылала в дом. Напарник она была уступчивый, всегда готова подменить. Хороший человек.

Однажды выпал момент, когда тоска у них совпала. Чемоданов сразу понял, что девчонка не просто неумела, а ей это вообще ни к чему. Но для верности через месячишко повторил пробу: так и оказалось, не по той части, не для того рождена. Ну и плевать, люди разные, по-разному и живут. Если не зарываться, везения на всех хватит…

Он сходил на рынок, купил мяса, картошки, всякой зелени. Готовить Чемоданов умел, как, впрочем, и стирать, и вообще все по дому: бытовая независимость в любых ситуациях делала уверенней и сильней. В принципе и прибраться мог бы сам, но эта мелкая деятельность была ему не по натуре. И вообще предпочитал, чтобы бабскую работу делали бабы. Тем более сейчас. Дочка жениха приведет – так неужто самому полы вылизывать перед будущим зятем?

Жанна пришла сразу после дежурства, с сумкой учебников. Разулась в передней, порадовала служебными новостишками: в дежурке сменили замок, а Григорий Маркович вычистил и запаял старый чайник. Разговор шел на «ты», но в остальном Жанна дистанцию соблюдала. Когда сели за стол, девчонка чуть не расплакалась – равнодушная столица не часто баловала ее настоящим харчем. Чемоданов и сам малость расчувствовался: хорошего человека и кормить приятно.

После ужина он прилег с газеткой, а Жанна прибрала со стола, переоделась в ванной и взялась за уборку. Чемоданов еще спросил лицемерно, не устала ли – она только помотала головой. И полы мыла, и мебелишку протирала она неспешно, на совесть, без пыльных заплаток по углам.

Чемоданов поглядывал на нее с умилением. В старом коротком халатике, босая – а старается-то как! Есть же хорошие девки. Так вот им и не везет. Нет справедливости!

Ему пришло в голову, что вот Ксюшку, например, хрен заставишь отцу полы вымыть, лучше и не пробовать. Хотя, с другой стороны, на то она и дочка. Где такую дочку найти, чтобы об отце заботилась?

– Повезет кому-то! – сказал он, когда Жанна закончила.

Не ахти была похвала, но ей хватило, аж засветилась. А ведь и вправду кому-то повезет…

– Выручила, – снова похвалил он и объяснил: – У меня ведь событие, дочка замуж собралась. Вот зятька приведет показывать. Приведет – а у меня, как в Париже, все блестит.

Жанна спросила, сколько дочке. Ответил, что семнадцать, глупа еще, вот и лезет в хомут. Поинтересовался, сколько ей – оказалось, двадцать исполнилось, и Чемоданов позавидовал: королевский возраст, как раз учиться да гулять, потом на эти радости времени уже не будет.

Чай она пила в его тапочках. Потом собралась уходить, уже обулась, куртку сняла с вешалки – и замялась, словно задумалась.

– А то оставайся, – предложил Чемоданов, – поздно уже.

Она так же молча сняла туфли и аккуратно примостила их на газетке под вешалкой.

…Потом она неуверенно спросила:

– Ген, а почему я ничего не чувствую?

– Как это – ничего? – неискренне удивился Чемоданов. Он прекрасно видел – ничего, опять ничего. Под ненужными ласками тело ее только сжималось и подрагивало, как от студеного прикосновения, ни на какие зовы не откликалось. Да и особо звать было неловко, девчоночья не по возрасту стыдливость словно бы защитно выставляла робкую ладонь. И чего осталась?

Впрочем, понять было несложно: в очередной раз, уже почти без надежды, проверяла себя. Вопрос ее легко угадывался заранее, Чемоданов заранее уже решил удивиться – вот и удивился.

– Не знаю, – слабо шевельнула она плечом, – ведь другие девчонки чувствуют.

– Что чувствуют? – спросил он, словно терпеливый учитель, готовый мягко вразумить неумелого ученика.

– Не знаю, – снова сказала она, – страсть, наверное.

Чемоданов усмехнулся:

– Страсть… Надо же – страсть!

– Я холодная?

– Да нормальная ты! – отмахнулся он как бы даже с досадой. – Самая нормальная баба. И все у тебя нормально. Просто люди разные: есть такие, есть другие. И все нормальные. – Он говорил негромко, даже лениво, самой бытовой интонацией стараясь втемяшить в нее покойное ощущение обычности. – Понимаешь, ты – как все. Ни лучше, ни хуже. И все у тебя – как у всех. Вот ты пойми: есть, например, светленькие, есть брюнетки, есть рыжие. Кто из них нормальный? Да все. Ну, допустим, ты рыжая – и что?

– Но ты же чего-то чувствуешь, а я нет.

– Сравнила! – возмутился Чемоданов. – Я же мужик. А ты девчонка, молоденькая, красивая. Да с тобой и пень почувствует!

Красивой она не была, знала это и так привыкла жить некрасивой, что даже возражать не стала.

– Со мной не плохо?

– Скажешь тоже!

Он погладил Жанну по щеке – на эту ласку щека отозвалась.

– А говоришь, не чувствуешь, – как бы поймал Чемоданов, – все ты чувствуешь.

И вновь она не ответила на приятные слова.

– А рожать я смогу?

– Да хоть дюжину, – засмеялся Чемоданов.

Он знал, что перебирает, но не боялся перебора. Главное было избавить девчонку от неуверенности, а уж там разберет, где что лишнее. Уж ее-то не занесет. Такие, жестко муштрованные жизнью, знают точную цену и копейке, и слову, и протянутой руке.

– А замуж?

– Что – замуж?

– Ну… стоит или нет?

– А чего ж не стоит, если захочется?

Это он ответил сразу, но потом задумался. Тут уж вопрос был важный, что называется жизненный. И трахнуться, и даже родить дело разовое. А постоянно жить рядом… Хреновое замужество, оно ведь может и хребет сломать.

– Только мужа надо выбирать с умом, – сказал он, – тут не любой годится. Всякому человеку надо свое. А тебе надо, – он весомо потряс пальцем, – чтобы был друг. Прежде всего! Хороший человек. Понимаешь?

– А если ему со мной будет плохо?

Он понял, но сделал вид, что не понял:

– В каком смысле?

– Ну… вот так.

– Почему это ему вдруг будет плохо?

– Я холодная.

– Да ерунда это все! – отмахнулся Чемоданов.

Полежали молча. Он дождался, пока смутное шевеление в мозгу не сложилось в мысль, и лишь тогда сказал уверенно:

– Ты ведь все равно свою бухгалтерию зубришь, так? Вот и зубри, но не дома, а ходи в библиотеку. Ходи и поглядывай. И место выбирай, куда сесть. Тебе знаешь, кто нужен? Вот я тебе примерно опишу, а ты запомни. Очкарик, тощий, умный, растрепанный, и чтоб рубаха грязная. Увидишь такого и садись рядом. Вот он и есть самый твой. Будешь ему потом рубашки стирать.

– А что холодная? – снова спросила она.

Чемоданов вздохнул и поморщился:

– Опять двадцать пять… Холодная, горячая! Это же твои проблемы. Твои, а не его. Поняла? Молодому мужику что королева красоты, что дырка в заборе – один хрен. Он свой кайф получит! А очкарик зачуханный, тот и разницу не поймет. Сто лет проживете, и всем доволен будет.

Жанна долго собирала смелость на следующий вопрос:

– А что надо, чтобы был доволен?

Чемоданов успокоил:

– Это уже дело техники, выучишься. Все выучиваются. Вот хочешь, приходи раз в неделю, устроим с тобой вечерний университет. Научить всему можно. Вон, медведь в цирке на велосипеде катается, а это небось потрудней.

Кончилось еще одной попыткой. Женщину не добудились, но девушка стала поласковей. Жанна в первый раз решилась пошутить:

– Сойду для зачуханного?

Запомнила, удивился Чемоданов. Он сболтнул, а она запомнила. Подумал, вздохнул и объяснил серьезно и грустно:

– Зачуханные добрей.

Вечером в дежурку завалился Юрка и сказал, что есть халтура, легкая и быстрая, как раз под дочкину свадьбу. Старый клиент просит лобовое стекло для «девятки», а лучше два.

– Ну а мы при чем? – спросил Чемоданов. – Связь какая?

Он, конечно, понимал, что раз Юрка завел разговор, связь есть – но, скорей всего, темная и опасная. А темных дел Чемоданов всегда избегал, темнота себя не окупала. Человек рожден для свободы, а не для тюрьмы. Если подопрет, дело другое. Но пока-то не подперло!

– Надо достать, – развел руками Юрка, хотя и без того было ясно, что, раз стекла просят, а их нет, значит, надо достать.

– По дворам, что ли, мародерничать? – презрительно бросил Чемоданов, и в самой интонации уже прозвучал ответ.

Юрка возмутился и даже обиделся:

– Да ты что, мужик? Я б такое и предлагать не стал. Что мы, ворюги, что ли? Нет, тут дело законное. У нас на старом складе валяются.

– Чьи?

– То-то и оно, что ничьи. Государственные! Какой-нибудь начальничек заначил и забыл, а может, сняли его. Так и валяются.

– А чего до сих пор не сперли?

– Их ящиками задвинули. Я на той неделе крыло для «пятерки» искал, гляжу – лежат, миленькие… Тот мужик давно просил, еще с полгода, да все не было. А тут, оказывается, есть.

– И чего надо делать?

– Вынести. И все. И деньги на бочку.

Можно было кинуть еще пару вопросов – скажем, при чем тут именно Чемоданов и так далее, но он не стал колебать воздух, поскольку ответы и без того были ясны. Самому Юрке тащить не с руки, своя контора, узнают даже со спины. Да и комплекцией пожиже: одно стекло возьмет, а два не осилит. Так что без Чемоданова не обойтись.

– Клиенту-то говорил? Может, ему уже и не надо?

Это он спросил просто так, чтобы цену набить. Лобовик от «девятки» всегда нужен, в крайнем случае, в запас возьмут, сейчас хватают все, что подвернется, чем больше, тем лучше. Было бы стекло, а клиент найдется.

Юрка заверил, что покупателю надо.

– Ну и где у них чего лежит?

Подробности Чемоданову не понравились. Ночь, забор, стенка склада – это не болт в кармане вынести.

– Три куска, – возразил Юрка.

Чемоданов подумал и решил:

– Романтики слишком много, лет на семь потянет. Деньги хорошие, но свобода дороже.

Этот голос узнавать не пришлось, как, впрочем, и манеру разговора. Хоть бы «здравствуй» сказала! Куда там – с первой же фразы претензия:

– Чего не звонишь-то?

– Так ведь и ты не звонишь.

– Мог бы поинтересоваться.

– Так и ты могла бы.

– Сын все-таки, – едко напомнила она.

– Это точно, – согласился Чемоданов, сберегая последний мосток для терпимого разговора.

От Клавдии, первой жены, осталась самая тяжелая, но и самая прочная память. Вот уж кого любил! Вот уж кого боялся потерять! Ну дурак был. И угождал, и упрашивал, и подарки таскал. А всего-то и надо было – чистить дуре морду регулярно и без снисхождения. Сейчас бы вся жизнь другая была. И семья нормальная, и квартира, а не нора, и Васька каким бы мог вырасти! Ладно, проехали. Что могло быть, того, к сожалению, нет, а жизнь, она любая хороша, какая выпала, такая и ладно…

– Васька все спрашивает – чего это отец не звонит? Скучает же парень.

Чего ей надо, уже было ясно. Денег ей надо, вот чего, а то не стала бы и звонить. Год не возникала, а теперь вдруг сынок соскучился. И голос злой, потому что звонить неохота, а приходится. Раньше от такого ее настроения он бы три ночи не спал. Но те времена прошли. Прошли и не вернутся.

– Мог бы и сам объявиться, – ответил Чемоданов.

– Сам, что ли, молодым не был? Стесняется первый.

– Так мы ж вроде не ссорились, чего стесняться-то?

– А кто говорит, что ссорились? – слегка растерялась бывшая жена. – Просто не виделись-то сколько. – И сразу же упрекнула: – Ты бы хоть спросил, как он, что!

Помолчали. Упреки Чемоданов не любил никогда. Но тут уж делать было нечего, пришлось спросить.

– Ну и как он? – спросил Чемоданов.

Ответ не так уж и интересовал. Нормально он. Случись что, тон у самой давней из жен был бы иной. Она, однако, словно ждала этого вопроса:

– Повидаться надо, поговорить. Сложности у него.

– А сам не может рассказать? Где он?

– Да чай пьет.

– Вот и пусть расскажет, а уж там чаем займется.

– Сейчас, – сказала Клавдия неуверенно, – погоди минуту.

Чемоданов стал ждать. В трубке шуршало, потом пошли неясными всплесками голоса, слова не различались, но женский явно одолевал. Уговаривает. А он упирается. Еще бы, кому охота хитрить да врать. Ничего, дожмет. С мозгами дефицит, а вот это всегда умела.

И верно, дожала. В трубке появился мужской голос, низковатый, как и у Чемоданова, только пожиже.

– Привет, бать.

– Привет.

– Как ты там?

– Да вроде нормально. Живой.

– Пропал ты куда-то.

Ваське было явно неловко, но помогать ему Чемоданов не хотел.

– Куда же это я пропал? Вроде никуда не пропадал. Где жил, там и живу, ты адрес знаешь. И телефон тот же.

– Да я вот как раз хотел… – промямлил Васька.

– Раз хотел, так чего ж? Буду рад, – сказал Чемоданов без особой радости. Для радости было много времени, но раньше, только тогда сын не приходил.

Пауза вышла такой тягучей, что самого тянуло ее оборвать. Но – не стал, выдержал. И опять услышал, как зудит в трубке, понукая, женский голос.

– Тут вот мать чего-то… – наконец пробормотал Васька и с облегчением отдал трубку.

– Ген, ну чего, повидаемся, что ли? – сразу заговорила Клавдия. – Надо же решить…

– Чего решить?

– Ну вот и поговорим, чего.

Дальше пошли обычные ее штучки: сегодня занята, завтра с утра тоже, а вот часа в три могла бы вырваться, так что пусть к полчетвертому он подъедет к Кузьминкам… Как будто он ее уговаривал встретиться, да еле уломал.

– Не выйдет, – сказал он деловито, – не смогу. Значит, так. На Маяковке… ну, допустим, в четыре.

Вот так вот. Овес к лошади не ходит…

Опаздывать он не собирался, но троллейбус затерло в двух пробках, и набежало пять минут. Не ахти какое время, но у Клавдии появился повод надуться:

– В своем репертуаре.

Он не ответил – не по делу разговор. Чуть-чуть раздражало, что плотная эта бабенка в толстом пиджаке, делавшем ее еще шире, с большими серьгами и большим кольцом, все пытается навязать ему свой тон и самой манерой разговора словно бы качает права. Пустой номер – какие у нее права? Все ее права остались там, в весьма отдаленном прошлом. А тут у нее никаких прав нет – ни командовать, ни ворчать, ни даже надуть губы. Все, что может – попросить. А уж он подумает, как ответить.

– Чего там у Васьки-то? – поинтересовался Чемоданов, отсекая все антимонии. Встретились поговорить, вот и давай говорить. По делу. Если дело есть.

– Плохо у Васьки! – произнесла она с вызовом, словно бы неурядицы сына укрепляли ее позицию в разговоре.

– А говорил – нормально.

Может, именно так Васька и не говорил, ну да ладно, кто помнит.

– А у него всегда нормально! – Клавдия резко махнула левой кистью, потому что в правой была сумка, нарядная, но большая, как хозяйственная.

Она всю жизнь выбирала массивное: и сапоги толстые, и кофты толстые, и шапка сугробом, и в шубе катилась, как колобок. Отличать хорошее от плохого ей было не дано, вот и брала по весу, чтобы хоть в этом – наверняка.

Как же Чемоданов когда-то любил ее! Как жалел! Какой болью отзывались в нем ее надутые губы! И когда все посыпалось, как же страшился, дурак, не за себя, а за нее да за Ваську, что погибнут, потонут в омутах жизни…

Ладно, обошлось, никто не погиб. И она, вон, цела, и Ваське двадцать… четыре уже, пожалуй.

– Сколько Ваське сейчас, двадцать четыре?

– Мог бы, кстати, и с днем рождения поздравить родного сына.

– Да и он мог бы родного отца. – Втягиваться в перебранку Чемоданов не собирался и вновь спросил с деловитой резкостью: – Так чего у него?

– Безвольный он, – сказала Клавдия, – компания какая-то.

– Какой же парень без компании.

– Ты бы посмотрел на эту компанию! Бездельники одни. Здоровые дураки, сидят во дворе, в подкидного играют. И на Ваську влияют. Последнее время вообще… Хоть раз в неделю, да выпивши. В ту субботу весь подъезд облевал.

– Значит, не втянулся еще, привычки нет.

– Ночевать не приходит.

– Ну и что? Тебе-то чего бояться? Он же не девка.

– С того года три места сменил, нигде не держится.

– А сейчас?

– Что сейчас? – Клавдия раздраженно фыркнула. – Вот не могу его никуда приткнуть. Второй месяц болтается. Не грузчиком же его, все же техникум кончил. А деньги, между прочим, берет.

Парень как парень, подумал Чемоданов, сейчас они все такие. Лучше бы, конечно, был покрепче на задних лапах. Ну да сами хотели. Уж как он старался, а эту стену не прошиб. Объяснял, уговаривал, чуть не на брюхе ползал. Но он был проситель, а жена с тещей хозяева, вот и куражились по-хозяйски. Докуражились. Суки вонючие…

– Ну и чего думаешь делать?

Вопрос прозвучал безразлично, как он и хотел. В свое время сына от него отодрали. А теперь чего ж? Твой сын, ты и думай.

Она сказала в землю:

– Отвлечь надо. Ничем не занят, вот и пьет.

– А чем отвлечь? Надо же, чтобы он чем-то интересовался.

– Да он интересуется, – оживилась Клавдия.

Чем интересуется, она не сказала. Не сказала – он и спрашивать не стал. Это он давно усвоил, помогли: не лезь с советами, пока сильно не попросят.

Они так и стояли на приступках у метро, мешая выходящим, их толкали, а какая-то тетка тяжелой авоськой злобно въехала Клавдии по ногам. Та скривилась от боли. Чемоданову стало жалко ее: хоть и дура, и сука, а все же человек. Он мотнул головой в сторону и пошел не спеша, она заторопилась следом. Рядом, в саду «Аквариум», нашлась лавочка.

– Он машины любит, – сказала Клавдия, – машины, и больше ничего. Целый день возился бы!

– Ну и чего ты предлагаешь? В автосервис устроить?

– В какой еще автосервис? – удивилась Клавдия. – Не пойдет он туда. И не надо. Уж вот где пьянчуги!

– А чего тогда? – громко и грубо спросил Чемоданов, злясь на себя, что все же влез с рекомендацией.

Клавдия молчала, глаза ее косили в сторону – вот уж точно ляпнет что-нибудь несуразное. Этот ее косящий взгляд перед очередной дуростью Чемоданов помнил слишком хорошо.

Так и вышло.

– Свою бы ему купить, – выдавила она наконец и втянула голову, будто ждала, что за умную идею тут же схлопочет по макушке.

– Чего – свою? – переспросил Чемоданов, не уверенный, что понял верно.

– О чем говорим-то? – огрызнулась она. – Не о телеге же! Машину, конечно.

– Ого…

– А чего «ого»? Двадцать четыре парню. У других вон уже в двадцать…

– У тебя что, очередь подходит? – догадался было он.

Но Клавдия снова фыркнула:

– Кто ж меня поставит!

– А тогда где купить?

– Где все.

– На рынке, что ли? Так это сколько же нынче стоит!

Ее слова были до такой степени неразумны, что даже раздражения не вызвали. Ну дура! Втемяшилось в голову – нет, чтобы сперва разузнать, что почем…

Но оказалось, опять не угадал. Клавдия тут же согласилась:

– Жуткие цены! Вон, читала, сколько барыги за «Волгу» дерут. Да и «жигули»… Нет, про новую он даже не мечтает. Ему хоть какую. Тут вот мужчина подержанную продает, «москвича». Двенадцать тысяч всего.

Чемоданов подумал немного.

– Сегодня за двенадцать тысяч… Это, значит, здорово на ней покатались. Небось уж такая штопаная-клепаная…

– Вот и пускай возится, – сказала она, – пускай чинит. Зато на дурь времени не останется.

Чемоданов развел руками:

– Ну раз вы так решили… Если деньги есть…

Клавдия уставилась на него с возмущением:

– Есть! Это откуда же они у меня есть? Были бы – давно бы купила.

– А как же ты собираешься… – еще спросил было по инерции Чемоданов, но фраза усохла на середине. Чего спрашивать-то? Все ясно. Затем и позвала.

Клавдия поджала губы:

– Я думала, ты поможешь. Тысячи две, может, и наскребу, а больше… Больше мне взять неоткуда. Думала, раз в жизни-то… Для родного-то сына…

За последние десять лет они встречались от силы раз шесть. То вдруг поздравила с днем рождения, а через неделю выяснилось, что нужны деньги парню на велосипед. Нужны – дал. Потом Васька ездил летом на море – дал. Потом самого как-то прислала за деньгами, магнитофон захотел. Разговор с малым вышел пустой и томительный, оба тяготились, просто неудобно было сразу сунуть четыре сотни и отправить домой. Потом понадобилась импортная куртка на пуху – дал. Но машина…

– А мне где взять? – спросил Чемоданов. – Это ведь не велосипед.

– Сейчас двенадцать, – проговорила Клавдия, опять кося в сторону, – а через год будет двадцать.

– Да хоть сто! – взорвался он. – Где я их найду-то?

Бывшая жена уличающе прищурилась:

– Себе-то нашел!

– Что нашел? – не понял Чемоданов.