Текст книги "For your family (СИ)"

Автор книги: Лена Полярная

Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Он вырубает интерком и откидывается в кресле.

– Чёрт знает что, Джим.

– Через пару часов дай мне знать, как они.

Джим подмигивает девчушке, которая снова плачет – видимо, теперь от того, что сказал МакКой. От облегчения. И уходит.

Хан лично стабилизировал поле в хранилище проб с планетоида. Остальных лаборантов он отпустил по своим делам – нечего штаны просиживать. Убедившись в стабильности поля, задал ему срок действия «до отмены» и пошёл в медотсек. По корабельным часам (2413) выходило, что Леонард в лучшем случае не спит уже 16 часов. А судя по его состоянию, не спит он куда дольше, при этом работая на износ.

Доктор обнаружился в медотсеке. Это было ожидаемо.

Он до сих пор был в поясе жизнеобеспечения (что радовало). Выходил из двери, ведущей в коридор с палатами-изоляторами, и попутно наговаривал ассистенту, невысокой блондинке с перекинутой через плечо косой и светло-сизыми крыльями. Как понял Хан, она оставалась за старшую на гамма-смену.

– Мать вашу, не хватало нам ещё ветрянки на корабле, – ворчал доктор, – где они её взяли, спрашивается? Они бы ещё в наш век потливую горячку откуда-нибудь припёрли. В общем, на ночь их закроешь на всякий случай, а тех, которые не конопатые, не запирай, но подержи до утра. Как-нибудь мягко наври, почему мы их до сих пор не выпускаем – и раздай снотворное. Пусть отдохнут, и так натерпелись. Дозы все рассчитаны, в их личных делах. Вопросы?

– Нет, сэр, – отозвалась девушка. – Вы тоже отдохните.

Доктор что-то буркнул, хлопнул её по плечу, и женщина, качая головой, скрылась за дверью изолятора.

– Я так понимаю, ты отказался? – подал голос Хан, подходя к нему ближе. Сказать, что Леонард плохо выглядит – ничего не сказать, Хан видывал и трупы посвежее.

Доктор поднял на него взгляд, потирая висок указательным пальцем.

– Я так понимаю, у тебя есть идеи, как мне заснуть с этой болью, кроме лошадиной дозы седативных или пол-литра спирта.

– Есть. – Хан мягко приобнял его, но тут же отпустил. Вряд ли доктору поднимет настроение его настойчивость. – Тебе нужен отдых. Психологически, физически и даже профессионально. И… Леонард, – он сделал голос тише, – если ты будешь спорить, я прибегну к нечестным методам убеждения.

– Прибегай, – он тяжело вздохнул и сунул падд в поясной чехол. – Хотя я предпочёл бы добрую фею, которая бы позволила без душа стать чистым и мгновенно перенесла в кровать с грелкой и стаканом виски на тумбочке.

– Пойдём. – Хан берёт его за руку и тянет за собой. Доктор, слава богам, не сопротивляется. – Грелку я тебе организую.

В каюте Леонард сразу, скинув поясную сумку на кресло, идёт в душ. Хан реплицирует ему грелку и горячий чай. Виски у доктора точно есть и без того.

В каюте душно, пахнет алкоголем и, при отсутствии мусора, есть жуткое ощущение неуютности. Сингх, задавая параметры на проветривание, думает, что в следующий раз нужно пригласить доктора к себе. Когда обустроится после погрома.

– Ты всё ещё не веришь в мой рассказ о крыльях? – этой фразой Хан встречает доктора, вышедшего из ванной.

Он бросает мокрое полотенце на стул и с выдохом падает на кровать, прямо поверх скомканного покрывала.

– Я похож на того, у кого есть время верить?.. – бормочет невнятно.

– Ты похож на того, кто не оставляет себе времени жить и дышать.

Хан усаживается на кровать, укладывает грелку у него в ногах и протягивает ему чай.

– Пей. Тебе нужно расслабиться. Я знаю, при твоей боли это сложно. Но нужно.

Доктор поворачивается на бок, потом садится – с закрытыми глазами. Принимает чашку. Баюкает её в ладонях, бормоча:

– Они принимают решение по планетоиду. Очень надеюсь, что после четырёхсот с лишним жертв приказ будет один – отправить чёртову каменюку в ад. Я сегодня нагляделся, в каком состоянии выжившие…

– Я думаю, так и будет. Особенно если будет риск огласки.

Хан встаёт, чтобы не мешать крыльям, и разворачивает его полубоком от себя. Садится, кладёт ладонь между крыльев.

Они, несчастные, подрагивают от прикосновения. Хан может только догадываться, какую боль испытывает доктор, если это настолько на нём отражается.

– Теперь мне действительно нужно, чтобы ты успокоился и расслабился. Это не значит, что ты должен замолчать.

– О да, заткнуть меня, может, не так сложно, как Чехова, но всё же проблематично…

Доктор хрипловато смеётся каким-то своим мыслям, потом умолкает и принимается за чай.

– Не думаю, что это проблема, – Хан улыбается, начиная поглаживать его между крыльев. – Нужно, чтобы ты был в спокойном состоянии. И чтобы ты вспомнил момент, когда крылья не болели. Какой-нибудь из последних, если они были.

Кожа под его пальцами ещё не высохла, перья влажно блестят в освещении. Хан зарывается пальцами в перьевую опушь у правого крыла. Сейчас главное – расслабить Леонарда, массаж – потом.

– Совсем не болели… это до… – он обрывает сам себя. – Это сложно. Шамань как-нибудь попроще. Или просто оставь меня спать.

– Нет, не совсем не болели, – Хан продолжает гладить. – Просто момент, когда ты не ощущал боли от них. Не могут же они болеть последние несколько лет без перерывов.

Доктор ничего не говорит, и Сингх, надеясь, что тот всё же начал вспоминать, добавляет вторую руку – зарывается ей в опушь левого крыла.

– Вспомни это состояние, – говорит негромко, бархатно, медленно, – вспомни, как чувствовал себя во время него. Что происходило. Где ты находился. Предметы. Мебель, или, может быть, даже посуду. Людей. Вспоминай, что ты делал. Что делали люди вокруг тебя. Что предшествовало этому состоянию.

Хан начинает разминать основания крыльев – человек, который учил его, рассказывал, что душа, живущая в крыльях, связана с телом подобием кровеносных сосудов. Разминая крылья, улучшаешь «кровоток» души. Но разминает осторожно, чтобы не отвлекать Леонарда ощущениями.

– Вспоминай, – начинает говорить ещё тише. – Тебе нужно погрузиться в это состояние как можно глубже. Тебе нужно почувствовать того себя.

Он бормочет что-то вроде «не кормить трибблов, надо было сказать» и чуть громче добавляет:

– Во время работы крылья не болят.

– Тогда вспоминай работу. – Становится понятно, почему он так отчаянно не желает уходить со смен. – Свой медотсек. Персонал. Можно даже освещение – оно у вас там совершенно особенное, мистер доктор…

Леонард больше не отвечает ему. Крылья лишь подрагивают иногда, несильно. А Хан, продолжая говорить, разминает их основания, их плечи – ему хочется поцеловать шею доктора, но этого делать нельзя, поэтому он просто делает массаж. Наслаждается его близостью. Его открытостью. И говорит с ним – ровно до того момента, когда из пальцев дока не выпадает пустая кружка.

Уснул.

Сингх, поднырнув под крылья, сползает с кровати, складывает их, стальные, расслабленные, и… аккуратно, чтоб не дай бог не разбудить, укладывает измученного доктора на бок. И сидит ещё какое-то время, рассматривая, как постепенно смягчаются его черты – морщина меж бровей так и не разглаживается. Она с ним всегда.

Спать Хан укладывается здесь же – не на кровати, крылья Леонарда, наконец, расслабленные, занимают больше её половины. Просто стягивает одеяло, вытягивает из кресла подушку-сиденье и вполне себе с комфортом устраивается на полу.

Им не удаётся проспать и пяти часов, по ощущениям. Красная тревога подбрасывает их до будильников – голос Адлер, главной по мостику в гамма-смену, объявляет заражение на борту.

– Четвёртая палуба, лаборатории 4-8 блокированы силовым полем, – вещает её голос из динамиков. Хан уже возвращается из ванной с поясом жизнеобеспечения, останавливает доктора, который натягивает штаны, и застёгивает пояс на нём. Активирует.

– Всей команде надеть пояса жизнеобеспечения, режим «открытый космос»…

Хан целует доктора в щёку.

– Будь осторожен, Леонард. Прошу тебя.

====== Как пройти через кактусы к звёздам ======

Комментарий к Как пройти через кактусы к звёздам глава-филлер, родилась спонтанно и добавлена сюда по той простой причине, что авторы любят милоту и этот пейринг.

не является сюжетно обязательным отрывком.

Ухуре этой ночью отчего-то не спалось. Ей было странно, тревожно – возможно, из-за судьбы Саратоги. Поэтому она с паддом сидела на обзорной палубе и читала книгу по синтаксису телларитского языка.

В ещё одном кресле, ближе к тёмно-звёздному провалу стекла, устроилась Чи из научного с вязанием. Раньше они не общались, Ухура вообще не помнила о существовании на корабле этой скромной девушки-химика, но в последние недели Циммерман словно бы помешалась на Хане, и ничего другого от неё услышать нельзя было: Хан то, Хан это, а правда ли, что у него отношения с доктором, а не могла бы Ухура, раз уж она в альфа-смене, это как-нибудь незаметно выяснить?.. Нийота так устала от этого “ханообвала”, что отсела от подруги в столовой за пустой столик, чем тут же привлекла внимание своих не дремлющих поклонников; после её расставания со Споком годом ранее они то активизировались, то затихали, но полностью в покое не оставляли никогда, а увидев её в одиночестве, будто бы обезумели. Тут тебе и подкаты в столовой, на тренировках в спортзале и в оранжерее, и букеты у дверей, и бесконечные открытки-послания на почту, и приглашения к проведению совместного досуга, и даже одна чувственная двухчасовая серенада после бета-смены у дверей каюты в исполнении Риша из охранного, представителя кошачьих гуманоидов, больше напоминающая громкое скрипение друг о друга листов железа.

Вот в те дни Чи подошла к ней, сама заговорила, угостила фруктовыми конфетами – не репликация, с Земли, составила компанию за обедом, что заставило навязчивых ухажёров слегка стушеваться. Она была вполне милой, по крайней мере, не болтала много, а ещё помогла разобраться в фонетике некоторых умирающих китайских диалектов. Может быть, ей тоже не хватало адекватной компаньонки?

Ещё чуть поодаль, возле панорамного стекла, прогуливались другие страдающие бессонницей. У дальней стены за небольшим голографическом столиком, напоминающим японский котацу, сидела группа играющих в карты: Дерел из гамма-смены с мостика – конечно же, отпросился у Адлер «выпить кофе» и не удержался от партии-другой; охрана со второй палубы из группы «следящих» за Ханом (снова Хан – повсюду он, как наваждение), Скотт и забежавший буквально минуту назад Хейли из отдела пищевой репликации. Он везде ходил с шоколадками и всем их раздаривал, или просто попадался Ухуре на глаза в таком виде, но совпадение-то более чем странное: сейчас он опять высыпал на стол играющих охапку реплицированных шоколадных батончиков, и игра пошла уже на них.

Их сегодня было много. Обычно на обзорке в гамма-смену не больше пяти таких бессонно-блуждающих – многие, если уж не спится, предпочитают спортзал или игровые симуляторы.

Ухура снова обратила взгляд к книге, но за её плечом кто-то деликатно кашлянул.

Она вздрогнула. Атмосфера тревожности не шла на пользу нервам. Но это оказался всего лишь Скотти, который, робея, смотрел не на неё, а чуть в сторону.

– Разрешите сесть рядом? – поинтересовался натянуто. Рядом с ним обретался бессменный Кинсер. А за столом играющих она его не заметила.

Ухура повела плечом. Ей льстило внимание Скотта, потому что он был… милым. Надёжным, ненавязчивым, хорошим человеком. Другом. К тому же, ему должно быть не по себе после того инцидента...

– Садитесь, Скотти, конечно, – разрешила она. – Вам тоже не спится сегодня?

Он устроился рядом – шумно, с полминуты шуршал крыльями в попытке пристроить их на голографическом диване, как будто напрочь забыл, что можно сказать компьютеру изменить конфигурацию спинки.

– Да… не спится, – ответил неловко. Одно его крыло, полураскрытое, лежало теперь поверх спинки, и Скотт очень старался, чтобы оно не задело её крылья. Чи подняла глаза от вязания, слегка улыбнулась и опять уткнулась в работу. – И вам… тоже? Хотя, в смысле… вы же сказали, что да… Как та примета, правда?

– Примета?

Он замялся.

– Это вроде предчувствия, как говорят у меня в отделе. И не только у меня. Примета такая – не спится начальнику отдела – быть беде в гамма-смену, ну а мы с вами старшие офицеры… а уж если капитан не спит без повода – то вообще ничего хорошего, н-да... Но на самом деле – ерунда это всё, вот что я скажу. Ерунда сущая.

И Скотт слегка нервно улыбнулся. Ухура бы не сказала по этой улыбке, что всё «ерунда».

Кинсер рядом со Скотти как-то странно то ли свистнул, то ли щёлкнул. Ухура улыбнулась и ему.

– Я надеюсь, что это всего лишь примета, Скотти. Но мне, если говорить откровенно, неспокойно. Всю ночь.

Она чуть собрала крылья, чтобы не смущать инженера.

– А… гкх… – Скотти совсем замялся, – может… выпить не хотите?

Снова щёлкнул Кинсер.

– Ну в смысле, не сейчас, конечно же, но… – он, бедолага, не знал, куда девать руки, порывался взять за руку её, но Кинсер щёлкнул ещё раз, громче, и Скотти уложил руки на коленях, как примерный школьник. На пальцах чередовались следы от ожогов и биопластыри. – Помните… кактусы?

– Те самые кактусы? – Ухура с любопытством подалась вперёд. Забывшись, чуть не уронила падд – отложила его на столик рядом, не глядя. – Те самые, которыми доктор МакКой собирался лечить разбитые сердца?

– Это тайна, – сказал Скотт уже чуть уверенней. – Пообещайте, что не выдадите меня.

Со стороны Чи сделалось совсем тихо, даже спицы перестали позвякивать, зато Скотти будто бы стал увереннее. Его пальцы беспокойно теребили край форменной рубахи, но взгляд стал прямее.

– Да, вы помните, конечно, помните, – он чуть зарделся, – кактусы, речь шла… красный адрагерский кактус, если вы слышали…

– Слышала ли я?!

Ухура опасливо оглянулась по сторонам – в порыве эмоций она опасно повысила голос. Слышала ли она об этом кактусе! Да эта колючка на чёрном рынке могла стоить, как годовое жалование старшего флотского офицера! При условии, что вообще удастся её найти. Адрагера располагалась в нейтральной зоне, ближе к Ромуланским границам, и слыла закрытой для посещения иными расами.

– Конечно! – Её голос опустился до взволнованного шёпота. Она наклонилась к Скотти. – Это же легенда, Скотти! Неужели вы…

– Мы, – поправил он её, так же склонившись и понизив голос. – Нас… много.

Тревожно и тихо застрекотал Кинсер. Он стоял рядом со Скотти и осторожно дёргал его за рукав, но Скотти не обращал на него внимания. Его глаза горели.

– Мы выращиваем… не только его, там много всякого, и я мог бы… могу. – Голос стал увереннее, – могу показать вам.

Теперь Чи показала ему из-под недовязанного шарфа большой палец, но тут же спрятала руку. Ухура обернулась к ней, и научница скорчила недовольную гримасску, поняв, что её засекли.

– Я тоже в курсе, – прошептала воодушевлённо, прикрывшись ладонью и слегка наклоняясь вперёд. – Капитан сначала был против, но мистер Скотт решительно сказал, что в нашем маленьком обществе тебя очень не хватает. И… он вынужден был согласиться, – она развела ладони «цветочком» и мило улыбнулась.

– Я… – Скотти приложил ладонь к груди, – я-а решительно, то есть…

Кинсер сокрушённо покачал головой и отошёл.

– Только скажите, и я договорюсь насчёт экскурсии, – закруглился смутившийся инженер.

Это всё было удивительно и очаровательно. Скотти в своём стремлении понравиться ей был таким простым, таким искренним…

Ухура улыбнулась, на этот раз – от души.

– Конечно, Скотти. Я буду счастлива. И как вы умудрялись прятать это всё столько времени?!

– Мы…

Скотти склонился к ней ближе и только открыл рот, чтобы заговорить – включилась красная тревога.

– Внимание всему кораблю, – донеслось из динамика интеркома, – говорит коммандер Адлер. На корабле заражение, и я активирую протокол изоляции палуб. Всем, находящимся ниже второй палубы, приказываю спуститься на уровень 17-19 до дальнейших распоряжений. Повторяю…

====== Зачем нужны обзорные палубы ======

Спок остался сверхурочно в лабораториях, где разрабатывались гипотезы заражения. Известие о гибели экипажа Саратоги возбудило в людях рабочий энтузиазм, который можно было охарактеризовать как «болезненный», это отодвинуло на задний план даже новости и слухи о Хане. Работали три лаборатории из восьми, научники сменяли друг друга, но работу не прекращали. Люди яростно стремились найти источник болезни, чтобы «отомстить» – искоренить её возбудителя. Такое поведение наблюдалось Споком и раньше: вид, к которому и он принадлежал наполовину, обладал ярким чувством расовой идентичности – и готов был мстить даже за своих бывших врагов-людей, если они погибли от чего-то экзопланетного, чего-то «извне».

Покинуть рабочее место коммандеру удалось только в 0412. Перед тем, как уйти с пятой палубы, Спок сходил проверить упакованные Ханом образцы, а также запросил данные по выжившим из медотсека. Последние прислали в течение двух минут. На контейнер с образцами Спок смотрел минуту – тихое гудение окружавшего его силового поля казалось самой надёжной гарантией их безопасности. Следовало признать, что новичок подошёл к делу ответственно; кто знает, опасны ли эти образцы. Интересно, сколько научников думают так же: что с упаковкой опасных образцов они лишились единственной надежды их изучить. И что думает Хан? Он предлагал не трогать планетоид ещё во время снятия с него силовых полей...

Мысли, которые Спок запрещал себе во время работы, теперь ничего не сдерживало. Он устал, не медитировал двадцать девять часов – на три больше стандартных корабельных суток; действие транквилизатора хоть и было “безвредным”, сказалось на способности концентрироваться. И теперь Спока захлестнула злость. Он лично проверил каждый замок и шифры на блокировочных полях, но всё было идеально. Однако последнее, что он стал бы делать – доверять Хану. К сожалению, в эту категорию теперь попадал и доктор.

Коммандер вернулся в каюту Джима. Хотел не будить и уйти к себе медитировать, но задержался, глядя на спящего капитана. Вся его расслабленная поза и звук, называемый “сопением”, говорили о том, что произошедшее днём не доставило ему беспокойства.

Спок с величайшей осторожностью положил на прикроватный столик принесённый из лабораторий контейнер с сывороткой (был ли доктор заодно с Ханом, если тот предатель? И не был ли жест с дарением сыворотки отвлекающим манёвром?) и свой чехол с паддом.

– Джим, проснись. Нам необходимо поговорить.

Капитан издал странный звук, похожий на низкое ворчание некрупного животного, и ушёл с головой под подушку.

– Джим, я настаиваю. Ты должен проснуться.

– Спок… – он снял с себя подушку и, сильно морщась в слабом комнатном освещении, открыл один глаз. – Что-то случилось?..

– Ничего из того, о чём ты не знал бы, как капитан. – Спок сел на край кровати, устроив полураскрытые крылья поверх одеяла. Он ощущал, как гнев заставляет перья вставать дыбом, отчего крылья начинали казаться в полтора раза больше. – Я хочу поговорить с тобой.

Джим сел, приподняв взъерошенные крылья. Ещё более взъерошенным выглядел он сам, особенно после того как, давя зевок, рассеянно взлохматил пальцами волосы.

– Это обязательно для обсуждения в… – взгляд на хронометр, – четыре часа и двадцать три минуты? Спок… ты помнишь, что людям для сна нужно намного больше времени, чем вам?

– Позволь напомнить, что вулканцы обладают эйдетической памятью. Я детально изучил физиологические особенности твоего вида, Джим, в том числе и на твоём примере. Но я считаю важным вопрос…

Джим тихо выругался, но Спок продолжил:

–… который должен обговорить с тобой. В отличие от тебя, я действительно считаю его важным. Дело касается поступка офицера МакКоя.

– Да что ты говоришь. А я думал, обсудим космическую погоду на завтра.

Спок слегка прищурился в полумраке.

– Его поведение недопустимо, Джим. Он пренебрёг несколькими пунктами корабельного устава, нарушил прямой приказ Звёздного Флота, а также осуществил нападение на старшего по званию. Для любого другого члена экипажа это означало бы понижение в звании, отстранение от выполнения обязанностей и иные наказания. Ты проигнорировал это.

– Спок… чёрт. – Джим потёр лоб основанием ладони и довольно быстро выбрался из-под одеяла (люди бы употребили здесь слово «резво», подумал коммандер). Крылья за его спиной замысловато изогнулись, мешаясь друг другу. – Спок. Ты понимаешь, что настучать сейчас командованию на МакКоя – это лишиться главного медика на корабле? Посреди миссии и всей жопы, что тут творится?

– Я заметил, что для тебя характерно поступаться инструкциями по личным причинам, – Спок чуть дрогнул перьями. – Но как ты верно заметил, мы находимся в миссии. Тебе, как капитану, необходимо поддерживать дисциплину на корабле.

– Спок!

– Офицер МакКой не просто нарушил устав, – Спок повысил голос, – он нарушил приказ командования по устранению опасного преступника. Хана нельзя оставлять на свободе. Он знал о планах своих людей. То, что он их выдал...

– Спок, – Джим перебрался ближе, наклонился к нему, обхватив лицо ладонями. Крылья, зашуршав, образовали над ними купол, и Спок ощутил запах его перьев и шампуня. – Спок, Боунс доверяет Хану. А я доверяю Боунсу. И он достоин моего доверия. Да, Хан изрядно мне насолил в прошлом… ладно, он меня убил, ладно, но благодаря ему была предотвращена массовая операция сверхлюдей по захватыванию кораблей Федерации. Мы избежали кучи трупов, это я ещё молчу о бюрократической возне после – где, как и кто проглядел коварные замыслы.

– Я не считаю это поводом доверять ему. Хан – великолепный стратег. Он мог использовать доктора, и я считаю, что он опасен. По уставу…

– Если бы я всегда поступал по уставу, нас бы тут сейчас не было. – Джим слегка погладил его по щеке. – Безопасность Хана ещё будет проверяться. Боунс всё равно предстанет перед командованием с речью в его защиту, а значит, и я буду давать показания, поскольку несу ответственность за всё, происходящее на корабле. Но сейчас, Спок, сейчас – не время и не место, понимаешь? – Джим большим пальцем ласково погладил его по уху. – Сейчас нам нужно разобраться с планетоидом и Саратогой, – на имени корабля его голос слегка дрогнул, – не пустить заразу дальше, и чутьё Хана может нам пригодиться. Как и опыт Боунса.

– Ты пытаешься отвлечь меня от темы разговора, – Спок убрал его руку от своего уха. Холодную ярость в голосе скрыть на этот раз не получилось.

– О, да конечно, – он сердито фыркнул, но больше не делал попыток гладить. – Сразу признай, что дело в размере крыльев. Опять.

Последовала пауза. Спок был ошарашен.

– Что ты сказал? – сумел он выговорить спустя восемь секунд.

– А вот что, – в голосе Джима слышалось злое веселье, – если Хана заморозят, ты опять останешься самым большекрылым. Спок, я бы посмеялся, да мне уже не смешно. Не смешно, к чёрту! Сначала драки, потом...

– Я имел в виду совсем не это, – сказал коммандер холодно. – Очевидно, ты воспринимаешь мои слова на уровне примитивных представлений вашей расы. Я учту на будущее.

Они смотрели друг на друга в полутьме комнаты.

Джим слез с кровати.

Теперь он стоял перед Споком, скрестив на груди руки и полураскрыв крылья.

– Оставим это, – произнёс тихо и отчётливо. – А теперь послушай меня, Спок. Ты думаешь, я не оценил риски, позволяя сверхчеловеку свободно разгуливать по своему кораблю? Или что моё доверие к МакКою появилось на пустом месте? Если он говорит, что Хан безопасен для нас, у него есть основания.

– Я не считаю, что твоё доверие к офицеру МакКою появилось, как ты говоришь, на пустом месте. Но теперь ты не можешь ему доверять. Как капитан – не имеешь права.

Джим, не дослушав, встряхнул крыльями, как показалось Споку, со злостью, и ушёл к репликатору. Теперь Споку был виден пух в основании его подрагивающих крыльев. Левое крыло приподнялось выше, на секунду ощетинившись всеми перьями.

– Я доверяю Боунсу, потому что он – моя семья. А он верит Хану. Чёрт тебя возьми, Спок, ты же сказал, что я – твоя семья! Так докажи это делом, в семьях верят друг другу. И ты мне поверь. Или ты про семью тогда сказал, потому что звучало поэтично?

Репликатор тихо запищал, и Джим обернулся к Споку с кружкой в руке. Смотрелось это, с учётом полного отсутствия на нём одежды, достаточно странно, но Спок слишком поддался злости, чтобы оценивать.

Обоняния коснулся суховатый и яркий запах кофе, заглушая запах капитана.

– Ну, что скажешь?

– Твоя апелляция к эмоциональной стороне...

Джим громко и разочарованно фыркнул, и Спок умолк, чтобы сохранить остатки самообладания. Он помнил реактор слишком ярко. Если бы сам Джим мог помнить его так, возможно, он понял бы.

– Хан нам нужен здесь и сейчас, а не обескровленный и в коме, – продолжил Кирк сухо. – О приказе командования, Спок, знаем только мы трое… Четверо, считая Хана. Ты помнишь это. Мы заслушали его непосредственно у меня в кабинете. А теперь, раз уж ты так печёшься об экипаже, просто подумай. Для остальных ситуация выглядит так: с Ханом произошёл какой-то инцидент. Он был в рамках экспериментов доктора. Остальное – домыслы, в том числе и то, что тебя накачали транквилизатором. И не думай, что я простил это МакКою. Признаю, что в той ситуации другого выбора у него не было, но, Спок, не оставлю так. Я здорово зол, и он это знает.

Джим отхлебнул кофе.

Спок поднялся, выпрямляясь и складывая руки за спиной. Поднял подбородок. Он старался не думать о реакторе.

– Я не стану заострять внимание на том, чем закончилась твоя предыдущая попытка использовать Хана в своих целях. Я лишь напомню тебе, что как первый офицер, имею право оспаривать твои решения.

Джим подошёл к нему ближе, кивнул на чашку в своей руке.

– Кофе будешь? – спросил, улыбаясь.

Спок едва не отпрянул. Ему хотелось хорошенько встряхнуть Джима и заставить услышать доводы хоть так.

– Мой разум находится в оптимальном состоянии и не нуждается в дополнительной стимуляции, – проговорил он сквозь зубы.

– Очевидно, он нуждается в том, чтобы выносить мне мозг в пятом часу утра. Спок, – Джим свободной рукой взял его за подбородок и заставил чуть опустить голову, чтобы их взгляды встретились. Его взгляд был жёстким и прямым. – Ты понимаешь, что снова предъявляешь мне претензии на пустом месте? Возвращаемся на год назад? Хорошо, ты оспорил моё решение, я тебя услышал. Но пока на этом корабле капитан я, а не ты. И моё решение окончательное: Хан останется здесь, под защитой доктора, а значит – и под моей. И я намерен его использовать.

Спок с выдохом перехватил руку Джима и сжал, должно быть, больно, но почти не ощутил этого.

– Ты не осознаёшь, что я испытал, узнав о твоей смерти. Что я ощущал, пока ты умирал за стеклом реактора. Что вело меня, когда я гнался за Ханом. Мне невыносима мысль о том, что твой убийца находится на корабле в том же состоянии разума, что и раньше. Я намерен добиться того, чтобы его здесь не было, и я этого добьюсь.

Сейчас Спок осознал, что стоит, раскрыв крылья, будто желает заключить Джима в их кокон.

– Боунс ухлопает его быстрей, если что-то такое наклюнется. – Взгляд Джима на секунду стал задумчивым, а потом он с явным сожалением оглядел Спока с ног до головы. Усмехнулся, будто не ощущая боли, и Спок разжал хватку на его запястье. – Мы на взводе, рядом разобранная кроватка, я всё равно уже не хочу спать… но мне надо отправить тебя медитировать. Тоска, верно?

– Я отправлю командованию подробный отчёт о…

Спок умолк. В каюте раздался звук красной тревоги.

Ему вторил громкий вой из коридора.

– Вот чёрт, – выдохнул Джим, стремительно оказываясь у тумбочки. В две и пять десятых секунды он успел сделать три вещи: поставить кружку, надеть верхнюю часть форменки (не застёгивая замков) и схватить с тумбочки коммуникатор. – Спок, быстро на мостик!

И тут же включился интерком.

Сулу лежал без сна. Впритык к нему, укрытый собственным крылом, спал Пашка и тихо бормотал во сне что-то на математическом. Мозг юного гения работал даже так, в спящем “режиме”. Спит, дураха. Сулу не давала спать интуиция. Не будешь лучшим рулевым флота без неё.

Пашка пробормотал что-то про “дисперсию газа” и затих, только в плечо ткнулся носом. Сулу снова подумал о семье, которую он оставил на Терре. Если бы там были разрешены полигамные браки... и при условии, что его муж согласился бы на подобное... Выбирать между ними не хотелось. Семья, которую он видел всё реже и реже, на Земле воплощала собой дом. Пашка был всем остальным и даже чуть больше – тем, кто рядом в самые тяжёлые и опасные моменты. И одновременно – самые радостные. То есть – в космосе. Сулу не мог пренебречь какой-то из половин своей жизни, но и собрать их вместе не получалось.

Он беспокойно задремал под возню и бормотание Пашки во сне, но Чехов разбудил его, кажется, через минуту.

– Сулу, – позвал сонно, и Хикару ощутил его горячую ладонь на своей шее, – я опять перегрелся. Давай поговорим.

“Перегрелся” у него называлось состояние, которое обычно люди называли “мозги кипят”. Что примечательно, сам он тоже становился горячим, как будто на этой своей русской печке нагретым. Сулу был не очень в курсе, как работают мозги гениев, но Пашке, что-то обдумывающему и решающему даже во сне, часто требовалось... перезагрузка. Отвлечься на постороннюю ерунду.

– Хорошо, поговорим. – Сулу устроил ладонь между его крыльев, стараясь контролировать тревогу. – О чём?

– Я подумал... на самом деле о модификациях плазмопроводов... но сейчас нет. А что, наверное... Ну в мире же может существовать гигантская зефирина?

– Как силиконовая форма жизни?

– Нет, просто зефирина. Самая обычная зефирина. Скажем... ммм... ванильная?

– Ну, наверное, всё-таки нет.

– Это потому что ты зануда?

– Конечно не потому, что жизни на основе пастилы и ванили не существует.

– А если в теории? Какая ей нужна атмосфера?

– Спроси у кого-нибудь из научников, – Сулу легонько подул ему на разгорячённый лоб. В слабом ночном освещении каюты было видно, что его отросшие кудряхи опять где-то поймали в себя перо. Пашка поморщился и попытался уйти с головой под одеяло, щекоча кудряхами шею и грудь.

– И спрошу! То есть, я уже спросил. У Боунса.

– Поиздевался над старым человеком?

– А, Боунс не старый, только ворчит постоянно, – пробормотал Пашка невнятно из-под одеяла.

– Сам он явно так не считает.

– Не старый. Старые люди себе Ханов всяких не заводят...

Сулу в поддержание беседы хотел сказать, что Хана доктор не заводил, сверхчеловек сам завёлся, как тараканы в земных колониях, но не успел. Вой красной тревоги, взревевшей в коридоре и секунду спустя взорвавшийся в интеркоме, наконец-то дал выход противному ощущению внутри.

Уже одеваясь и кидая через кровать вещи замешкавшемуся Павлу, Сулу был даже рад, что тревога случилась так быстро. Интуиция его никогда не поводила, но вот мучить предчувствиями могла бы ещё несколько часов. С неё станется.