Текст книги "Библиотекарь или как украсть президентское кресло"

Автор книги: Ларри Бейнхарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Глава 69

– А ты не помолодела, – в голосе Алана прозвучало настоящее удивление.

– Естественно! Кстати, ты тоже выглядишь ужасно: краше только в гроб кладут.

– Все мне говорят, что я выгляжу на двадцать лет моложе.

– За деньги люди тебе что угодно скажут.

– С деньгами можно сделать много добра на этой земле. Помнишь про невидимую руку? Каждый старается получить как можно больше для себя самого и от этого становится хорошо всем.

– Дааа… Как был дураком, так и остался. Только теперь ты еле ноги передвигаешь.

– Как я тебя любил…

– Чушь. Я была для тебя хорошей землёй. Овладев ею, ты бы разбил её на участки, и превратил из прекрасной в ужасную.

– Вместо меня из прекрасной в ужасную тебя превратило время. Посмотри на себя!

– Конечно, превратило, – в голосе Инги зазвучала гордость. – А ты думаешь, мне стыдно, что у меня на лице морщины, а на теле – складки? Неужели ты думаешь, что мне стыдно, что я такая же старая и страшная, как ты? Во всём мире, Алан, во всём мире, за исключением нашей Америки, люди своего тела не стыдятся.

– Я тебя любил, ты меня любила…

– Ой-ой-ой, какие нежности!

– Но ведь любила же! Неужели тебе сложно это признать?

– Сложно, потому что это неправда. А я никогда не скажу неправду.

– А ведь тебе понравилась та ночь… и не просто понравилась, а очень понравилась. И ты бы пришла ещё и ещё раз и, наконец, ты бы даже бросила его…

– Э-э-эх, злой ты. Как был злым, так и остался.

– Ты могла меня изменить.

– Нет, этого никто не мог.

– Если бы ты была рядом, я стал бы лучше.

– Ты тогда применил шантаж, я – предала. И моё предательство стало моим клеймом.

– Ты сделала это, чтобы помочь ему.

– Я сделала это потому, что была молода и глупа. И потому что думала, что неуязвима. Время доказало, что я ошиблась – я уже повзрослела настолько, что меня можно было смертельно ранить и раздавить.

– В том, что твой муж был слабым, в том, что он наложил на себя руки, не виноваты ни ты, ни я. Сделав это, он убил не только себя. Он убил и то, что у нас с тобой могло бы быть. И если бы он этого не сделал, ты бы рано или поздно пришла ко мне. Сама пришла.

– У тебя слишком много денег, Алан. Деньги искажают всё. Вот ты и сейчас ничего не понимаешь и, мне кажется, что и не поймёшь никогда.

– Ты тогда кричала: «Ещё! Ещё!». Да-да, кричала, не отпирайся.

Инга развернулась и пошла прочь.

– Ты куда? Не смей убегать! Я 42 года ждал. Теперь тебе не убежать.

– Мне нужен воздух. Пойду, подышу свежим воздухом на улицу и вернусь.

– Да уж, лучше тебе вернуться.

– Почему это? – обернулась Инга.

– Я внёс тебя в завещание.

– Ещё бы ты меня не внёс!

– Я дам тебе 10 миллионов.

Инга пошла дальше.

– Здесь где-то была дверь, которая вела во дворик…

– Да, есть такая… Вот и она. Стой!

– Что? Почему это?

– Дверь под сигнализацией. Я сейчас нажму код… а то прибежит охрана с пистолетами.

– Сейчас я сама достану пистолет! Мне срочно необходим свежий воздух! Тебе, кстати, тоже. Какой же ты глупый, Алан! Ты богат, у тебя есть сигнализация… ну и зачем всё это? Ты же заперт! Я вот, например, живу в маленьком домишке, тебе он покажется невзрачным-невзрачным, но мне в нём хорошо. Когда хочу – выхожу, когда хочу – вхожу. И гости мои тоже могут входить и выходить, когда им вздумается. Мы дышим воздухом, а ты… ты возишься с сигнализацией.

Тут Стоуи, наконец, открыл дверь, и они вышли на улицу.

– Я тебя внёс в завещание, потому что хочу, чтобы всю оставшуюся жизнь ты прожила так, как хочешь, чтобы ты делала, что хочешь, покупала, что хочешь. Может быть, тогда ты поймёшь, от чего ты все эти 42 года отказывалась. Ты же могла быть богатой всю жизнь! Я хочу, чтобы каждое утро, просыпаясь, ты думала об этом.

Они стояли во дворике, вымощенном булыжником. Дом снизу тоже был каменным, а сверху – деревянным, вместе всё это смотрелось красиво. Инга и забыла, как здесь красиво. Она вдруг подумала, что когда она была молода, когда она любила своё красивое тело, лицо и волосы, когда она любила тела своих любовников, любила тех, с кем танцевала – ведь они так красиво двигались, она гораздо меньше внимания обращала на красоту природы.

Дворик был тем самым. Они и тогда выходили сюда… и танцевали… и… Какой позор! Какая грязь! Да, Алан прав, тогда ей действительно понравилось. Очень понравилось. В общем-то любовником он был довольно средненьким, но он был очень активен, он был настолько горяч, что казалось, что он навёрстывает упущенное после долгого воздержания. Её «я» решило, что эта его ненасытность делает ей честь. Да, тогда она была польщена и довольна.

Сейчас Инга поняла, что дворик прекрасен.

– Здесь мило, да? – Стоуи очень хотелось услышать от неё хоть слово похвалы своему жилищу.

Инга не доставила ему этого удовольствия – она пожала плечами.

– А где библиотека?

Стоуи указал на окна над ними.

– А твои знаменитые конюшни?

Алан показал на склон, внизу горели огоньки. А! Так значит, вот откуда появятся Дэвид, Сьюзан и Ниоб! Кажется, если глаза её не подводят, кто-то идёт вверх по холму.

– Покажи мне библиотеку, – обернулась она к Стоуи. Тот открыл дверь и галантно встал рядом.

– Иди, иди! – Инга хотела войти последней, вдруг удастся оставить дверь приоткрытой? Войдя в дом, Инга вдруг взяла Алана под руку, чем немало удивила и обрадовала того – она старалась как можно быстрее увести его от неплотно прикрытой двери.

– Слушай, а зачем тебе библиотека? – спросила она, уводя его от двери.

– Библиотека – это информация, библиотека – это память. Меня будут помнить, – в голосе Стоуи зазвучало упрямство. Таким тоном убеждают оппонента, который ни в какую не соглашается с вами и утверждает обратное. «Меня будут помнить», – это была клятва Стоуи.

Глава 70

Мы увидели, что Инга со Стоуи стоят во дворике прямо под тем самым окном, из которого я сиганул шесть дней назад. Впрочем, окно было совершенно новым.

Мы шли по открытой местности и изо всех сил старались держаться максимально свободно и естественно.

Через пару минут кто-то раздвинул шторы в библиотеке, и на фоне яркого окна мы увидели, как Инга высунулась из окна и стала вглядываться вдаль, а, заметив нас, энергично замахала рукой.

– Что она делает?

– По-моему, она хочет нам что-то сказать.

– Ага, точно.

– Он внизу!

– Точно!

– Интересно, у неё получилось оставить дверь приоткрытой?

– Ну, сейчас мы это и проверим. Это окно – окно библиотеки, Инга сейчас там, – обернулся я к Сьюзи.

– Итак, нам надо пробраться туда, а ей – спровадить оттуда Стоуи.

– Ага.

– Потом мы ищем документы и уходим.

– Ага, угу…

– Что-то мне кажется, что ни черта у нас не получится.

– Однако сейчас от нас зависит судьба всего нашего народа, – мой голос прозвучал очень патетично.

Сьюзи хмыкнула, но хмыкнула довольно тихо, что для неё было крайне необычно.

– Да, от нас, – Ниоб была очень серьёзна. Кстати, вовсе не напрасно.

Дверь, ведущая из дворика в дом, оказалась приоткрытой. Слишком уж всё хорошо складывается, – подумал я, впрочем, отступать было некуда. Так что мы вошли в дом, незамеченными прокрались к чёрной лестнице и поднялись в гостиную. Большой экран, по которому гости Стоуи наблюдали, как Газ Скотт сделал непростительную глупость, унесли. Наверное, обратно, в комнату, где он и стоял. Но хоть его и унесли, тени прошлого всё равно ожили. Я решил, что мы напоминаем привидений, вампиров, которые хотят помешать Стоуи украсть золото, которое он сам же и разбросал.

В парике было жутко неудобно. Я и шляпу-то редко ношу, а тут этот парик… Да прямо на чисто выбритом черепе!

Я приложил ухо к двери, потом попытался заглянуть под нее, чтобы понять, что же происходит в библиотеке. Но, несмотря на все мои ухищрения, понял я только то, что с другой стороны двери горит свет – дверь была сработана из добротного дерева и поставлена на совесть. То, что там горит свет, мы уже знали и предполагали, что Инга там вместе со Стоуи. Ниоб приложила ухо к двери в холл. Мы поглядели на часы – в десять у Стоуи гости и, надо думать, он пойдёт к ним.

В 9:56 кто-то постучал в дверь библиотеки. Я не услышал, Ниоб услышала – уловила колебания стены.

Мы решили выждать ещё пару минут. Это было непросто. Просто чудо, что с нами всё ещё ничего не случилось, настоящее чудо.

Ниоб пошла первой – вдруг там Стоуи или ещё кто-нибудь, кроме Инги, так, без нас, она сможет заставить его поверить.

Мы почти не дышали. Через пару минут дверь распахнулась. На пороге стояла Ниоб.

Глава 71

МакКлинан приехал самым последним. Он знал, что его будут ругать и критиковать, а он очень этого не хотел. И всё же в 10:10 приехал и он.

Стоуи на правах хозяина предлагал всем выпить.

– Мне скотч, без ничего, – попросил судья.

Джек Морган подошёл к бару с пустым стаканом, на дне которого перекатывались пара капелек – сидите, мол, я сам налью судье выпить.

– Может, хватит? – Хоаглэнд пристально вгляделся в МакКлинана.

– И он говорит это мне? Ну да, я пропустил стаканчик-другой после работы, и что? Ну да, и в машине отхлебнул пару глотков, и что? – МакКлинан считал себя человеком, который хорошо переносит алкоголь и уверен, что со стороны совершенно незаметно, что он слегка не трезв. – Да какая разница! Я же не за рулём.

– А тебе следовало бы быть там.

Чёртов водитель, это же ещё один потенциальный свидетель! Дай Бог, чтобы до этого не дошло.

– Не нарывайся, Эд. Тише, тише.

Хоаглэнда боятся многие. Ему его боятся не надо. Он – пожизненный судья. Хоаглэнд не понимает, что значит занимать ту должность, что занимает он. И судья взял у Моргана стакан – тот замер, услышав слова Хоаглэнда, – выбрал напиток по своему вкусу и налил, не обидев себя.

– Будешь? – обернулся он к полковнику.

– Да, то же самое.

МакКлинан налил. Он заметил, что у Джека покраснели глаза, а что тот держится как-то чересчур уж собранно. «Да он же пьянее меня», – подумал судья, но вслух ничего не сказал и просто передал Моргану тяжёлый стакан.

– Спасибо, – в голосе Моргана послышалась настоящая признательность. Он тут же поднёс стакан к губам и осушил, потом провёл языком по губам. Ему очень хотелось рассказать обо всём, но он не мог – о таком не рассказывают.

Львятник. Настоящий львятник. Ну и что? Львятник как львятник, вот только лев стар и сух.

– Слушайте, что за чертовщина? Почему у всех вас такие кислые лица? Я думал, мы собрались, чтобы отметить радостное событие. Мы ведь победили!

Джеку хотелось сказать, что ничего мы не празднуем, потому что её больше нет. А о том, на что я обрёк её… об этом просто не скажешь, настолько это чудовищно. И он никогда никому не сможет об этом рассказать. Никогда. Ему придется с этим примириться и жить дальше. Жить одному…

– До победы ещё очень далеко, – сегодня Хоаглэнд говорил чётко и ясно, сейчас не время и не место для бормотания. – Мы победим, когда закроем дверь. Мы всё подготовили, а закрыть её должен ты.

– Ты даже не знаешь, насколько всё серьёзно и трудно.

– Мне плевать на то, насколько это трудно. Ты должен это сделать.

– Не надо пытаться давить на судей Верховного суда, Эд.

В комнате присутствовал только один судья Верховного суда. Поэтому МакКлинан хотел сказать, что не надо давить именно на него.

– Что?

– Это принцип, Эд. Верховный суд стоит выше склок и дрязг. Мы – судьи пожизненно, нас никто не может сменить.

Хоаглэнд начал что-то говорить, но МакКлинан поднял руку, он – судья, а судью никто не может прервать, это он, судья, может сам прервать, кого хочет.

– И все мы, все девять, верим в одно и то же. Давление автоматически вызывает сопротивление, чем больше давление, тем сильнее сопротивление.

Хоаглэнд снова попытался вставить слово. Но заговорил опять МакКлинан.

– Конечно же, я попытался убедить их, а особенно тщательно своих же, республиканцев. Мы всегда «обрабатываем» друг друга, соблюдая все рамки и правила, естественно. Если к власти придёт Мёрфи, то совершенно очевидно, что она захочет видеть в суде убеждённых либералов, феминисток и социалистов, короче, надутых хвастунов. А со Скоттом всё будет тихо, мирно, к тому же, если ему удастся провести в суд двух «своих», Верховный суд будет нашим на целое поколение. А он от этой идеи так просто не откажется, и все наши об этом знают. Опротестовать Roe v. Wade. Наконец-то избавиться от Миранды. Закончить, наконец, уже со всем соглашаться. Дать понять, что понятие свободы слова не абсолютно, особенно во время войн и в особенности войн с терроризмом. Вернуть молитву в школу, к слову, хорошая молитва не помешает и всему американскому народу в целом. «Мы все понимаем, что поставлено на карту».

– Ладно. К чёрту теории, давайте к цифрам. Энди, скольких голосов тебе не хватает?

– Двух.

– Есть двое судей, на которых можно положиться? – обернулся Хоаглэнд к Стоуи. – Или надавить? Словом, которых можно как-то заставить проголосовать как надо.

– Есть! Конечно, есть… – Чёрт! – Он же совершенно точно знает, что есть, но вот кто именно… чёртова память! Дырявая, что решето, он же буквально сегодня пересматривал эту информацию! А сейчас… сейчас он прекрасно помнил ту ночь с Ингой, помнил каждую мелочь, он видел это всё снова так же отчетливо, как если бы перед ним был телевизионный экран, а вот восемь имён вспомнить не мог… Она ведь тогда не просто танцевала во дворике. Она танцевала обнажённая и он помнил и её округлые груди и тёмные соски – такими, как они были тогда, 42 года назад… Чёрт подери, как же зовут этих чёртовых судей?! – … в библиотеке. – Любопытно, о ком он сейчас? Об Инге, которая ждёт его в библиотеке, или о бумагах, которые лежат там? Стоуи заставил себя собраться. – Но меня там ждут.

– Подруга? – голос выдал, что МакКлинан был пьян. Не очень, но всё же. – Здорово, что ты всё ещё в форме. Давайте выпьем за виагру!

– Не надо, чтобы она видела нас вместе, – продолжал осторожничать Хоаглэнд.

– Конечно, не надо, – Стоуи придерживался того же мнения.

– Никогда не доверяйте женщинам, – мрачно посоветовал Джек.

– Я попрошу её перейти в другую комнату.

– Отправь её домой, – посоветовал Хоаглэнд.

– Да-да. Домой её, – согласился Джек.

– Нет, ребята, – покачал головой Стоуи. То дело надо было решить. В дневном свете он ещё мог заставить себя не быть суеверным, но длинными бессонными ночами, когда он метался по постели… Он покупал судей и землю, он опустошал и разорял. Он очень богат, но всё равно стал стар, у него есть всё, но он одинок. Проклятие, а как иначе объяснишь? И тут Она после стольких лет снова пришла к нему. Надо непременно разобраться, в чём дело и попытаться изменить его. – Подождите пару минут, а потом идите за мной.

Глава 72

Я искал по базе, где находится то, что нам надо, а Сьюзи с Ингой искали бумаги. Это было несложно, в конце концов, мы же профессиональные библиотекари, это просто наша работа.

Ниоб караулила.

Она не услышала Алана – мягкий ковёр скрыл его шаги – и очень удивилась, когда дверь распахнулась.

– Ниоб? Как ты здесь очутилась, дорогая? Ты с Джеком приехала? – обрадовался Стоуи.

Но тут он заметил, что за его компьютером сидит какая-то незнакомая женщина, а другая вместе с Ингой роется в его бумагах. Он прекрасно знал, что мы были чужаки и жалобно протянул:

– Иииинга?

Инга распрямилась– в руках у неё были папки с документами.

– Ты меня предала!

– Кто кого предал? – вежливо переспросила Инга.

– Вы влезли в чужой дом! Вас всех арестуют.

– Нет, Алан, не арестуют – и Ниоб принялась объяснять почему. – Игра окончена – у нас есть доказательства. Мы сейчас возьмём эти бумаги и пойдём к Энн Линн Мёрфи и те выборщики, что переменили мнения, снова переменят его.

– Мы знакомы? – спросил меня Стоуи. – Мне кажется знакомым ваше лицо.

И тут дверь снова распахнулась.

В библиотеку ввалились МакКлинан и Джек Морган. Судья был пьян, полковник не отставал – глаза налиты кровью, лицо уставшее. У обоих в руках – виски. За ними вошёл госсекретарь Эдвард Хоаглэнд. Со стороны первые двое казались овцами, он – их пастухом.

Увидев Ниоб, Джек вскрикнул.

– Да, да, Джек, это я.

– Ты меня предала!

– Нет. Ты сам себя предал. Сначала ты предал себя самого – ты стал другим, потом ты предал свою страну, а потом… потом ты предал меня.

Джек выронил стакан, стакан упал на пол и разлетелся на тысячу мелких осколков.

Тут он узнал и Ингу.

– А она что здесь делает?

– Это моя подруга, – вклинился Алан.

– Идиот! – заорал Морган на Стоуи. – А ты кто? – прорычал он Сьюзи. – А ты? – обернулся он ко мне и тут понял, что сам знает, кто я, мой парик и макияж его обмануть не могли. – Тыыы? – в голосе Моргана прозвучало отвращение. – Ты, – уже хладнокровно повторил Морган. В этом холодном голосе уже слышалось полицейское презрение и сопроводил он его настоящим полицейским жестом – вытащил из-за спины пистолет.

Я заслонил Сьюзи. Если Джек начнёт стрелять, она-то вовсе ни при чём. Тут я с огромным удовольствием стянул парик.

– Тише, Джек, не волнуйся.

– Заткнись! – зарычал он. – Я хочу, чтобы ты молчал.

– Успокойся, Джек, – вклинился Хоаглэнд. – Давай сейчас сядем и спокойненько разберемся, что и почему.

Джек смотрел то на Ниоб, то на меня.

– Ты бросила меня ради него?

– Ты не дал мне шанса бросить тебя. Ты отдал меня Парксу, чтобы он пытал меня и насиловал, и ты знал, что он будет мучить и насиловать, не надо говорить, что не знал. Ты ведь знал, что он это раньше делал.

– Нет-нет, я не знал!

– А Дэвид и его подруга спасли меня.

– И теперь ты с ним? – пьяно прохрипел Морган. – Я должен знать. Я должен… ты с ним?

Ниоб молча смерила его взглядом.

– Ты с ним, а? – повторил полковник.

Она перевела взгляд на меня. Должно быть, я выглядел очень смешно: лысый, с париком в руке, с помадой на губах, в лифчике, наполненном носками. Я бросил парик и стёр ребром ладони помаду с губ.

– Я скажу тебе, как оно есть, Джек. Я пообещала ему, что когда всё это кончится, мы попробуем, вдруг что-нибудь да выйдет. Но я сказала ему, что сначала я должна сказать об этом тебе. Ну вот, теперь я сказала и могу сделать, что обещала.

Джек оглянулся на Хоаглэнда и Стоуи. Вы видите то же, что и я, казалось, спрашивали его глаза. Она бросает воина и уходит с цирком? Уходит к клоуну?

Ниоб посмотрела мне прямо в глаза, и тут произошло чудо. В обычном зеркале я бы ни за что не увидел себя таким, каким увидел себя в её глазах. Я увидел в них героя.

Она отвернулась от Джека, отвернулась от своего общественного положения, отвернулась от своего места в иерархии.

Ты только посмотри, что мы сделали! говорили эти глаза. Ты самый храбрый! Они и не думали, что ты на такое способен. Да и я тебя недооценила. Теперь я свободна, я свободна и могу быть с тобой.

И она сделала шаг ко мне.

– Нееет! – заорал Джек и попытался схватить её за руку.

Ниоб резко обернулась.

– Да, – в голосе Ниоб прозвучал вызов.

Он вошёл в эту комнату героем, а стал никем. Он проиграл, и с этим ничего не поделать. Он сделал так, что Ниоб ввязалась в это дело, и он не смог убрать меня. Ни Стоуи, ни Хоаглэнд больше не захотят иметь с ним дело, но это не самое худшее. Он понял, что никто и никогда не скажет, что то, что он сделал, он сделал из любви к Родине. Прокурор расскажет, что он сделал, расскажет обо всём, не умолчит ни о чём, оклевещет его, опорочит и сделает это красиво и изящно. Его назовут предателем и просто дураком, и он больше никогда не сможет устроиться на приличную работу.

В глазах женщины, которая когда-то любила и обожала его, он увидел, чем стал. Он взял на работу Паркса, значит, он сам Паркс. Он разрешил пытать и насиловать женщину, значит, он сам – садист и насильник. Он хотел объяснить, но понял, что это бессмысленно. Мир был действительно таким, каким его видела Ниоб, правда действительно оказалась ужасной.

– Но почему же? За что? – сначала по лицу Моргана разлилась смертельная бледность, потом он стал красным как рак. Присутствующим казалось, что они прямо видят, как бурлящий кровавый поток несётся по его венам. И она виновата, и он виноват. Джек перестал понимать, кто он и что. Словно во сне он щёлкнул собачкой и прицелился в Ниоб.

– Нет!!! – заорал он.

– Да, – ответила Ниоб, и он понял, что она никогда не скажет ничего другого.

– Джек, Джек, всё хорошо, всё хорошо, не надо, не стреляй, всё хорошо… – заговорили мы с Хоаглэндом в один голос. Сьюзи вскрикнула и вцепилась в меня.

Прогремели три выстрела. После первого Ниоб покачнулась, после второго упала. Кровь хлынула из ран, пропитала одежду. Третий раз Морган выстрелил в неё, уже лежащую на полу.

Я упал рядом с ней и положил её голову себе на колени. И не видел, как Джек вжался в угол, засунул пистолет в рот и спустил курок в последний раз.