Текст книги "Ночной волк"

Автор книги: Леонид Жуховицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Толстяк беспомощно молчал.

– Ладно, – сказал Чепурной, – сойдемся на шести. Большие деньги! Так вот эти шесть будут все твои. И дели их, как хочешь. А остальные шесть буду делить я. Ясно?

Директор хотел что-то возразить, но звука не получилось.

– Сегодня среда, – продолжал Чепурной, – значит, в следующий вторник к тебе придут… А, собственно, чего мудрить – вот Борис Евгеньевич как раз и придет. Отдашь ему конверт. Плюс триста за доставку. Не так уж и много – ты ему больше должен.

Лицо у толстяка было такое, будто по нему сапогами прошлись. Он даже губами шевельнул – и вновь вышло бессловесно.

– Рад был повидаться, – сказал Чепурной. И кивнул охраннику: – Проводи товарища.

Лента отмоталась в обратную сторону: впереди, сгорбившись, ковылял толстячок с папкой, на шаг сзади – вежливый сопровождающий.

Чепурной повернулся к Чехлову:

– Ну что, поднялось настроение?

– Поднялось, – ответил Чехлов не слишком уверенно.

– С ними только так! – жестко сказал Чепурной. – Запомнишь, какое число, и каждый месяц будешь ходить к нему за деньгами. Триста зеленых не бог весть что, но тоже бабки. Кстати, аренду, считай, отработал. Мне эти копейки – сам понимаешь. Просто повод был повидаться. А теперь и так будем видеться… Ты на тачке или подбросить?

– На тачке.

– Ну, бывай. Покалымь еще, а там видно будет. Главное – хвост бубликом. Прорвемся!

Прощаясь с Чехловым, Чепурной встал и даже приобнял за плечи. Друг? А хрен его знает. Может, и друг. По крайней мере, никто другой не помог – а он вот помог…

Настроение действительно поднялось. Теперь Чехлов никому не завидовал – повода не было. Конечно, у толстяка директора и Маздаева с его иномаркой денег было не в пример больше, зато и проблем больше. Небось страх обоих колотит. За все в жизни приходится платить – теперь и они попали под раздачу. И конца их страхам Чехлов не видел. В милицию пойдут? Так их же, ворюг, и посадят. Да и струсят идти. Те еще мальчики…

В ближайший вторник Чехлов надел прежнюю свою преподавательскую униформу, аккуратно повязал галстук и поехал в институт. По двору и коридорам шел, улыбаясь, ностальгии не чувствовал и встретить знакомых не боялся. Как дела? Да великолепно дела! Работа хорошая, деньги хорошие, коллектив отличный. Что за контора? Да есть одна – совместное предприятие…

Но шли лекции, никто не встретился и вопросов не задал. Что было к лучшему: зачем врать, если можно не врать?

Впрочем, врать пришлось бы лишь частично. Дела действительно шли – может, и не великолепно, но уж точно не плохо. Работа интересная, деньги приличные, теперь, когда от аренды свободен, еще кое-что останется. Разве что коллектива нет… Хотя почему нет? А Наташа с Лизкой чем не коллектив? Коллектив, и отличный. По крайней мере, куда лучше, чем был в этой богадельне, в черной дыре, куда ухнуло столько сил и столько лет. За будущее Чехлов не беспокоился: раз Чепурной сказал: «Прорвемся», – значит, что-то держит в голове. А не держит, тоже не страшно. Авось года два машина еще побегает, а за это время вполне скопит на тачку поновей. А не скопит, тоже не пропадет: в огромной Москве возможностей навалом. Кто хочет работать, будет работать. Кто хочет зарабатывать, будет зарабатывать…

Секретарша у директора была прежняя, толковая и немолодая: по бабской части за толстячком грехов не числилось. К Чехлову она всегда относилась хорошо, и сейчас искренне обрадовалась:

– Борис Евгеньевич, вернулись?

– Да нет, – улыбнулся он, – просто дело небольшое.

– Устроились куда-то?

– Прекрасно устроился. Куда лучше, чем рассчитывал.

– У Николая Егоровича люди, я сейчас спрошу…

– Да подожду я, – отмахнулся Чехлов.

Секретарша, однако, позвонила, и почти сразу люди посыпались из кабинета. Директор был не то что вежлив – гостеприимен, разве что объятия не раскрыл. Бормоча: «Сейчас, сейчас», – усадил в кресло и вытащил из сейфа два конверта.

– Вот – все, как договорились. Посмотрите на всякий случай.

– Зачем, – укоризненно усмехнулся Чехлов, – мы же не первый день знакомы. Неужели я вам на слово не поверю? Да и что я – я в данном случае вроде курьера.

– Вот это для Валерия Васильевича, – директор протянул толстый конверт, – а это, как я понял, для вас.

– Правильно поняли, – благодушно улыбнулся Чехлов. Былые обиды испарились, мстить толстячку хотя бы интонацией никакого желания не было. Мстить надо, если ты унижен. А сейчас-то унижен не ты…

– А вы сейчас с Валерием Васильевичем работаете? – осторожно поинтересовался директор.

Чехлов покачал головой:

– Да нет, я сам по себе. С Валерием просто приятели. Сколько лет вместе работали!

– Одаренный человек, – сказал толстячок, – очень одаренный. Замечательный организатор! Просмотрели мы человека, я прежде всего. Но помните, какое время было? Не талант нужен, а партбилет. Это сейчас для талантливого человека простор, а тогда – все по регламенту, везде парткомы, анкеты…

Протянуть руку на прощанье директор не решился, ограничился улыбкой и поклонами, напомнив напоследок:

– Значит, жду через месяц.

Сказано это было настойчиво, будто встреча через месяц директору была куда нужнее, чем Чехлову…

Фирма Чепурного помещалась в небольшом, но аккуратном особнячке. Чехлов позвонил снизу, секретарша попросила подождать, а потом сказала, что Валерий Васильевич передавал привет, а к нему сейчас выйдут. Вышел уже знакомый бультерьер, забрал конверт и вежливо поблагодарил. Надо же – вежливое время настало! Вот уж не думал, что доживет…

Еще не было двенадцати – весь день впереди. Но работать не хотелось: ощущение реванша хмельно и сладко качалось в груди, и эту радость просто необходимо было с кем-то разделить. Но – с кем? Чехлов тут же понял, что делить ее не с кем, на веки веков секрет фирмы. Если кто и ликовал бы вместе с ним, так это Наташа. Но и Наташе нельзя ни слова. Вот увидеться с ней – это дело другое.

Дома Наташи не было, но дали ее служебный.

– Радость моя, – сказал Чехлов, – можешь смыться?

– Когда?

– Сейчас.

– Ой, даже не знаю, – неуверенно проговорила она, – а что, надо?

– Позарез! – вполне искренне ответил Чехлов.

Когда встретились, Наташа спросила:

– Что-нибудь случилось?

– Видеть тебя хочу.

– И все?

– Ага.

– Но у меня часа полтора, не больше. Ну, два.

– Все равно ж тебе обедать где-то надо…

В кафешке у дороги пиццу подали сразу. Потом Чехлов, уже не спрашивая, погнал к той их полянке. Подстелить было нечего, он швырнул на траву старую джинсовую куртку, которую возил в багажнике на случай дорожного ремонта. Одежду с Наташи содрал мгновенно…

– Что случилось-то? – спросила она потом.

– Настроение хорошее, – объяснил Чехлов, – вот и захотелось тебя – сил нет!

Она стонала, визжала, бедра задергались в конвульсиях. Чехлов уже и не помнил, когда и с кем так было – может, ни с кем и никогда. Но, едва придя в себя, она бросилась одеваться:

– Меня же с работы погонят…

– Какой я был дурак, – сказал Чехлов, – сколько упустил! Ты бы хоть раз намекнула, что я тебе не противен.

– А сам не мог? – возразила Наташа. – Знаешь, как у меня башка пухла! Когда начальник лезет, не кайф, когда не лезет, еще хуже, начинаются всякие комплексы – может, у меня чего не так? Вроде не косая, не кривая, не горбатая…

– Ты фантастическая телка, – сказал он, – я тебя, конечно, уважаю, и все прочее, но попу тебе по спецзаказу делали. Нинке о такой только мечтать.

Наташа засмеялась и прижалась к нему.

– Не надо, – попросил Чехлов, – в столб влетим.

В который раз он порадовался тому, как повернулась жизнь. Еще два месяца назад покорно мирился с тем, что жизнь медленно идет под уклон, и мечтал только об одном – чтобы хуже не было, по крайней мере намного хуже. А ведь что такое сорок пять лет? Молодость, без оговорок молодость: свобода, азарт, деньги и молодая любовница. Любовница, у которой, если хочешь сказать комплимент, надо похвалить не душу, а задницу.

– Можно тебе сказать одну вещь?

Она улыбнулась, глаза поблескивали.

– Не пугайся, – сказал он, – но, похоже, я тебя чуточку люблю.

Наташа снова засмеялась:

– Если чуточку – не страшно.

Формулировка понравилась обоим. «Чуточку люблю» – идеальный тип не обременительных отношений, лучше не бывает…

Он довез Наташу до конторы. Почти сразу же подвернулся клиент, потом еще один. Бензин оправдал, подумал Чехлов. Но работать не хотелось, утренняя радость не исчерпала себя. С кем бы еще повидаться?

Долго думать не приходилось. Он позвонил Лизке – слава богу, оказалась у телефона.

– Ты чего дома-то? – удивился Чехлов, и осекся, поняв, как бестактно прозвучал вопрос: ведь выбор у девчонки был невелик: не дом, так панель. Он поспешил исправить неловкость: – Жрать не хочешь?

– Да нет, – ответила она, – не особенно.

– А я хочу. Будь другом, составь компанию.

– Чего ты такой веселый?

– Настроение хорошее.

– Тогда лучше не видеться, – сказала она, – у меня плохое.

– Ты что, наоборот, – настаивал Чехлов, – сложим вместе, поделим пополам – выйдет как раз в меру…

Он выбрал кафешку поприличнее. Съели по шашлыку. Для порядка Чехлов предложил выпить, она, как всегда, отказалась даже от пива. Лизка была молчалива, глядела угрюмо.

– Случилось чего? – спросил он.

– Ничего не случилось.

– А чего мрачная?

Она огрызнулась:

– А ты чего веселый? Случилось чего?

– Просто так, – улыбнулся Чехлов

– Ну вот и я просто так, – ответила Лизка, только без улыбки.

Разговорить ее не удалось, и Чехлов отстал: в конце концов, любое настроение, и мрачное в том числе, надо уважать – у него ведь тоже бывали провальные дни без всякой причины.

Он отвез ее к дому. Уже стемнело, в квартале старых пятиэтажек фонари горели через четыре на пятый. Лизка показала, как быстрей проехать дворами. Возле обшарпанной подворотни велела остановиться. Чехлов дружески тронул губами ее щеку и поблагодарил за компанию.

Помедлив, она ворчливо проговорила:

– А все-таки, с чего это ты сегодня такой довольный?

– День удачный! – объяснил Чехлов. – Три месяца назад мне один подонок ножку подставил, а сегодня я ему пинка дал. Мелочь, а приятно. Не люблю, чтобы на мне долги висели.

– Понятно, – кивнула Лизка. И вдруг зло спросила: – Послушай, тебе что, никогда не хотелось меня трахнуть?

– Как – трахнуть? – растерялся он.

– Не знаешь, как трахают?

– Конечно, хотелось, – выразил он готовность почти автоматически, еще не совсем улавливая, к чему этот разговор.

– А тогда чего не мычишь, не телишься?

– Да неловко как-то, ни с того ни с сего…

– Вон видишь гаражи? – показала она глазами. – Подгони туда.

Он развернул машину, поставил капотом к крайнему гаражу. Лизка быстро стянула трусики.

– В машине прямо? – Он еще надеялся, что это прикол.

– А тебе «Метрополь» нужен? – выдавила она почти с ненавистью. Она уже стояла на коленках, прогнув спину и упершись лбом в боковое стекло.

Чехлов вдруг почувствовал, что нет необходимости ни в «Метрополе», ни в чем-либо ином. Сама ситуация возбудила мгновенно: две молоденькие девки за день, и обе сами хотят, будто он какой-нибудь Ален Делон.

– Держи резинку, – бросила Лизка и сунула ему в руку презерватив, – мне ни к чему беременность, а тебе триппер… Да не бойся, ничего у меня нет, просто поговорка такая…

Вот и у ночных бабочек появился свой фольклор, подумал Чехлов. Больше мыслей не возникло. Даже тесно в машине не показалось.

Потом Лизка открыла дверцу, не спеша натянула трусики и спросила мрачно:

– Ну – не умер?

– Вроде, живой. А что?

– Скажи честно – на хрена я тебе нужна?

Вопрос прозвучал раздраженно, и он, тоже раздражаясь, ответил в тон:

– А что, обязательна корысть какая? Просто нужна! Ты человек, и я человек. Вот и нужна, как человек.

– Думаешь, трахнуться захотелось? – буркнула Лизка. – Вот уж на что не голодная! Просто надоело мозги дрочить. Клиент не клиент, мужик не мужик… Кто ты мне?

– У меня две дочки, – сказал Чехлов, – и обе старше тебя. Могу я себе позволить просто хорошо к тебе относиться? А как это называется… Ну какая тебе разница? Друг – слыхала такое слово? Можешь считать, что я твой друг. Устраивает?

– Ладно, устраивает, – уже миролюбиво согласилась Елизавета…

Был поздний вечер, время самое калымное, но работать Чехлов не стал, сразу поехал домой. Смотрел на огни за стеклами, для порядка вздыхал и покачивал головой: Россия, мать ее – везде психология. Хотя, с другой стороны, день-то какой! Лет пять, наверное, такого дня не было. А, может, все десять. А, может, вообще, никогда…

Сорок пять лет. А что такое сорок пять лет? Если без ученых советов и без бородки – по сути, молодость. Жить и жить…

Похоже, жена начала о чем-то догадываться – она практически перестала спрашивать о работе. На всякий случай Чехлов решил подстелить соломки: рассказал со смехом, что днем вышла уникальная хохма, какая-то тетка попросила подбросить ее до Гольянова и дала четыре штуки.

– А чего, хорошие деньги, – сказала Анна без особого удивления, – в институте ты столько не зарабатывал.

– Вот и я подумал: стоило ли мучиться с диссертациями, когда такая хлебная профессия в руках? Если Валерка выгонит, пойду в таксисты.

– Я бы сама хоть в уборщицы нанялась, если бы платили, как в Штатах, – вздохнула жена.

В Америке она не была и в уборщицы, Чехлов знал, не наймется – но ведь зачем-то это сказала? И, опять-таки на всякий случай, сформулировал:

– Деньги зарабатывать не стыдно, стыдно их не иметь.

Зарабатывал он по-прежнему неплохо и уже привык, что дома не надо считать каждый рубль, и в кармане всегда шелестит достаточно, и, если проголодался, ни к чему искать глазами булочную – кафешки перестали быть проблемой. Конечно, день на день не приходился, но с пустыми руками домой никогда не возвращался.

Бывали, конечно, и не слишком удачные дни. Как-то болтливая бабенка подрядила ехать на окраину и без торга приняла его цену, но у подъезда попросила подождать три минуты и выскочила, оставив на сиденье пухлый пластиковый пакет. Чехлов прождал полчаса, прежде чем решил заглянуть в пакет – там оказалась пустая коробка, две газеты и почти беззубая щетка для волос. В доме было двадцать два этажа – не станешь же обходить все квартиры. Было не так жалко потерянного времени, как противно чувствовать себя дураком. И на обратном пути клиент попался не сахарный – толстый мужик заплатил, как договаривались, но всю дорогу вел идеологическую работу, вещал, что народ испохабился, каждый тянет в свою нору и пора наводить порядок.

– В России с порядком всегда были проблемы, – сдержанно возразил Чехлов. Обычно он с клиентами не спорил, но злость на хитрую бабенку еще не улеглась.

– При Сталине проблем не было, – сказал малый, – это сейчас все разболталось. Ты вот небось инженером был?

– Кандидат наук, – ответил Чехлов: обычно он деталями биографии не делился, но тут не было настроения врать.

– И русский ведь, так?

– Ну не китаец же.

– А возишь небось одних черножопых.

– Не обязательно, – сказал Чехлов, – ты ведь не черножопый.

– Я – особ статья, – значительно ответил малый и принялся разглагольствовать, что скоро бардаку конец, народ терпеть не станет, и всяких деляг раскулачат так, как раньше им и не снилось: они думают, их власть навек, а они уже все переписаны, все адресочки где надо. На прощанье он оставил Чехлову листовку, где говорилось, что олигархи разворовали всю Россию, что час близок, и предлагалось записываться в Партию народной революции. Внизу указывались два контактных телефона.

– Много записалось? – поинтересовался Чехлов.

– Достаточно, – кивнул малый, – много и не надо. В таких делах главное организация. Если хочешь знать, тысяча человек всю Москву на уши поставят. А еще сто тысяч в процессе набегут.

А чего, подумал Чехлов, если пограбить, так и миллион набежит.

Листовка была с ошибками, но на хорошей бумаге. Чехлов хотел ее выбросить, но потом передумал, сунул в бардачок. Надо будет Чепурному показать – хоть маленький, но, пожалуй, тоже олигарх.

Работа шла хорошо, Чехлов почти не простаивал, и уже ближе к вечеру он позвонил Анне сказать, что задерживается. Жена приняла это как должное и в свою очередь сообщила, что звонила Светка, просила при случае заехать – о чем-то ей надо посоветоваться. Чехлов спросил, о чем. Анна с удовольствием перевела стрелки на мужа:

– Я-то откуда знаю? Любовница твоя, ты и разбирайся.

Светка действительно была его любовницей, но сто лет назад, в холостой молодости, еще до Аньки. Компания тогда была общая, и когда у Чехлова начался серьезный роман с Анной, приятели ловили кайф, глядя, как две девки фырчат друг на друга, словно кошки, не поделившие кота. Потом девкам надоело веселить окружающих, они сделали вид, что подружились, а в дальнейшем и вправду подружились, тем более что Светка завела свой роман, долгий и прочный, хотя в конце концов и завершившийся ничем. Поскольку фундаментом дружбы двух любимых женщин стало убеждение, что все мужики кобели и подонки, они довольно быстро составили нечто вроде общего фронта против Чехлова, что его в основном забавило, но, бывало, и раздражало. Однако приходилось терпеть: Светка была в семье человеком полезным, абсолютно своим, любила готовить, не отказывалась посидеть с детьми, когда Анька болела, могла и постирать, а, главное, в случае чего на нее всегда можно было положиться. Жена любила говорить, что каменная стена – мечта молодых идиоток, но хоть скромный заборчик у каждого человека должен быть. Пожалуй, для Чехловых Светка как раз и была таким заборчиком. В рискованных ситуациях она вела себя достойно, дочки с ней шептались, зная, что до родителей не дойдет, а если узнавала о внештатных развлечениях Чехлова, вполне могла устроить ему сцену, но Аньке не продавала. Словом, если существует понятие «друг дома», Светка как раз таким другом и была.

В принципе заглянуть к ней по делу вовсе не означало пойти в гости. Чехлов тем не менее купил красивую бутылку сухого и большой шоколадный торт – по той приятной причине, что мог себе позволить. Светка была в японском халате с драконами, который именовался гостевым и в домашних условиях выглядел почти парадно. Квартира у нее была маленькая, но двухкомнатная, вся в самодельных, под потолок, стеллажах: переводчиком Светка была потомственным, в третьем поколении, и книги копились с бабушкиных времен, то ли на шести, то ли на семи языках. На рабочем столе светился монитор – компьютер у Светки был допотопный, удручающе медлительный, но она уверяла, что для переводов его хватает, тем более что денег на новый все равно нет. Рядом лежала ксерокопия на английском с богатыми иллюстрациями. Чехлов машинально перевернул заглавный лист – «Секреты экстремального секса».

– Круто, – сказал Чехлов и положил лист на место.

– Бывает и круче, – без улыбки отозвалась Светка.

Он поставил на стол бутылку и полез за штопором – принимать гостей на кухне Светка не любила, и штопор обычно валялся в ящичке с разными компьютерными мелочами.

– Погоди, – сказала она, – давай поговорим без бутылки.

– Это сухое, – отмахнулся Чехлов.

Он достал рюмки, разлил вино. Светка рюмку не взяла.

– Случилось что? – спросил он, уже начиная беспокоиться.

– К сожалению, – проговорила Светка и отвела глаза.

Чехлов тоже поставил свою рюмку на стол.

– Ну-ка, давай, – сказал он требовательно, – в чем дело?

– Ты Антонину помнишь?

– Какую Антонину?

– Ну Тоньку, мы с ней учились когда-то. Ну помнишь, два года назад в Икшу ездили?

– Как ездили – помню.

– Ну вот она там была.

Тон у Светки был почти похоронный, и Чехлов всерьез встревожился:

– И что с ней случилось?

– С ней – ничего, – сказала Светка.

– А с кем случилось?

– Видимо, с тобой.

– Со мной? – изумился Чехлов.

– В принципе, ты мог ее не узнать, – сказала Светка, – но вот она тебя, к сожалению, узнала.

Чехлов ничего не понимал. Какая-то едва знакомая баба его узнала – и что? Может, подсмотрела, как он тогда с Наташей? Или в машине с Лизкой? Мало вероятно, но… Что ж, придется отпираться.

– Не понимаю, – сказал он, – абсолютно ничего не понимаю.

Светка посмотрела ему прямо в глаза:

– Ты подвез ее на машине. И – назвал цену. И – взял деньги.

Так вот оно что… Чехлов почувствовал, что густо краснеет.

Он давно осознал такую возможность, принял ее как факт, был готов к ней, даже фразы какие-то приготовил. Но вот не покраснеть оказалось выше его сил.

– Все равно не понимаю, – сказал он.

В Светкином голосе появилось раздражение:

– Чего ты не понимаешь? Ты ее подвез. И взял деньги. Это было?

– Не помню.

Он действительно не помнил. Вроде дня три назад какая-то бабенка смотрела на него слишком пристально и даже чуть-чуть ехидно. Но была это некая Тонька или еще кто…

– Раз не помнишь, – наседала Светка, – значит, это могло быть?

Чехлов недоуменно пожал плечами.

– Могло быть, – уже утвердительно произнесла Светка, – значит, было. И, видимо, не раз… Ну – чего ты молчишь?

– А что я должен сказать?

– Это, видимо, ты знаешь.

Чехлов изобразил на лице большую досаду, чем чувствовал на самом деле:

– Ты помнишь анекдот про белую лошадь?

– Какой еще анекдот?

– Хороший анекдот. Английский. Владелец поместья говорит слуге: «Джон, приведи белую лошадь, подними на третий этаж и поставь в ванную». Слуга возражает: «Сэр, я никогда не задавал вам вопросы, но сейчас я хотел бы знать – зачем вам в ванной белая лошадь»? – «Видишь ли, Джон, вечером ко мне приедет в гости сэр Питер, с дороги он захочет принять душ, тут же спустится ко мне и скажет: „Сэр, у вас в ванной белая лошадь!“ А я ему отвечу: „Ну и что?..“». Вот и я тебе сейчас отвечаю: ну и что?

Светка слегка растерялась:

– Это все, что ты можешь сказать?

– А что еще надо говорить?

– Значит, это обычное явление?

– Вполне возможно.

– То есть ты регулярно этим подрабатываешь?

– Всяко бывает.

– И ты так спокойно об этом говоришь?

– А что мне, волосы на себе рвать?

Светка надолго замолчала. Потом с горечью произнесла:

– Ну что же, значит, теперь так. Такая жизнь. Такая блядская жизнь. Доктор наук калымит на машине.

– Не совсем доктор, – поправил Чехлов, – ВАК пока не утвердил…

– Какая разница! – прервала она. – Утвердил, не утвердил… Если бы пять лет назад мне сказали, что доктор наук ради выживания будет возить разных блядей…

– А Тонька разве блядь? – невинно поинтересовался Чехлов.

Видимо, он перебрал с юмором – Светка разозлилась. За долгое знакомство она изучила его хорошо и, как достать побольней, конечно, знала. Она сказала сочувственно:

– Знаешь, Чехлов, мне тебя жаль. Даже не тебя, а всех нас. Если талантливого ученого делают половиком для всякого ничтожества или, как однажды выразилась твоя старшая дочь, опускают ниже плинтуса – значит, стране надеяться не на что. Что же, будем доживать, как получится.

Чехлов постарался удержать на лице выражение искреннего любопытства:

– А почему тебе меня жаль?

Светка передернула плечами:

– А что прикажешь, радоваться? Или гордиться? Я всегда считала тебя мужиком, причем не слабым. Да и сейчас считаю. Видимо, у тебя просто выхода не было, если уж тебя поставили в позу…

Это было прямое хамство, и Чехлов тоже разозлился – какого черта он должен выслушивать гадости от бабы, которую когда-то сам не раз ставил в позу? Ответил, однако, максимально спокойно:

– Должен тебя огорчить, но никакого выхода я просто не искал. И искать не собираюсь. Если хочешь знать правду, я живу именно так, как хочу. И прекрасно себя чувствую. И что-либо менять в жизни, по крайней мере в ближайший год, не собираюсь. Мне хорошо, ты можешь это понять? Мне – хорошо.

Светка усмехнулась:

– Тебя выгнали с работы, ты вынужден левачить – и тебе хорошо? А если тебя позовут назад?

– Пошлю их в задницу.

– Это честно?

Теперь она не обличала – она и вправду пыталась понять. Чехлов попробовал объяснить:

– Зачем мне врать? Я свободный человек – понимаешь? Я хозяин своему времени, своим занятиям, своим деньгам. Ни от кого не завишу и ни перед кем не отчитываюсь. Всю жизнь зависел – а сейчас не завишу.

Светка снова помотала головой:

– Теперь я ничего не понимаю. Ты ученый, известный ученый, тебя уважали…

– Да брось ты! – отмахнулся Чехлов.

– Но тебя действительно уважали. Тебя знали в Европе! Сколько у тебя напечатано статей за границей – пять?

– Шесть. Ну и что?

– То есть как – что? Шесть статей в зарубежной печати – это уже известность. Это имя!

Чехлов поморщился:

– Да какое имя? Ты хоть знаешь, откуда все эти публикации взялись? Это же чушь собачья! Помнишь, я как-то рассказывал – к нам испанец приезжал, Рауль? Уж не знаю, как его в нашу убогую контору заслали. Вот меня и отрядили его развлекать. Денег дали, музеи, то-се. Ну и, естественно, ресторан при гостинице. А дальше все по-русски: посидели, выпили, подружились, пару девок, извини меня, трахнули. Он и напечатал мою статью у себя там в ученых трудах. Приглашение мне устроил на конференцию. После конференции опять же сборник по результатам, тираж двести экземпляров: штук десять испанцев, один румын, один поляк и я. А дальше как положено – я опубликовал румына с поляком здесь, они меня у себя. Ну и пошло! Затевают где-нибудь сборник, и начинают пасьянс раскладывать: испанец есть, китаец есть, а русского нет. Кто у нас русский? Чехлов у нас русский! Им же совершенно все равно, Иванов, Петров или Сидоров, им важно дырку заткнуть, чтобы акция получилась международной. Тот случай, когда идет совершенная липа, но всем выгодно делать вид, что это серьезная наука.

– А твоя докторская – не наука?

– Наука. Только кому эта наука нужна? Да, раскопал все, что было в библиотеках, сто штук ссылок. Но повод-то какой? Хреновый поэт, три вшивеньких сборника, главная заслуга перед человечеством, что написал письмо Лорке и получил ответ. В Испании давно забыт, а мы этим гордились – мол, дома не помнят, а у нас изучают. Вот на это тратилась моя единственная жизнь.

Она спросила:

– А на машине халтурить – лучше?

– Уж точно не хуже. Вожу людей, а они мне деньги платят.

– Много платят?

– Раза в три больше, чем в институте. Но главное даже не это – в конторе я халтурил, а здесь, извини, работаю.

Светка задумалась надолго. Потом проговорила со вздохом:

– А тебе не кажется, что ты просто себя успокаиваешь? Ты сдался и успокаиваешь себя.

Теперь, когда Чехлов выговорился, злость пропала, и он искренне огорчился:

– Все же не поняла. К сожалению, ничего не поняла. Ты выйди на улицу и посмотри вокруг: это же другая страна. Мы живем в совершенно другой стране! Можно спорить, лучше она или хуже, но она – другая. Законы в ней другие, люди другие, жизнь другая.

– И тебе эта жизнь нравится?

– Не знаю, пока не решил. Но что точно – она мне интересна. И ее существование – факт, непреложный факт. Кто-то в нее вписался, кто-то пытается по-прежнему жить в совке. Я жить в совке не хочу. Ни при каких условиях.

– Хочешь вписаться? – спросила Светка.

– Да. Хочу вписаться.

Помолчали.

– Ну что ж, – сказала она, – каждый делает свой выбор. Я свой сделала. Опустить себя я не позволю.

Лицо у нее было постное, и Чехлов опять почувствовал раздражение. Он помахал заглавной страничкой ксерокопии:

– Твой выбор – экстремальный секс?

Тут она все же сорвалась:

– Да – для денег. Только для денег! Это не моя вина: я вынуждена выживать. Но я не сдалась. И вписываться в этот бардак не собираюсь. Ты говоришь, теперь жизнь такая? Пусть – но это не моя жизнь! И я все-таки перевожу настоящую литературу. Перевожу для себя – но когда-нибудь она выйдет именно в моем переводе.

– Дай тебе бог, – пожелал Чехлов.

На том дискуссия и кончилась. Они даже чаю попили с тортом, правда, от вина оба отказались: Светка сказала, что не хочется, Чехлов – что за рулем.

Она спросила:

– Анька знает?

Чехлов пожал плечами.

– На всякий случай имей в виду: если и узнает, то не от меня.

На прощанье в знак согласия и примирения он даже поцеловал ее в щеку. Но уже в дверях она вдруг сказала:

– А знаешь, Чехлов, в чем разница между нами?

Он вопросительно посмотрел на нее.

– Разница в том, что я выживаю, чтобы жить. А ты живешь, чтобы выжить.

В принципе Чехлову было все равно, за кем останется последнее слово, пусть бы и за Светкой. Но он все же попытался напоследок объяснить ей нечто, для себя очень важное. Он сказал:

– Ты даже не представляешь, какое это увлекательное занятие: выживать.

Светка пожала плечами.

Не поняла. Жалко – хорошая баба…

В положенный день он подъехал к толстячку. Тот встретил еще приветливей, подбежал к дверям, протянул обе руки – честь-то какая! Задал все дежурные вопросы (дела, здоровье), получил все дежурные ответы и передал из рук в руки два аккуратненьких конвертика.

На сей раз Чепурной пожелал увидеться – разумеется, в ресторане. Что ж, в приятном месте и встретиться приятно. В последний момент Чехлов вспомнил про листовку «народных революционеров», для хохмы взял с собой: надо же знать олигарху, что ему грозит.

После первой рюмашки Чепурной спросил, как жизнь. Чехлов ответил, что интересно. Валерка усмехнулся:

– Не слишком интересно-то?

– Пока в самый раз, а там видно будет.

Чепурной вздохнул с некоторой даже завистью:

– Сколько же я тогда народу повидал, а? Если по сути, это был для меня настоящий университет. Все эти «Коммерсанты» и «Финансовые ведомости» – просто выжимки, а жизнь, как она есть… Будь моя воля, всех своих замов каждый год месяца на два сажал бы за баранку, да и сам садился.

– За чем дело стало? – подыграл Чехлов. Ему было не совсем ловко, хотелось выглядеть равным собеседником, да плохо получалось.

Они выпили за вольную жизнь левака, самое мужское из занятий. Хрен с ним, подумал Чехлов, на метро доеду, а завтра с утра заберу тачку.

– Я даже в отпуск больше чем на неделю вырваться не могу, – пожаловался Чепурной, – у нас ведь не Швеция. Это там фирмы по двести лет существуют, все идет накатом, хозяин вообще может на Багамах жить. А у нас тут все на паутинках – ниточку выпустил из рук, и все валится. Пока что бизнес по-русски весь экстремален. Держишь дело в руках – и все с тобой считаются, и все боятся. А попробуй уйти – тут же догонят…

Момент был подходящий, и Чехлов с ухмылкой сказал, будто только что вспомнил:

– Кстати, мне тут листовку дали – вербуют в борцы за народное счастье. Глянь для интереса.

Чепурной повертел бумажку в руках, прочел внимательно.

– Крутые ребята, – сказал он, – с грамматешкой проблемы, а так – крутые. Понять их можно – работать лень, а кушать хочется. Будь я благотворитель, обязательно что-нибудь им подкинул бы. Но я же не благотворитель.

– Как думаешь, это серьезно? – спросил Чехлов.

– Видимо, кто-то их придерживает на всякий случай.

– На какой?

– Сейчас всяких случаев много. Рынок, например, погромить, пару киосков спалить у конкурента.

– Мне тот малый сказал, их тысяча, а резерв – тысяч сто. Реально или врет?