Текст книги "Ночной волк"

Автор книги: Леонид Жуховицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Насчет тысячи, конечно, врет, но рыл триста, может, и наберется.

– Они грозят, что все олигархи у них переписаны. Ты не олигарх?

– Куда мне, – отмахнулся Чепурной, – олигархи нефть качают. Но для них, конечно, олигарх. Для них и лотошник на рынке олигарх, особенно если рожа кавказская.

– Что-нибудь серьезное они могут устроить?

– Революцию, что ли? – Валерка снова повертел в руках листовку. – Адреса нет, но это не имеет значения… Ладно, давай по махонькой за народное счастье.

Они выпили по махонькой. Водка была идеальная, с тонким привкусом лимона.

– Видишь, – сказал Чепурной, – они всех переписали. Но я так полагаю, не они одни писать умеют. У меня вот в конторе есть папочка, синенькая такая, и в ней все более-менее любопытные команды по нашему округу, полный состав с адресами. Бандиты, революционеры – все там. Пока не мешают, пусть живут. Но если решат наехать, им будет печально. Можешь мне поверить: настоящему бизнесу беспорядки не нужны. Как ты думаешь, сколько в одной Москве частных армий?

– Понятия не имею, – честно ответил Чехлов.

– Сто охранников – армия?

– Пожалуй, армия.

– А двадцать?

– Не знаю.

– А десять?

Чехлов промолчал.

– Десять, – веско произнес Чепурной, – тоже армия. Ну вот попрет на меня толпа в триста рыл, на офис или на склад – я что, лапки кверху? Я выведу моих волкодавов, их теперь двенадцать штук. Так вот, если надо, они сотню революционеров по асфальту размажут, а остальные башмаки им поцелуют и на карачках уползут. Это ментам можно приказать – со щитами, но без оружия. А у меня не менты, мои церемониться не станут. И таких частных армий в Москве тысяч пять, если не десять. Я тебе вот как скажу: все эти недоноски, хоть с флагами, хоть со свастиками, – дерьмо, ни на что не способное. Их выпускают, когда надо интеллигентов попугать или журналюг позабавить. Их бояться не надо.

– А кого надо? – спросил Чехлов, после шести стопок соображавший замедленно.

– Смотря кому, – рассудил Чепурной, – тебе, например, придурка с ножом или заточкой. А мне… Мне, к сожалению, тоже надо опасаться. – Он ритмично постучал пальцами по столу и невесело пояснил: – Мне, брат, надо опасаться винтовки с оптическим прицелом.

– Есть кому стрелять? – Чехлов не то чтобы протрезвел, но посерьезнел.

– Кому стрелять всегда найдется, – ответил Валерка. Потом он спросил: – На тачке?

– Ерунда, доберусь.

Чепурной пальцем поманил одного из бультерьеров, не считая, отщипнул несколько бумажек и велел доставить друга в целости и сохранности. Бультерьер, с трудом всунувшись, сел за руль «копейки», спросил адрес, а после предложил проводить до квартиры.

– Да я трезвый, – не совсем уверенно возразил Чехлов.

Бультерьер спорить не стал, но подождал в дверях подъезда, пока наверху не хлопнула дверь.

Утром жена обрадовала и удивила. Поставив на стол кофе с его любимыми калорийными булочками, она вдруг осторожно спросила:

– У тебя есть три минуты?

– Естественно.

– Можно с тобой поговорить?

Тут уж он насторожился:

– Странный вопрос…

– Так можно?

– Давай.

Жена сказала кротко:

– Ты знаешь, что я тебя люблю?

– По крайней мере, на это надеюсь, – улыбнулся Чехлов.

– Так знаешь?

– Ну знаю.

– А что я тебе друг?

Внутри Чехлова все заметалось. Такие вопросы с кондачка не задают. Видимо, что-то узнала. Но – что? Про девок? Про его истинный нынешний заработок? Особо смущала кротость жены.

– Конечно, друг, – сказал он, – кто, если не ты?

– А что на меня всегда можно положиться? – продолжала Анна свой странный допрос.

– Естественно, знаю. Мы два матроса в одной лодке – на кого же еще полагаться? А к чему ты это?

– Ни к чему, – сказала она и улыбнулась, – просто хочу, чтобы ты все это знал. Всегда знал. Сейчас жизнь трудная, и я очень рада, что мой муж именно ты. Ты мне как-то сказал, что класс водителя проверяется не на прямой, а на повороте. Вот сейчас как раз поворот. Ты бы слышал, как все вокруг ноют! У нас на работе все ноют, и бабы, и мужики. А ты не ноешь.

Чехлов почувствовал, что краснеет. «Класс водителя»… Узнала?

– Что толку ныть, – сказал он, – это когда-нибудь чему-нибудь помогало? С жизнью ведь так – либо ты ее, либо она тебя. Так уж лучше я ее.

– Я тебя очень люблю, – сказала Анька, – пожалуйста, знай это. Я ведь тебя жутко ревновала, и не всегда зря, ты знаешь. Но потом подумала: мне же он нравится, так чего удивляюсь, что он нравится другим? А теперь я тебя просто люблю.

Тем разговор и кончился – она спешила в контору. Чехлов остановил ее в дверях и крепко, длинно поцеловал в губы, чего у них давно не водилось. Будь у нее хоть двадцать минут в запасе, потащил бы в спальню. Но двадцати минут не было, и она побежала к метро.

Чувство нежности к жене требовало выхода, и он позвонил Наташе. Времени у нее оказалось в обрез, никаких кафе, прямо на ту полянку. Едва добежав до нее, Наташа торопливо принялась раздеваться – впрочем, и сбросить-то ей нужно было платьице да трусики, бюстгальтер стащил уже он. Сам Чехлов только и успел расстегнуть ремень, Наташа жадно влипла в него всем своим голым телом, остальное раздевание происходило в процессе. И опять в нем перемешалось элементарное возбуждение, восхищение совершенной женской плотью и самодовольство мужика, в котором ценят не умника, не советчика, не покровителя, а любовника, трахальщика, самца.

Едва очнувшись она забормотала:

– Выгонят меня, ох выгонят! Вези быстрей.

Она накинула платье.

– А трусики? – спросил Чехлов уже на ходу.

– В машине надену.

Она действительно надевала их в машине, причем подол задрала так, что он взмолился:

– Разобьемся же!

Высадив Наташу за углом ее конторы, он минут пять просто медленно катил вдоль улицы, отдыхая. В душе опять плавно колыхалось чувство нежности и благодарности жене, будто это ее, а не Наташу он только что с таким кайфом оттрахал. Ведь действительно друг. Действительно, самый надежный человек. Два матроса в одной лодке – что тут еще скажешь!

Дальше мысли стали сладко путаться. А Наташа кто – не матрос? А маленькая Лизка – не матрос? Бог ты мой, насколько же лучше стала жизнь…

Он не выдержал, позвонил Наташе из какого-то автомата:

– Ты как?

– Жива, – сказала она.

– Тебе нормально было?

– По мне не видел?

– Видел.

– А тебе как?

– Тоже нормально, – ответил Чехлов, – слишком нормально.

– Что значит – слишком?

– Это значит – так не бывает. Слишком здорово. Вообще, все слишком здорово. Так здорово, что страшно.

Вскоре, и месяца не прошло, выяснилось, что боялся он не зря.

В положенный вторник он подъехал к прежней своей конторе, к гостеприимному толстячку. На сей раз директор через секретаршу попросил минут десять подождать. Чехлов подождал. Потом прошел в кабинет. Толстячок, как и в те разы, вышел из-за стола, и руку пожал, и указал на кресло – все вышло, как обычно, только рукопожатие получилось короче и дежурней. Поскольку все было давно оговорено, Чехлов просто ждал, глядя на директора. Но и толстячок ждал, глядя на Чехлова. Пауза затягивалась, и Чехлов поинтересовался:

– Проблемы?

– Арендаторы подводят, – вздохнул толстячок, – давайте отложим вопрос на недельку.

Чехлов удивился, но вида не подал, встал с кресла и произнес беззаботно:

– Мне что, я курьер. Наверное, Валерий Васильевич недельку потерпит.

А толстячок все не сводил с него странно внимательных глаз, словно не просто смотрел, а высматривал. Потом решился:

– А вы что, новости сегодня не смотрели?

– Да не успел еще.

– Вы посмотрите, – осторожно порекомендовал директор, – бог даст, ошибка…

– Посмотрю, – кивнул Чехлов.

Толстячок явно ждал вопроса. Но Чехлов не хотел его радовать, и вопроса не задал. Уже в дверях он обернулся, чтобы со сладкой вежливостью, в масть директору, кивнуть напоследок. И вдруг поймал ехидную, почти торжествующую улыбочку толстячка. Тот мгновенно спохватился и улыбку погасил. Чему он радовался?

Чехлов прошел за угол, в переулок, где обычно оставлял машину, чтобы не засвечивать перед бывшими коллегами ее пятнистые от ржавчины бока. Проехал пару кварталов, взял какую-то тетку с двумя сумками, потом дедулю с ребенком. Он вспоминал разговор с толстячком и чувствовал, как нарастает тревога. Что-то явно произошло. Но – что? Директор ушел под какую-то крутую крышу? Но тогда зачем ссылка на нерадивых арендаторов? Валерка решил сменить курьера? Но тогда, наверное, сам бы сказал. Впрочем, не виделись месяц, а за месяц мало ли что может произойти. А, главное, какие новости толстый жулик имел в виду?

В любом случае, надо было позвонить Чепурному – его клиент, ему и решать. Чехлов остановился у ближайшего автомата, но потом передумал и поехал домой. Пообедает, заодно и позвонит.

Дома он поставил котлеты на маленький огонь и набрал Валеркин номер. Трубку взяла не секретарша, а какой-то мужик.

– Валерий Васильевич у себя?

– А кто спрашивает?

Чехлов назвался. Мужик повторил вслух его фамилию – видимо, кому-то стоящему рядом, – после чего буркнул коротко:

– Завтра позвоните.

– Во сколько лучше? – спросил было Чехлов, но из трубки уже шли гудки.

Чехлов поел, посидел задумчиво. Потом вдруг вспомнил – ведь толстячок что-то брякнул про новости. Включил телевизор и стал медленно пить чай, дожидаясь, пока начнутся «Вести». Дождался, просмотрел от начала до конца. Все обычно, ничего существенного. В Думе бардак, в Африке засуха, премьер подписал какое-то постановление. Правда, Лужков дал разгон двум своим замам и особо возмущался по поводу аренды – может, на это и намекал толстячок? Когда пошла сводка погоды, Чехлов вырубил ящик и пошел на улицу, к машине. В конце концов, позвонит завтра Валерке и что-то выяснит. Не терять же из-за ерунды рабочий день!

Ему повезло – прямо на улице попался клиент в аэропорт. И обратно прихватил мужичка, хоть и задешево, но, по крайней мере, ехал не пустой. В общем, день получился лучше среднего, и все бы было путем, если бы не шевелилась под ребрами легкая тревога. Привычный азарт так и не появился, и вскоре после восьми Чехлов поехал домой.

Лампочка в подъезде перегорела, чтобы не искать ключи, позвонил. Открыла Анна. Лицо у нее было странно озабоченное.

– Ну как ты? – сразу же спросила она.

– Нормально, – пожал плечами Чехлов.

– Ну слава богу!

– А в чем дело, – почти разозлился он, – почему слава богу? У меня должно быть что-то ненормально?

– Ты что, не смотрел новости?

– Смотрел. А что?

– Про Валерия слышал?

– Ничего не слышал. А что случилось?

Впрочем, вопрос можно было и не задавать. Тревога, копившаяся в нем весь день, приобрела ясные очертания еще до того, как жена испуганно выдохнула:

– Он же погиб.

Прежде всего Чехлов бросился к ящику. Ублюдочная жизнь – даже о гибели друга сообщает хитроглазый придурок с экрана! Чехлов поискал канал с новостями, но не нашел: фильмы, игры, реклама, еще какая-то хренотень. Теперь сразу стал понятен странно пристальный взгляд толстячка, в котором было еще нечто. Ехидство – вот что: трусоватое, на самое донышко запрятанное ехидство. Видно, недешево давалось ему унижение этих месяцев…

– Жутко, – сказала Анна, – уже и таких убивают.

– Сама слышала?

– Ну да. Случайно натолкнулась. Утром ты ушел, хотела погоду поймать, а тут как раз и сообщили.

– Что сообщили?! – почти крикнул Чехлов. До него еще не дошел весь ужас происшедшего, но уже в смуте мыслей знобяще обозначилось, что оборвалась не только Валеркина жизнь, но и его, Чехлова, жизнь тоже кончилась, кончилась второй раз за последние месяцы. Прежде за него худо-бедно отвечал институт, потом худо-бедно отвечал Валерка, а теперь не отвечает никто. Один. Не на кого надеяться.

– Так чего сообщили-то? – повторил он уже спокойней.

– Убили. В собственном дворе, пока шел к машине. Я думала, ты уже знаешь. Вы же, по-моему, дружили?

– Хрен его знает, как это теперь называется, – ответил Чехлов не столько Анне, сколько самому себе, – да нет, чего там – конечно, дружили. Чуть не десять лет в одной конторе, да и потом…

Конечно, дружили, молча повторил он самому себе. Теперь, когда Валерка ушел, их отношения как бы разом стали теплее и ближе. Сколько знакомы-то! А кто помог, когда оказался на улице без связей и надежд? Ведь помог! И дальше бы помог. Ну развлекался – и что? Мало ли они и прежде друг друга подкалывали – тогда, правда, в основном, Чехлов Валерку. Чужих не разыгрывают, только своих, близких…

Про Чепурного все же сообщили – в криминальных новостях. Застрелен известный предприниматель, наверняка действовал профессионал, выстрел издалека, точно в голову, умер на месте. Показали жену – точнее, уже вдову: несчастная баба бормотала сквозь слезы, что врагов у него не было, его все любили, потому что он всем делал только добро. Потом в камеру попал исполнительный директор, и опять пошли бессмысленные слова: талантливый руководитель, чуткий человек, все уважали. Толстомордый мужик в ментовских погонах повторил то, что уже сказал ведущий: убийство явно заказное, стреляли из снайперской винтовки, видимо, со стороны детского садика, работает оперативная группа, по факту убийства возбуждено уголовное дело…. Потом начался следующий сюжет – про пожар на складе.

– Пойдешь на похороны? – спросила жена.

– Надо, – отозвался Чехлов, но неуверенно. Кому звонить, у кого спрашивать? Да и кто из Валеркиного нынешнего окружения его знает, кроме тех двух бультерьеров?

Утром он все же позвонил по Валеркиному номеру. На сей раз трубку взяла секретарша и безлико сказала, что пока никакой информации – видно, звонили многие и спрашивали одно и то же. Нет так нет, вроде печальный долг выполнил, попытался. Чехлов даже отвез на Самотеку какого-то богатого старика, там же взял двоих иностранцев до гостиницы. Но потом что-то кольнуло, и он, уже не отвлекаясь, поехал прямо к Валеркиному офису – бывшему Валеркиному. Никак не мог представить, что этого смекалистого парня, главной опоры в мутной жизни, больше нет – лежит где-то неподвижный, холодный, еще похожий на себя, но уже не существующий.

На входе стоял парень в камуфляже, позади него, в дверях, еще один, с коротким автоматом в руках – «узи», что ли? Чехлов слегка оробел – уж очень жестко смотрелась охрана. Но все же подошел, спросил вежливо:

– Не скажете, когда похороны?

Тот, что без автомата, мрачно глянул и не сразу отозвался:

– А вы кто?

– Да мы дружили, – со вздохом и почему-то виновато объяснил он, – моя фамилия Чехлов.

– Вам пропуск заказан?

– Нет.

– Тогда нельзя, – твердо сказал охранник.

– Я только спросить, когда похороны…

Парень в камуфляже немного подумал:

– Кто вас тут знает?

Чехлов пожал плечами:

– Ходили с ним два парня, телохранители.

– Зовут – как?

Как же их зовут-то, напряг память Чехлов. Раньше-то запоминать не было надобности… Потом имя всплыло:

– Паша. А другого не помню.

Парень, ничего не сказав, достал мобильник, поиграл кнопочками:

– Паша? Выйди-ка.

Минуты через полторы вышел один из телохранителей, огромный, тот, что отвозил его домой. Парень в камуфляже проговорил:

– Тут вон к тебе. Знаешь?

Паша подошел к Чехлову, молча протянул громадную лапу и лишь потом сказал:

– Вот так вот.

– Как же это? – бессмысленно спросил Чехлов.

Паша не ответил, только руками развел. Лицо его дернулось, и Чехлову вдруг показалось, что он сейчас заплачет. На грозного волкодава малый вовсе не походил – просто очень крупный молодой мужик с толстой шеей и мощными плечами. Галстук аккуратно повязан: хозяина убили, но порядок, им заведенный, еще действовал.

Чехлов отступил на пару шагов, Паша тоже отодвинулся от дверей, говорить стало посвободней.

– Это какой же сволочи понадобилось? – в пространство проговорил Чехлов. – Ведь талантливый был человек, таких поискать.

– Большой был человек, – горько согласился Паша, – все в голове держал, до последней мелочи. Я таких умных больше не видел. Решения принимал мгновенно, и всегда безошибочно… Я даже не понял, как случилось, выстрела мы не слышали – видно, издалека били. Просто раз – и упал. Я даже подумал – может, сердце схватило. Там и было-то от подъезда три шага. – Паша помолчал и сказал с угрюмой уверенностью: – Теперь все посыплется. Валерия Васильевича заменить некем.

– Ты с ним давно?

– Года два. А ты с ним учился, что ли?

Переход на «ты» произошел незаметно и естественно – беда сближает быстрей, чем водка.

– Работали вместе. Я докторскую писал, он кандидатскую, – Чехлов невесело усмехнулся, – была и такая жизнь когда-то.

– Мозги у него были удивительные, – сказал Паша, – все брал на себя.

– Насчет похорон – не знаешь?

– Нам не объявляли.

– Узнаешь – позвони, ладно?

Он продиктовал номер, и Паша забил его в мобильник.

Чехлов вдруг понял вторую причину Пашиной мрачности:

– На службе-то останешься?

Паша вздохнул:

– Это не мне решать. Скорей всего, тут и службы никакой не будет. Все решал один человек, Валерий Васильевич, остальные только исполняли… Ладно, бывай – пойду.

Он снова осторожно пожал руку Чехлова своей безразмерной лапищей.

Паша не позвонил, и Чехлов так и не узнал, когда и где похоронили Валерку. Впрочем, об этом он не слишком и жалел. Ну как бы он выглядел на кладбище или поминках? Уж чересчур чужой среди своих. Откуда, кто такой? Потрепанный интеллигент, которому усопший для хохмы подарил старую тачку, да еще по непонятной прихоти раз в месяц кормил в дорогом ресторане. Кто его узнал бы в толпе вокруг гроба? Разве что Паша, да и тот вряд ли стал бы себя компрометировать даже шапочным знакомством с нищим приживалой на богатых похоронах. К тому же Чехлов слишком горевал о Валерке, чтобы еще и изображать горе под чужими взглядами.

А горевал он сильно. И о Валерке, и о себе, и о том коротком отрезке сплошных удач, который, конечно же, не мог длиться вечно и должен был когда-то оборваться – но почему так внезапно, резко и трагично? Думать об этом было больно и страшно, не думать – трудно. Поэтому Чехлов левачил с утра до ночи, даже выходные прихватывал: конкретная работа хоть чем-то заполняла мозги, да и зарабатывать теперь надо было по максимуму. Не потому, что иначе не хватало денег – хватало. Но Чехлов понимал, что палочки-выручалочки, припасенной на худой случай, больше нет и, скорей всего, никогда в жизни она не появится. Он и прежде не собирался просить у Валерки денег, да и ни у кого не собирался. Но все же в глубине души знал: случись что внезапное, никто не поможет, а вот Валерка поможет: поразвлекается, естественно, разыграет ехидную сценку, но денег даст. Теперь рассчитывать можно было только на себя – на себя да на ржавеющую Валеркину тачку. На данный момент впереди не светилось ни одно окошко и все, что оставалось, – зарабатывать и зарабатывать.

Девкам Чехлов больше не звонил – не то было настроение, да и все в жизни стало иным: триста ежемесячных халявных долларов остались в удачливом прошлом и каждый заработанный рубль словно бы прибавил в весе и заставлял себя уважать.

Анька кожей почувствовала изменение ситуации. Не сразу и очень осторожно, но она все же задала вопрос, как дальше.

– Как ты думаешь, теперь, без Валерия, они тебя не уволят?

– Все может статься, – сказал Чехлов, – а хоть и уволят, с голоду не умрем, машина выручит. Это ведь тоже деньги, и не такие уж маленькие.

– Только бы не сломалась, – вздохнула жена. Больше она ничего не сказала, но этот ее вздох словно бы открыл и узаконил нынешнее чехловское ремесло. Знает, понимает, не комплексует – и на том спасибо.

Валеркин уход создал еще одну проблему, мерзкую до крайности. Хитрый толстячок, уже ознакомленный с новостями, просил отложить вопрос на неделю. Было совершенно ясно, что никаких денег он давать не собирался и не даст – но что теперь делать? Съездить к нему – только дерьма нахлебаешься. Плюнуть и забыть – еще унизительней: мол, сам понял свое жалкое место.

Чехлов решил позвонить и как минимум напугать толстячка. Он заранее придумал и обкатал в мозгу, что скажет. Примерно так: я, мол, просто посыльный, что велели, то и передаю. А если договоренности меняются, они, наверное, сами к вам заедут. Или вас к себе пригласят… Трусоватый толстячок, конечно, спросит, кто заедет и кто пригласит, на что Чехлов вполне доброжелательно ответит: кто меня посылал, те и заедут. Разумеется, эпопея на этом кончится, но хотя бы лицо сохранит: месяц, а то и два жирный лицемер будет вздрагивать от каждого скрипа, от каждого шага за спиной.

Он перезвонил точно через неделю. Секретарша узнала, была приветлива:

– Сейчас соединю.

Видимо, трубку она положила на стол, потому что дальнейший разговор Чехлов слышал вполне отчетливо.

– Николай Егорович, там Борис Евгеньевич.

– Чехлов, что ли?

– Чехлов.

– Меня нет.

– А когда будете?

– Для него – никогда. На совещании, обедает, уехал, в отпуске… Только – вежливо! Позвоните через месяц, а лучше через два. Все!

Секретарша сказала уже Чехлову, растерянно и виновато:

– Борис Евгеньевич, у Николая Егоровича совещание, позвоните после шести. Или завтра с утра.

– Конечно, – бодрым тоном произнес Чехлов, – лучше уж завтра.

Мразь. Какая же все-таки мразь…

Денег жалко не было, с деньгами он уже простился: сладкая халява дуриком возникла и дуриком ушла, черт с ней. Но невыносимо было думать, что эта жуликоватая мразь опять наверху, что директор небось, потирая жирные лапки, празднует победу и освобождение. Что за страна такая, где при любом раскладе вор и подонок всегда вывернется!

Настроение было такое, что хоть за руль не садись: в машине в первую очередь надо думать о дороге, иначе быстро выяснится, что на улице слишком много встречных грузовиков и попутных столбов. Но и дома оставаться было не лучше – так себя до инфаркта догрызть недолго. Колебания прервал звонок: просили Бориса Евгеньевича, но он сразу узнал ворчливую Лизкину интонацию.

– Да один я, говори нормально, – ответил Чехлов.

– Куда пропал-то? – спросила Елизавета. – Я уж думала, случилось что.

– Может, и случилось, – согласился Чехлов. Врать не было ни сил, ни желания.

Лизка долго молчала. Потом предложила:

– Увидеться не хочешь?

Слегка подумав, Чехлов понял, что хочет: девка неболтливая, ненавязчивая, с ней, по крайней мере, лучше, чем одному. Можно, например, по парку погулять.

Договорились встретиться у Тимирязевки: хорошее место, парк большой, полудикий, народу мало. Лизка пришла в обычном своем прикиде: та же юбчонка, та же маечка. Блузку бы ей какую-нибудь купить, подумал Чехлов, но тут же вспомнил, что теперь у него с деньгами будет не так свободно, как пару недель назад: Валеркина гибель разом спихнула его с горки вниз, на два-три социальных слоя.

Они вошли в парк, не спеша двинулись по длинной пустой аллее. Далеко впереди дорожку перебежала собака, следом прошла женщина с коляской.

– Что случилось-то? – спросила Лизка.

– Друга у меня убили, – ответил Чехлов, – самого, пожалуй, близкого друга. Как раз неделя прошла.

– Он кто был?

– Вроде предприниматель. Мы с ним о делах мало говорили.

– За что, не известно?

– Кто же скажет? Вышел из дому, рядом охрана. Пальнули издалека в голову – и все, на месте.

– Время такое, – проговорила Лизка, будто это могло утешить.

– Когда я работу потерял, он один помог, – сказал Чехлов, – машину вот эту отдал. Если бы не он, не знаю, как бы вывернулся.

День был жаркий. Они молча погуляли по парку, посидели в тени на скамейке.

– Ничего не могу делать, – пожаловался Чехлов, – все из рук валится. Знаешь, бывает, ногу сведет, ни лежать, ни сидеть, а повернешься – больно. Так вот у меня сейчас словно всю душу свело.

– Может, тебе просто напряг сбросить? – спросила Лизка.

– А как его сбросить?

– Ну как все мужики сбрасывают? Либо водка, либо…

Чехлов пожал плечами. Ни думать, ни тем более что-то решать никакого желания не было. Было желание закрыть глаза и проспать неделю, а за это время, бог даст, что-нибудь образуется само собой.

Лизка глянула влево, глянула вправо.

– Закрой глаза, – сказала она, – закрой глаза и отключись. Спи.

Спать он не стал, но глаза послушно закрыл, опустив затылок на гнутую спинку скамейки. Хорошо, когда есть кого послушаться, когда кто-то берет на себя бремя решения, пусть хоть в мелочи, в ерунде… Он почувствовал, как разошлась молния на брюках, почувствовал мягкое прикосновение рук, потом совсем легкое – губ. Это не была квалифицированная женская работа, это было нежное творчество, которое не так часто выпадает даже вполне востребованным мужикам. Любовь, что ли? Обязывающее слово вряд ли годилось – хотя кто знает, в каком обличии иногда ходит любовь…

Дрожь, усталость, отрезвление. И – облегчение. Он все равно не знал, что делать дальше, но напряжение, вот уже неделю прижимавшее его к земле, спало.

Благодарить было глупо, и он на прикосновение ответил прикосновением: молча погладил Лизку по волосам.

– Сколько ему было? – спросила она.

– Лет сорок, наверное. Может, сорок два.

– Хоть свое прожил, – сказала Лизка.

Чехлов с горечью усмехнулся – Чепурной был моложе его минимум года на три. Но потом подумал, что у нее-то исходная точка иная: Валерка прожил две с половиной ее жизни, а ей за этот срок еще бороться и бороться.

– Конечно, жалко, – вздохнула она, – хороших людей всегда жалко. Зато теперь у него никаких забот. – Потом она, видно, до чего-то додумалась: – У тебя с ним дела всякие были?

– Кое-какие были.

Лизка осторожно спросила:

– Чего-то обломилось?

– Чего-то обломилось, – подтвердил он.

Она ждала пояснений, и Чехлов пояснил:

– Есть два подонка на нашей бывшей работе – такая мразь! При нем они слово сказать боялись, а теперь радуются. Даже не представляешь, насколько это противно.

– А нельзя их опять урыть?

– А как? – развел руками Чехлов.

– Но ведь как-то можно, – задумчиво произнесла Лизка, – твой друг мог, значит, и другой сможет.

– Черт его знает! – неуверенно отозвался он. После чего, немного поколебавшись, рассказал ей суть дела, впрочем, кратко и без деталей.

– Таких и надо давить! – сказала Лизка, – Ладно, может, чего и придет в голову. Тебе деньги важны или принцип?

– Только принцип, – качнул головой Чехлов, – на деньги плевать. Хоть свои отдам.

– Свои сперва иметь надо, – резонно заметила девчонка.

У выхода из парка он спросил, куда ее подвезти, но Лизка отмахнулась:

– Без разницы, выброси где-нибудь по дороге.

У метро она вышла, пообещав, если что, позвонить. Надежд на ее возможности у Чехлова, конечно же, не было. Но оттого, что еще кто-то повесил на себя его заботу, стало полегче.

Вдвоем всегда легче.

Лизка позвонила через два дня.

Встретились снова у парка, только теперь Елизавета была не одна, а с парнем. Малому было лет тридцать. Кроссовки, джинсы, рубашка тоже джинсовая, редкие волосы ежиком, в руке прутик.

– Вот, познакомься, – сказала Лизка.

Парень переложил прутик из правой руки в левую и назвался Георгием. Рукопожатие было вежливое, некрепкое. Вообще, малый был глубоко обычный, никаких особых черт в облике не проступало. В Москве таких хоть пруд пруди, в любой толпе проходят фоном, даже на футболе орут, как все, не выделяясь, ни громче, ни тише. Жить как-то надо – вот как-то и живут.

– Значит, так, – начал он, – Елизавета в общих чертах обрисовала… Как я понял, у вас был друг и один человек ему платил, а теперь друга убили и тот человек не платит. Так?

– В общих чертах, так, – кивнул Чехлов.

– Может, еще что-то имеете дополнить?

– Что-то имею, – согласился Чехлов и, не повышая голоса, объяснил: – Этот человек – мразь. Деньги мне абсолютно не важны. Просто хочу, чтобы мразь знала свое место.

– Это понятно, – сказал Георгий, – если мразь, отступать нельзя. Вашего друга как звали?

– Чепурной Валерий Васильевич.

– Я имею в виду, может, погоняло какое было? В смысле, кликуха.

– Вроде не было. Но точно не знаю.

– Он бизнесом занимался?

– В основном да. Я особо не вникал.

– Ну ясно, – подытожил Георгий и достал из кармана рубашки маленький электронный блокнотик. – Значит, Чепурной Валерий Васильевич, бизнесмен. Как его фирма называлась?

Чехлов назвал Валеркину фирму.

– А тот человек… в смысле, мразь – он кто?

Чехлов и на это ответил.

Георгий потыкал в кнопки блокнотика. Он был скучен, как пожилой бухгалтер, и тем симпатичен – вежливый, аккуратный, исполнительный. Клерк в любой системе клерк, лишь бы начальство из себя не корчил.

– Значит, давайте так, – сказал Георгий, – я доложу, а там уж как решат. Свяжемся потом через Елизавету, она вам сообщит. Устраивает?

– Вполне, – ответил Чехлов.

Простились тоже вежливо, за руку. Уже уходя, Георгий решился – остановился, чуть помедлил и произнес сочувственно:

– Я вас понимаю. Подлого человека прощать нельзя, всем же хуже станет. Ваш друг погиб, ничего сделать не может – значит, кто-то должен взять это дело на себя. Я сам, конечно, не решаю, но доложить постараюсь нормально.

От неожиданности Чехлов так расчувствовался, что готов был обнять парня, но это смотрелось бы вовсе смешно. Поэтому он всего лишь растерянно и благодарно развел руками:

– Спасибо.

Он, конечно, понимал, что ничего еще не решилось, но настроение пришло в норму. Лизкина скорая помощь больше не понадобилась.

Елизавета перезвонила через неделю. Встретились там же, и опять она была с вежливым Георгием, аккуратным клерком неведомой системы. Снова поздоровались за руку, но на этот раз Георгий улыбнулся.

– В общем-то в порядке, – сказал он, – проблему решили. Этот человек пошел на соглашение, будет платить, как всегда, только другой структуре. Правда, у вас там был некоторый интерес – тут уж, извините, не получилось, я предлагал, но у нас сказали, не надо создавать путаницу. Тем не менее вам за наводку… и, так сказать, в качестве отступного… – Георгий достал из нагрудного кармашка зеленую пачечку, ровно перетянутую резинкой. – Тут тысяча, пересчитайте, пожалуйста.

– Да я вам верю, – растерянно проговорил Чехлов. Вот уж не думал, что так быстро получится! Да еще и денег дали…

– Нет, я вас прошу, – настоял Георгий, – деньги счет любят, порядок есть порядок.

Чехлов пересчитал – ровно тысяча долларов.

– Ну а вы, – забормотал он, – вы же все организовали, если бы не вы…

Георгий твердо отказался:

– Спасибо, но у нас не принято. У меня зарплата есть.

– Он сразу согласился? – полюбопытствовал Чехлов.

– Не совсем, – сказал Георгий, – ребята говорили, пришлось немножко наказать. В общем, можете считать, свой долг перед другом вы выполнили.

Он выслушал благодарственные слова и ушел удовлетворенно, как врач, сумевший вылечить трудного больного.

Чехлов сказал Лизке:

– Дикие деньги. Сроду таких в руках не держал. Ну и чего с ними теперь делать?

Девчонка ответила:

– Спрячь и никому не показывай. Мало ли что. Тачка, допустим, забарахлит – на какие шиши будешь ремонтировать? И вообще… Не мужик, что ли? А у мужика должна быть заначка на все случаи жизни. Тем более такой жизни, как сейчас. Гараж есть?