Текст книги "Ночной волк"

Автор книги: Леонид Жуховицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

В подвале светились низкие окна.

Отсвечивали.

Тот в куртке еще замедлил шаг. Пожалуй, сейчас обернется. Если успеет…

Комнатушка была маленькая, зато кровать широкая. Изаура в халатике принесла с хозяйской кухни картошку, и я порадовался, что моя подружка худощава, иначе, пожалуй, не протиснулась бы между койкой и столом. Не Версаль у нас, нет – но ведь и плата, о какой в столице давно забыли.

Я сидел на кровати, больше было негде, и читал молодежную газетку, которую в здешнем киоске брал регулярно: она мне нравилась тем, как нахально корреспонденты обращались с большими людьми.

В этот раз газетка оказалась совсем уж интересная.

Какая-то В. Сарыкина пытала милицейского чина, а он отвечал осторожно, как и положено начальству.

«– Много толков о загадочном „взрыве в подвале“. Уже известно, что за этим стоит?

– Взрыв в спортзале малого предприятия „Святогор“ действительно вызвал различные предположения. Это предприятие было зарегистрировано как оздоровительное и существовало на благотворительные пожертвования различных организаций. Деятельности, выходившей за рамки утвержденного устава, не обнаружено, хотя имелся ряд погрешностей в оформлении финансовых документов. Относительно причины взрыва прорабатывается несколько версий. Я думаю, следствие даст ответ на все вопросы.

– В передаче новостей сообщалось, что наряд милиции, прибывший на место взрыва, обнаружил в подвале два автомата Калашникова и несколько гранат. Как оружие попало в спортзал?

– Действительно, в кабинете председателя правления малого предприятия, погибшего при взрыве, было обнаружено несколько образцов оружия, носящих в основном учебный характер. Оно было передано „Святогору“ одной из воинских частей в порядке шефства для ведения военно-патриотической работы среди молодежи, которую малое предприятие планировало развернуть в дальнейшем. Эта деятельность уставу не противоречила, хотя в оформлении шефского дара был также допущен ряд погрешностей.

– Один из работников прокуратуры сказал, что в организации взрыва чувствуется почерк чеченской мафии. А ваше мнение?

– Лица кавказской национальности определенным образом влияют на криминогенный фон в городе Москве. Но в данном случае я не стал бы делать преждевременные выводы. Нельзя сбрасывать со счетов среднеазиатскую, украинскую, молдавскую, казанскую, санкт-петербургскую и другие преступные группировки, которые в последнее время значительно активизировались.

– И последний вопрос: чем вы объясняете резко возросший уровень преступности?

– Недавно я вернулся из поездки по Соединенным Штатам. Так вот, к примеру, начальник райотдела полиции в Чикаго получает в пересчете по нынешнему курсу в девяносто раз больше, чем наш сотрудник соответствующего уровня. Что же касается технического оснащения…»

– Остынет, – сказала Изаура.

– Ладно, сейчас…

Мы поели картошки и попили чаю с пряниками – тут, как и в Москве, с сахаром была большая напряженка. Потом Изаура пошла мыть посуду, а я достал из-под подушки ту папку. Я ее не прятал, просто больше положить было некуда. Я вынул из папки два пакета, один аккуратный и маленький, другой большой, неряшливо надорванный, с зачеркнутым адресом и надписью рукой Федулкина: «Материалы». Материалы были однотипны: полтора десятка фотографий, частью вырванных из книги, частью вырезанных из старых газет. На всех без изъятия фотографиях был один и тот же архитектурно-патриотический сюжет: московские высотки с разных точек съемки, но всегда красивые, льстиво озаренные солнцем. Хорошо снимали в годы культа, волюнтаризма и застоя!

Я разложил эти снимки на постели, потом перечитал записку и стал в очередной раз вполне бескорыстно решать кроссворд, ответом на который пользоваться не собирался. Иногда казалось, что-то маячит. Но цельная картина не выстраивалась, и я опять углублялся в записку, в который раз думая, что зря эти суки загубили Федулкина, подстерегли бедную Аленку, отправили в реанимацию Антоху и так целеустремленно охотились за мной. Ну заполучили бы записку – а дальше? Уж они-то, с их мозгами, что бы из нее поняли? Прав был Славик, скулу не накачаешь. А мозги хоть и накачивают, но не так, как доступно им.

Я бы эту записку хоть на заборах расклеил – пожалуйста, гадайте!

– Чего ты все возишься? – спросила Изаура.

Я протянул ей записку. Она стала читать ее с растущим недоумением, почему-то вслух:

– «Дорогой Бармалей! Помнишь наш разговор возле Толиной высотки, ну, когда мы еще спорили о той газете, а потом сняли трех студенточек? Так вот, я вынужден вернуть тебя к тому разговору и к тому месту. Как ты понимаешь, обстоятельства изменились совершенно внезапно, и то, о чем мы тогда говорили, совершенно неожиданно застряло у меня. Я уже не мог передать это получателю и тем более не мог вернуть отправителю. А держать это у себя было бы даже не легкомыслием, а глупостью, если не самоубийством. К счастью, повезло с погодой, и ночью, под дождем, удалось переместить это в очень неожиданное место, а именно, как в старинных романах, зарыть. Дождь разогнал парочки, так что все, мне кажется, сошло нормально.

К сожалению, не могу исключить, что мне, возможно, придется на какое-то время исчезнуть с горизонта: есть подозрение, что моя скромная особа начала вызывать пристальный интерес (да, да, именно то, о чем ты подумал). Прежде чем что-то решать, я, конечно, еще проверю. Но на случай, если заниматься этим придется тебе, вставляю инструкции, которые ты легко поймешь.

Так вот, если встать на мою собаку и глядеть на мою собаку, то справа окажется труба, которая и даст тебе дальнейшие указания. Ты как-то сказал, что она все врет. Она врет и здесь, то есть указывает направление с точностью до наоборот. Ты не автомобилист, так что милиции не боишься, поэтому пронзай ее взглядом и иди по нему, как канатоходец по канату. Словом, когда возникнет необходимость, выбери ночь подождливей, захвати лопату, и в спинке второго дивана ты найдешь то, что я там оставил. Ну а потом, если я не дам знать, действуй по второму варианту. Эти подонки, когда угоняли за бугор то, что не тонет, о нас не думали – они думали только о себе. И я не вижу причины, по которой мы должны заботиться о них.

Ну, до встречи. Надеюсь, мы наконец-то хлебнем лазури и вообще почувствуем себя людьми.

По прочтении, пожалуйста, уничтожь – разумеется, все как следует запомни.

Надеюсь, не обидишься, что не подписываюсь».

Изаура спросила оторопело:

– Ну и чего это?

– Игрушка, – сказал я, – гимнастика ума.

Я сложил фотографии в большой конверт, записку сунул в маленький и вернул папку на прежнее место. Постель освободилась, и я привычным движением потянул с Изауры халатик. Что и говорить, деньги нужны для кайфа, но как хорошо, что есть путь к нему прямей и короче.

Эпилог

Весной, в начале мая, я все же приехал в Москву – просто сел в электричку и приехал. В той пригородной норе у меня хватало времени, особенно вечерами, когда никак не засыпалось, и я решал и решал тот опасный кроссворд с единственной невинной целью – отодвинуть все дневные мысли. Я разглядывал фотографии, вновь вчитывался в шифрованное письмишко – и так до первого глубокого зевка. Я не слишком старался, и больше, чем тайное место клада, меня интересовала такая, например, деталька: когда убиенные впоследствии кандидаты наук склеили студенток, как они поделили трех телок на двоих? Ведь делили как-то, если происшествие не забылось и кратковременный владелец «этого» не сомневался, что друг Бармалей тут же вспомнит и девочек, и место, где встретились.

Постепенно я вошел в азарт, дело пошло на принцип: решу, не решу, ведь не дурак же я в самом деле. Ключевое словцо открылось случайно, а там я словно прозрел, дальше пошло легко…

На вокзальной площади я все же раза три оглянулся, однако быстро понял, что в осторожности нет никакой нужды. Москва была иная, толпа иная, я иной, а уцелевшие из той взорванной шараги, сколько бы их ни осталось, либо давно нашли «это», либо перестали искать. И уж во всяком случае вряд ли там оказались странные фанатики, готовые месяцами отлавливать в огромной державе глубоко не нужного им человека, случайно не убитого и прочно сгинувшего с глаз. В той конторе убивали, чтобы не отсвечивал, а я не отсвечивал уже полгода.

Я спустился в метро и через всю старую Москву поехал к одной из московских высоток, которую легко вычислил по единственной точной детали.

Поднявшись эскалатором и выйдя на улицу, я свернул влево и быстро оказался в нужном месте. Понятно было многое, практически все, но я словно бы выполнил некий ритуал в честь покойного автора письма, так никогда и не дошедшего до адресата. Я встал на собаку гражданина Суконникова, посмотрел на его собаку, увидел справа музыканта и не поверил ему. «Бридж» – по-английски мост, я стоял на мосту, смотрел на другой мост, длинный, через Москву-реку, за спиной у меня была высотка университета, а справа на невысоком постаменте стоял музыкант, бедный романтик окончившейся эпохи, мальчик в буденовке с горном у губ. Его прославленная в песнях дудочка указывала на юго-запад, но я, предупрежденный покойным собаковладельцем, пошел на северо-восток. Путь был близкий, дорогу перейти, поскольку узким концом горн указывал на забор ГАИ. Я обошел квадратный двор снаружи и двинулся вниз, к реке. Склон был сперва горбат, а потом полог. Но дальше я не пошел, я остановился, меня интересовала как раз горбина, крутая спинка дивана.

Где же тут орудовал лопатой кандидат наук, землекоп по случаю?

День был сырой, ветреный, но без дождя. Бабки с колясками держались асфальтовой тропки, парочка собак вяло перебегала от куста к кусту, без особого любопытства проверяя хорошо знакомую территорию.

Той осенней ночью дождь шел, было темно, скорей всего, вовсе пустынно, у Суконникова хватало времени выбрать место посохранней. Вряд ли он спускался по мокрому склону, наверное, как раз шел вот этой асфальтовой тропинкой, шел не спеша, выглядывая нужный пятачок.

Спинку дивана, а не сиденье он выбрал правильно, место не столь популярное. Любой компанией лучше расположиться на ровном, где и коврик удобней расстелить, и стакану устойчивей, и любимая девушка в сладкий момент не поползет по склону к реке.

А я бы на его месте что выбрал?

Голый скат отпал сразу.

Под деревом? Это получше. Но тоже не идеально: вздумай кто ночью прогуляться по темному парку, издалека разглядит странную фигуру в процессе физического труда.

Остается кустарник, невысокие заросли, в которых утонет любой силуэт. Скажем, вот та миниатюрная чаша, или то пространство между двумя зелеными полосками, или…

Да, я бы выбирал из этих трех вариантов.

Оглядевшись, я постоял на дорожке и не спеша полез вверх по склону. Никто на меня не обернулся, а хоть бы и обернулся – мало ли зачем человеку надо в кусты?

Жухлую листву в основном сгребли, но тут, в зарослях, она так и лежала. Я почти сразу обратил внимание на влажное пятно просевшей земли – ложбинка была заметна, и если «это» скрывалось тут, значит, гражданин Суконников не так уж и старался. Впрочем, с чего бы ему тогда напрягаться? Ведь не на век закапывал, не на год даже. Той же осенью, через недельку-другую, когда все уляжется, очевидно, предполагалось вновь наведаться в парк с лопатой. Или для конспирации послать туда друга Бармалея.

Я ботинком шевельнул прелую листву, и наружу вылезло битое стекло. Случайность? Предусмотрительность кладовладельца?

Я заметил место и неторопливо прогулялся по соседним зарослям. Но там не было никаких следов тайны. Или были, но я не нашел.

Из автомата я позвонил Антону и сказал, что, может, заеду переночевать. Мне хотелось его повидать, но ближе к вечеру я все же передумал и поехал домой. Слишком долго квартира стояла пустая – если стояла пустая. Надо было хотя бы понять, что к чему, есть у меня жилплощадь или нет.

Окна были темны, и я, не слишком сторожась, открыл дверь своим ключом. Был тот же разор, что и полгода назад, да еще и пыли прибавилось. Я открыл окно и прибрался, как мог. Позвонил Антону, сказал, что заеду завтра, и лег спать.

Тревожно мне не было. Слишком много времени прошло, кого-то похоронили, кто-то попрятался, кто-то наверняка и теперь шакалит, только охотничьи угодья сменил. Полгода у запертой двери не дежурят. А если и дежурят…

В «хрюшке» осталось четыре патрона. Если что, хватит. Эти суки страшны, потому что всегда первыми бьют и первыми стреляют. Но я уже обучен, ими же и обучен. Если снова возникнут, первыми ударят не они…

Я почему-то был уверен, что вырою «дипломат», с жесткой крышкой и блестящими шифровыми замками. Фильмов насмотрелся. А в реальности вытащил из неглубокой ямы старую хозяйственную сумку из кожзаменителя. Она была завернута в два полиэтиленовых мешка, а внутри тоже был полиэтилен, самый примитивный, хлипкие мешочки, в которые наши полудикие торгаши насыпают сахар или гречку. Но в этих была не гречка.

Я поймал левака в сторону Внукова, специально выбрал тачку поплоше, в чистую и не взяли бы с такой сумкой. Мужичок был обтрепан, щетинист, его «москвичок» дребезжал, битое крыло ухало на выбоинах. Поговорили о ценах и сошлись, что те, наверху, совсем офонарели, но лучших нет, такая уж у нас траханая страна, как начальник – так дурак, или бандюга, или вор. Разговор, впрочем, шел вполне мирный, ругать власть все равно что ругать баб, такая же законная мужская оттяжка, как располовинить бутылку. А сумка пока что валялась на полу, на вогнутом резиновом коврике.

Вышел я далеко за Кольцевой, на остановке, насчет цены водитель застеснялся, две бумажки его вполне устроили.

Я отошел в лес метров на полтораста и там, за барьером из молоденьких елок, разглядел повнимательней, чем разжился нынешним дымчатым утром.

Денег оказалось мало, то есть много, очень много – но много для меня, двенадцать пачек, оклеенных бумажными банковскими крестами, по десять тысяч в каждой – не рублей. Дикие, бешеные деньги, но не настолько, чтобы без колебания и счета убивать всех вокруг, чтобы даже на случайного полусвидетеля спускать целую свору накачанных подонков.

Смешно, но прежде я ни разу не держал в руках зеленые. И странно было думать, что этих вот картинок, которые, постаравшись, можно рассовать по карманам куртки и брюк, мне хватило бы на всю дальнейшую жизнь, и на Изауру хватит, и Антона подстрахую, не придется ему горбатиться за кусок и койку. На троих хватит, а четвертого, так уж вышло, в этой жизни у меня нет.

А еще в двух кульках были жестяные коробки от импортных конфет. Я раскрыл первую – там оказалась стянутая аптечной резинкой пачка тоненьких книжечек, часть синих, часть серых. В верхней было листиков семь-восемь, заполнены лишь первые два, на одном написано по-английски, на другом цифра. Я четыре раза пересчитал нули. Нет, все точно: восемьдесят пять миллионов.

Вторая книжка была похожа на первую. Только цифра не совпадала. Четыреста двадцать миллионов.

Вот это было другое дело. За такие деньги можно убивать и без счета. Как водородной дурой – всех в радиусе ста километров.

Я пролистнул еще пару книжечек и вновь упрятал в коробку из-под конфет. Фантастические цифры алчности не вызвали. Такими деньгами не пользуются, они не для людей. Они для правительств, для партий, для всяких там корпораций. Для банд. А я не банда, даже вместе с Изаурой и Антоном не банда. Так что эти книжечки не для меня.

Я медленно пошел лесом вдоль шоссе, оно негромко гудело за низким ельником, посадками, наверное, брежневских времен. Между рядами уже подрос кустарник, приходилось петлять. Наконец я наткнулся на подходящую сухую канавку, раскидал прелую листву и выкопал узкую яму штыка в три глубиной. Сумка легла боком, я засыпал ее и крепко утрамбовал. Все равно, правда, получился горбик, но я прикрыл его прелью, сучьями и всякой дрянью, которую удалось найти поблизости, банками да склянками. Вышло нечто вроде стихийной помойки, куда побрезгуют сунуться даже грибники. Работа была забавная, по сути собачья: отрыл чужую кость и перепрятал. Ощущал я при этом азарт и злорадство, будто вершил справедливую месть. Впрочем, пожалуй, так оно и было. Привыкли, сволочи, что все кости им! А на сей раз не вышло, эта сахарная косточка перепала народу, не худшей его части в моем лице.

Отойдя, я оглядел свое поле чудес. Все было о’кей, еще бы пару следов собачьей жизнедеятельности – и вообще лучше не придумаешь. А, в общем, и так сойдет. Мало ли в подмосковном лесу грязи, кому придет в голову в ней рыться?

Я заметил сосну-рогатку с двумя вершинами и пошел от нее к дороге, прямиком, считая шаги, чтобы точно вычислить место. В кювете валялась классная вешка, бетонная плита, расколотая и грязная. Лет десять небось валяется, и еще тридцать пролежит, кюветы в России раньше, чем при всеобщем благоденствии, чистить не начнут. Я повернул к Москве и прошел обочиной шоссе до первого километрового столба.

Теперь все было ясно. Столько-то километров, столько-то шагов. Не потеряю.

По пачке зеленых было в карманах, две за пазухой. Пожадничал. Что я стану с ними делать? Хотя… Если, например, поменять квартиру…

Об остальном думалось отстраненно, никаких сожалений насчет зарытого не возникало. Уж это точно не мое, такой кусок не заглотишь. Вилла в Ницце, яхта, какой-нибудь «роллс-ройс» с шофером, шикарные отели… Наверное, интересная жизнь, но ведь чужая, напрочь чужая, я для нее не гожусь. Для такой жизни нужен фрак, пять языков с детства, дедушка-миллионер. А мой потолок – кооператив хоть в тех же Филях, «жигуленок» подешевле и садовый участок под Истрой. Вот такая жизнь будет моя. Такую и хочу, а о другой жалеть не стану.

Хозяйственная сумка гражданина Суконникова казалась теперь чем-то нереальным и неподъемным, вроде как Большой Кремлевский дворец.

Я дождался автобуса на Москву и поехал назад к «Юго-Западной».

Сумку гражданина Суконникова я бы с радостью отдал народу, тем более что зеленые народу нынче очень нужны. Вот только где отыскать тот народ, которому можно отдать две конфетные коробки? Выйти на площадь, и в толпу – хватай, мол, братцы? Так ведь передавят друг друга. А пробиваться к большим мужикам наверх… Не знаю, может, те большие и ничего, но единственный к ним путь – сквозь строй малых. А этих я знаю. Эти убьют. Из корысти, из зависти, просто, чтоб не отсвечивал, но убьют точно. От таких денег и нормальный человек озвереет, а среди чиновников нормальных не так уж и много. Озвереют и убьют. А это мне совершенно ни к чему, один раз меня уже пробовали убивать, и мне это очень не понравилось…

Спал я нормально, снов не видел, в кошмары не впадал, лишь, проснувшись, не сразу сообразил, что захламленная нежилая комнатушка – моя.

Жрать, само собой, было нечего, я оделся и поехал к Антону. У светофора гудел народ, иномарка врубилась в грузовик, рядом стояла «скорая».

Я дождался зеленого и в толпе пошел через улицу.

Теперь мне придется быть очень осторожным. Во всем. Я ведь сейчас, наверное, самый дорогой человек в Москве. Да нет, пожалуй, во всей России. Дороже министра финансов. Дороже президента. И умирать мне никак нельзя. Должен ведь кто-то вернуть хозяину украденное.

Ночной волк

Накануне приятелю стукнуло сорок пять, отмечали без баб, спиртного было по потребности, закуски в обрез, кто-то притащил видик – так что разошлись с первыми трамваями. Просыпаться до полудня он никак не собирался. Однако пришлось.

– Привет, Чемоданов!

Голос в трубке был женский, молодой, знакомый – но сколько их, знакомых…

– Привет, – отозвался он хрипло.

– Ты чего, спал, что ли?

– Да так, чуть-чуть, – буркнул он, еще не поняв, перед кем приходится оправдываться.

– День же на дворе!

– Мало ли что день. Кто говорит-то?

– Ну, Чемоданов, – восхитились на том конце провода, – ты даешь! Дочку родную не узнал.

– Ксюха? – обрадовался он, уже совсем проснувшись. – Сама хороша, звонишь раз в пол года. Тут не то что голос, физиономию забудешь.

– Мог бы и сам звякнуть, – вернуло упрек дитятко, но развивать тему ни Ксюшка не стала, ни он. Мог бы и сам, конечно, мог – но трубку чаще цепляла мать, а с ней без крайней нужды лучше было не разговаривать. Разошлись давно и не по-доброму, бывшая жена, по счету третья, оказалась злопамятной, и в Ксюшкиных же интересах было не афишировать беседы с отцом.

– Ну, чего у тебя? – спросил Чемоданов. С дочкой он, хоть и виделся редко, жил душа в душу, однако без дела она не звонила.

– Пап, – сказала Ксюшка, – будешь моим спонсором?

– А что такое? – поинтересовался он благодушно. Дочкины траты были ему всегда по силам и приятны, просила она редко и всегда какую-нибудь мелочь вроде фонарика или длинных полосатых носков.

– Пап, ты стоишь или сидишь?

– Лежу.

– A-а… Ну тогда нормально. Пап, я замуж выхожу.

– Что?!

– Что слышишь.

– Ты серьезно, что ли?

– Ну, пап…

– Тебе же лет-то…

– Во-первых, скоро восемнадцать, во-вторых, теперь и в семнадцать расписывают. В крайнем случае, скажем, жду ребенка, они и справку не требуют.

– Постой… – совсем растерялся он.

– Да не бойся, – хмыкнула дочка где-то в своем отдалении, – нет ничего, просто скажу, чтоб не занудствовали. Все так говорят!

– А мать чего?

– Рычит.

– Что за парень-то?

– Нормальный. На тебя похож.

Чемоданов уже освоил новость.

– Ну и сколько тебе надо?

Было ясно, что тут фонариком не обойдешься.

– Откуда же я знаю? – ответила дочка беззаботно. – Видно будет. Для начала свадьба. А там как получится.

– И долго мне быть спонсором? – проворчал Чемоданов, как бы примериваясь к непривычной роли тестя.

– Что за вопрос? – удивилась Ксюха. – Всю жизнь.

Она хмыкнула и попрощалась. Чемоданов тоже положил трубку. Еще развлекается, паршивка маленькая. И слово-то какое нашла: спонсор!

Впрочем, слово ему понравилось. Ему все Ксюшкины слова нравились. Дочка!

Чемоданов прошел на кухню, поставил на огонь турку. Смолол кофе, засыпал погуще. Огляделся. Да, видок. Чашки немытые, это ладно, не проблема. А вот пол, окно, раковина… И ведь вполне может привести женишка. Девушка с фантазией, возьмет и приведет. Знакомить, так сказать. А как же, положено – с родным отцом! А у родного отца конюшня конюшней.

Да, без бабы не обойтись.

Кого бы позвать, подумал Чемоданов.

В принципе проблема стояла не остро – охотниц прибрать всегда хватало. Но Чемоданов прибиральщиц повидал достаточно и породу эту знал. Раз приберет, другой – а там, глядишь, и вещички перетащила. Нет, хватит. Уж лучше конюшня, да своя.

Кофе закипел. Турки хватало как раз на две чашки. Чемоданов не любил, чтобы женщины оставались на ночь, в частности, и потому, что турку приходилось делить на двоих, потом ставить заново, и в этой суете ломалась неспешная утренняя радость.

Жанку позову, вспомнил он вдруг и улыбнулся. Хорошая девка, с ней и спать не обязательно. И просить не надо – увидит бардак, сама приберет. Заодно и накормлю как следует. Приберет, поест и уйдет. Хорошая девка.

Он прихлебывал кофе и прикидывал, почем теперь свадьбы. Уж, во всяком случае, не дешево, дешевого нынче ничего не осталось. Это тебе не фонарик! С другой стороны, свадьба один раз в жизни… если один раз. Ладно, по крайней мере, первая свадьба один раз, это уж точно. Кстати, и помимо денег небось чего-нибудь надо, подарки всякие…

От непривычности грозящих хлопот стало неуютно, потянуло посоветоваться с кем-нибудь посведущей. Тут выбор был невелик. Он позвонил Маргарите и договорился на вечер.

День впереди лежал свободный, до дежурства сутки с половиной. Поспать, что ли, добрать свое?

Снова позвонили. Мужик, незнакомый. Но уже по просительной интонации стало ясно, что к чему.

– Будьте любезны Геннадия Васильевича.

– Слушаю.

– Я от Юры Великанова.

– Очень приятно, – отозвался Чемоданов без интереса.

– Насчет машины. Он сказал, вы можете помочь.

Все было понятно. Но Чемоданов молчал, потому что заработок впрямую зависел от длины пауз.

Клиент не выдержал первым, и это было хорошо.

– Стартер барахлит, – принялся объяснять он, – и стук какой-то, особенно на поворотах, потом крестовина, вроде…

– Значит, так, – прервал Чемоданов, – сегодня у нас пятница… Позвоните… ну, допустим, в среду. Только не в эту, а в следующую.

– А ездить пока можно?

– Я ж машину не видел, – скучно возразил Чемоданов, – лучше бы, конечно, не надо. Вот вы говорите – стук. Стук – понятие растяжимое. Может, амортизатор потек или обод погнули. А может, и двигатель недолго запороть. Зачем вам рисковать?

И снова пауза. Потом клиент произнес вежливо, но настойчиво:

– Юра сказал, вы могли бы срочно.

Чемоданов опять помедлил.

– Срочно-то можно… Да к чему вам? Деньги, что ли, лишние?

– Такие обстоятельства, – объяснил клиент.

– Ладно, – согласился наконец Чемоданов, – подъезжайте. Надо глазами глянуть. Там решим.

Дальше шло по накатанному. Позвонил Юрке, получил информацию, легонько перекусил и пошел в гараж. Гараж был его собственный, осколок одной из прежних жизней. Развод получился тяжелый, квартира уплыла, машина уплыла, гараж вон остался. Бывшая подруга жизни, набрав инерцию, хотела и гараж откупить – но уж тут Чемоданов уперся. Просто от злости. Раз она «да», значит, он «нет». И чем настойчивей предлагала, тем приятнее было ее послать. Уже потом, годы спустя, выяснилось, что гараж может кормить до гроба, это когда, плюнув на диплом и инженерный стаж, ушел в автосервис слесарюгой. Хорошая была работа, простая, спокойная и денежная. Но – зарплата не устраивала. Как ни вертись, выходило двести пятьдесят, а то и триста. А ему надо было сто. Тогда как раз вспомнил о гараже, собрал инструменты, три железных шкафа набил запчастями, не хуже, чем на складе, приладил к железной двери замок с «ревуном»…

У клиента была «девятка» в экспортном исполнении, голубовато-перламутровая, пробежавшая тридцать пять тысяч. И когда успел так уходить… Впрочем, судя по ботинкам и плащику, мужик был не из тех, кто на машину побирается по родственникам.

Чемоданов велел завести двигатель, потом сделать круг по ближним переулкам.

– Ясно, – сказал он, – сцепление надо смотреть. Ну а прочее… Крестовина у вас есть?

– Нет…

– А стартер?

– Но Юра говорил, вы…

– Достать все можно, – равнодушно сказал Чемоданов, – но цены сейчас знаете? Мой вам совет – отложим это дело недели на две, а вы пока поищите стартер. В Тольятти у вас никого нет? Там они стольника на два дешевле. Крестовина ладно, а вот стартер…

Клиенту было лет сорок, плотен, энергичен, с холодноватым начальственным взглядом, видно было, что просительская роль давалась ему с трудом.

– Как вас зовут? – спросил он жестко, будто для протокола. Прокурор, что ли?

– Геннадий Васильевич.

– Так вот, Геннадий Васильевич, машина мне нужна к понедельнику. Давайте из этого и исходить.

Чемоданов так же равнодушно глядел мимо клиента, прикидывая, сколько запросить. Рядиться он не любил, предпочитал, чтобы цена сразу – последняя.

– Может, и я вам когда чем помогу, – посулил мужик в плащике.

– А вы по торговой части?

Ни простоватым, ни косноязычным Чемоданов не был, когда-то и в театральной студии поигрывал, и стишки заучивал. Но придуриться, если надо, умел. Так проще. Дурость – словно броня, прошиби, если сумеешь.

– В совместном предприятии, – сказал мужик, – но это не имеет значения. Я раньше в исполкоме работал. Время другое, но люди-то везде свои. Оставлю визитку, если что…

– Стартер, крестовина, – туповато перечислял Чемоданов, – колодки передние. Ну, и работа. Масло менять?

– Все, что надо, – отмахнулся мужик, – чтобы год мне о ней вообще не думать.

– Девятьсот, – сказал Чемоданов, – если неожиданностей не обнаружится.

Года два назад цена звучала бы дико. Теперь клиент даже не поморщился. А чего ему! Совместное предприятие, фирмач. Жулик исполкомовский. Разбегаются и тащат, кто чего ухватит.

– Годится, – кивнул мужик, – только тут вот какая деталька: в ведомости расписаться не затруднит?

– За что? – хмуро поинтересовался Чемоданов. К казенным бумагам у него доверия не было.

– За ремонт, – успокоил клиент, – этой же машины. Она у меня на фирму записана. Все законно.

Чемоданов молчал.

– Накину, – сказал клиент, – две сотни. Даже три.

Чемоданов нехотя кивнул. Хрен с ним, за три сотни можно и расписаться.

Он загнал машину в гараж и велел фирмачу прийти в понедельник после обеда.

– Может, с утра? – попробовал тот.

– Вам качество надо или абы как? – проявил твердость Чемоданов.

Работы вдвоем было часа на четыре, не больше. Но мало ли что! Четыре часа на дело, двое суток на понт. Деньги-то за понт платят.

Днем Юрка прислал еще клиента на «москвиче» с помятым задком. Крышку выправить и панель. Тут хозяин был понимающий, и разговор вышел другой. Шестьдесят рублей, с покраской – девяносто. Тоже деньги.

Вечером он поехал к Маргарите.

Ритуля жила в хорошем месте, в хорошем доме, одна в двухкомнатной хорошей квартирке. Работала она в НИИ, чем-то руководила, еще подрабатывала – и денег, и возможностей хватало. Квартирка была ладная, уютная, без случайных вещей, все к месту. И холодильник не пустовал, и пара бутылок в буфете всегда стояла. Современная независимая женщина.

Лет пять назад у них получился довольно плотный роман, оба завелись, даже в Ялту вместе сгоняли. Но Чемоданов к тому времени все свои семейные игры бесповоротно отыграл, да и Ритуля, пару раз налетев на углы его характера, поняла, что с таким мужиком спокойней быть в приятелях. На том и задержались. Не виделись порой месяцами. Но когда Чемоданов уставал от холостяцкого бардака, когда тянуло в нормальный дом – попить чайку с вареньем, поваляться на мягком, послушать тихую музыку, почитать детективчик – он заваливался именно к Ритуле. Дня на два. Хватало. Самый срок на семейную жизнь.

– Слово-то какое нашла, – с удовольствием пожаловался Чемоданов, – «спонсор». Вот паршивка маленькая! И в кого такая нахалка?

– В тебя, – ворчливо отозвалась Ритуля, – в кого же еще? Вылитый папаша.

Она умела сказать приятное под видом гадости. Умная баба.

Они сидели друг против друга на кухне, но за чистой яркой скатертью, и чай пили из хороших сервизных чашек. Это был Ритулин принцип: если жизнь серая, так пусть хоть посуда блестит. И одевалась она всегда, как на выход. И мыло в ванной пахло заграницей.

– Всю жизнь, говорит, – развел руками Чемоданов, – вот так. Спонсор!

– Влип ты, Геночка, – вздохнула Ритуля, – наплодил дюжину, теперь вези.

– Ксюшку повезу, – кивнул он, – остальные уж пускай сами. Пешочком. Их много, а горб один.

– Балуешь девку.

– Балую, – подтвердил Чемоданов.

– Мать-то не взбрыкнет?

– Это ее сложности.

Ритуля погрозила пальцем:

– Сядет на шею – до пенсии не слезет.