Текст книги "Ночной волк"

Автор книги: Леонид Жуховицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Теперь надо было спуститься в овраг и выбрать свалку поотвратней.

Тут я подумал, что надо сперва вынуть патроны, а то, не приведи господь, какая-нибудь малышня отыщет опасный клад, ведь они где только не роются. Я достал «хрюшку» – и как же приятна была руке ее тяжесть! Прав был мой капитан: орудие труда никогда не вызовет у мужчины такой восторг. А, может, подумал я, патроны не выбросить, а расстрелять? Кстати, и безопасней получится.

В стороне валялась кефирная бутылка. Я быстро, навскидку, выстрелил. Элегантное орудие убийства сработало мягко, а бутылка так и брызнула стеклом. Выстрел получился почти бесшумный, его накрыл гул города.

Нет, подумал я, такой машине не место на помойке. И уж точно не в канализации. Яуза, только Яуза, ночь и самый красивый в Москве горбатый мостик близ Таганки.

Я завернул «хрюшку» в ту же фланель и сунул в дупло, сколько хватило руки. Туда же пошли и «лимонки». Они не были красивы, с ними я собирался обойтись попроще. Просто разок прийти ночью и дождаться, пока через пустырь за оврагом потянется товарняк. Рванет, конечно, – но кто нынче а Москве реагирует на шум? Когда КамАЗ ревет на подъеме, шума больше.

Пока я добирался до Кастанаевки, совсем стемнело, ночь да и только. У Изауры мирно горел свет, тени по занавескам не шастали. Я пошел домой.

Она сказала:

– Наконец-то! Десять скоро.

– Ну и что?

– А то, что ждут тебя.

Видно, я здорово напрягся, потому что она торопливо уточнила:

– Да свои ждут, свои.

Я прошел в комнату. По телеку орала призерка хит-парада, на столе стояли две чашки почти черного чая. А на нашем с Изаурой диване угрюмо сидела крепкая молодая бабенка.

– Здравствуйте, – сказал я вежливо. Конечно, я узнал ее – но ей докладывать об этом было вовсе не обязательно.

– Привет, Вася, – отозвалась Алена без улыбки.

– Дуня, что ли? – постарался удивиться я.

– Узнал?

– На голоса память. – Надо было сказать еще что-нибудь, и я решил повеселить девушку: – Трахаться пришла?

– Трахаться тебе есть с кем, – ответила Алена; на улыбку ее и тут не потянуло.

Я сел на стул и молча на нее уставился. Не за тем же она пришла, чтобы почесать язык в располагающей компании.

– У тебя родные есть?

Вопрос был неожиданный и мало понятный. Я развел руками:

– Мать в Пущино, отец…

– Родители не годятся.

– Брат двоюродный есть, – вспомнил я.

– Где?

– Не знаю. Он строитель, кочует. Года три не видались.

– Ну а друзья какие? Только не тут, не в Москве.

Это сильно походило на допрос, и я спросил в лоб:

– Чего конкретно надо?

Она сказала мрачно:

– Уехать тебе надо, вот чего.

– Куда?

– Откуда же я знаю? Затем и спрашиваю.

– Таких друзей, чтобы уехать, нет.

Я произнес это твердо, даже упрямо – во мне нарастало раздражение. Не против Алены, нет. Наоборот, мне нравилась эта беспородная москвичка, по сути, такая же дворняга, как и я, только крепче характером, уверенней, целеустремленней – дай бог такую девку в друзья. Но злило, что опять мою жизнь превращают в футбольный мяч, который каждый лупит, как хочет, с любой силой и в любую сторону. Я не был тщеславен, не лез ни в генералы, ни даже в сержанты, я привык подчиняться – но надо же знать кому.

Она подумала и решила:

– Значит, надо уехать так.

– Почему надо-то?

Это я спросил уже совершенно спокойно, потому что теперь мы с моей молодой доброхоткой были хоть в чем-то на равных: у нее была какая-то своя цель, но и у меня появилась своя.

– Раз говорю, значит, знаю.

– Но я-то не знаю.

Тут уже она на меня посмотрела раздраженно:

– Ты чего, дурак, да? Не сечешь, чего творится?

– Кое-что секу.

– А чего ж тогда…

Я сказал Изауре:

– Дай чаю, а?

Изаура, так и стоявшая у двери, пошла на кухню.

– Слушай, – посмотрел я на Алену, – я в чем-нибудь виноват?

– А кто говорит, что виноват? – возмутилась она глупости вопроса.

– Никого не убил, не обидел – так или нет?

– Ну и чего?

– Тем не менее меня выкинули из дому, теперь вот выкидывают из города. Я ведь не спрашиваю – кто. Но имею я право хотя бы знать – почему?

– Мне тоже налей! – крикнула она в кухню. Потом спросила с иронией: – А тебе это важно?

Я легкий тон не принял:

– Вся моя жизнь ломается, а другой у меня нет.

– Зато живой пока что, – возразила она вполне резонно, – и останешься живой.

Изаура принесла чайник и чашку для меня. Она поддержала подругу:

– Ты же сам хотел уехать.

– Я с тобой хотел.

– Ишь ты, – удивилась Алена, – любовь-то какая!

Я терпеливо глядел на нее – ждал ответа на свой главный вопрос.

– Ну и чего тебе надо знать? – отозвалась она наконец.

– Расскажи, что можешь. Я же не прошу лишнего. Ни адресов, ни фамилий. Просто – что происходит. И при чем тут я?

Впервые я увидел на ее лице что-то вроде неуверенности.

– Трудно объяснить. Уж очень все запутано.

– Давай хоть как-нибудь.

– Понимаешь, – начала она, – есть одна… ну, как бы сказать… команда, что ли. Ну, в общем, люди. И они кое-что должны найти. А другие тоже ищут. Вроде конкуренции. Вот и возникает напряженка.

– А я при чем?

– Лес рубят, щепки летят, – сказала она.

– Ясно, – кивнул я.

В каких только ситуациях не слышал я эту пословицу! Не поспоришь – народная мудрость. Несчастный народ, у которого такая мудрость…

– Ты, может, и ни при чем, – поморщилась Алена, – но если бы я тебе тогда не позвонила, тебя бы в живых не было. Убрали бы, и все.

– Я что, кому конкурент?

Она довольно долго молчала, кривя лицо, подыскивая фразы поуклончивей. Я не помогал. Наконец она заговорила:

– Люди-то разные. Бывают нормальные, а бывают… Придурков, что ли, не видел? Власти много, ума чуть. Убрать, чтоб не отсвечивал, и весь разговор. Сам же наворотит, и сам же… Вот так и делается.

Я повернулся к Изауре:

– Ты что-нибудь поняла?

Та уставилась на Алену, словно подсказки ждала.

Алена бросила в сердцах:

– А на фига ей понимать? Надо, чтобы ты понял!

– И я не понимаю. Ну чего ты темнишь? Ты не называй имен, ты суть объясни. Я ведь глупостей могу напороть только потому, что ни хрена не понимаю.

– Ладно, – решилась она, – пес с тобой. Ну вот представь: один человек должен был что-то спрятать, кто, я сама не знаю. А потом начался бардак, и прятал другой. Ну вот и надо было найти. Есть люди, я тебе говорила… ну, в общем, люди. А приказывает – дурак. Дебил. Но самоуверенный – сил нет. Сказал – значит, все, слово – закон. Вот того, который прятал, и убрали. А где спрятал – кого теперь спросишь? Ну и пошло вразнос. Вроде бы искать надо, а с другой стороны – как бы кто еще не нашел. Сам дергается и людей дергает. То – никого не трогать, то любого, кто хоть чего-нибудь знает, – убрать, чтоб не отсвечивал.

– А я чего знаю?

Кое-что я, положим, знал, может, не так уж и мало. Но со мной темнили, и я темнил.

– А это никому не любопытно, – сказала она с досадой, – знаешь ты чего или нет. Ты кто есть-то? Министр, что ли, или академик? Что ты живой, что нет, человечеству без разницы. Отволокли в морг, и всем спокойней: если чего и знал, уже не скажешь.

Я взял чашку, отпил половину и пересел на диван к Алене: там помягче. Откинулся на спинку.

– Вот теперь понятно, – кивнул я и даже улыбнулся. В конце концов, ничего обидного она не сказала, все правда. Что человечеству я на хрен не нужен, я знал давно, и настроения это мне не портило.

– Наконец-то дошло! – улыбнулась и Алена. И уже буднично перевела взгляд на Изауру: – Газетку достала?

Та вышла в переднюю и принесла газету. По круглым дырочкам я понял – из подшивки, небось в библиотеке тяпнула. И зачем понадобилась?

– Сложи, – велела Алена, и моя молчаливая подружка сложила газету вчетверо. Мелочь, но и она подчеркнула: спала со мной, а подчинялась не мне.

– Слышь, Дуня, – сказал я, – у меня еще вопросик. Можно?

– Валяй, – благодушно согласилась она.

– Ты вот меня спасла, так? Очень благодарен. Но на хрена тебе это было надо? Ты же меня не знала.

Она аж руки к потолку вскинула, газетка полетела с колен:

– Ну, блин… Из-за кого рискую, а? Это ведь одуреть! Ему жизнь спасли, девку под него положили – а у него вопросик! Слушай, у тебя совесть есть?

Я думал, моя Изаура так и промолчит весь вечер. Но она именно тут решила вклиниться в разговор:

– Алена, он же не трепло!

Та посмотрела на подругу, как полковник на солдата:

– Прорезалась! Ты чего думаешь – тебе дырку заткнули, значит, и человека лучше нет? Ну ляпнет по дурости или по пьянке – чего тогда?

– Он не пьет, – упавшим голосом возразила Изаура.

Алена покрутила головой, кулачки сжались:

– Свалили бы вы отсюда оба, а? Месяца хоть на три. Во бы кайф!

– Свалить можно, – сказал я, – но ты все же объясни. Просто как человек человеку.

В общем-то это было не очень хорошо – я тянул и тянул из нее правду, а ей не говорил практически ничего. Но какое-то оправдание у меня было: на кону стояла моя жизнь, а не ее.

Алена колебалась недолго, чего-чего, а решительности у девушки хватало.

– Ладно, хрен с тобой. Ну, во-первых, я поняла, что ты ни при чем… ну, и другие люди поняли. Но это не главное. Главное – тебя должен был убрать один человек, а я не хотела, чтобы он это делал. И он не хотел. Сперва-то работа была другая! Тоже не очень, но все же нормальная. А людей убирать – это и он не хотел, и я не хотела.

– Парень твой?

– Это уже не имеет значения.

Тут она была права. И так сказала больше, чем могла. Я бы на ее месте, пожалуй, не решился.

– А почему сваливать надо именно сейчас?

Алена не сразу, но все же объяснила:

– Какой-то у них там получился бенц. На шефа, дебила, наехали, он с непривычки и охренел. То было – никого не трогать, а теперь – всех убрать. Чтоб не отсвечивали.

Я со вздохом покивал. Кто бы мог подумать, что именно так отыграется умелая Вовулина зуботычина…

– Думаешь, и здесь могут достать?

– Все бывает, – сказала Алена. – У него не поймешь, кто за кем следит. Может, и за мной втихаря приглядывают.

Мы посмотрели по телеку разные новости, и лишь после этого я попросил:

– Ты бы мне его все же показала. Парня своего.

Она жестко поинтересовалась:

– Это еще зачем?

Я шевельнул ладонями:

– Разное ведь бывает. Ну вот представь – меня станут убивать. Я ведь тоже убью. Вот и надо знать, чтобы не зацепить… не того.

– А сумеешь? – спросила она с сомнением.

– Если придется, куда же я денусь.

– Там видно будет, – сказала Алена.

Посмотрели телек, допили чай. Она поднялась:

– Хрен с тобой. Пошли.

Идти пришлось недолго. Малый с широченными плечами сидел на приступке у соседнего подъезда, как в ту субботу сидел у соседнего подъезда в моем дворе. Мы подошли, и я увидел, что у могучего этого громилы совсем детское, со светленькими бровками, лицо.

– Витя, – представила она, – мой брат.

Что брат, я уже догадался: те же глаза, та же простодушная курносинка. Только лет поменьше и натура помягче: у нее в лице была воля, у него готовность делать, что велят. Кроме, выходит, самого плохого. На мое счастье.

Я тоже назвал себя, и мы пожали друг другу руки, причем он сделал это с деликатной осторожностью.

– Соображай, – сказала Алена, – только быстро. Дня два у тебя, наверное, есть. А там гуляй. Чтоб и следа не осталось. Денег надо?

Чтобы не обижать хорошего человека, я ответил, что пока обойдусь, а надо будет, попрошу через Изауру. Мы попрощались, и я снова пожал руку мальчику, который должен был убить меня, но не хотел.

На кухне Изаура мыла чашки. Я стал раскладывать диван и увидел на полу ту газету с библиотечными дырочками. Я развернул ее. Газете было дня три, все ее новости устарели, лишь одна представляла для меня интерес: коротенькая заметка в «Криминальной хронике». «Опять маньяк?» – спрашивал заголовок, дальше шел мелкий шрифт. Еще одно убийство тяжелым предметом по голове, гражданин Ф. найден утром на тротуаре. Похожим образом некоторое время назад были убиты два научных сотрудника и администратор малого предприятия. Интервал между убийствами каждый раз – несколько дней. Специалисты считают, что убийца – сильный мужчина ростом 175–185 сантиметров, возможно, с психическими отклонениями. Маньяки-убийцы появляются не так часто, но обезвредить их трудно именно потому, что в криминальных действиях отсутствует корыстный и вообще разумный мотив. Как правило, маньяки охотятся на женщин. Автор заметки надеялся, что преступник будет пойман, и следствие установит, почему этот маньяк предпочитает мужчин.

Значит, между Бармалеем и Федулкиным был еще один? Кто? Хотя какая разница, мог быть и я. Чтобы не отсвечивал – другого мотива не требовалось,

Я сложил газету и снова бросил на пол. Что она мне дала? Да ничего. «Сильный мужчина ростом 175–185». Но маленьких и слабых в их компашке нет. Кого же страшиться, кто там назначен маньяком? Неужели этот мальчик, богатырь с детским лицом? Да нет, он ведь не хочет «убирать». Тогда кто? Тот первый, в кепочке? Парень в свитере? Чей тяжелый предмет пресек безобидные авантюры Федулкина и навек уложил двух научных сотрудников?

Права Алена – надо сваливать. Сваливать к такой-то матери. Плевал я на город, где могут убить человека без вины и даже без причины, просто чтобы не отсвечивал…

В ванной шуршал душ. Я подошел, толкнул дверь. Изаура, не сразу заметив, спросила:

– Ты чего?

Я не ответил, просто стоял и смотрел. Не красавица, куда там, на мисс Европу сроду не потянет. Ну и провались они все, с фирменными сиськами и ногами от ушей. Мне вполне годилась эта, с худыми бедрами и маленькой грудью, невзрачная, как почка, еще не ударившая листом. Ее тело пока что могло дать слишком мало, но мне на это было плевать – только дурак ценит книгу по переплету.

Я взял полотенце и стал ее вытирать, задерживаясь, где хотелось задержаться. Дурочка стеснялась, тянула из рук полотенце, хотела сама – хрена я ей это позволил. Когда-нибудь почка раскроется, а не раскроется, тоже не горе – родная баба всегда хороша.

Ей опять было больно на входе, вот ведь смех, ни девка, ни баба, но тело уже жалось к телу, руки боязливо учились ласке – все будет, как надо, все без изъятия…

– Так уедем? – спросил я.

Ответа не было, да, в общем, и не требовалось. Просто щека прижалась к щеке…

Далеко уезжать не хотелось, Москва держала слишком многим, и с утра я пошел по разным знакомым разузнать, не найдется ли чего подходящего на ближних подступах к столице, во Владимире, Рязани или Калуге. С дороги позвонил на курсы к Антохе – сказали, будет через час-полтора. Снова звякнул перед обедом – нет, не приходил. На всякий случай попробовал домой, но и коммуналка молчала, видно, разбежались по очередям.

Ближе к концу дня обнаружилось приличное место в Ярославле, даже в общаге обещалась не койка, а комната с умывальником. Я спросил, нельзя ли в эту комнату вдвоем – справедливо ответили, что, если договориться, можно все.

Тут выяснилась странная вещь: я понятия не имел, где Изаура служит и что может. А ведь если ее к себе вытаскивать, работа нужна. Больше не задерживаясь, я поехал на Кастанаевку.

До дома я, однако, не дошел – Изаура перехватила на асфальтовой тропинке, ведущей к кварталу. Она сразу потащила меня в сторону. Почти все было у нее на лице.

– Кто? – выдохнул я.

Она скривилась и всхлипнула:

– Алена.

– Как Алена? – заорал я.

– Витька звонил.

– А он где?

– Прячется.

Я спросил, обходя страшное слово:

– Она… совсем?

И опять ответ был на ее лице. Она тащила меня и тащила.

– Ты куда?

– Витька сказал, прийти могут. Там один знает, что Алена со мной дружила.

– Вещи хоть надо взять.

– У Лизки. Я отнесла. И твою сумку.

– У какой Лизки?

– Подружка моя. На кройку и шитье ходили.

Я остановился.

– Ну-ка давай спокойно. Кто у тебя есть из знакомых? Просто переночевать. Только на одну эту ночь. Для тебя, я где-нибудь устроюсь.

Она подумала немного:

– Ну вот Лизка.

– У нее точно можно?

– Точно. У нее муж с ребенком, но я у них уже ночевала, когда к матери приходили.

– Где это?

– Там, за булочной. Близко.

Близко было хуже, чем дальше, но выбирать было не из чего. Да и не станут эти суки ночью выпытывать по соседям, с кем девчонка из восьмой квартиры ходила на курсы кройки и шитья.

Мы дошли до Лизкиного дома, Изаура поднялась, потом вернулась с моей сумкой. Она была слишком набита и чересчур тяжела. Прямо в подъезде, на подоконнике, я перебрал ее и оставил лишь неизбежное: тренировочный костюм, предметы утренней необходимости – бритву с зубной пастой, три пары носков для смеха и мягкости, на случай, если вдруг сумка окажется сегодня подушкой. Поколебавшись, взял и нож. Конечно, я понимал, что в худом варианте он не поможет. Но мне не хотелось оскорблять судьбу отказом даже от маленького шанса: Бог бережет только береженого.

– Ну, давай, – сказал я Изауре.

– А ты?

– Мне есть куда.

Она произнесла секунд через двадцать:

– Не хочу без тебя.

– Чужой дом, слава богу, тебя пустили. Утром за тобой приду, днем уедем.

Помедлила:

– А ты точно придешь?

Я ответил убежденно:

– Уж без тебя-то точно никуда не уеду.

Она глядела недоверчиво. Я объяснил:

– Баб бросают, а солдат солдата никогда не бросит. За это же трибунал.

Вряд ли она поняла, но, похоже, все-таки поверила.

Она пошла наверх, а я стал думать, куда приткнуться на ночь. Абсолютно ясно было только одно – что к Антону нельзя… Я вдруг вспомнил, что так ему сегодня и не дозвонился.

Один автомат не соединял, в другом трубка была оторвана. В третьем, наконец, пошли гудки.

– Да?

– Елена Федоровна, это я. Антон дома?

По сути, уже эти слова можно было не произносить, я все почувствовал по единственному ее слову… Пауза.

– Ты что, не знаешь? Антона увезли.

– Как увезли?!

Знал же как, но выкрикнулось автоматически.

– На него напали. Он в реанимации.

Хоть это слава богу…

– Елена Федоровна, какая больница?

Она сказала.

Я даже не попрощался.

На все про все мне потребовалось минут пятьдесят. Еще четверть часа заняла дорога до больницы.

К Антону не пустили. Сестра лишь приоткрыла дверь – я увидел трубки, одна тянулась к ноздре, другая уходила под одеяло.

– Вытащите? – спросил я.

– Не помрет, так выживет, – ответила сестра.

Выйдя из больницы, я огляделся очень внимательно, однако не увидел того, что ожидал. Уже стемнело, я шел к трамваю, время от времени оглядываясь и прислушиваясь, но шаги звучали лишь мои собственные.

В трамвае народу было немного, я отвлекся, было о чем подумать. На первой остановке только выходили. На второй в переднюю дверь спортивно впрыгнул высокий малый в джинсе – у него и сумка была спортивная, длинная, с особой щелью для ракетки. Интересно, откуда он взялся? Из головного вагона, наверное, больше неоткуда. Я слегка удивился джинсе, поскольку раньше видел его только в свитере и трехцветной ветровке. Значит, может себе позволить. Живут же люди! В остальном все развивалось логично: где и было меня отлавливать, если не у больницы?

Я сидел у задней двери, он у передней, человек пять располагались между нами. Я смотрел в сторону, и он в сторону. На ближайшей остановке я дернулся к двери – и он тут же дернулся к своей. Я передумал – он передумал. Все шло так синхронно, будто мы эту поездку неделю репетировали.

Вылезать у метро я не стал. И у стадиона не стал. А вот следующая остановка мне понравилась сразу. Я поднялся в последний момент, когда двери уже открылись. Если бы он кинулся к моей двери, я бы снова сел: но он шагнул к своей.

Трамвай отошел. На остановке нас было двое. Справа вдоль линии шла панельная стена стадиона, серая и грязная. Слева, за улицей, за полоской деревьев стояли дома, по-современному торцами к мостовой. Разноцветно дымились окна, и за каждой занавеской гипнотизировал моих сограждан свой телевизор. Только двое нас было на остановке, и единственный фонарь светил обоим, только по-разному: мне в спину, а ему в лицо.

Он двинулся как бы даже не ко мне, просто в мою сторону, неспешной походкой, в которой не было ничего угрожающего – мало ли кому куда надо? Я крикнул навстречу:

– Закурить не найдется?!

– Это можно, – пообещал парень и сделал еще шага три.

– А теперь стой, – сказал я внятно. – Ну-ка!

Только тут он увидел «хрюшку».

– Ты это чего? – проговорил он не со страхом даже, а с изумлением, но все же остановился.

– Сумку на землю.

– Да ты чего?

Я поднял дуло повыше, и он не нагнулся, а присел, ставя сумку на ощупь, потому что глаза не отводил от моих.

– А руки подними.

Он поднял. Вот уж, наверное, чего ему не приходилось делать ни разу в жизни – на лице было глубочайшее недоумение, а пальцы растопырены и согнуты.

– Повернись спиной.

– Парень, да ты что? – Улыбка у него была растерянная, но уж такая миролюбивая…

– Спиной, – сказал я, – и не дергайся. А то ты дернешься, и я дернусь.

Он повернулся спиной.

– Вперед. И не быстро.

Нести две сумки в левой руке было тяжело и неудобно, но ничего ловчее я придумать не смог.

Его поднятые руки просительно шевельнулись:

– Слушай, парень, давай хоть поговорим.

– Конечно, поговорим, – согласился я, – раз уж встретились.

Час был спокойный, малолюдный, но я знал, что вот-вот по ящику кончатся «Новости» и начнут выгуливать собак. Времени было мало, впрочем, много мне и не требовалось. В принципе мне просто хотелось уйти с остановки, а где разговаривать – было все равно. Мы так и шли по линии трамвая, пока слева не возник широкий просвет между двумя порядками домов. Может, было поблизости место и поспокойнее, но где его искать, я не знал.

– Стой, руки за голову, – сказал я, подумав, что человек с поднятыми руками смотрится со стороны очень уж интригующе.

Теперь у меня был момент раскрыть его сумку. Он не зря выбрал длинную: в ней легко уместился полуметровый ломик с лопаточкой на конце. Не знаю, что это было, скорей всего, монтировка для крупной шины. Лопаточка лоснилась, сам же ломик был шершав, местами поржавел – видно, изначально железка не предназначалась для убийства, а орудие труда не обязано быть красивым, с него спрос небольшой.

– Значит, ты и есть маньяк? – спросил я.

– Да какой я маньяк, – чуть не взмолился малый, и лопатки его протестующе шевельнулись, – служу, да и все. У тебя своя фирма, у меня своя. Наняли, и служу. Мне что патриоты, что демократы, один хрен, бабки нужны, и все. Жить-то надо!.. Слышь, повернуться можно?

– Ну, повернись.

Он повернулся и сразу поймал взглядом дуло.

– Руки затекли, опущу, а?

– Нет.

Это я сказал твердо. Я знал, что лучше всего его обыскать, но для этого надо было приблизиться, а приближаться к нему было нельзя. Я не разбирался толком, какие мышцы у качков, массы там больше или резкости, но точно знал, что у меня самого ни массы, ни резкости нет и ничто меня не защитит, кроме «хрюшки» и пяти шагов между нами.

И еще – зря я позволил ему обернуться. Зря. Теперь он смотрел на меня, и чем дольше смотрел, тем меньше боялся. Не грозный был у меня вид, к сожалению. Совсем не грозный.

– Парень, – сказал он, – ну зря ты, ей-богу, зря. Ну чего я тебе-то сделал?

– Ты же меня убить собирался.

– Так ведь не убил. Ну раз так вышло – давай как-нибудь договоримся.

Он втягивал меня в разговор, по нашим временам вполне нормальный, а на человека, с которым нормально беседуешь, может просто не подняться рука. Нет, я не хотел с ним нормально беседовать.

– Зачем убрал парня? Это мой друг, понял?

Он даже улыбнулся от облегчения:

– Парня? Парня не я! Вот кем быть, не я. Я его не видел даже. Тебя хоть показали, а его не видел даже.

– А девку зачем?

– Да служу я, – почти крикнул он, – фирма же! Велели, и все. Не я, так меня, не знаешь, что ли?

Руки его были по-прежнему сцеплены на затылке, так что от волнения подрагивали только локти.

– А ну тихо, – остановил я. – И не ври. Ты их всех убил. Все убиты одинаково, одной железкой.

Вот тут он, кажется, испугался всерьез, потому что заговорил быстро, даже плаксиво:

– Да ерунда это, ну кем мне быть, больше ни до кого не дотронулся. Разные работали, каждому свое задание. И железки разные! А что похоже… ну так оно и делалось, специально, для понта, чтобы думали, что один. Если что – у каждого алиби. На один случай, может, и нет, а на три есть. Специально!

– Девку кто велел?

Тут он замялся.

– Ну?

– Ну… Кто приказывает.

– А кто приказывает?

– Ну, этот… Сергей Акимович.

– А фамилия?

– Вот этого не знаю. Извини, но не знаю.

– Какой из себя? Быстро!

– Ну… В куртке такой хорошей. Еще пальто носит французское, короткое такое…

– Это его у подвала положили?

– Ну. Чего и озверел-то. То говорил не трогать, а то убрать.

– Кто подвал охраняет?

– По очереди.

– Он там когда бывает?

– Вот этого не знаю. Заходит. А когда, не говорит.

– В милиции у вас кто?

– Есть кто-то… Мужик какой-то… Вроде капитан. Но я с ним не контачил.

Времени мне все же не хватило. Где-то сбоку послышался дробный легкий топоток и не близкий, метров за сто, оклик:

– Найда, ко мне!

Видно, Найда не послушалась, ее позвали опять, построже.

Практически я не отводил глаз, разве что скосил на мгновенье. Но у малого достало и силы, и резкости – он буквально нырнул мне в ноги. Я успел и отпрыгнуть, и выстрелить, но пуля либо прошла мимо, либо задела, но чуть-чуть. Хорошо, ломик так и висел в левой руке. Ударить сильно я не сумел, но, наверное, попал удачно. Малый будто икнул, лег, потом стал медленно подниматься. Перехватив железку в правую, я ударил еще раз.

Почему я не выстрелил снова? Не знаю. Как-то в голову не пришло.

Я поднял сумку и пошел, быстро, но не бегом. «Хрюшку» кинул в сумку, железку так и нес. Куда ее? Надо бы в воду, да где тут вода? Ладно, где-нибудь найдется.

Ни ужаса, ни тем более раскаяния я не ощущал. Ведь это не было случайностью, я и хотел его убить. Он убил Алену, а я хотел его. Потом, когда стали разговаривать, это стало трудно. Но он мне сам помог.

Отойдя, я обернулся. У земли было темно, даже я не видел, лежит кто-нибудь под стеной стадиона или нет. Никакой суеты не было, не бежали, не звонили, и милицейская машина не мчалась, ревя сиреной и крутя мигалкой. У домов мужичок, пригнувшись, прилаживал поводок к ошейнику. Наверное, завтра будет давать показания. А что он видел? Ничего он не видел – он стоял у подъезда, на свету, а мы возились в полутьме. Собака видела, но не расскажет. Так что, скорей всего, – еще одна жертва маньяка.

Как люди становятся убийцами? А вот так и становятся. Убил – и убийца.

Метро успокаивало. Толпы не было, но народу хватало, у всех свое, никому ни до кого нет дела, и до меня никому, и мне ни до кого. Тяжелую сумку я поставил на пол у ног. Сижу, покачивает. Самое время и отдохнуть, и подумать.

Вчера Алена, еще живая, уговаривала срочно свалить. Близкая душа, московская дворняжка, что же ты сама не свалила, почему не убереглась? А ведь как яростно убеждала, родственной шкурой чувствуя топор, нависший надо мной, – а вот над собой не ощутила…

Права была, придется свалить, и, наверное, надолго. Пока кто-нибудь не найдет «это» и ОНИ не отвяжутся. Придется свалить вместе с девкой, которую под меня так вовремя подложили, с молчаливой Изаурой, рывком вышвырнутой из незавидного, но привычного житейского гнезда, потерявшей все, а прежде всего подругу-командира, с Изаурой, органически не способной жить без приказа – теперь, видимо, судьба выпихнет в начальники меня, как выпихивает случайного майора после неожиданной гибели генерала и трех полковников. Да, придется свалить и долго не оглядываться, хотя бы до тех пор, пока не пройдут отвращение и дрожь.

Это была хорошая идея – но на завтра.

А сегодня было сегодня, и еще прилично времени оставалось до последней программы новостей, до медленной стрелки на синем циферблате, до хитреньких глаз Тани Митковой, суперженщины, прекрасной и недосягаемой, но десять минут в сутки принадлежащей всем, от министров до таких, как я. И на сегодня идея была иная.

Ну, свалю. Я свалю, а они останутся тут хозяевами и господами, ОНИ, которым надо найти «это» раньше других, останутся мускулистые парни, в очередь играющие роль маньяка, останется тот в коротком пальто, что отдает приказы и сам, а может, и не сам решает, кого оставить, а кого убрать, чтобы не отсвечивал.

Любопытно, кого еще уберут, кто там у них на очереди?

Надо бы нас с Изаурой, но нас, пожалуй, не успеют, мы свалим. А кто еще кандидаты? Может, их и немало, но я знал точно только одного – конечно же, Антоха, чтобы не отсвечивал у себя в реанимации. Хотя, пожалуй, есть и второй – Витька, богатырь с детским лицом, который долго ли сумеет прятаться. Сестры нет, но мать-то небось осталась, так что есть где отлавливать…

Еще десять дней назад я не вдумывался в дела такого сорта, я был уверен, что все они как раз для милиции. Но Славик сказал, что сейчас заявлять не модно – и как же он попал в точку! Все свои тридцать пять я прожил тихо и законопослушно, а вот сейчас понял, насколько Славик умней закона.

Каждый человек на земле имеет право на справедливый суд, на адвоката, на последнее слово, на возможную амнистию потом. Каждый! Но Антона не защищал адвокат, Алене не дали сказать последнее слово, а наивный грешник Федулкин никогда не дождется амнистии. С ними расправились подло, со спины – а для тех, не признающих закона, мне хотелось не суда, а такой же подлой, со спины, расправы.

В переулке у меня уже был свой угол. Чуть отступя от него, косо, двумя колесами на тротуар, стоял красивый кремовый микроавтобус с нерусскими надписями по бортам. Это было хорошее место: легко просматривался и дом с подвалом, и неширокое пространство перед ним.

Понять, кто там и зачем, оказалось довольно просто: минуты за три весь прохожий народ в переулочке сменился, и лишь одна фигура была стабильна – как раз перед дверью, утопленной в тротуар. Я подождал, пока мужик покурит, погуляет, постоит, снова погуляет и снова покурит. Я знал, чего хочу: ведь сменят же его когда-нибудь!

Ждать пришлось минут сорок, аж надоело. Наконец дверь отошла в сторону, вылез сменщик, а отдежуривший свое, чуть пригнув голову, шагнул вниз. Тут я пошел вперед.

Сумка была у меня на правом плече, «молния» расстегнута, рука внутри. Если бы часовой вдруг меня рассекретил, я бы просто выстрелил сквозь ткань: сумку было жалко, но лучшего не придумалось, не идти же по улице с «хрюшкой» в руке. Однако я рассчитал верно: новый страж еще не принял стойку. По скромному своему армейскому прошлому я знал, что самые ротозейские секунды в карауле – когда только что заступил и от пространства, освоенного предшественником, не ждешь подвоха. Уже минуту одинок на посту, но как бы и не одинок, как бы тот, прежний, еще не окончательно ушел, еще за что-то отвечает. А еще я надеялся вот на что: человек с сумкой вызывает меньше опасений, для дурного дела нужны свободные руки.

Нового часового я прежде не видел. Он был в неуклюжей куртке из кожзаменителя и кепке, серой и вроде бы в клеточку. Он прошел шагов пять мне навстречу, панорамным взглядом окинул даль и близь, после чего повернулся и так же неспешно пошел в другую сторону.