Текст книги "For your family (СИ)"

Автор книги: Лена Полярная

Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 31 страниц)

– Отдыхай, – сказал Хан негромко.

МакКой хотел огрызнуться, чтоб Хан ему не указывал, но не стал.

Успеется.

Теперь он, наконец, засыпал.

Комментарий к Для чего нужна семья этот фик закончен; через некоторое время к нему будет добавлен эпилог с филлерами, рассказывающими про дальнейшее житьё-бытьё главных героев. спасибо всем, кто читал, отдельно тем, кто комментил, спасибо с плюсиком – тем, кто наградил этот фик:3 мы всех вас любим (и стар трек, конечно же), и верим, что даже у Хана может быть шанс на новую жизнь в новом мире.

живите долго и процветайте v(_)

Ваши Авторы.

====== Постистория 1. Почему доктор не любит звёзды ======

Комментарий к Постистория 1. Почему доктор не любит звёзды Данный текст открывает серию необязательных внесюжетных зарисовок по макхану.

Будут филлеры и о спирке, а пока начало положено.

Триббл.

За стеклом лежало мерцающее звёздное полотно. Если смотреть долго, начинало казаться, что никакого пространства нет, чернота, усеянная точками звёзд, на самом деле плоскость, в которой кто-то проделал миллионы дырочек разного диаметра. А позади плоскости размещён источник освещения, подсвечивающий эти дырочки.

Боунс смотрел достаточно долго, чтобы так начало казаться. Крохотный отгороженный отсек за инженерным блоком пустовал; сюда едва бы могли втиснуться четыре человека. Он напоминал МакКою забытый балкончик, прилепленный в старом особняке к такому же забытому чердаку.

Наличие такого места на «Корунде», корабле, построенном по проектным чертежам Хана, казалось вообще невозможным. МакКой привык считать, что ничего нефункционального Хан в принципе не делает. А тут – странный закуток без назначения. Хан его версию подтвердил – сказал, что это «просто пространство».

Сейчас «балкончик», впрочем, был кстати. Давал возможность поговорить без лишних глаз и ушей.

Они сидели прямо на полу, МакКой подобрал крылья. Хан укрывал его своим, полураскрытым.

– То есть, у этого закутка правда нет назначения, – уточнил МакКой, оттягивая начало разговора.

Он не смотрел в сторону Хана, но слышал беспокойное шуршание перьев.

– Людям в длительных перелетах требуется пространство, где они смогут почувствовать себя не на работе. Или хотя бы знание о его существовании на борту.

Хан мог перейти сразу к делу, но не стал. Хотел, чтобы МакКой начал сам, когда будет готов? Ну, оттягивать дальше и правда смысла не имело.

Боунс кинул последний взгляд на дырочки-звёзды.

– Я должен поговорить с тобой об оторванном крыле. Точнее... о том, что этого не должно повториться. Никогда, ни при каких условиях.

– И если я соглашусь, то...?

– Я с тобой тут не торгуюсь, – отрезал МакКой, разворачиваясь к нему. – То, что ты сделал, уже усложнило процесс твоей судебной защиты. Ещё пара таких выходок – и тебе не поможет ничьё заступничество. От заморозки, Хан, вас всех – и тебя, и семерых твоих птенцов, отделяет только твоё благоразумие.

Хан смотрит на него. Смотрел всё это время. И жуткий взгляд прозрачных глаз спокоен, разве что при упоминании птенцов в нём проскользнуло какое-то неуловимое выражение.

– Неверная тактика, – он качнул головой. – Ты хочешь, чтобы я пообещал это именно тебе. Не суду. Не флоту. Тебе.

– Почему ты думаешь, что я требую от тебя личного обещания?

– Потому что ты видел. Ты почувствовал, что это такое, когда человек лишается крыла. Ужасное, неправильное, чудовищное событие, правда?

Хан описывает это глубоким и вкрадчивым голосом, хотя выражение глаз не меняется. Оно будто застыло.

– И ты, а не твоё призрачное “всеобщее благо”, именно ты сам не хочешь, чтобы я сделал это вновь, ведь тогда перед тобой снова встанет выбор, твоя чудовищная моральная дилемма – прощать меня или нет. Так скажи это. Хочешь моё обещание, Леонард?

– Ты опять...

– Назови свою цену.

Хан смотрел на него и ждал, чуть сощурив светлые глаза.

– Хорошо, хочешь по-плохому – будет, – МакКой выдерживает его взгляд. – В суде при даче показаний я не стану оценивать твой поступок. Скажу, что от боли был не в себе, и твои действия, просмотрев записи с камер, сочтут самозащитой. А если не пообещаешь… если не дашь гарантии мне, здесь и сейчас, я предотвращу повторение такой ситуации. Скажу суду, что ты сделал это намеренно, для чего ты это сделал, тоже не скрою. И больше ничьё крыло ты не оторвёшь. В криосне это проблематично.

Хан чуть приподнимает брови.

– Хорошо. Это всё, что ты хотел мне сказать?

– Твой ответ, – негромко сказал МакКой, продолжая на него смотреть.

– Вот он, куратор МакКой. Вы имеете право говорить в суде всё, что посчитаете нужным и этически правильным. Как и я.

– И как долго ты намерен кормить меня софизмами?

Взгляд Хана становится насмешливым. Он чуть склоняется к МакКою и говорит негромко:

– Как угодно долго. Просто перестань разыгрывать карту куратора, Леонард, и мы поговорим. Я не с куратором пришёл на встречу.

МакКой кривит губы и отворачивается от него, вновь вперяясь взглядом в плоскую вселенную за стеклом. Правда, взгляд стопорится на собственном отражении в этом стекле. Оно кажется призраком. МакКой смотрит в глаза себе-призраку и практически ощущает себя им – нематериальным оптическим эффектом, сквозь который просвечивают звёзды.

Разве что оптическому эффекту вряд может так хотеться выпивки.

– Наверное, виной твоему поведению – триста лет сна. У человечества было время осознать ошибочность следования доктрине мести. У тебя и твоих птенцов такого времени не было… Хорошо. Я прошу тебя о благоразумии. Не как куратор. Не усложняй мне задачу в суде.

Хан берёт его руку в свои. Начинает медленно перебирать пальцы, мягкими, почти массирующими движениями. Выдерживает небольшую паузу, прежде чем заговорить вновь.

– Ты – человек жизни, Леонард. – Он говорит размеренно, ровно, будто рассказывая какое-нибудь древнее предание. – Для тебя сохранить жизнь и здоровье человека… любого разумного существа – первостепенная задача. Это одна из черт, за которые я начал тебя уважать, а впоследствии полюбил. Не думай, что я не понимаю, как для тебя выглядел мой поступок. Но сейчас перед тобой не стоит выбор оправдать меня или не оправдать в суде. Поспособствуй ты карательному приговору – история может повториться. К тому же, вряд ли тебе хочется, чтобы мои птенцы пострадали, ведь в твоих глазах на них нет вины. Дело не в прощении – ты готов простить меня, ты уже ищешь мне оправдания. Это вопрос куда более личный – пустить или не пустить в своё пространство существо, способное на такое зверство. Ведь если ты пустишь, а я совершу это вновь, ты будешь чувствовать свою причастность.

Он снова умолкает. Возможно, собирается с мыслями. Или даёт МакКою передышку. Но это длится недолго.

– Я собираюсь стать гражданином Федерации, Леонард, – снова начинает он. – И служащим Звёздного Флота. Я должен буду следовать вашим законам… хотя бы номинально. Учитывать ваши моральные нормы. Учиться жить с вами. Мне придётся меняться, и моим птенцам тоже. Я понимаю это, и будь уверен, заставлю понять и их.

Снова пауза. МакКой только собирается заговорить, но Хан прерывает его:

– Подожди. Нам нужна ясность. То, что случилось на корабле… я мог бы сказать, что потерял контроль над собой и сделал это в состоянии аффекта, но это не будет полностью правдой. Как и полностью неправдой. Я мог этого не делать. И в будущем в аналогичной ситуации я выберу не делать, обещаю. Это я обещаю тебе, Леонард Горацио МакКой, мой куратор и будущий партнёр. Тебя устроит?

– Да, Хан, – МакКой сжимает его пальцы в ответ. – Устроит.

Хан ласково прижимает костяшки его руки к губам и прикрывает глаза. Он выглядит почти умиротворённым. И крыло, обнимающее МакКоя, еле слышно шуршит перьями.

– Сейчас ты выглядишь лучше, чем при нашей последней встрече, – Хан тихо говорит это и прижимает руку МакКоя к своей щеке. Слегка приоткрывает глаза. – Тебе нашли каюту? Какая она?

МакКой внутренне расслабляется. Он боялся, что Хан заговорит о сыворотке и вытрясет из него правду. И крылья не болят. Нечему болеть после принятого решения.

– Ну, каюты тут для всех не предусмотрены, умник, – МакКой смотрит на переплетение их пальцев, чтобы не встречаться с Ханом взглядом. – Поэтому квартирую в капитанской. Там тебе хватило соображалки наколдовать в чертежах ванну, за что, конечно, спасибо. Правда, зная тебя, это не соображалка, а банальное сибаритство.

– Тебе тоже не мешало бы его оценить, – Хан чуть улыбается. – Но неужели капитан предпочёл твою компанию коммандеру?

Его пальцы слегка, едва ощутимо гладят пальцы МакКоя. МакКой отворачивается к звёздам.

– Они с коммандером, скажем так… в размолвке. После случившегося.

– Как глупо с их стороны. Сейчас не время, чтобы ссориться и оставлять друг друга.

– А для чего время – забиваться в углы и смотреть на звёзды?

– Иногда это полезно. Смотреть на звёзды и думать о перспективах. Если бы не ты, душа моя…

Хан указывает на одну из далёких, едва мерцающих звёзд. Вторая его рука ложится МакКою на плечо.

– Я просматривал звёздные карты. Там есть звёздная система Цети-Альфа, а в ней пара пригодных для жизни планет. Одна из них была бы прекрасным домом для меня и моих людей. Правда, сейчас мои амбиции выросли, и править планетой я уже не хочу.

МакКой щурится в звёздную даль. Может, было бы неплохо – на далёкую планету… Только намекни, что называется, и Хан угонит корабль. Цети-Альфа, Квадра-Прима, Церера-6. Только это бредни. Найдут, с того света откопают и информацию вытрясут. Нечего и надеяться.

Хотя насчёт “того света”, он, конечно, погорячился... Уж доктор с его стажем прекрасно знает, что с того света возвращаются редко. Особенно те, кто этого крайне не хочет.

Боунс усмехается и расслабляет напрягшиеся крылья. Надежда – чувство безмерно нелогичное, прав был гоблин.

– Только бета-квадрант не трогай, я тебя прошу, куча хороших баров и забегаловок пострадает, – фыркает, поглаживая хановы пальцы на своём плече. – Дельту бери. Вроде как Совет при Маркусе всё оттуда угрозу ждал.

– Если ты попросишь, я сделаю что угодно.

МакКой чувствует мягкое прикосновение к виску – это губы Хана. Потом прикосновение твёрже – это уже его лоб.

– Леонард, – говорит сверхчеловек тихо, – я хотел бы увезти тебя далеко отсюда. Куда-то, где мне не придётся делить тебя с капитаном и Павлом. Но ведь ты не согласишься. Ты нужен им. А значит, и я буду тут, с тобой. Так близко, как только ты подпустишь.

Многозначительно. Чёртов птеродактиль.

– Подпущу, подпущу, не сомневайся.

МакКой скидывает его руку с плеча, разворачивается. Тесно, и крылья бороздят маховыми перьями по стеклу. Хан едва заметно щурится в звёздном полумраке. Боунс кладёт ладонь на его плечо. Тянется к уху. Хан горячий даже через форменку, от его шеи пахнет чем-то хвойным, как тогда, на обзорке. Впрочем, он и сам по себе, без шампуня, не пахнет, как человек. Иные механизмы и скорости обменных процессов.

– Ты не рискнёшь безопасностью птенцов теперь, – МакКой говорит это тихо, на грани слышимости. – Тебе придётся пройти через суд, а это полгода минимум. Каждый из нас защищает свою семью, Хан. И ты не помешаешь мне защитить мою.

Его щеки касаются горячие пальцы Хана.

– Разве я уже не доказал, что готов защищать её вместе с тобой? Что я могу и готов её защитить?

– Ты полгода будешь сидеть в камере с видом на Золотые ворота, – МакКой убирает его руку. – Никаких посещений, передач, присутствие на суде – голопроекция. Помощничек.

– Ты так очаровательно недооцениваешь меня.

Хан берёт его за подбородок, но уже не ласково. Твёрдо. Разворачивает лицом к себе и смотрит в глаза.

– Очень хорошо обдумай ситуацию, душа моя, – это он говорит, уже не заигрывая. Спокойно. Почти угрожающе. – Ты видел, на что я способен. И от тебя зависит, на какую цель я брошу свои способности в ближайшие полгода.

МакКой вместо ответа прикладывает два пальца к его шее, под челюстью. Хан чуть поводит головой – явно не зная, как на это реагировать, но замирает. Боунс смотрит в его глаза и считает. У сверхлюдей пульс и так быстрее человеческого. Но сейчас Хан, каким бы спокойным ни казался, волнуется. Если такая простая эмоция применима к этому сверхразуму.

МакКой улыбается. Это же мило, в конце концов. Звездец как мило.

– Тебе и правда важен мой ответ. Пульс выдаёт. Ты не знаешь, что я отвечу, и беспокоишься.

Хан приподнимает брови.

– Твоё недоверие оскорбительно.

МакКой убирает пальцы от его шеи.

– Верификация.

Он тянется и целует Хана, мягко запуская пальцы в его волосы. Ероша укладку. Мелкая месть – назад сверхлюдь пойдёт по кораблю с частично восстановившейся естественной кудрявостью.

Губы Леонарда пахнут кофе и слабо-слабо овощным сандвичем. Конечно, он не станет насиловать свой организм тяжёлой едой и выпивкой сейчас. Сейчас ему не нужно заглушать голос совести.

Хан сжимает его волосы в ответ, немного наклоняет голову и скользит языком меж его горячих губ. Запах Леонарда окутывает его, вплетается в его собственный, ласкает кожу теплом, близостью его тела. И тело Хана, разум, сама суть его не может не откликнуться – Хан целует его медленным, глубоким поцелуем, прижимает к себе. Хан любит его. Отчаявшегося человека, посчитавшего себя проблемой и угрозой для своей семьи. И со свойственной только ему безжалостностью к себе желающего эту проблему решить.

Его решение читается в его действиях, в том, как он отзывается на поцелуй – приникая, вжимаясь, всем собой, жадно; словно Хан для него источник влаги в раскалённой пустыне… И Леонард пил его, зная итог. Пил, захлёбываясь, перед неминуемой смертью. Тело реагирует соответственно, хоть Хан и старается контролировать свои реакции. Глубоко и размеренно дышит, а сердце колотится сильнее, и раскалённый шар желания, покоившийся до этого в груди, медленно распространяет жар на живот и ниже.

Хан скользит рукой на шею Леонарда, чуть сжимая загривок, второй притягивает его ближе. Он желает ощутить его на своих коленях. Желает запустить пальцы в перья у основания крыльев, ощутить их жар и дрожь. Волны запаха и тепла от Леонарда захлёстывают его, мешают мысли и подталкивают к горячему, алому и такому желанному забытью…

Но это не должно произойти так.

Сама мысль о том, чтобы разорвать поцелуй, кажется кощунственной. Хану приходится призвать на помощь весь свой самоконтроль, и даже так он не отстраняется. Лишь размыкает поцелуй и прижимается губами к шее Леонарда, близко к пульсу.

– Нет. Нам нужно остановиться.

– Не время и не место, – соглашается он хрипловатым шёпотом и усмехается сквозь сбитое дыхание. Чуть трётся щекой. Его пальцы ласково перебирают волосы на затылке Хана, но отстраняться доктор не пытается. – В последнее время я думаю, что лучше бы ты не просыпался в нашем времени. Чтобы я никогда не знал про твою кровь… И заодно про тебя самого. Многовато приключений на задницу старого задолбавшегося доктора.

– Как же ты себя недооцениваешь… – Хан снова прижимается губами к его коже. Он дышит его запахом, он пьян им. – Но я готов слушать твои жалобы на жизнь вечность. Лишь бы ты провёл её со мной.

– Нету у нас вечности, привыкай, – Леонард прижимает его к себе, кладёт руку между крыльев, поглаживая. – Даже у тебя, большекрылый мой.

– Я отвоюю у времени самый большой кусок, который смогу. Я вырву его, сделаю нашим и проведу с тобой. Я войду в твою жизнь так прочно, что ты и сам не будешь представлять её без меня. Я проникну под твою кожу, в твои вены, в твои мысли и разум. Я стану твоим воздухом, и в этом я клянусь тебе.

Хан трётся щекой о его шею в приступе безрассудного отчаяния. Он снова вступает в игру, ставка в которой – жизнь Леонарда, но играть, вдобавок к списку врагов, придётся и против самого доктора, на незнакомом и ненадёжном поле.

– Я не потеряю тебя, любовь моя, – шепчет тихо. – Ты мой.

Леонард не отвечает. Монотонно поглаживает между крыльев. Скорей всего, смотрит на звёзды, которых так боится. Хан в ярости на него за его решение, но разве возможно переубедить сейчас? Леонард упрям. Он будет сидеть с Ханом, целовать его, перебирать перья, и попутно совершенно спокойно обдумывать быстрый и безотказный способ лишить себя жизни. Жажда самоуничтожения слишком громко говорит в нём, она сплелась со страхом за семью и не позволит даже рассмотреть варианты, попытаться бороться.

В коридоре за дверным проёмом кто-то куда-то стремительно прошёл, шурша перьями. Чуткий нос Хана уловил запах гари и жжёной проводки – инженер в запале работы. Но это было уже неважно. Их хрупкое уединение было нарушено. Леонард отстранился, а Хан не стал его удерживать.

– Нам лучше до суда наедине не видеться, – сказал спокойно. – Мало ли.

Хан чуть приподнимает брови.

– Как пожелаешь. Скажешь что-нибудь на прощание?

Доктор поднялся, прошуршав крыльями о стекло. Кивнул.

– Спасибо. За то, что дал ощутить себя живым впервые чёрт знает за сколько.

– У меня сложилось ощущение, что ты позволяешь себе ощутить жизнь только когда собираешься на смерть, – Хан встаёт на ноги. Слегка встряхивает крыльями. – Но пожалуйста. Сейчас ты пойдёшь к себе или работать?

– К себе и работать, – Леонард, уже в проёме, фыркает и отмахивается. – Сбиваю данные по тебе за всё время кураторства, пишу отчёты на последние события… Составляю подробную характеристику для суда. – Он слегка хмурится. – Здесь в репликаторе нет зелёного чая, а у Пашки нет времени. Если закодируешь чай, можешь лично принести мне кассету перед альфа-сменой.

Он уходит, напоследок слегка застряв взъерошенными крыльями в проёме.

Хан провожает его взглядом. Да, если не знать его, можно подумать, что он в порядке. И ведь это не актёрская игра. Леонард так ощущает себя – как будто всё правильно. Как будто так и нужно.

Хан чуть щурится, чувствуя, как от ярости начинают раскрываться крылья. Шуршат перья, задевая о стены.

Что ж, это право Леонарда – определить свой выбор. Право Хана – не дать ему осуществиться.