Текст книги "Библиотекарь или как украсть президентское кресло"

Автор книги: Ларри Бейнхарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Глава 14

Когда Алан Стоуи держался темы, он держался её строго, когда он хотел просто поболтать, предугадать, куда заведёт его воображение, было невозможно. Ему нравился «Конго», сборник стихов Вейчела Линси.[9]9
  Американский поэт. В эпической поэзии, рассчитанной на авторское исполнение перед массовой аудиторией, использовал ритмику богослужения, духовных негритянских песен (в т. ч. спиричуэлов), джаза, фольклорные образы. Воспевая преобразующую силу слова, критиковал современную цивилизацию за бездуховность.


[Закрыть] Он любил цитировать: «И увидел я Конго, золотую дорогу в джунглях». Нравился ему и сборник «Генерал Уильям Бут отправляется на небо» «А вы умылись кровью, Овцы?» Стоуи рассказал мне, что наследников у него нет, и что деньги ему оставлять некому, но бессмысленно ли, несмотря на отсутствие наследников, продолжать копить богатства? Он боялся, что никого не огорчит его смерть, и что о нём моментально забудут. Но на эти темы он предпочитал долго не говорить, просто упоминал их как факты и всё, они проносились перед его внутренним взором, как проносятся перед глазами моряка увлекаемые невидимым течением корабли. На меня, если я отвечал или пытался поддержать беседу, он никак не реагировал. Как-то он спросил меня, верю ли я в проклятия. Я сказал, что не верю, тогда он спросил, верю ли я в благословения. Я сказал, что и в это тоже не верю. Стоуи задумался и пробормотал, что большинство людей верит в благословение и не верит в проклятия, но как же можно одновременно верить в одно и не верить в другое?

Ещё он очень хотел знать, сможет ли он стать знаменитым благодаря своей библиотеке.

Да, невозможно иметь столько денег и не испытывать заблуждений. Я изо всех сил пытался не давать воли своей гордости, но то и дело видел себя поводырём, ведущим слепого по стопам Эндрю Карнеги, который завещал всё своё состояние двум тысячам библиотек по всей Америке, я уже заранее распределял наследство Алана Стоуи. Я ответил Стоуи, что тем, кто помогает библиотекам, вечная память и почёт обеспечены. Вспомните Асторсов. Кто теперь помнит, что они сделали своё состояние на торговле мехами? Зато все помнят, что они строили общественные библиотеки.

Тут он переключился на что-то другое и тема замялась.

18-го октября был прекрасный вечер, легкий ветерок шевелил головки цветов.

– Дэвид, ты когда-нибудь видел по-настоящему важный член в работе?

Я чуть не поперхнулся и ничего не ответил. Обычные мысли вслух, решил я.

Стоуи развеселило моё замешательство.

– 28-го Звезду Энджела случат… – так мы о лошадиных членах говорим, вот оно что! – с Ослепительным Утром…

Какое смешное имя для племенного жеребца, если только, конечно, это никак не связано с шуткой про секс-символ, он же всё-таки знаменитый конь, он выиграл Прикнесс в Чёрчхилл Даунз, его отпрыски, коих не так много, приносят своим владельцам хорошие деньги. За покрытие хозяин кобылы заплатил семьдесят пять тысяч долларов. И впрямь, важный член. И этот важный член совершит настоящее дело. «Если никогда раньше не видел, посмотреть стоит» – на лице Стоуи заиграла фирменная таинственная улыбка.

Я знал, что подобные мероприятия Стоуи превращает в общественно значимые события и то, что меня туда пригласили, означало, что из статуса нанятого работника я перешёл в какой-то другой. Я не решился определить его как «друг», определение же «приятель» в данном случае в принципе не подходило. Я не его торговый партнёр, не могущественный соратник, но уже и не просто слуга.

– Это займёт день и вечер. Последние президентские дебаты. Последний гвоздь в гроб Мёрфи. Самое то, да?

Я его прекрасно понял, но Стоуи всенепременно хотелось разжевать всё до состояния кашицы.

– Сначала Ослепительное Утро отымеет Звезду Энджела, а потом Он отымеет Энн Линн Мёрфи.

И Стоуи захохотал. Не знаю, виделось ли мне грядущее событие так, как оно виделось республиканцам. Я совершенно точно знал, что в перерыве между покрытиями эти господа будут говорить о гольфе.

– Там будет человек двадцать-тридцать. Будет и приглянувшаяся тебе Ниоб. Да всё нормально, сынок. Но будь осторожен, Джек Морган человек резкий. Если он тебя застукает, он изрежет тебя на кусочки, поджарит и съест.

– Спасибо за предупреждение. Я обязательно приду.

Глава 15

Я переодевался три раза. Я принял душ, побрился, протёр подбородок лосьоном после бритья, после чего мне показалось, что он воняет попросту недостойно, и я снова полез в душ, чтобы отмыться.

За организацию подобных мероприятий отвечал Билл, исполнявший обязанности швейцара. Штатных слуг не хватало, и наняли несколько временных. Так, к примеру, мою машину погнал на стоянку именно временный слуга. Мне указали на конюшни и сказали, что если я не желаю идти пешком, меня могут отвезти на карте.

Единственным знакомым мне человеком был Эндрю МакКлинан, судья Верховного суда, мы с ним познакомились уже у Стоуи. Ни Ниоб, ни других знакомых видно не было. На нём был подобающий случаю спортивный костюм и шотландские резиновые сапоги, но каждый раз, когда кони справляли нужду, появлялся конюх и быстро сгребал навоз.

Я поздоровался с судьёй, не надеясь, что он станет беседовать со мной, но он заговорил и даже представил меня своей спутнице. Джульетта работала секретарём в юридической фирме, где работал и сам судья. Это была очаровательная негритянка лет семнадцати-восемнадцати. К самому МакКлинану я обращался «ваша честь», но он раза три или четыре поправил меня, и в конце концов я привык к мысли, что могу звать такого известного человека просто Энди. Ниоб по-прежнему не было.

Два конюха ввели в загон кобылу. Все присутствующие начали громко восхищаться безупречностью её пропорций, ухоженной шкурой, строить догадки о ее стоимости, если хозяин решится продать её, и о том, сколько будет стоить её жеребёнок.

Один из конюхов надел на неё недоуздок, другой закрепил правую ногу так, что она не могла поставить её на землю, так что даже если Звезде Энджела не понравится всё, что должно было последовать, двинуться бы с места и не упасть она не могла.

– А вот и ветеринар – показал Энди на женщину с термометром в руке, она счастливо улыбалась. – Это всё стоит кучу денег, так что пока ветеринар не подтвердит, что кобыла готова, жеребца не выпустят.

Я делал вид, что слушаю Энди, на самом же деле всё моё внимание было приковано к двери – в помещение вошла Ниоб. Она была с Джеком, но я видел одну Ниоб. Зато Джек прекрасно видел меня, и с другого конца я заметил, как засверкали его глаза. Конечно же, глаза у Джека были «правильного» светло-голубого цвета и прекрасно подходили к его военному ёршику. Морган обнял Ниоб, но не за талию, а чуть ниже и посмотрел на меня, чтобы увидеть мою реакцию.

Тут из-за перегородки донеслось звяканье подков – какой-то конь нетерпеливо постукивал копытами о доски, покрывающие каменный пол. Все головы повернулись на стук, Звезда Энджела заржала и затопала ногами.

Конюх ввёл жеребца. Это был уже немолодой жеребец с большим членом, готовым на подвиги. Тонкие ноздри подрагивали, жеребец пытался вытянуть шею, чтобы уловить поток запаха, исходящего от кобылы, но конюх крепко держал его и не давал шевелить головой. На мой взгляд, это был хороший, можно даже сказать красивый конь, но на многократного победителя скачек, тонконогого и порывистого, он не походил ну никак.

– Это и есть Ослепительное Утро?

– Нет, он просто разогревает кобылу. Вообще-то его зовут Томми, только все называют его Бедолагой Томом, потому что он используется, чтобы возбудить кобылу. Том возбуждается, мечтает покрыть кобылу, и тут его уводят и впускают племенного жеребца.

Я слушал судью, но смотрел только на Ниоб с Джеком. Ниоб избегала моего взгляда, нет-нет, она не отводила глаз, она просто смотрела на всех сразу, такой взгляд бывает у человека, который изучает перспективу – он обращает внимание на целое, но не на детали. Зато Джек разглядывал только меня.

– И он не… в смысле Томми не входит в…

– Да, именно так.

– Бедолага!

– Бедолага, – согласился судья. – Хотя, я слышал, что иногда ветврач или конюхи его жалеют и помогают ему.

Судья прочитал в моих глазах вопрос.

– Руками помогают.

– Ох…

– Как много влаги на этот раз! – заявил судья с видом эксперта и вытащил из бокового кармана фляжку. Такие фляжки во время действия сухого закона были лучами в царстве тьмы. Энди отхлебнул и протянул фляжку мне. Во фляжку было налито что-то холодное и крепкое. Бренди? Не знаю, я не большой специалист, может, бренди, может, коньяк или арманьяк.

Кобыла пришла в возбуждение – она била себя по бокам хвостом, выгибала спину, всячески красовалась перед Томми, который рвал свою привязь. Ветеринар поставила градусник в ректальное отверстие кобылы, все, кроме Джека и Ниоб, которые только подходили к загону лошадей, изо всех сил стремившихся друг к другу, стояли молча и напряженно ждали. Джек перестал сверлить меня взглядом, теперь его внимание было приковано к тому, что происходило между лошадьми. Ниоб по-прежнему казалась отстраненной и безучастной. Эх, как бы я хотел, чтобы она подарила мне один тёплый взгляд!

Ветеринар посмотрела на градусник, кивнула, конюх дёрнул Бедолагу Тома к выходу, по ногам у бедняги стекала тёплая сперма.

А вот и звезда вечера – Ослепительное Утро. Казалось, он сам понимал, насколько он породист и знаменит. Кровь у жеребца кипела, а возбужденный член уже искал влагалище.

Джек пожирал глазами Ослепительного. Он явно ассоциировал себя с животным: гордо выпятив грудь, он прижимал Ниоб к себе всё ближе и ближе.

Вдруг он оторвался от созерцания Утра и бросил на меня молниеносный взгляд. Я увидел выражение крайнего самодовольства, написанное у него на лице, и вздрогнул: неужели я – часть игры между Джеком и Ниоб? Неужели я и есть тот самый Бедолага Том, который возбуждает кобылу для другого?

Джек и все остальные продолжали внимательнейшим образом следить за тем, что разворачивалось в загоне. Я же продолжал внимательно наблюдать за Ниоб. Джек прижимал её к себе, но она, в отличии от кобылы, не выпячивала ягодицы, а её дыхание не стало менее ровным. Но было очевидно, что происходящее не кажется ей непристойным или отталкивающим, меня же она просто не замечала. Да и с какой стати ей было замечать меня? Хотя очень этого бы хотелось.

Вероятно, я был носителем прежних представлений о пристойности и непристойности поведения в обществе и мне женщина в первую очередь внушала благоговейный трепет. Поэтому, когда я увидел, как Эндрю МакКлинан, судья Верховного суда, отошёл на пару шагов назад, чтобы ему было удобнее видеть сразу две задницы, задницу лошади и задницу Джульетты, я здорово смутился. Не уверен, но, по-моему, Джульетта поняла, зачем судье понадобилось отойти назад, более того, она даже подыграла ему: мне показалось, что она специально слегка изогнула спину, чтобы попа стала казаться более округлой.

Слышалось тяжёлое дыхание, тяжело дышали не только лошади, но и люди, хотя последние, в отличие от первых не перебирали ногами, не сопели и не прихватывали друг друга зубами. Ослепительное Утро взобрался на Звезду Энджела и специально обученный конюх засуетился вокруг, помогая ему выполнить предназначенное. Наверное, если бы должность этого конюха стояла в титрах фильма, она бы звучала как «членоподдержатель». Нацеленный куда надо большой член Ослепительного Утра вошёл в Звезду, распалённую Бедолагой Томом.

Я увидел, что Джек наклонился и что-то сказал Ниоб. По толпе пронёсся вздох облегчения: конюхи обрадовано вздохнули, потому что их миссия успешно завершилась, а зрители – просто оттого, что прямо перед ними животные занимались одним из самых загадочных процессов на земле – сексом, и занимались им страстно и увлечённо.

Всё кончилось быстро.

Да, действительно прекрасный пример, иллюстрирующий фразу «принакрылась я одеялом, а теперь как бы на сносях я».

После этого мы все отправились в большой дом, где вот-вот должна была начаться последняя серия дебатов между Газом Скоттом и Энн Линн Мёрфи.

Интересно, что комментаторы не сочли нужным даже сказать, по какому случаю мы все здесь собрались, зато они долго обсуждали, что эти дебаты были последними, даже не верится, последние дебаты!

– Боже мой, Джордж, даже не верится, – затрещала Лена, одна из соведущих.

– Да, это случилось. Но впереди ещё целых семь дней!

– Да, семь дней, это много. Джордж, а когда были последние дебаты такого масштаба?

– Что интересно, последними были дебаты Кеннеди и Никсона, кстати, это были первые телевизионные дебаты вообще. И последние дебаты той серии состоялись 22-го октября.

– А последние дебаты этой серии пройдут 29-го?

– Да, Лена, ровно на семь дней позже, чем тогда.

– А какой у нас сегодня день?

– Четверг. По конституции выборы президента США проводятся в первый вторник после первого понедельника ноября. Так что у нас впереди пять дней!

– Хорошо считаешь, Джордж! У нас тут висит специальный календарик, на котором мы будем отмечать дни, оставшиеся до выборов. Сегодня у нас четверг, завтра пятница, послезавтра суббота, потом воскресенье с понедельником и вот он – последний пятый день – вторник! День выборов. Как ты считаешь, Джордж, у нас четыре дня впереди или всё-таки пять?

– Ну, совершенно очевидно, что выборы у нас через пять дней. А от сегодняшнего дня до дня выборов – четыре.

– Могут ли эти дебаты повлиять на результаты выборов?

– Есть две точки зрения. Сейчас Скотт опережает свою противницу на семь пунктов и опережает он её на эти семь процентов уже довольно долго. Эти семь процентов – его Геркулесовы столпы, пока Мёрфи не удалось сделать на них даже маленькой зарубки.

– Словом, задача Скотта – продержаться. Если он продержится, то станет президентом. У него уже составлен график: в пятницу он посетит четыре города, в субботу – пять, в воскресенье он проведёт дома, где сходит на службу, примет участие в фотосессии и сходит на футбольный матч, в понедельник он посетит ещё пять городов, после чего прилетит домой, чтобы во вторник, как законопослушному гражданину своей страны, отдать свой долг на избирательном участке. Вот такой вот план.

– И хороший план, – в кадре замелькало лицо Карима, ведущего спортивных новостей. Его позвали, чтобы он высказал свою точку зрения по поводу шансов кандидатов. – Нынешняя президентская гонка очень напоминает борьбу. Народная мудрость гласит, что если на ринге встречаются чемпион и претендент, чемпион сохраняет за собой своё звание. В нашем случае чемпион – это президент. Понимаете, к чему я веду? К тому, что если сегодня вечером Энн Линн Мёрфи не сможет нокаутировать своего противника, чемпион сохранит своё звание ещё на четыре года.

– Здорово, что ты использовал боксёрские термины, Карим. Сейчас сторонники Мёрфи очень часто говорят об аркане для дурака. Расскажи, пожалуйста, что это значит.

– Да-да, это очень интересно, – прибавила Лена.

– Сейчас расскажу, Лен. Этот термин возник после боя между Джорджем Формэном и Мохаммедом Али. Лучшие годы Мохаммеда Али были уже позади, а сказать, что Формэн был фаворитом, значило бы не сказать ничего. Он нокаутировал и Джо, который первый отправил Мохаммеда в нокдаун и Кенни Нортона, который тоже выиграл у Али. Семь раундов Формэн наносил страшные удары, но Али жался спиной к канатам, используя их эластичность для того, чтобы ослабить силу ударов Формэна и получалось, что Формэн тратил энергию впустую, пока окончательно не измотался. Наконец в восьмом раунде Мохаммед нанёс Формэну точный прямой удар, и тот рухнул на ринг.

– Итак, Карим, вы думаете, что Энн Линн удастся сегодня вечером применить этот секретный план против Скотта?

– Это было бы просто здорово, я не знаю человека, которому не хотелось бы увидеть неожиданное поражение. Но, зная расстановку сил на данный момент, это невозможно. Это совершенно невозможно.

– Лен, ты сейчас на связи с Лас-Вегасом, какие у них прогнозы на сегодняшний вечер? Какие ставки?

– Пятнадцать к одному на Скотта.

У Стоуи был здоровый плоский экран: четыре с половиной на три фута, обычно он стоял в отдельной комнате, но для такого случая он приказал принести его в гостиную. По большей части камеры показывали лица крупным планом, и эти лица были ужасно большого размера, такие огромные бюсты любят устанавливать своим предводителям в странах с тоталитарным режимом.

Из года в год теледебаты становятся всё менее и менее популярными. А всё из-за того, что политики научились вести себя перед телекамерами. Они нанимают сообразительных экс-журналистов, которые заранее составляют для них списки возможных вопросов, потом лица, знакомые с тем, что хочет общество, составляют для них ответы на эти вопросы, потом проверяют результативность ответов на небольшой группе людей, потом снимают на камеру, как именно президент отвечает на вопросы и показывают отснятый материал другой группе людей, одновременно замеряя их биохимические показатели – предполагается, что они важнее слов.

Дальше ведущие задают участникам именно те вопросы, на которые у них заготовлены ответы, и участники легко и быстро отвечают. И чем чаще это происходит, тем больше журналистов считают, что это именно они – главные герои событий.

Журналист из Fox News задал Скотту именно тот вопрос, которого он ждал – он спросил его про систему безопасности Америки, про то, насколько Америка сейчас может считать себя в безопасности. Это был один из ключевых моментов, на которые делал упор Скотт в своей предвыборной кампании, так что он с большой убедительностью и с большим знанием материала принялся рассказывать про меры и шаги, предпринятые в этом направлении. Он говорил, что если террористы активизируют свои действия, у Америки хватит сил справиться с ними. Говорил, как он благодарен всем американским военным, которые свергли террористические режимы в Афганистане, Кафиристане и Ираке. Он рассказал о создании Министерства внутренней безопасности, о том, что во время его президентства в мире стало чуть-чуть спокойнее, а что ещё важнее – стало спокойнее в самой Америке.

И тут он неожиданно свернул на гонку. «Мой противник – прекрасная женщина. В юности она работала медсестрой, потом стала гм… гм… потом она стала вести медицинскую передачу, – на «вести медицинскую передачу» группа людей зашевелилась, – а потом работала сенатором. Но дело в том, что проблема терроризма отнюдь не решена. Кому вы будете верить, когда враг атакует Америку? Кого бы вы лично хотели видеть во главе армии? У кого хватит силы духа, кому хватит смелости и мужества быть во главе Америки?

Толпа разразилась аплодисментами, раздались одобрительные возгласы.

Теперь была очередь Энн отвечать на поставленный вопрос.

– Когда наша страна воевала во Вьетнаме, я пошла добровольцем…

– Медсестрой – прервал её президент.

Конечно же, по правилам он не имел права этого делать.

И что теперь делать Мёрфи? Не отреагирует – зрители сочтут, что ей нечего сказать. Но если ей нечего сказать сейчас, то что же будет, когда на Америку нападут террористы? Пожалуйся она модератору, зрители решат, что она не может справиться сама, что ей нужен папочка, который всегда поможет. А если она сейчас перейдёт в нападение – все решат, что она стервозная баба, а кто, скажите пожалуйста, станет голосовать за стерву?

Словом, со стороны казалось, что раунд остался за Скоттом.

– Я видела войну своими глазами… – кажется, она решила не обращать внимание на замечание Скотта, и держаться своего образа «девки с мозгами и чувством юмора». Энн замолчала и посмотрела прямо в объектив телекамеры. Казалось, она заглянула в душу каждого – она была очень настоящей, очень живой, её легко можно было представить себе сидящей на кухне. «Нет, она определенно хороша, я верю ей, ей-богу я ей верю», – пронеслось в голове у каждого. – Я была на войне. А папенькин сынок пошёл к папочке и попросил спрятать его в Национальной гвардии. О, если бы он сбежал в Канаду или сжёг бы свою повестку, или увильнул бы от войны каким-нибудь другим образом, я бы поняла его, но…

– Да как вы смеете!

Не обращая никакого внимания на реплику Скотта, Энн Линн продолжила.

– Все об этом знают. Да, я была медсестрой. Я заботилась о раненных американцах и американках, да, иногда они умирали у меня на руках. Да, кроме заботы о раненых было и кое-что другое и я ещё раз скажу об этом, если уж так повернулась наша беседа. Тогда я работала в полевом госпитале, и наш госпиталь попал под обстрел – бомба попала прямо в палатку с раненными – и тогда я взяла М-16 и всю ночь ходила вокруг других палаток. Я никому не позволю убивать моих раненых.

В меня стреляли. Я стреляла. И сейчас из нас двоих это я могу сказать, что да, я воин, а он просто папенькин сынок, который испугался и спрятался.

Камеру показа Скотта крупным планом. Он знал, что сейчас должен молчать. Но черт! Она же никогда раньше так себя не вела! Ни разу за всё время предвыборной компании его люди не говорили ему о таком варианте развития событий. Ни разу, ни на одной их встрече Мёрфи такого не говорила! Так вот она какая, настоящая Мёрфи. И ведь она говорит это совершенно спокойным голосом и со стороны она кажется просто нормальным человеком. Ах, если бы она вышла из себя, проорала это – все бы сочли её просто стервозной и истеричной бабой – и всё, она ему больше не соперник.

Но эту ужасную правду она преподнесла совершенно в манере Опры: она оставалась совершенно спокойной, и собеседник чувствовал, что она вовсе не желала ему зла. «Ну и что мне теперь делать?» – подумал Скотт, и камера поймала это его растерянное выражение лица.

– Мой противник хочет казаться героем войны. Он часто крутит ролики, в которых он разъезжает на танках или вместе с солдатами хлебает из котелка. Мне кажется, что он презирает всех нас, держит нас за дураков. Неужели он думает, что мы и вправду поверим, что он военный и участвовал в сражениях? Ну или, по меньшей мере, может стать военным и воевать?

Не надо врать, во время войны во Вьетнаме он показал себя трусом. Он показал себя трусом 11 сентября. Тогда он сел в свой самолёт и сбежал в Де-Муан. Позже он оправдывался тем, что это его советники настояли на этом.

Люди, собравшиеся в гостиной Стоуи, чтобы порадоваться за своего кандидата, были в бешенстве. Канапе и мартини стояли нетронутыми.

– Вы хотите иметь президента, который делает то, что говорят ему советники? Или вы хотите иметь президента, который скажет своим советникам: «Нет, господа, вы не правы. Смотрите, что надо делать». Помните знаменитую надпись, которая стояла на столе у Гарри Трумэна? Там было написано «последняя инстанция», Газ Скотт мог бы поставить себе на стол надпись: «Пойду-ка я, спрошу у кого-нибудь, что мне делать».

Он убрал развалины Всемирного торгового центра за три дня. За три дня. Если я стану президентом и террористы нападут на нас, я буду с вами. Я не сбегу. Если случится несчастье, катастрофа – я останусь с вами, чтобы видеть всё происходящее своими глазами, я буду представлять интересы всех и каждого. Я буду с вами, как тогда во Вьетнаме, и в одной руке у меня будут бинты для перевязки раненых, а в другой – винтовка, я буду с вами, чтобы показать: настоящий американец не бежит.

Повисла мёртвая тишина. Вдруг люди вокруг меня одновременно засвистели, затопали, захлопали, я видел их перекошенные лица, они напоминали стервятников, пожирающих трупы. Как эта стерва смела? Женщина должна знать своё место! Её место на кухне! Я почувствовал, что Ниоб приняла все слова на свой счёт. Другие женщины разделились, кто-то отнёсся ко всему так же, как Ниоб, кто-то по-другому – но Ниоб приняла всё это необычайно близко к сердцу. Со стороны казалось, что слова окружающих бьют её словно дубинки – в поисках защиты она обернулась к Джеку – пусть критикует Мёрфи, если хочет, но пусть скажет, что женщин нельзя избивать, пусть скажет, что их нельзя пытаться проучить насилием. Он ничего не сказал. Тогда Ниоб развернулась и, не привлекая лишнего внимания, вышла из комнаты.

Я вышел следом.