Текст книги "Ночной волк"

Автор книги: Леонид Жуховицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Это точно, – весело согласился он.

– Сколько их у тебя всего-то?

Чемоданов слегка задумался. Ритуля знала про него много, первой советчице и положено знать, но на эту рискованную тему дотошный разговор не возникал, просто пошучивали время от времени. Врать Чемоданов без большой нужды не любил, да Ритуле не очень-то и соврешь, умная баба, что есть, то есть. Можно было, конечно, замять проблему – все мои, и точка. Но и уходить от прямого ответа было не в его натуре.

– Штук восемь, пожалуй, наберется. До трех считал, потом плюнул.

– Что так?

Она спрашивала, засыпая в чайничек свежую заварку, как бы между делом, для поддержания разговора. Он стал намазывать масло на хлеб и ответил тоже между делом:

– А какая разница? Я же не математик.

– Свои все-таки.

– Кто свой, а кто и не свой.

– Соседи помогали? – съязвила Ритуля, которую, похоже, начинала злить беззаботность собеседника.

Чемоданову шутка не понравилась, женщина это почувствовала и повернула разговор к делам практическим, к тому, ради чего он и приехал к ней на ночь глядя.

– Жить-то они где думают?

Чемоданов недоуменно двинул плечами.

– Парень с квартирой?

– Ничего не сказала.

– Прописка-то хоть есть? Не лимитчик?

Он и этого не знал.

– Чего ж не расспросил-то?

– Да не до того было, – усмехнулся он, – спонсор – вот и весь разговор.

– Спонсор – это хорошо, – не без досады возразила Ритуля – но должен же ты иметь хоть какую-то информацию. А если к тебе пропишутся?

Угрозу он не принял всерьез:

– Еще чего.

– Вполне реальный вариант. Надо же им где-то жить.

– Найдут. Пусть с матерью размениваются, у них двухкомнатная.

– А мать захочет? – усомнилась Ритуля.

– Это уж не моя головная боль.

– Смотри, – предостерегла она.

Чемоданов только хмыкнул да шевельнул ладонью – на этот счет его предупреждать не надо было. С трех квартир съехал, одну, озлобясь, делил – с него хватит. Больше с места не сдвинется. Какая нора есть, такая ему и годится. И половинить ни с кем не станет. Все было – и коврики у приятелей, и раскладушка в гараже. Было, но больше не будет. Есть квартира – в ней и умрет.

– Четыре норы сменил, – сказал он, – а уж эта моя. В этой и умру.

– А через год похоронят. Мумию. Взломают дверь и похоронят. Читал – старуху нашли?

– Делать мне нечего – газеты читать, – ответил Чемоданов, удивляясь не словам ее, а напряжению в голосе. Злится вроде. А с какой стати? Причины не видно, сидят, чай пьют.

– Ладно, давай о приятном, – отвернула Ритуля от опасной темы, – чего дарить собираешься?

– Кому? – не понял он.

– Молодым.

– Это еще поглядим, какие молодые.

– Ну уж невесте-то надо.

Эта обязанность ему в тягость не была.

– Если положено… Чего дарить-то, а?

– Смотря какой суммой располагаешь.

– Ты скажи, чего дарить, а уж насчет суммы разберусь.

– Это у нее серьезно?

– Кто их нынче знает!

– Отец должен знать. Тем более такой, как ты. Ты же у нас специалист по девочкам. Кто там сейчас, Жанна?

– Да ты что? – возмутился Чемоданов. – Она-то при чем? С ней и не было ничего, дежурим в очередь, и только.

С Жанной, правда, кое-что было, но всего раза два и так давно, что, можно считать, и не было.

– Полысеешь скоро, – сказала Ритуля, – а все девочки.

Фраза была нормальная, не обидная, волосами Чемоданов был пока что не беден – но вот интонация ему не понравилась. Не любил, когда давят. Было время, давили, и приходилось молчать – ох и паскудное время! Но теперь-то другое. Теперь над ним начальников нет. Хоть баба, хоть президент – на всех плевал. Вот уже лет десять на него голос не повышали, а если повышали, жалели, что повышали. Так что от грубости отвык. Люди должны быть вежливыми. По крайней мере, с ним.

– Чего это ты сегодня озверела? – полюбопытствовал он, и это был не столько вопрос, сколько предостережение.

Ритуля знала его хорошо и обычно держалась ровно. Но сегодня будто тормоз сорвала.

– А потому что слушать противно!

– Что именно? – спросил он уже с интересом.

– Да все! Ты вот зарылся в нору, а я каждый день у себя в конторе. Двенадцать мужиков в отделе – ты бы на них посмотрел! Дерьмо на дерьме. Даже заработать не хотят. Единственное, на что согласны, – больше получать за то же безделье. Сытенькие, гладенькие… мразь! Целый день точат лясы и подсчитывают, сколько инженер получает в Штатах. Ну не дерьмо?

– Чего ж таких набрала? Ты же начальник.

– А ты покажи мне других. Буду тебе очень благодарна. Вот покажи одного стоящего мужика!

До Чемоданова вроде дошло. Все просто: месяца два не виделись. Время! И все эти месяцы надо же было ей как-то жить. Одинокая баба! Квартирка, конечно, что надо, но одной и тут не сахар. Может, мужик попался пустой, может, вообще никого не попалось. Озвереешь!

– Что, не права?

Чемоданов улыбнулся:

– Вот ты на них и ори. Я-то при чем?

Она отвела взгляд, но сказала упрямо:

– А ты такой же, как все. Думаешь, лучше? Да один хрен! Баб наменял, детей наплодил, а сам сидишь в норе, как барсук, и ни хрена тебе не надо. Ты знаешь кто? Ты люмпен. Люмпен-мужик.

– То спонсор, то люмпен. Испортило вас образование.

– Конечно, люмпен, – повторила она, – ничего нет, и ничего не надо. День прошел, и слава богу. Сторож! В сорок пять лет. Ты хоть задумывался, зачем живешь?

– А как же! – ухмыльнулся он. – Пока что для удовольствия. А там видно будет.

Теперь, когда изнанка разговора была ясна, Ритулина ярость его только потешала.

– Ну вот чего ты в жизни путного сделал? – совсем уж разошлась она. – Ну хоть что-нибудь. Хоть карьеру. Или дачу бы какую-нибудь строил. А то как Мамай – одно разорение! Должен же мужик хоть чем-то заниматься?

– Чем-то должен, – согласился Чемоданов.

– Ну бабы – ладно, – скривилась она, – кобель есть кобель. А детей зачем настрогал? Они тебе чего – нужны? Настрогал и забыл. Ну вот зачем? На резинках экономил?

Чемоданов почувствовал, что еще чуть-чуть, и ее совсем занесет, придется отвечать соответственно. Обижать Ритулю не хотелось, ссориться – и вовсе глупо. Он ответил холодновато, словно бы отодвигая ее и взглядом, и тоном:

– Так сложилось. Устраивает?

Она успокоилась так же неожиданно, как и завелась. Спросила с недоумением:

– А правда, зачем? Зачем, Ген, а? Разве ты их любишь?

– Кого как.

– Ну все-таки – зачем?

Это была уже не прокурорская речь, а нормальный человеческий разговор, и он решил ответить по-человечески. Но объяснять, как оно все получилось, было слишком уж трудно, да и к чему ворошить. Еще пожалеет, чего доброго. А к жалости у Чемоданова отношение было четкое: бандитов он не любил, но уж лучше быть бандитом, чем жертвой.

К сожалению, выходило так не всегда. Особенно поначалу. Насчет первой женитьбы был уверен: она же и последняя. Васька родился – одурел от радости. И когда жизнь вдруг начала оползать, чем дальше, тем быстрее, элементарно растерялся. Растерялся, и все. Вроде вчера еще было здорово, любимый муж, любимый зять. И ничего ведь не произошло! А все изменилось. Теща командует, как слугой, жена чуть что – не нравится, уходи. А мальчишке уже пятый год, все видит, все понимает.

На работе мужики советовали: сам дурак, надо сразу поставить себя. Начал «ставить» – но какая же игра без козырей! Инженеришка, полтораста целковых, кому ты нужен, еще хвост подымает… Так и докатилось до суда.

Ну в суде все ясно, без проблем. Снял угол. Алименты грошовые, так ведь и зарплата копейки. К сыну не пускают. Пошел искать правду – везде бабы, налаживайте, говорят, отношения с женой. Наладишь, как же… В подъездах прятался, дурак, чтобы хоть увидеть парня, в детсадике к забору подманивал. Даже в суд хотел подавать. Хорошо, адвокатша в консультации попалась честная, сразу сказала: «Молодой человек, не тяните пустые номера. Все понимаю – сын. Но лучше заведите пару новых».

Завел как раз пару, одного за одним. Больше не успел. Купил Ваське подарок на день рождения, всех дел на червонец, а пошло! Свои рваные ходят, а тут мало что алименты – еще из дому тянет… Словом, ультиматум – или-или. Хоть и глуп был, но понял: в этот раз уступит, всю жизнь будут им полы вытирать.

К третьему разводу готовился загодя: дочке хоть и порадовался, но любить ее не стал. Между прочим, как раз Ксюшку.

Ну а дальше пошло совсем легко. И опыта поднабрался, и характер отвердел. Жить можно. Тут главное дело – с самого начала не любить. Не втягиваться. Не верить. Как с ним, так и он…

Ритуля смотрела на него, ждала. Поторопила:

– Так зачем тебе их столько-то? А?

Чемоданов ответил:

– Как со мной, так и я.

По глазам увидел – не поняла. А она ведь на то и существовала, чтобы понимать. Он не поленился, объяснил по сути:

– Вот ты смотри. Мне двадцать семь было. Два развода, трое детей. Ползарплаты на алименты. И живи! Прикинул – кругом затык. Одна радость, больше пятидесяти процентов не вычитают. Ну я и решил: как со мной, так и я. Раз пошла такая пьянка – пусть на свете будет больше Чемодановых!

Пока говорил, в самом поднялась злоба, в конце даже сорвался на матерок, хотя обычно нормальных слов ему вполне хватало. Прошлое все ж таки зацепило. Он даже забыл, зачем пришел. Вообще, разговор выходил такой занимательный, что самый момент был встать и уйти. Но это походило бы на скандал, а скандалить с бабами Чемоданов уже давно себе не позволял. Схватишься с бабой, и получатся как бы две бабы.

Ритуля тоже почувствовала запах паленого и мягко ушла от опасной черты: включила телек, кинула на сковородку мясо, притащила французский журнал с длинными машинами и голыми девками. Чемоданов листал его равнодушно: машины что надо, но ему на таких не ездить, и сучки хороши, ничего не скажешь, но ему их на спину не класть. Да и глаза больно уж профессиональны, души не видно. До койки дойдет, наши не хуже.

Время, однако, катилось к полуночи. Уходить, так сейчас. По ящику пошла программа на завтра.

– Ну чего, – спросил Чемоданов, – пойду, что ли?

Ритуля пожала плечами:

– Как хочешь.

– А ты?

– Знаешь, – сказала она с досадой и отвернулась, – реши сам. Я с девяти до шести за мужиков решаю, мне это вот так! Хоть тут реши.

Она встала и вырубила ящик.

Чемоданов обнял ее со спины, ладони сами собой легли на нужные места.

– Дура, – сказал он, – ох и дура!

Все пришло в норму. Умная баба все равно баба, и деться ей от того некуда.

Не то чтобы ему хотелось остаться, скорей даже нет. Но Ритуля была не только баба, но и друг, родной человек. И Чемоданов для друга постарался: умотал ее так, чтобы, по крайней мере, две недели не терзалась одиночеством. На то и люди, чтобы друг друга выручать.

Утром, за завтраком, уже деловито заговорили о Ксюшкиной дурацкой затее.

– Чего ты вообще об этом парне знаешь?

Чемоданов слегка задумался:

– Да, пожалуй, что ничего.

– Здорово зятя выбираешь!

– Я-то при чем? Ксюшка выбрала.

– А тебе все равно?

Тут он задумался поосновательней.

– Да нет, пожалуй, не все равно. Это ведь, может, и надолго.

– Хотя бы расспроси ее.

– Это не ее надо, – ляпнул Чемоданов и тут же пожалел. Но уже поздно было, проговорился.

– Ясно, – сказала Ритуля, – все ясно. А не боишься, что пупок развяжется?

Он постарался удивиться:

– Это ты о чем?

– Насколько я поняла, ближайшая ночь будет посвящена Вике. Разве не так?

Чемоданов, как мог, возмутился:

– Да ты что! Я не самоубийца. Ей же двадцать лет! – И добавил для пущей убедительности: – Я умирать не собираюсь.

Ритуля не настаивала, спокойно обсудила с ним проблему свадебных даров, предложила вместе пошастать по комиссионкам. Но когда он уже стоял в прихожей, вдруг сказала:

– Ты знаешь кто? Волк.

Сравнение было не обидное, даже лестное, но в сокровенную его суть Чемоданов сразу не врубился. Выждав паузу, поинтересовался:

– А почему именно волк?

– Типичный волк, – сказала Ритуля, – он в овчарню заберется, думаешь, овцу в зубы и домой? Как бы не так. Режет всех подряд. Надо, не надо, а режет. Натура такая. Вроде твоей.

– Ишь ты! – проговорил Чемоданов с уважением. Раньше он про серого зверя такого не знал.

Он чмокнул женщину в щеку и ушел. Сравнение с волком ему понравилось. Надо же – всех подряд! Выходит, и его довели…

Полдня Чемоданов провел в гараже. Подъехал Юрка, натянули грязные комбинезоны и взялись за тачку щедрого фирмача. Сняли стартер, почистили, сменили пружинку и поставили на место. Видно было, что под капот месяца три не залезали, значит, и еще три не залезут. А там кто разберет, новый стартер или пользованный.

Остальное сделали на совесть, даже двигатель помыли, даже диски наблистили и по никелям пастой прошлись. Пусть порадуется. Может, еще когда завернет. Самый выгодный клиент. Жулик вонючий!

С «москвичком» повозились, но та морока была приятная. Чемоданов вообще рихтовку любил, художественная работа. Берешь хрен-те что, вроде мятой простыни, а выдаешь вещь, гладкую и блестящую, будто только родилась. Хотя, если сбоку глянуть, видно, что тень на крышке багажника слегка западает. Чуть-чуть не довел. Учтем на будущее. В три часа уложились, девяносто на двоих, справедливая цена, ни мастеру не обидно, ни клиенту.

– К тебе на неделе фраер подъедет, – сказал Юрка, – «Волга» белая с противотуманными фарами, там амортизатор потек и тяги разболтаны. Насчитай ему рублей на пятьсот. А то, гад, куртку мне делал, полторы сотни сверху взял.

– Можно и пятьсот, – согласился Чемоданов, – вполне будет кстати. – И пояснил: – Дочку замуж выдаю.

– А у тебя чего, дочка есть? – удивился Юрка. Он знал, что напарник живет один, а до подробностей как-то не доходило.

– У меня все есть, – похвастался Чемоданов, – полный комплект.

– Да, сейчас свадьба дело денежное, – сказал Юрка и с ухмылкой предположил: – Разве что зятек подкинет.

– Он подкинет! – в тон отозвался Чемоданов и с некоторой растерянностью подумал, что вот и подкатился возраст, когда начинают полоскать зятьев.

– Ничего, – утешил Юрка, – для такого дела наберем. Подворачиваются варианты.

Они оттерли ладони бензином, переоделись и разошлись.

Чемоданов был доволен напарником. Легкий мужик. И дело сделали, и душой отдохнули, и Ксюхе с того мужского развлечения, глядишь, что и перепадет. Всегда бы так.

Самоубийцей Чемоданов действительно не был и умирать не собирался. Тем не менее субботний вечер он встретил в постели как раз с Викой, которой лишь недавно исполнился двадцать один и которая своим темпераментом вполне могла представлять угрозу для здоровья. В принципе Вика была ему не любовница, а приятель и союзник – старшая Ксюшкина подруга, единственный достоверный источник информации о дочке. Познакомились года два назад, Ксюшка же ее и привела, потом Вика раз-другой пришла самостоятельно, ну и… Чемоданова она звала Геной и на «ты», но разницу в возрасте, похоже, уважала, во всяком случае, если звал, бросала все и приезжала немедленно. Поводы были только деловые, но если обстановка позволяла, как правило, возникало и не обусловленное: от касания, а то и от взгляда тело бросало к телу, и они возились в койке яростно и самозабвенно, как два борца в азартной тренировочной битве, за которую ни медалей, ни денег. Вот и сейчас вышло именно так.

– Здорово с тобой, все-таки, – ворчливо признала Вика, – хоть одно в жизни, да умеешь.

Это была ее манера: поворчать, а при случае и вставить гадость.

После чего они сразу же перешли к делу, ради которого Чемоданов ее и вызвонил.

Происходило это рандеву не у него, то есть как раз у него, но не дома, а на работе.

Вот уже довольно много лет по основной своей профессии Чемоданов был сторож, по должности ночной дежурный – так когда-то придумало начальство, чтобы звучало престижней. Чемоданов, однако, за престижем не гнался, он был готов зваться хоть дворником, лишь бы условия те же. Поскольку работенка была – мечта.

Высотка НИИ торчала, как карандаш, весь первый этаж был в решетках, на дверях мощные засовы и на каждом шагу сигнализация – не из-за особой секретности, а потому, что институт как раз и занимался сигнализацией. Сторожить такой объект было одно удовольствие, тем более что тот, кто оснащал здание лет десять назад, слава богу, оказался реалистом: в просторной дежурке помещался не только стол с креслом на колесиках, не только два железных шкафа на случай непредвиденностей, но и цветной телевизор, и, главное, широкий диван, на котором можно было и спать, и не спать. Каждую неделю Чемоданов дежурил ночь или две, по скользящему графику, плюс в выходной целые сутки. Когда нанимался, его порывались сделать бригадиром, но он уклонился: там зарплата была сто сорок, а ему надо было – сто.

– Ксюшка звонила, – сказал он Вике. Это не был вопрос, она и не ответила.

– Сказала, замуж выходит. Вроде не хохмила.

Опять молчание.

Тогда он спросил прямо:

– Ты этого малого знаешь?

– А то! – сказала она.

– Ну и как он тебе?

– Парень как парень. Прохиндей вроде тебя. Ни одной не пропустит.

Чемоданов нахмурился. В принципе качество неплохое, но не для зятя же.

– Лет ему сколько?

– Двадцать три. Или двадцать четыре.

– Отслужил?

– Справку достал, что псих. Тот еще мальчик! Везде вывернется.

– А специальность какая?

– В фотоателье работает, фотографу помогает. Ну и сам иногда…

– Заработок ничего?

– Да ну… Он больше бесплатно, девочек голеньких.

– Да, повезло с зятьком, – усмешкой поощрил Вику Чемоданов. Но она опять замолчала.

Вика была хорошая девка, правдивая, спроси – ответит. Но о чем спросить?

– У них это серьезно? В смысле – женитьба?

– Во вторник заявление подали.

– И чего торопиться? – в недоумении пробормотал Чемоданов. – Пожар, что ли?

– Пожара нет, – холодно возразила Вика, – у нее таблетки французские.

Не сразу поняв, он уставился на нее:

– Таблетки?

Вика посмотрела на него с вызовом:

– А чего ты так удивляешься? Презервативы, что ли, лучше? Да их шинный завод выпускает!

– Ей же семнадцать лет.

Особых иллюзий насчет Ксюшки у Чемоданова не было, нахалка хоть куда, но степень ее осведомленности слегка ошарашила.

Вика пренебрежительно фыркнула и поднялась с дивана.

– А семнадцать что, мало? – сказала она. – Самый возраст. Как раз в семнадцать и скачут из койки в койку.

Чемоданов свел брови, ему не понравилась формулировка. Вика босиком прошла к стулу с одеждой и стала натягивать трусики.

– Ты чего надулся? – спросила она с досадой. – Или думал, она у тебя еще девушка? Та еще девушка! Рот разинет – асфальт видать.

Фраза была ничего, но Чемоданов не засмеялся. Вика застегнула лифчик спереди, потом развернула, как положено, легко насунув чашечки на крепкие груди.

– Ну чего ты? – снова сказала она, но уже сочувственно. – Делов-то! Сейчас жизнь такая.

– Дочка все-таки, – виновато объяснил он.

Вика влезла в джинсы, они плотно обтянули аккуратный задок. Чемоданов тоже стал одеваться. Вика решила его утешить:

– Вообще-то он парень нормальный. Юморной. В компании с ним не стыдно, девки даже завидуют. Прохиндей – это да. А ты сейчас других знаешь? Сам-то какой? Вот и он под каждую юбку лезет.

– И к тебе тоже? – мрачновато пошутил Чемоданов.

Пауза вышла долгая. Лишь потом Вика нехотя отозвалась:

– Я ж говорю, ни одну не пропустит.

Вот тебе раз! Чемоданов даже рот забыл захлопнуть. Ничего себе… Из всех вопросов самым тревожным показался один:

– Ксюшка знает?

Она раздраженно хмыкнула:

– Ха! А кто же их познакомил? Не я, что ли? Да это все мура. У нас с ним и было… так, от нечего делать. А они вроде спелись.

– Ничего себе спелись! Заявление подали…

Вика наконец заметила его огорченное лицо.

– Да не трепи нервы! Делов-то. Вполне нормальный вариант. Я же всех ее мужиков знаю. Другие хуже были.

Утешила…

Чемоданов поставил чайник, но Вика ждать не стала, заторопилась. Надела туфли с железными передками, кооператив под импорт, дружески ткнулась губами в его щеку и убежала. Хорошая девка, правдивая. Только на хрена ее правда? Что с ней делать-то?

В понедельник фраер в плащике заехал за машиной и остался очень доволен блестящими никелями. Он привез две ведомости, и Чемоданов расписался в обеих. Хрен с ним, не посадят же – в нашем-то бардаке! В нашем бардаке сажают, только когда хотят посадить. А этот из начальства, наверняка с начальством же и делится, все повязаны, кто же станет трогать своего…

На вечер у Чемоданова было мероприятие – преферанс. Два дня назад позвонил Степа оговорить время, и сошлись на понедельнике. Место не оговаривали, оно не менялось уже лет пятнадцать. У Левки в мастерской, где же еще.

Если точно, мастерская была не Левкина, а народного художника Картохина, большого человека. Но большой человек жил на даче, там имелась другая мастерская, в эту он почти не заглядывал, и просторным помещением под крышей украшал собственный быт продолжатель рода, что, правда, помешало ему решить разные личные задачи, в том числе и продолжить род: то ли не хотел, то ли не получалось, то ли бабы не рисковали рожать от доброго, но бездельного и пьющего мужика. Но для компании Левка был человек золотой, а для Чемоданова к тому же школьный друг, можно считать, родственник, – после одного из разводов кантовался в этой мастерской чуть не год.

Компания сложилась давненько, просто подобралась четверка тогда еще молодых мужиков, кто больше, кто меньше знакомых, но с равной потребностью отдохнуть душой, расслабиться и восстановиться, хоть на вечер замкнуться от суеты в дружественной и снисходительной мужской компании. Что только с тех пор не происходило – руководящие бедняги в окошке телека то недоуменно шевелили богатыми бровями, то жалко силились растянуть выдох на длинную фразу, дергалась политика, исчезали продукты, росли заработки, валился рубль… А здесь ничего не менялось: все тот же старинный стол с прочной красноватой крышкой, у стены другой, резной, с кофейником, бутербродами и матовыми после холодильника бутылками пива, все та же «сочинка», пятисотка, по ноль-три, и распасовка всегда на висты, и пика – обязаловка, а мизер перебивается девятирной. Традиция, ритуал, пятачок стабильности во всеобщем бедламе.

Когда-то они были Степа, Левка, Стас и Генаша. В убежище под крышей ими же и остались. Жизненный статус партнеров, конечно, претерпел изменения: Степа, хоть и в той же должности, обрел влияние, разбогател и теперь ездил на почти новой «тойоте», Левка облысел и обрюзг, Стас вышел в доктора наук, а Генаша в сторожа – но это касалось лишь внешнего мира. Компания ощущала успешность карьер, пожалуй, лишь в одной детали: в эпоху тотального дефицита концертный администратор Степа ни разу не явился без пива.

Присловья за картами тоже были стабильны. Вот и сегодня Степа плакался, уважая примету, Стас повторял, что карта слезу любит, а Левка твердил, что двух красных не бывает. Впрочем, Левка играл невнимательно, порой просто выпадал, подавшись к телевизору, где звук был вырублен, но картинка бежала, как в немом кино: показывали митинг, и Левка пытался определить, чья берет. Он служил в какой-то творческой конторе с малым жалованьем и неутомительным рабочим днем и вот уже года три увлекался политикой – ходил на Пушку, на Манежную, в Лужники, а на демонстрациях носил радикальные плакаты, такие большие и красивые, что пару раз попадал даже в телевизионные репортажи.

Чемоданов сидел как раз напротив ящика, но его политика не отвлекала. Тем более митинг кончился и теперь экран занимал бородатенький комментатор: кого-то клеймил, уличающе тыча пальчиком, что было нелегко, ибо маленькая его мордочка то и дело устремлялась вниз, к шпаргалке. Смысл речи Чемоданова не интересовал, но морда говоруна не нравилась, сразу видно, из прихлебателей. Впрочем, в последнее время все морды в ящике стали такие.

– Про кого он? – спросил Левка. Он напрягся, словно читал по губам. – Про Ельцина или Горбачева?

– Да плевать, – сказал Степа, – все равно он молодец.

– Кто молодец? – агрессивно напружинился Левка. – Ельцин или Горбачев?

– Оба, – сказал Чемоданов, – сделай снос, и ты будешь молодец.

– Ты сам-то кто, – поинтересовался Стас, – демократ или патриот?

Левка ответил матом, и миролюбивый Степа, чтобы не обострять, уточнил за него:

– Демократ, демократ.

– Ну и дурак. Патриотам хоть платят. – Стас произнес это с удовольствием, как, впрочем, и все, что произносил, потому что у него был густой красивый баритон.

– За доносы? – вскипел Левка.

– Какая разница? Все равно ведь деньги, – философски изрек Стас, разбирая карты по мастям.

Насмешки над Левкиной политикой тоже были традиционны.

– Валяйте, – сказал Левка, – смейтесь. Вот введут танки…

Степа укоризненно проговорил:

– Парни, у нас преферанс или митинг?

И опять пошла приятная, веселая, в меру будоражащая кровь мужская забава.

Чемоданов все не мог отвлечься от Ксюшкиной женитьбы, было смешно, но больше тревожно. Молоденькая ведь и дура, много ли ей надо? Много ли и чего именно надо молоденьким дурам, он знал досконально, и знание это не утешало.

Он так ушел в свои мысли, что вместо ненужной червы скинул четвертую бубну, которую следовало держать до упора, чем высек из доктора наук длинную и красивую матерную фразу. Чемоданов даже оправдываться не стал, так очевиден и позорен был его промах.

Посреди пули сделали перерыв на пивко, неспешно обменялись новостями, не конкретно и потому не зло обругали баб и вновь взялись за работу.

– Не люблю играть, да деньги нужны, – почти автоматически проговорил Стас, сдавая.

– Это разве деньги? – в тон ему возразил Степа. – Вот если бы какие-нибудь там пиастры…

– Согласен и на наши, – вставил Чемоданов.

– А на хрена они тебе, стены оклеивать? – поинтересовался Степа и объявил козыря.

– Дочку замуж выдаю.

– Дочка – это святое, – отозвался Стас и тут же, не удержавшись, укорил: – Придержал бы в тот раз бубну, вот и были бы деньги.

Больше темы не касались, да Чемоданов и не собирался ее развивать. Зачем? Он свое сделал – проинформировал. Будет что сказать, сами скажут.

Когда расходились, выяснилось, что зернышко проросло. Степа придержал его за локоть и спросил негромко:

– Деньги правда нужны?

– Да не помешали бы.

– Звякни завтра часа в четыре.

– Годится, – сказал Чемоданов.

Пока шла игра, он окончательно сориентировался в ситуации с Ксюшкой и решил заниматься только тем, что его касается. В конце концов, как там у дочки сложится с ее прохвостом, не угадает никто. А вот с кем ей сегодня приятней в койке, это ей известно доподлинно. Вот и надо, чтобы каждый занимался своим делом: Ксюшка своим дурацким, а он, как отец, обеспечивал тылы. Нынче без денег ни шагу, тем более молодым, им ведь главное, чтобы не хуже других. Так что тут выбирать не из чего. Дура не дура, а дочка. С кого же ей тянуть, как не с отца. Тянет – и правильно делает. Закон жизни…

Со Степой встретились на Страстном бульваре, и тот, сделав на своей «тойоте» три привычные петли близ Арбатской площади, вырулил прямиком к «Праге». Очереди у ресторана не было, но и пускать не пускали, однако к Степе подобные сложности не относились. Чемоданов не расслышал парольное слово, да и вслушиваться не стал, не пригодится – он был не ресторанный человек. Степа же ориентировался в длинных угластых коридорах, как в собственной квартире. И с метрдотелем в зимнем саду поздоровался за руку, и столик им выпал у стены, и официант как подвел, так и остался рядом. Степа прошил меню взглядом, но углубляться не стал.

– Володя, – сказал он, – вот это мой друг, и покорми его, как друга. Крепкого не надо, у нас дело. Все, что положено, и бутылку сухаря.

– У друга со здоровьем в порядке? – спросил Володя.

– Зубы есть, цирроза нет, – успокоил Степа, – наш человек.

– Пять минут, – пообещал официант.

Он не ходил и пяти минут – почти сразу возникла рыбка, свежие овощи и два острых салата, ради которых Володя, видимо, и интересовался здоровьем друга. Чемоданову он налил полный бокал, Степе треть и глянул вопросительно.

– За рулем, за рулем, – кивнул тот, – видишь, начальство вожу.

Официант засмеялся, спросил, устроит ли их шашлык, и отошел.

Степа снял пиджак, приладил на спинку кресла, ослабил галстук и уселся вольготно, как за домашним столом. Они выпили, и Чемоданов побаловал рот тонко нарезанной, почти прозрачной от жира, слабо подсоленной тешей.

– Так вот насчет денег, – сказал Степа. – Ты сейчас сколько выгоняешь?

– Да рублей шестьсот.

В среднем, пожалуй, так и выходило.

– Еще года два назад были деньги, – сказал Степа, – а сейчас – увы и ах.

– Одному-то хватает, – отмахнулся Чемоданов, – да вот девка, видишь, надумала…

– Она у тебя от какой? – спросил Степа, кое-что про него знавший – за картами мало ли переговорено!

– Вроде от третьей, – припомнил Чемоданов, – я в них запутался. Точно – от третьей.

– Есть вариант, – сказал Степа, – место, похоже, с перспективами, но надо еще присмотреться. Ты в культуре не работал?

Чемоданов помотал головой.

– Ну и слава богу, значит, глаз свежий.

Степа налег на салатик, Чемоданов тоже заработал вилкой. Слово «культура» не обнадеживало. Ну да ладно, не очень-то и рассчитывал.

Поодаль сели трое иностранцев, в таких хороших костюмах и галстуках, что не сразу и замечалось, что сами они, по сути, довольно мятые мужички. И почти тут же за столик рядом опустились две девки, похожие типом и манерой держаться. Открытые блузки, весь товар наружу, тонкие блестящие штаны, настолько в обтяжку, что их можно было и вообще не надевать. Тела были стройные, ухоженные, юные, зато размалеванные лица казались старыми из-за равнодушно-расчетливых глаз.

В мутной своей жизни Чемоданов со шлюхами дела не имел, не приходилось, была к ним какая-то брезгливость: и так все продается, а если еще за дырки платить… Умом, конечно, понимал, что у каждого свой промысел, и ихний, наверное, не хуже иных. Но уж больно некрасивы были подробности, и ничего, кроме брезгливой жалости, не вызывали ресторанные добытчицы, что часами болтаются от телефона-автомата до туалета или просто курят на диванчиках в коридоре, будто бродячие кошки, зорко дежурящие у помойки в ожидании очередного мусорного ведра.

– Что за место? – спросил он.

– Только не падай, – предостерег Степа, – театр.

– Театр? – изумился Чемоданов.

– Театр.

– А я при чем?

Степа успокаивающе поднял ладонь:

– Все в норме. Говорю, значит, знаю. Театр – громко сказано. Студия, наполовину самодеятельность. Но это неважно, работать могут.

Разговор получался не деловой, и Чемоданов с удовольствием вспомнил, что сам когда-то занимался этим делом, еще в институте, блистать, конечно, не блистал, но пару раз рольки давали.

– Тут не драма, – мотнул головой Степа, – тут другое.

Он не договорил, официант Володя принес шашлык. Степа спросил, кивнув на девок:

– Твои пташки?

– Не, – сказал Володя, – эти через метра действуют, его система. Мои на юга укатили.

Шлюхи поняли, что разговор о них, перекинулись парой словечек, и одна из них подмигнула незнакомым мужчинам просто и приветливо, как своим. Володя подошел к их столику, и девки заказали по чашке кофе.