Текст книги "For your family (СИ)"

Автор книги: Лена Полярная

Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

– Зат…кнись.

МакКой еле пропихнул это слово сквозь сжатые зубы. Крылья выворачивало такой болью, какая их пыточному аппарату снилась только в сладких грёзах. Будто кто-то медленно выкручивал разом все кости из суставных сумок, и связывающие их мышцы и связки рвались и лопались, как перетянутая до предела проволока.

– Зы-ы…т…кнись!.. – это почти бульканьем, едва чуя, как ремень впился напряжённое горло.

– Нет, я не замолчу, доктор МакКой. Я не замолчу. Потому что это правда. Это настоящая цена вашего молчания, а не абстрактные цели и высокопарные слова.

Воцарилась тишина. Горло перехватывало, и дышать получалось только рывками.

Ещё час

Или полтора

Или два

Джим сколько тебе нужно

– Я дам вам подумать. Одну минуту. И если вы согласитесь помогать, вас тут же вытащат из этих ремней. И больше никто, никогда и пальцем вас не тронет.

Время капало.

– Марта, увеличь до десяти, – мягкий голос Райса.

МакКой закрыл глаза.

Из-за ионного шторма сбоили сканеры, и пользоваться ими для навигации было нельзя. Сейчас Саратога напоминала Джиму слепца, бредущего по скоростному шоссе, вытянув руки. Курс был просчитан заранее и, по словам Хана, учитывал всё, что только можно, но… корабль всё равно был слеп, эта жуткая подвешенность в пустоте с ума сводила.

Они медленно продвигались по направлению к кораблям Федерации, километр за километром, используя шторм как укрытие.

Где-то по ту сторону от врага зеркальным курсом шёл Орфей.

За каких-то несколько суток всё перевернулось с ног на голову, Хан оказался единственным средством спасения, как тогда, с Возмездием и Маркусом, но теперь между сверхчеловеком и Джимом стоял МакКой. И его слово, которому ещё хрен знает, можно ли верить после сыворотки.

Джим выбрал верить, как выбирал десятки раз до этого. Но ещё никогда он так не боялся ошибиться.

Сращенное сывороткой крыло ныло на месте перелома, и тем сильней, чем чаще он думал о Хане, МакКое и Споке. Джиму начинало казаться, что срастаться оно не хотело.

Напряжение, повисшее на мостике, можно было резать ножом – никто даже не пытался делать вид, что всё в порядке. Чи сосредоточенно вела корабль по курсу, Джим ассистировал ей за панелью навигатора, почти бесполезной сейчас. Айвил чинил инженерную консоль, Цай держал приборы Юи, а Кексик дежурил рядом со Споком.

Далеко позади них зависла в воздухе малышка Энтерпрайз. Ей нельзя было двигаться, и именно она была на мушке боевых кораблей. Скорее всего, там люди ощущали себя как в клетке. Запертые, беспомощные, под угрозой уничтожения. Да, да, они тоже готовились...

А на каком-то из двух гигантов, спроектированных гением Хана, держали МакКоя. И сейчас весь успех операции зависел от того, сколько Боунс продержится под пытками.

Джима передёрнуло от этих мыслей. Он поймал напряжённый взгляд Юи и улыбнулся ей, ощущая, что сердце колотится где-то в горле. Сказал одними губами: «Норма».

– Да, капитан. – Она тоже сделала попытку улыбнуться побледневшими губами.

Не норма. Нихрена собачьего не норма. Джима колбасило внутри от мыслей, что МакКоя там сейчас разбирают на косточки. И становилось насрать на то, что Боунс не рассказал ему о сыворотке, что предал, что считал малявкой неразумной. А вот на Хана было не плевать, ой как не плевать. Говорит, что МакКой ему дорог, чуть ли не облизывает, зажимает в туалете, а потом отправляет на пытки. “Иначе план сорвётся, капитан...”

Значит хуёвый у тебя план

Рожа твоя аугментская

Кто, блять, отправляет дорогого человека на пытки?!

Айвил что-то сделал с проводами – из консоли посыпались искры. Вздрогнула Чи. Ругнулся Кексик, решивший, что свет искр сейчас приведёт в сознание их ополоумевшего коммандера. Кирк резко дёрнул крылом, приказал не поднимать панику из-за искр и послал Цая помогать Айвилу.

Попытался сосредоточиться на текущей задаче, но в голову лезло вот это – про пытки и страх, и про то, что он сам одобрил план Хана.

К чёрту всё. Сначала он спасёт Энтерпрайз и МакКоя, это самое важное. Жизнь – вот что важно, разборки потом. Главное – не сбиться с курса.

– Адмирал, сообщение от наших информаторов. Они требовали передать, что смогут удерживать шторм не более двух…

– Достаточно, я понял, – негромко, но настойчиво прерывает главный и захлопывает коммуникатор. МакКой пытается дышать, но сквозь рваные вдохи-выдохи слышит, как адмирал поднимается со своего кресла и уходит. Быстро. Очень быстро.

И вдруг вспоминает.

Алекс Романенко, правая рука адмирала Маркуса. МакКой лично видел его несколько раз на собраниях старших офицерских составов. А после заварушки с «Возмездием» в командовании, вроде, начались перетасовки, и места замкомандующего флота Романенко лишился. А вместе с ним полетела вся «Секция 31»… Кого-то судили, кого-то разослали на дальние форпосты... Мстит, значит...

Мысли путаются.

Мстят... но за кого? За своего предводителя? За себя? За свои тёплые места?

Какая разница

Дальше думать не получается.

Леонард кричит.

А Хан из-за парализатора даже не может глубже дышать. Только сердце стучит в ушах всё громче, громче…

– Сэр, у сверхчеловека поднимается давление, – заговорила женщина, которую Райс звал Мартой. Ей Хан мог бы сломать позвоночник и нос и оставить лежать на спине, пока она не захлебнётся собственной кровью.

– Давление? – голос адмирала из-за стекла звучал глухо.

– Да, сэр. Давление. Нормализовать?

– Марта, у него переломы за часы срастаются, ты думаешь, от какой-то гипертонии он сдохнет?! Не лезь ко мне со своими идиотскими идеями!

Хан с удовлетворением отметил, что адмирал уже не говорил спокойно и ласково, как вначале. Что-то тревожило его. Что-то торопило. Видимо, те, кто желал купить Хана, не были терпеливыми заказчиками. То, что второй адмирал вышел по вызову “информаторов” и ещё не вернулся, догадку только подтверждало. А вот что насчёт “удерживания шторма”? В секции 31 он краем уха слышал о том, что какая-то враждебная раса научилась управлять магнитными полями звёзд и вызывать направленные ионные бури. Но это были слухи. Выходит, правда? Если он вспомнит, что это была за раса...

Додумать эту мысль не вышло – Леонард снова закричал.

Бессилие. Отвратительное жалкое бессилие.

– Формула, доктор.

– Леонард… Горацио… МакКой… ЮСС «Энтерпрайз»… офицер… Звёздного… флота… личный… номер…

Так звезднофлотовские выучены отвечать, когда их пытают враги. Имя, корабль и личный номер. Имя, корабль и личный номер. Ничего более.

Потом он снова воет, и следом несколько минут тишины.

– Александр Романенко, – хрипит Леонард, когда главный возвращается. Видимо, узнал второго палача. – Милитарист. Радикал. Сторонник идей… Маркуса. И за сколько… нынче… продаётся верность… Федерации?

– Я рад, что теперь мне не надо представляться, доктор.

Через секунду – громкий, выворачивающий вопль.

Хан старается успокоить сознание и ощутить каждую мышцу своего тела. Он учился медитациям, и… если так можно взять под контроль что угодно…

Крик Леонарда срывается в хриплый вой.

Затихает так же резко, как и начинался – теперь Хан слышит только тихий скулёж.

Он ненавидит тех, кто заставил его гордого Леонарда скулить и всхлипывать от боли.

– Маркус был лучше вас, – хрипит доктор, отдышавшись. – Он хоть… своих не предавал. Пытался…. дочь защитить… хоть и... псих.

Звук удара. Леонарда ударили. И ещё раз. Адмиралы совсем обезумели от страха, если дошли до такого.

А значит, дело очень плохо: они начнут палить по кораблю.

Вся пятая палуба вымерла. Скотти, едва Чехов в Сулу спустились на эту палубу, снова заблокировал подходы к ней силовыми блоками.

Наглухо были закрыты двери заблокированного силовым полем медотсека, в пустых коридорах не было ни души. В коридоре, ведущем к ближайшей лаборатории, на полу валялось знакомое чёрное перо. Пашка поёжился.

По кораблю попали, когда он и Сулу были у лабораторных дверей. Ухватиться было не за что, их швырнуло на стенную перегородку, Чехов отчаянно замахал крылом в попытках удержать равновесие, но Энти, подрожав, замерла. Дымом не пахло, сигнал тревоги по разгерметизации не включался.

Второго удара не последовало.

– Как думаешь, что это было? – спросил Чехов, поднимаясь по стеночке. Собственный голос в пустоте палубы прозвучал жутко.

Сулу головой покачал. Чёрт знает, правда, что там происходит.

– Это не в тарелку попали, судя по тряске. Гондолы, – сказал только и принялся набирать на лабораторной двери код, держа во второй руке готовый к выстрелу фазер.

Дверь разблокировалась, и лаборатории предстали им в полной тишине, как и коридоры. Клубков растений нигде видно не было. В первом помещении царила полная разруха. Уроненная мебель, перевёрнутое оборудование, кое-где на полу осколки стекла и лужи разлитых реактивов. Но свет горел ровно, никаких «ужастиковых» мигающих лампочек.

– Хоть свет есть, – сказал Сулу, подумавший, кажется, о том же самом. Они любили вместе смотреть после смены фильмы, в том числе и ужастики.

– Дай мне коммуникатор, универсальную отвёртку и пару минут – и я сделаю так, что замигают, – прошептал Пашка. Ему здесь не нравилось настолько, что перья дыбом вставали.

– Недостаточно ещё от страха распушился?– поддел его Сулу, обернувшись через плечо.

– Фу, злая Утка… – Пашка попытался присобрать взъерошенные перья. Мало ли обо что заденут.

Они шли по коридору между лабораторных помещений, наступая на осколки стекла. Кое-где были выбиты двери и перегородки. И ни одного клубка или щупальца, даже полудохлого. Хан говорил, здесь погибло человек сорок без малого, не могли же растительные клубки так быстро распасться… А если бы и распались, остался бы серый пепел-прах, как на Саратоге.

Сулу шёл впереди, держа руки на фазере. Перья настороженно подрагивали. Как антеннки. Чехов отстал от него, заметив краем глаза какое-то шевеление.

Одна из лабораторий зияла разбитым окном-перегородкой. Пашка подошёл к нему, держа свой фазер, заглянул в ощетинившуюся осколками дыру.

Замер как вкопанный.

Огромный, до потолка клубок щупалец занял собой угол немаленького лабораторного помещения. Был он по меньшей мере семьдесят кубических метров, простираясь до самого потолка, из него торчали осколки стекла и сломанные части мебели, и все эти щупальца вяло шевелились, как будто… как будто…

Пытались заползти друг под друга в поисках так недостающего им тепла.

Спрятаться.

В одну ослепительную секунду в мозгу словно что-то вспыхнуло, и Чехов осознал масштаб происходящего – они встретили новую форму жизни. Не углерод. Не кремний. Жизнь на границе материи и энергии, обитающая на своей родной планете в невозможной для человеческого представления форме, которая получалась из видоизменённых молекул дорсалия, разогретых до высоких температур. Скорее всего, это было иное, пятое состояние вещества.

Кто знает, что произошло? В планету этих частичек врезался астероид? Она столкнулась с другой планетой? Но отколовшийся гигантский кусок дорсалия в смеси с платиной попал в открытый космос, потерял тепло, затвердел, внутри него образовалось множество полостей-пещер, переходов, галерей... Платина образовала внутри и снаружи дорсалиевого слоя защитную плёнку. Планетоид.

Живые частицы внутри уснули, почти что умерли, впали в глубокую спячку. Видимо, дрейфующий планетоид притянула гравитация обитаемой планеты. И гуманоиды с погибающей планеты освоили кусок дорсалия, не имея понятия, что кроется в сверхпрочном металле. Они сделали внутри планетоида свой корабль, увезли вместе с остатками своей вымирающей расы и частички – за тысячи световых лет от их родного дома.

Долгое время катастрофы удавалось избежать. А потом авария повредила тонкий слой платины, отделяющий дорсалий от тепла... И частички проснулись по одной им ведомой причине.

Чехов тихо выдохнул, не отрывая взгляда от клубка.

Вот эти растительные уродцы-щупальца, жалкое подобие среды обитания, попытка живых частичек приспособиться и спастись вне условий родной планеты. Эта форма жизни никогда, никогда не пойдёт с ними на контакт, потому что контакт в принципе невозможен из-за разницы сознаний. Более того, единственный способ взаимодействия человечества и этих частиц – уничтожение. Либо частицы уничтожают человечество в попытках спастись, либо человечество эти частицы – с той же целью.

И он, Чехов, сам придумал способ их уничтожения.

А ведь до сих пор, с самого поступления в академию в 14 лет, Пашка был уверен, что в контакт можно вступить с любой расой, было бы желание и настойчивость.

Так какая атмосфера нужна для существования живого зефира?

– Сулу, – позвал Чехов слабым голосом, не в силах пошевелиться и глядя, как медленно клубок начинает разматываться в его сторону. – Кажется, я очень сильно перегрелся.

– Вы были правы, к благу Федерации я больше не имею отношения. И это намного, намного хуже для вас, доктор. Посмотрите туда.

Мягкий голос Романенко. Плавное жужжание какого-то механизма. Хан дорого бы отдал сейчас если не за возможность шевелиться, то за возможность видеть каждую минуту этой пытки.

Чтобы у него была причина ненавидеть этих людей сильнее, чем сейчас.

Хан думает, что поймает главного, отрежет ему язык и уши, выдавит глаза и переломает руки.

– Это ваш корабль, доктор. За который вы приняли ответственность, как капитан. А ещё это – четыреста жизней.

Обе комнаты, разделённые перегородкой, имели одно и то же панорамное окно с видом на космос. На миг обе они осветились ярким золотым светом. Хан знал его. Фазерная вспышка.

Несколько безумных секунд тишины. Сработавший интерком.

– Слушаю.

– Адмирал, прямое попадание. Левая гондола выведена из строя.

– Ждите новых указаний, – ровно сказал Романенко и отключил комм. – Пока что мы лишь подбили левую гондолу. Следом нанесём удар по корпусу в районе нежилых палуб. Скажем, технических. Несильный удар, доктор, но он пробьёт ваш слабый щит. Следующий вызовет разгерметизацию. Сам корабль ещё можно будет восстановить. Но покойный капитан Кирк… – голос главного стал доверительно-тихим, – насколько я помню из вашего запроса о помощи, после заражения приказал большей части ваших людей эвакуироваться именно на эти палубы. Сейчас, доктор, я отдам приказ нанести удар…

– Вы не сможете. Нет… – голос Леонарда прерывается, дрожит.

– Говорите. Бессмысленных смертей можно избежать.

Тишина.

– Коммандер Леонард Горацио МакКой, ЮСС «Энтерпрайз», личный номер CS-1794-N-42…

Закрой глаза, моё сокровище. Не смотри.

Хан надеется, что Леонард так и сделает. Сам он из-под полуприкрытых век видит, как помещение озаряет вторая золотая вспышка.

Этот корабль ещё никогда не переставал его слушаться. Энтерпрайз, его хорошая, умная девочка, всегда правильно понимала, чего от неё хотят. А если «болела» – ломалась, Скотти мог поднять на уши весь свой отдел, не спать хоть трое суток, но найти, в чём дело, и всё исправить.

Сейчас, на блокированном мостике, стремительно теряя управление, после двух ударов, сотрясших корабль, он ощущал себя, как у постели близкого родственника в коме, которому одну за другой отключают системы жизнеобеспечения. Он даже не мог запросить данные по состоянию пострадавших палуб – он ничего не мог, и это был кошмар.

Скотти не успевал переключать системы на мостик, не успевал переводить их – системы обесточивались одна за другой, управление переходило на запасную консоль.

Всё произошло за какой-то час. Сначала Адлер собирала вокруг себя людей и что-то им вещала, потом исчезла с мостика, потом Скотти отвлёкся на Чехова и Сулу, которые попросили разблокировать пятую палубу для какого-то эксперимента, а ещё через несколько минут Скотти с Ухурой уже перекрывали доступ на мостик, потому что их шли линчевать, как предателей. Кирка на борту не было, Спока и МакКоя тоже, командование Лен никому передать не успел, когда Райс их с Ханом транспортировал, а Джонсон, командующий бета-смены, погиб. Адлер осталась последним живым и присутствующим на борту командующим старшим офицером. И командование она на себя приняла, объявив Хана, Кирка и МакКоя предателями.

Внизу, на шестой палубе, с панелью управления турболифтом работало несколько человек. Пытались разблокировать доступ на мостик. Кинсер пытался им помешать – сломать систему управления лифтом до того, как её разблокируют снизу. Судя по запаху палёной проводки, получалось.

– У инженерного охрана, – это Нийота, – где я смогла подключиться к видеонаблюдению. Они меня блокируют, может, их больше... Ох, чёрт!

Скотти вылез из-под инженерной консоли, поднялся с пола. И понял, что вызвало возмущение Ухуры. На экране было видно, как Адлер, стоя в пятом инженерном отсеке на двадцатой палубе, вещает перед толпой в три десятка человек. Крылья так и топорщились. Скотти чуть от возмущения не задохнулся – это были его люди, его команда! Ухура включила звук.

–... и предал честь офицера, честь капитана, следом за старшим медиком поддавшись Хану! В каком уставе прописано, что наша верность должна быть продана этому узурпатору из прошлого, считающему, что люди – второсортный мусор?! Если адмирал Райс сумеет вытянуть у доктора формулу лекарства из крови Хана, мы сможем вернуться домой с гордо поднятыми головами. А если нет – нам останется умереть, не допустив заразу до обитаемых планет! При любом исходе наша задача – вернуть управление кораблём, чтобы...

– Она ненормальная! В нас выстрелили дважды, и она до сих пор считает, что это Хан виноват?! – воскликнула Ухура, вырубая аудиоканал.

– Она ненормальная, согласен, но действует быстро. Я успел вернуть на нас и заблокировал для них только навигацию, но что это, нам, чёрт возьми, даёт, – Скотти рукавом форменки вытер со лба пот. – Разве что проложить красивый курс на столкновение с Корундом. Ну и выстрелить мы по-прежнему можем – они никак не нащупают генеральный протокол.

– А связь? – Ухура обернулась с надеждой в подрагивающих крыльях. – Контроль возможно вернуть?

– Ох, да я бы сразу сказал! Адлер не дура, нам тут даже интеркомы повырубали. Если на её сторону перейдёт отдел программирования, крышка вообще всему, они просто отрубят здесь жизнеобеспечение! Если бы можно было добраться до запасной панели управления…

– До ультиматума десять минут, Скотти. Если мы не свяжемся с Райсом, всё пропало.

Ухура отвернулась от него, в сердцах хлопнула кулачком по панели и с ненавистью уставилась на экран, где вещала Адлер.

– Будь у меня возможность, сама бы выкинула за борт эту суку! Но прежде повыдирала бы ей все перья, одно за другим!

Она вскинула голову.

– Ладно, что нам нужно? Только отправить сообщение. Не важно, это можем сделать и не мы, главное – передать ультиматум.

– Как же… Стой.

Скотти полез в поясной футляр, про себя молясь, чтобы вместе с инструментами и отсутствием падда там оказался…

– Коммуникатор. – Он вытащил комм из сумки. – Можно кого-то отправить отослать сообщение с запасной панели.

– Но кому внизу мы можем доверять?

– Кому, кому… Ох, да Чехов же! Чехов с Сулу в лабораториях!

– Давай, – Ухура протянула руку за коммом. – У нас девять минут.

====== Что происходит при небрежном обращении с адмиралами ======

– Стабилизирую... – Чехов корректировал мощность излучателя, то и дело сверяясь с параметрами радиации. Они всё-таки смогли. Добрались до лаборатории, перенастроили нейтрализаторы... Приборы показывали убывание радиационного фона. Его план работал. Огромный растительный клубок распадался на мелкую дорсалиевую безвредную пыль.

– Молодец, Паш, – сказал Сулу, откладывая трикодер.

– Наоборот, ступил и протормозил, – Пашка поморщился.

– Молодец, что не стал зацикливаться на живом зефире, – пояснил Сулу. – Тот случай, когда либо зефир, либо мы.

Чехов шмыгнул носом. Сулу его насквозь видел, как всегда. Он-то до конца ещё не примирился с мыслью, что сейчас уничтожает нечто живое. А после слов Утки вдруг накатила и гордость, и расслабиться даже получилось: смог справиться с задачей. Корабль получится спасти, больше никто не умрёт.

– Если воспринимать их, как болезнетворные бактерии, проблем вообще нет.

– Вот по поводу этого. Было бы неплохо трибблов туда пустить – проверить вычищенные помеще...

Сулу прервал сигнал коммуникатора.

– Вовремя! – выпалил Чехов неизвестно кому, едва откинув крышку. Сейчас просто хотелось поделиться новостями, впервые за трое суток хорошими. – Мой план работает, заразу можно нейтрализовать!

– О… правда? – в коммуникаторе взволнованный голос Ухуры. – Ох, милый, это… это очень здорово… теперь бросайте, что бы вы там ни делали, нужно добраться до инженерного.

– За...

– Павел, Адлер подняла на корабле бунт, – Ухура явно старалась говорить быстро. – Нас отрезали от управления, а теперь ещё и свет погас. До ультиматума восемь минут. Вам надо добраться до запасного блока управления и сделать это самим.

Пашка выругался.

– Лезть придётся по вентиляции, – добила Ухура. – Давайте, я вас вызову через пять минут.

Она отключилась. Чехов оглянулся.

Взгляд Сулу был сочувственно-ироничным.

– Ну yo-mojo, правда? – сказал он участливо.

– Да скорее уж tvoju mat’, – мрачно поправил Пашка.

Левый глаз больше не открывался. Вся эта сторона лица постепенно наливалась болью и опухала. Из разбитого носа кровь текла по губам, с разбитой губы по подбородку, кровь попадала при рваных вдохах в открытый рот, капала на грудь, где ей уже точно пропиталась форменка.

Райс сорвался, когда МакКой отказался говорить и после второго выстрела по Энтерпрайз; избивал, орал что-то о том, что они его кишки растянут между гондолами корабля. Боунс хотел сказать, что длины не хватит, но не смог. Романенко Райса остановил, удержал за руку, но нервный адмиралишка успел изрядно разукрасить докторскую физиономию. И теперь оно – разукрашенное – болело, ныло и жгло.

Вкупе с постоянной болью в крыльях и болью от иллюзорных пыток это стало предпоследней каплей.

Боунс практически сдался. Он не знал, сколько там до конца, и был уверен, что операция сорвалась. В короткие передышки между пытками почти видел перед собой пуховые крылья Джима. Белые, чистенькие, слегка шевелящиеся. Они вдвоём с Кирком снова сидели на его кухне в Сан-Франциско, Боунс рассказывал Джиму про ненужность крыльев, а тот спал, уложив на стол голову.

Это помогало держаться.

Нет, не могла капитанская пуховина погибнуть.

Иначе зачем всё?

Если бы операция сорвалась, Джим был бы мёртв.

Или он и есть…

Третий удар по Энтерпрайз он видел одним правым глазом, золотая вспышка разорвала обшивку корабля, сотрясла его весь, повредив куда больше, чем две палубы. МакКой не знал точно, были ли на этих палубах люди. Скорей всего, были. Скорей всего, они умирали в эти секунды.

Он закрыл глаз и досчитал до пятнадцати.

В вентиляции было жутко тесно, но Пашка полз. Упорно. Один – Сулу попросту не смог сюда пролезть, ему мешали крылья. И теперь этот сизокрылый селезень сидел в лабораториях и продолжал проводить эксперименты по нейтрализации радиации. А может, уже и очистку всего помещения начал…

Павел полз. Метр за метром отвоёвывал пространство у скользкого металла, у каждого поворота сверял направление по вентиляционной карте на падде. Пропусти он поворот – придётся возвращаться вперёд задницей.

Он почти потерял чувство времени. И это было страшно – ползти вот так неизвестно сколько, не зная, что происходит снаружи. А вдруг бунт разросся? Вдруг бунтовщики уже захватили инженерный или вообще весь корабль? Чехов ведь не боец, как Сулу, вовсе нет. А вдруг второй выстрел – был, когда они только добрались до нужной лаборатории, – что-то повредил? Что-то серьёзное?

Где-то на пятой минуте пути корабль тряхнуло в третий раз. Очень сильно. Чехова приложило затылком, потом – больно – вжало крылом в правую стенку. Он едва успел сжаться в комочек, закрывая голову руками, и прижать крылья к телу.

Сердце колотилось как обезумевшее.

Пашка боялся и за корабль, и за Кирка с МакКоем. Эти два старпёра запросто могли вляпаться. Если по Энти стреляют, уже вляпались, скорей всего...

Едва тряска прекратилась, он снова встал на четвереньки. Шмыгнул носом и пополз дальше.

Минуты через три завибрировал коммуникатор. Это было так неожиданно, что Чехов чуть не подпрыгнул и попытался распушиться. Закончилось печально – снова дался затылком о верхнюю стенку и помял перья. Поспешно вытащил пищалку, лёг на дно шахты, открыл комм и положил на пол перед собой.

– Д-да?

– Павел, – голос Нийоты, – можешь возвращаться.

– Чего? – тупо переспросил он.

– В нас стреляли. Попали как раз по инженерному, разгерметизация нескольких отсеков на двух палубах, ну и… в общем, управление снова переключилось на нас.

Её голос был грустным. И сейчас Чехов смог отчётливо услышать сдавленную ругань Скотти.

Конечно. Из-за разгерметизации все, кто был в повреждённых секциях, вылетели в космос. А управление – как бывает при поломке вторичной консоли, автоматически переключилось на мостик. Вот к чему привел этот выстрел...

– С... сколько?

– Минимум тридцать, включая Адлер.

Чехов прикрыл динамик рукой и выругался на русском. Убрал руку.

– Ясно, – ответил Нийоте, кое-как справившись с собственным дыханием. – Скотти как?

– Держится. Он молодец.

– От наших хоть что-то?

Пауза секунды две, во время которых Чехову даже дышать сделалось больно от страха.

– Пока никто не связывался. До ультиматума ещё три минуты.

Пашка выдохнул и закрыл глаза. Ладно, в их ситуации отсутствие новостей – уже хорошая новость.

– Если капитан или Боунс свяжутся, пожалуйста, дай мне знать.

– Конечно, Паша. Возвращайся в лаборатории.

Она отключилась, а Чехов замер с открытым коммом перед носом.

Бедный инженер. Его любимый кораблик получал удар за ударом, а теперь, если почти половину инженерного состава вынесло в космос… сколько друзей он потерял?

Ещё раз выматерившись от души, Чехов снова поднялся на четвереньки, сунул комм обратно в чехол и пополз назад. Задницей вперёд.

МакКоя оставили в покое на несколько минут. Давали пережить случившееся.

Реальность плыла. Боль почти не прекращалась, и дерзить сил не было; держаться и напоминать себе, ради чего всё это – тоже.

– Они не смогут так долго поддерживать ионный шторм, – зашипел Райс. МакКой снова разлепил правый глаз, но адмирала так и не увидел. – Тебе это не нравится, знаю, но нам придётся!

Молчание всё тянулось и тянулось. МакКой старался дышать.

– Ломай, – произнёс Романенко с явной неохотой.

Чего ломать-то? Кости?

Остались одни кости… Верно. Смешно.

Если Джим мёртв…

Если Энтерпрайз разбомбили…

А, ради мира во всём мире, конечно. Ради него терпеть.

Ничего не происходило. Тишина стояла одуряющая.

Потом адмирал заговорил.

– Это крайняя мера. Но если мы не прибудем в точку назначения через два часа с вашей формулой, доктор, всё будет кончено. У меня нет выхода.

У вас его никогда не бывает

Выхода

Чем ближе Саратога подлетала к точке, рассчитанной Ханом, тем тише становилось на мостике.

Юи, сидящая рядом, напряжённо вглядывалась в показания приборов. Курс был проложен, но цель для выстрела нужно будет рассчитать им самим. Она пыталась понять по прыгающим показаниям, где именно сейчас находится один из вражеских кораблей. Кирк знал это, потому что он делал то же самое.

Айвил затих у своей консоли. Как и Кексик. И Цай.

Они медленно приближались к точке, в которой надо будет стрелять и сматываться.

– Тридцать секунд, капитан, – шепнула Юи, горбясь над своей консолью.

Кирк застыл над своей. Ломаное крыло ныло.

Ближе к точке они увеличили скорость.

– Десять. Девять. – Чи начала обратный отсчёт. – Восемь…

Кирк принялся за финальную корректировку координат выстрела.

– Семь. Шесть. Пять. Четыре.

Палец завис над кнопкой выстрела.

– Три. Два. Один...

На «Ноль» Джим дал фазерный залп по кораблю. Самый мощный трёхсекундный залп из обоих фазеров. И, резко рванув вперёд-вверх, Саратога скрылась в ионном шторме.

Скотти отбросил все лишние эмоции. Горевать потом, ругаться и проклинать судьбу – всё потом. Он стоял за крыльями Ухуры, возле её панели, положив руку ей на плечо. Нийота даже не шелохнулась ни разу. Казалось, она не дышала. Сейчас на экране они следили за двумя точками кораблей. Они появились секунды назад из гущи шторма, по широкой дуге приближаясь к Корунду и Ириде, каждый из которых был больше их раз в восемь. На Ириде, кажется, что-то заметили, сенсорные данные показали усиление щитов...

Но было поздно. Саратога, крошечная светящаяся муха, и её зеркальная близняшка, Орфей, нырнули вниз, под “брюха” Ириды и Корунда, резко скакнули показатели энергии – фазерные выстрелы...

– Они смогли, – тихо сказала Ухура. – Получилось. – и, громче: – Получилось!

Её крылья радостно всплеснули над плечами.

Скотти, боясь пока верить, прищурился на показания сенсоров. Повреждения энергоблоков. Уровень энергии на щитах Ириды и Корунда понижался с критической скоростью. Щиты падали.

Это были поистине филигранные выстрелы, и ладно сверхлюди, но капитан!

Крошечные золотые точки Орфея и Саратоги уже удалялись обратно в шторм, Ирида сделала попытку выстрелить вслед Саратоге, но куда там! Ещё секунда, и оба кораблика пропали с сенсоров.

– Связывайся, – выдохнул Скотти, неловко похлопав Нийоту по плечу словно бы онемевшей рукой. – Сразу с обоими.

МакКой прислушивался к тишине и старался дышать ровнее. Что-то тихо зашуршало, совсем рядом. Крылья слегка сдавило в суставах. Потом чуть сильнее, и через пять секунд, когда боль начала с хрустом вгрызаться в сдавливаемые фиксатором кости, он понял, что происходит, да только было поздно.

Ему ломали крылья.

И... нет, это была даже не боль. Намного хуже. Секунду назад казалось, сил нет ни на что. Но фиксатор выворачивал, сдавливал кости до хруста, всё увеличивая давление, а вместе с ними сдавливало что-то внутри... ощущение себя, реальности, мира, и вместе с болью пришёл раздирающий страх. И он заорал. Орал без передышки, переставая только для захвата воздуха, рвался в ремнях. Содрал себе горло воплем, вслух умолял не пойми что – космос, провидение, что угодно, чтобы умереть или хотя бы отключиться, и по идее у мозга давно должны были повылетать предохранители и отправить его в небытие – но нет, боль просто длилась, длилась и длилась, без конца, без выхода, ясная, чёткая, раскалённая боль, высвечивающая все предметы до ужаса, невыносимо ярко…

И когда его толкнуло в сторону, всё взорвалось.

Мир накренился, побагровел и замер в глухой мерцающей неподвижности.

Невыносимое чувство начало стихать. Воздух вокруг всё ещё казался ослепительно-алым и раскалённым, а вместо остаточного крика получился только жалкий, хрипящий и беспомощный стон. Крылья превратились в одну сплошную боль.

Так вот что она ощущала, умирая

Моя бедная девочка

Как же жаль что у тебя были эти полчаса с переломанными крыльями