Текст книги "Библиотекарь или как украсть президентское кресло"

Автор книги: Ларри Бейнхарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

А сейчас ты говоришь мне, что хочешь позволить себе подобную роскошь. Да, ты используешь немножко другие слова, но ведь на самом деле ты тоже хочешь быть добродетельной, хочешь морально превосходить своих соперников, и ради этого готова надеть шоры.

И, по-моему, именно из-за этого президента из тебя и не выйдет. Если ты президент, ты один из самых крупных игроков, разница одна: когда ты проигрываешь в компьютерной игре, погибают нарисованные человечки, а если ты проигрываешь в жизни, погибают настоящие люди.

– Следуя твоей логике можно вообще оправдать что угодно, – сердито пробурчала Энн.

– Глупость. Единственное, что нельзя оправдать, – это глупость. Потому что, когда ты несешь ответственность за кого-то, ошибаться, если можно этого не делать, попросту бесчестно. Бесчестно оставаться невежественным и коснеть в своём невежестве. Ты должна уметь пользоваться инструментами власти, а этому ты должна научиться.

Так, тихо и медленно, он смог уговорить её прибегнуть к помощи шпионов. Она боялась, что это пагубно скажется на её моральном облике, что ей понравится знать скрытое, знать то, о чём открыто ещё никто и нигде не говорил. Ей и в самом деле стало это нравиться. В особенности в те долгие дни, когда она должна была играть слабую женщину, чтобы Скотт был всё более и более уверен в своей победе. Играть роль втёмную, приняв на веру слова Хаджопяна? Нет, понятно, что можно верить в Бога и в науку, но как верить продюсеру реалити-шоу? Шпионское доносы выполняли роль успокоительного, и когда ей становилось совсем уж невмочь и искушение начинало одолевать её, она радостно глотала эти отчёты и доносы, и узнавала, как на самом деле обстоят дела в лагере противника.

Так что сейчас, когда Хаджопян сказал ей, что противники готовят ответный удар, она подумала, что он узнал об этом от шпионов и сейчас расскажет ей, что именно они задумали.

Но она ошиблась: «Никто не знает, что они задумали».

– В смысле?

Они словно бы покачивались на волнах католических песнопений, мужские голоса словно обволакивали их.

– В смысле, что мои источники не имеют об их планах ни малейшего понятия.

– Но, если они не имеют ни малейшего понятия, тогда… – дело со шпионами у них было поставлено хорошо, Энн даже и не ждала, что всё будет так хорошо. У Хаджопяна или у того, кто непосредственно занимался шпионами, был дар: находить слабые звенья, недовольных. И их шпионы находились в самом центре компании Скотта. – … тогда, может, это всё и неправда и они ничего не планируют.

Была когда-то какая-то дурацкая передача, «Кунг Фу», что ли, она называлась…интересно, это было до того, как она поехала во Вьетнам или когда она уже вернулась? И там был монах с кожей, что папиросная бумага, который, как только главный герой – мальчик, воспитанник шаолиньского монастыря, – ошибался, смотрел на него с таким видом, как будто хотел сказать: «Какой же ты ещё ребёнок! Ты ничего не знаешь. Я так стараюсь научить тебя хоть чему-то, но всё бестолку. Поможет только затрещина». Именно это увидела Энн Линн в глазах своего советника. Нет, нет, конечно же, Хаджопян не стукнул её по голове, но смотрел он на Энн именно с таким видом. Это длилось буквально доли секунды, но за такими моментами обычно следует ясное понимание сути. В эти мгновения вы понимаете, что Старый Монах очень любит мальчика, что он относится к нему как к сыну, что он суров с ним сейчас, чтобы потом он был готов к любым испытаниям. А ещё Энн Линн вдруг увидела, что лицо учителя посерело и постарело, что кожа у него стала совсем тоненькой, что годы и болезни точат его изнутри. И ей стало страшно: он так нужен ей, он нужен ей, она любит его. Нет, нет, это не романтическая влюблённость, это не плотское желание, она просто его любит. Он был для неё руководителем предвыборной компании, человеком, который развлекался со средствами масс-медиа и блистательно играл свою роль в шоу, в шоу, собственноручно им разработанном. Сейчас же она поняла, что он значит для неё гораздо больше. Он – её Учитель, он – Мерлин, который воспитывает будущего короля, готовит его к тяжёлым испытаниям в будущем, к тому, что быть первым человеком в государстве – это очень и очень нелёгкий труд.

Тут в ней проснулся диагност. Что она упустила? Возраст? Он соврал, когда сказал, сколько ему? Может быть, он просто устал? У него рак? Спид? Просто неизлечимая болезнь, этакий убийца в ночи?

Но прежде чем у доктора появились предварительные версии, прежде чем она взглянула на больного внимательнее, выражение лица помощника изменилось – теперь оно, как обычно, излучало деловитость, уверенность и спокойствие.

Оба молчали. Энн впервые в жизни почувствовала, что песнопения задели в ней какую-то глубинную струнку, она не знала: ни что, ни где, ни как, просто чувствовала и всё. Она впервые задумалась о том, к чему она стремится. И испугалась. Страх впереди и страх позади. Впервые в жизни она осознала, что боится выиграть, так же, как боится проиграть, а ведь именно это желание – желание всегда побеждать – и вело её все эти годы. Она поняла, что ей придётся принять этот страх и преодолеть его, что Королева-победительница не может позволить себе бояться победы, потому что это она отвечает за людей, потому, что это она должна будет принять на себя всю тяжесть неудачи, всю горечь поражения, она одна за всех. Она начала понимать, почему Скотт настолько успешен и популярен. Он взял на себя ответственность за убийство врагов своей страны, взял легко-легко, как болельщики на стадионе всегда и во всём поддерживают свою команду, так и он. И внешне он не производил впечатления человека, которого волнует смерть невинных и ошибки военных. И многие из тех, кто верил, что эти войны и убийства нужны для нашей страны, успокоились и перестали так много думать об этом. Надо так надо, как в медицине, надо проколоть курс антибиотиков, значит, надо. И зачем думать о том, что кроме вредных микробов, убиваются и все полезные? Они же тоже микробы.

– Так, – решительно начала Энн. – Что слышно от шпионов?

– Ничего. – Хаджопян пронзил её взглядом: «Пойми же ты уже, наконец».

И она поняла. «Они, несомненно, что-то замышляют. А иначе и быть не может. Они не захотят расставаться с властью. Во всяком случае, добровольно. И если мы до сих пор не знаем, что они задумали, это означает только то, что задумали они действительно что-то очень серьёзное. Настолько серьезное, что знают об этом единицы. Именно поэтому мы до сих пор в неведении и переживаем из-за этого».

Хаджопян едва заметно кивнул, и в ту же секунду она увидела, что старый-престарый монах внутри телепродюсера радостно улыбнулся: «Растёт кузнечик-то, растёт».

– Лучшее, что нам остаётся, что тебе остаётся – это сохранять спокойствие, чтобы когда они ударят, ты смогла удержаться на плаву и на то время, что ты будешь собираться для ответного удара, можно было уловить, куда дует ветер.

На самом деле Хаджопян кое о чём слышал. Буквально крохотное колебание воздуха, лёгкую аритмию в часах противника, лёгкое трепетание мушки в паутине. Он слышал, что на ферме Стоуи случилось что-то из ряда вон, что там собрались Золотые Слоны, и что человек выпрыгнул из окна и сумел сбежать от людей из Министерства внутренней безопасности, может быть, даже от частной охраны и что там взбесились лошади. Но информация пришла не по полицейским каналам, полиция ничего об этом не знала. Во всяком случае, пока у него нет информации о том, что в дело включилась полиция. Переполох, но полицию не зовут. Значит, там действительно случилось что-то из ряда вон. В дело включается Министерство внутренней безопасности. Значит дело политическое. Это не международный терроризм. Ни один Абдулла или Мохаммед понятия не имеют, кто такой Алан Карстон Стоуи. Они для своих целей выбирают ярких, известных.

Хаджопян был уверен: всё дело в ослах и слонах. Вдруг всё связано с этой тайной за семью печатями?

Глава 28

Кардинал обратил внимание, что Мёрфи нанесла удар в четыре двадцать, когда до конца передачи оставалось не более тридцати секунд.

И им, таким всем из себя серьёзным людям, вроде бы не оставалось ничего иного, кроме как проглотить обиду и взяться за работу. Использовать весь свой опыт, весь авторитет, прорваться на чужую половину поля, добежать до ворот и забить гол.

Наверно, Кардинал знал, что они проиграли, потому что попали в засаду. Знал, что Хаджопян сумеет воспользоваться результатами и у него есть секретное оружие для ответного удара.

Так что пришло время Стоуи и его плану 1.1.3. И это не важно, как далеко придется зайти, ведь иначе вполне возможно, что Мёрфи действительно займет президентское кресло. А это уже совсем нехорошо.

Вчера он ушёл буквально за минуту до конца совещания и не знал о произошедшем: не знал о библиотекаре, выпрыгнувшем в окно, не знал о выстрелах, не знал о переполохе в конюшне.

Он почувствовал неладное только на следующий день. Когда он приехал на ферму, Билл сказал ему, что Стоуи на конюшне и вместе с ним его менеджеры, адвокаты, а также владельцы кобылы по кличке Прекрасная Карина.

– Нет-нет, Билл, я пойду пешком. Я и так слишком много сижу.

Ему нравилось ходить здесь. У Стоуи было прекрасное поместье, а во сколько ему может обходиться его содержание, он и думать не хотел. Интересно, что будет, когда Стоуи умрёт. Небось, заграбастает земли какой-нибудь молодчик, да и разобьёт на участки.

Когда он вошёл в конюшню, то увидел, как ухоженная женщина лет пятидесяти в английском костюме для верховой езды бежит к каштановой кобыле. За ней бежал и громко пыхтел, отдуваясь и вздыхая, человек, вероятнее всего, её муж, а за ним бежали несколько юристов в пиджаках и галстуках, которые, учитывая место события, а именно конюшню, выглядели очень своеобразно. Но хотя эти господа и передвигались на повышенной скорости, они умудрялись вести между собой оживлённейший спор. Замыкал всю эту процессию Алан Стоуи.

Женщина обняла кобылу и завопила: «Кариночка, детка моя, что они с тобой сделали? Сволочи! Ужасные люди! Гады!»

Из стойла вышла ветеринар, стянула перчатки и убрала какую-то пробирку в карман.

– Её покрыли.

– Мы заплатили 135 тысяч долларов, – женщина, обнимающая лошадь, орала, словно торговка в «Блуминдейл», которая дерёт глотку, чтобы показать, что и у неё тоже есть право – за то, чтобы Прекрасную Карину покрыл Ослепительное Утро, а теперь вы говорите мне «покрыЛИ». Мы подадим иск! Мы вас засудим!

Два адвоката кивнули, третий собрался ей ответить.

– Кто её покрыл? – спросил муж.

– Возможно – Ослепительное Утро, – ответила ветеринар. – Мы проведём анализ ДНК. Она похлопала по карману, в котором лежала пробирка.

– Ну, Марта, видишь, может быть, всё ещё и хорошо кончится. Вот дождёмся результатов теста…

Марта задумалась. Вдруг она, и впрямь, решит дождаться результатов теста?

– Вы понимаете, – продолжила ветеринар, – если бы жеребец был один…

– Что?

– Ну…

– Господи! Групповое изнасилование! – И Марта прижала большую голову Карины к своей груди. – Мою детку насиловали сразу несколько жеребцов! Мы подадим иск! Мы потребуем возмещения затрат и компенсацию морального вреда! Ваши лошади, – обернулась она к ветеринару и конюхам, большинство из которых были темнокожими, – ваши лошади – это просто сборище чёрных уродов.

– Если вашу кобылу покрыл Ослепительное Утро, плата останется прежней. Если нет – мы вернём вам деньги. Таковы условия контракта. – Голос Стоуи звучит твёрдо. – И мы все их выполним. Ваша кобыла здорова, она не ранена. Что до изнасилования, то кобылу нельзя изнасиловать. Она либо течёт, либо не течёт.

Стоуи повернулся и пошёл к выходу. Тут он увидел Хоаглэнда и кивнул ему. Хоаглэнд вышел из конюшни следом и зажмурился от яркого солнечного света. Они медленно пошли к дому.

– Что здесь произошло?

– Да так… – Стоуи явно не хотел распространяться подробнее. – Итак, ты решился его использовать?

Хоаглэнд почувствовал нетерпение Стоуи, но он очень хотел иметь хоть какие-то возможности для отступления и поэтому сказал: «Ну, пару-то фокусов я приберёг».

– Да?

– Да. – Хоаглэнд решил проблему с телевидением. Три самых крупные нефтяные компании согласились перепродать кампании Скотта своё эфирное время. Это было выгодно им самим. Они прекрасно понимали, что даже простая демонстрация улучшенных электрических двигателей и утверждение, что внедорожники – скорее машины, чем фургоны, сократит потребление нефти Америкой на 20 %. Снизьте хоть немного налоговое давление на компании, занимающиеся разработкой альтернативных источников энергии – энергии ветра, солнца – и они начнут активно развиваться, а Мёрфи, к тому же, обещала оказывать им активную поддержку. Она считала, что это позволит Америке меньше зависеть от других стран.

Нефтяные компании – союзники Скотта – сделали это тихо, но если бы какая-то информация всплыла, они бы сказали, что сделали это из соображений честности. Они бы сказали, что слышали, что в последние дни президентской гонки Мёрфи и её команда скупила всё свободное эфирное время и Скотт не может донести до избирателей свою программу, а ведь американцы должны знать обе точки зрения. И совершенно не важно, что в предыдущие три месяца Скотта на телевидении было в три раза больше, чем Мёрфи.

Хоаглэнд связывался с Милтоном Фаттером, губернатором Огайо и Фредом Арбусто, губернатором Флориды. Если выборы будут закрытыми, голосование именно в этих двух штатах и предопределит исход голосования. Оба хотели быть президентами, и оба из кожи вон лезли, чтобы стать следующими кандидатами в президенты. Хоаглэнд дал им понять, что если они не сделают, чтобы их штаты проголосовали как надо, быть следующими кандидатами в президенты им не светит. Они знали, что должны сделать. И они пообещали, что сделают.

– Зачем же ты приехал?

– Ну…

– Что «ну»?

– Ну, знаешь, Алан, мы используем твой план. Просто пойми, очень вероятно, что мы откажемся от него в последнюю секунду.

– А, ну да-да, конечно. – Лицо Стоуи выражало крайнее удовлетворение.

«Что-то он даже чересчур рад», – подумал помощник.

– Ты же хотел, чтобы мы его использовали?

– Ну, если бы были другие варианты…

– Но ты бы хотел?

Стоуи, который и так шёл медленно, а когда начался подъём, так вообще еле-еле, с трудом сделал ещё несколько шагов в гору и наконец-то выбрался на ровное пространство.

Тут он остановился и немного отдышался. Вокруг него расстилались его земли, прекрасные и ухоженные, и он подумал, что скоро, очень скоро ему до них не будет никакого дела. Стоуи перевёл взгляд на государственного секретаря, тот с не меньшим трудом шёл за ним следом и выглядел не лучше, тоже задыхался и сопел. И это несмотря на то, что он был на 17 лет моложе.

– Да, я бы хотел.

– Почему?

– Потому что я могу это сделать.

– И всё?

– А тебе бы самому не хотелось? Смотри: есть маленький захолустный городок, окружённый со всех сторон чахлыми лесами. Ты говоришь: из этого городка я могу получить три миллиона чистой прибыли. У меня почти два миллиарда, мне эти три миллиона не нужны, сам же понимаешь, но достаточно мне увидеть такой маленький городишко вдали от цивилизации и…

Хоаглэнд с завистью посмотрел на старика. Энергия из того била просто ключом, и вряд ли только виртуальное превращение деревушки в город, приносящий доход, было тому причиной.

– Историю. Да, мы творим историю, – ответил старик на незаданный вопрос.

Хоаглэнд думал об этом и всё равно ответ его испугал. Тайной истории не бывает, это попросту смешно. История – это не события, это описание событий.

– Нельзя, чтобы об этом узнали.

– При нашей жизни – нет, нельзя.

– Нельзя при нашей жизни?

Это всё равно, что сказать: «Ну, следующий год наступит 31-го декабря. И тут он понял, зачем старик затеял всё это мероприятие с библиотекарем. Кому интересна библиотека Стоуи, или Избранное Алана Карстона Стоуи? Никому, если, конечно, это не тот Человек, что Сумел Стянуть Президентское Кресло. Ведь иначе он – ничто, ещё один богач и даже не самый богатый среди богачей, другие за то же время зарабатывают намного больше. Пройдёт год после его смерти, и никто, кроме тех, кто сталкивался с ним ежедневно, о нём и не вспомнит.

– А кто ещё знает про 1.1.3.?

– Никто. За исключением тех, о ком знаем мы оба, и кто необходим для его осуществления.

– Библиотекарь?

– Ничего он не знает.

– А как же ты тогда собираешь войти в анналы истории?

– Я не собираюсь входить в анналы истории. Я собираюсь её сделать.

Хоаглэнд не поверил, но времени на драку у них не было – оба они придерживались тех старомодных понятий, что можно оскорбить человека, назвав его «лжецом». Так что он просто намотал слова старика на ус и подумал, что надо бы и ему подумать о том, что сделать со Стоуи и всеми его мечтами об истории и библиотекаре. Чтобы спасти республику, Алан был ему нужен. Но он будет нужен ещё буквально пару дней.

Он ненавидел себя за эти мысли. Чёрт бы побрал этого Скотта, это он поставил его в такое положение. Может быть, и не придётся заходить так далеко. Несомненно, он найдёт какой-нибудь способ убедить Алана не делать этого, ну или хотя бы удостовериться, что библиотеку запечатают и распечатают не раньше чем через сто лет. Найдёт. Сейчас же другая мысль свербила у него в мозгу: «Где библиотекарь?»

– Столько шума подняли, а даже поймать не смогли…

Глава 29

Встретив промелькнувшего где-нибудь в коридоре преподавателя права Гарри Джея Хэкни, вы решите, что это незаметный человечек. Поверьте мне – это впечатление обманчиво. Студенты стонут и жалуются, что он очень строг и требователен, за исключением тех редких случаев, когда он вдруг соблаговолит спуститься по длинной винтовой лестнице в шум и гам аудитории.

Голова его по форме напоминала яйцо, сразу над довольно большими ушами начинался пушок. Если на улице не было дождя, этот пушок, легкий и похожий на дымку, гордо противостоял порывам ветра. Но сейчас пушок был мокрым и свешивался на плечи как лапша.

Я всегда знал, что у него тонкие кости и костлявые плечи, но не знал, насколько они костлявы, я не знал, что у него пивной животик, словно приставленный к нему. Я знал, что обычно он играет в сквош в десять утра, чтобы быть в форме.

Было уже 11:07 и я прокрался в мужскую раздевалку. Как только убежал его напарник – студент-химик выпускного курса из Англии, я зашёл внутрь и облегчённо выдохнул: я был весь потный, вонючий, исцарапанный. Моя одежда находилась в ещё более плачевном состоянии. Бочком, бочком я прокрался в душ.

– Гарри, Гарри, – зашептал я.

– А? Что? – повернулся он на голос. Он потёр глаза и, отфыркиваясь, прищурился близорукими глазами. Он почти не видел без очков. – Кто это?

– Дэвид Голдберг. Библиотекарь.

– А, Дэвид. Ну и видок у тебя!

О да – и я влез в соседнюю кабинку. В спортзале прекрасные душевые, сам душ висит высоко, вода льётся свободно. От удовольствия я даже зафырчал.

– Ну, хорошо?

– Боже, да! Как я мечтал о душе!

– Ага, понимаю.

– Как игра? – задал я вежливый вопрос. Надо было установить контакт.

– Супер! Этот английский чертёнок на 40 лет меня младше, а я его вздрючил. Вздрючить кого-то – это классно, Дэвид.

– Гарри, мне надо с тобой поговорить.

– Говори, – и он с энтузиазмом принялся намыливать самые интимные места.

– У меня проблемы с законом.

– Деньги есть?

– Ну… у меня в кармане баксов 20–30.

– Дэвид, дорогой мой, когда я брошу этот университет и начну заниматься правом, я буду брать 450 долларов в час. Ужасная сумма, да? Ужасная, но мне нравится.

– Гарри, прекрати шутить. Помоги мне.

– Как?

Тут он принялся тщательно мыть свои причиндалы, что-то тихонько мурлыкая себе под нос.

С чего начать? Как объяснить? Что мне говорить?

– Я попал в какое-то дурное кино, – выдал я наконец. И начал рассказывать про фильм Вуди Аллена, про то, как романтическое душещипательное кино постепенно превратилось в какой-то совершенно невообразимый триллер, в котором меня преследуют садисты. «Раньше, когда я смотрел такие фильмы, я думал: «Дурак! Звони скорее 911!» А почему же я сам не пошёл в полицию? Но ведь они сами – полиция, ну, или не полиция, но Министерство внутренней безопасности. Собственно говоря, та же полиция, кажется, да? И она сказала мне, что они – полиция. Я решил поговорить с адвокатом. Это было уже разумнее, потому что разговаривать с полицией без адвоката нельзя. Но я знаю только агентов по работе с недвижимостью – они присутствовали, когда я запирал дом, который продал – и адвоката, который передал все деньги, вырученные от продажи дома, адвокату моей жены. Помоги мне, а?»

– Ладно, посмотрим, – наконец-то моя проблема хоть чуть-чуть его заинтересовала. Он вошёл под струю и принялся смывать с себя мыло. – Сейчас пойдём в кабинет.

– Нет! – воскликнул я. – Они следят! – Господи, я говорил как настоящий псих. – Ну, может быть, они следят, а твой кабинет прямо напротив моей библиотеки. Думаю, они обязательно наведаются в библиотеку.

– Ну, хорошо, – сказал он точно таким же тоном, каким я говорил с заслуженным преподавателем физики, когда тот садился у меня в библиотеке под стальными балками, потому что они мешали вражеским радиоволнам.

Вытершись, мы начали одеваться. Он поглядел на мою одежду, потянул носом воздух. Я попытался объяснить: «Они следят, я же говорю. И за моим домом следят. Нет, может быть, и не следят, но проверять мне как-то не хочется».

– Жди здесь, – скомандовал он и натянул штаны.

– Сколько ждать? – запаниковал я.

– Пару минут.

Я решил дождаться его в туалете. Он принёс мне брюки от тренировочного костюма, рубашку и толстовку. Брюки и рубашку он стащил из бюро потерянных вещей. Толстовка была новой, из магазина. Я быстро оделся и горячо поблагодарил моего спасителя.

Свои драные брюки и вонючую рубашку я просто выбросил.

– Знаешь, я боюсь, что они могут выследить меня по кредитке или по номеру банкомата.

– Конечно, если захотят, – Гарри всё ещё говорил со мной как взрослый с ребёнком. Но тут же голос его подобрел. – Пойдём, перекусим?

– Конечно! – обрадовался я. Последний раз я ел на рассвете – орешки из автомата. «Конечно же, мы пойдём перекусим», – помните последнюю интимную сцену в «Улиссе»? Ну так вот, в тот момент я был похож на Молли Блум.

– Капюшон накинь, – голос Гарри зазвучал как у настоящего заговорщика.

Обедать мы поехали в забегаловку в пятнадцати милях. Но несмотря на то, что я был зверски голоден, боялся я ещё больше:

– Знаешь… если всё действительно так плохо…. В смысле, если это безумие, ладно я просто сошел с ума, но если нет – не надо, чтобы тебя со мной видели?

– Давай я вылезу, куплю пару сэндвичей, и мы поедим прямо в машине.

– Класс! И купи молочный коктейль.

– Прямо диетическая еда.

* * *

Мы снова выехали на шоссе. Я решил, что надо припарковаться где-нибудь, откуда открывается живописный вид. Это смотрелось бы очень естественно, ни один коп не подошёл бы с банальной проверкой документов и не стал бы интересоваться, почему мы остановились именно здесь. Еда успокоила меня лучше, чем любая валерьянка.

Я заканчивал рассказывать Гарри, что со мной приключилось.

– Ну, ладно. Предположим, что всё это правда, хотя это и было бы самым худшим из всех возможных сценариев. Думаю, тебе надо дожить до вторника, он уже недалеко: остались утро понедельника и ночь с понедельника на вторник. Когда состоятся выборы, ты будешь в безопасности. Это сделать вполне можно.

– Я без денег, а снимать со счета боюсь.

– Гм… Я дать тебе денег не могу – это могут назвать помощью и соучастием… пойти в банк? Но вполне вероятно, ты внесён в списки их клиентов. Слушай, а ты член университетского отдела кредитов?

– Да.

– Иди туда. Возьми у них хотя бы две тысячи наличными. Тебе они поверят. Скажешь им, что тебе позарез нужна яхта или машина, или ещё что-нибудь, короче, тебе позарез нужны наличные, а денег, которые тебе дадут в банкомате, тебе в любом случае не хватит. Сегодня у нас пятница. Информация об этом уйдёт в сеть только в понедельник. А в твой банк попадёт хорошо если во вторник. А не вообще в среду. Я тебя привезу и увезу из городка – за это мне ничего не будет. Садись в какой-нибудь автобус и уезжай куда-нибудь, позвони друзьям.

А я составлю жалобу. Я оставлю на столе, чтобы секретарша отправила, но она увидит её только в понедельник. Думаю, во вторник мыло не будет работать, так что получится, что ты жалуешься, как только так сразу, и это внушит доверие к твоим словам. Плюс ты обратился к члену суда, то есть ко мне – это внушит ещё большее доверие, плюс ты не сбежал, ну и так далее. И всё-таки появится наша бумага только в среду. Ты объяснишь, что тебя так потрясло всё произошедшее, что ты просто должен был отдохнуть пару дней на… скажем, на озере. Скажешь про озеро?

– Хорошо.

– Именно туда ты и поедешь.

– Поплавать.

– Холодновато для плавания.

– Чтобы покататься на лодке и порыбачить.

– Отлично! Итак, ты едешь на озеро и обещаешь мне вернуться, и я верю тебе, потому что у меня нет оснований тебе не верить – ведь ты же не собираешься никуда сбегать. Ты – пострадавший.

– Знаешь, Гарри, ты купил отличный коктейль.

Потом мы собрали коробки и обёртки в пакет, и я выкинул его в мусорку. Мы поехали обратно в кампус, Гарри о чём-то крепко задумался.

– Знаешь, лучше всего, если ты поймёшь, что за секрет они хотели у тебя выведать. Что-то мне кажется, что это единственная твоя надежда на спасение.

– Но, черт, Гарри, – меня снова пробрала дрожь, – как?

– Ты – библиотекарь. Найди.

Как взять так много денег сразу? Они поймут, что что-то не так. Я дрожал от страха и тут увидел идущего по дорожке Паркса. Он свирепо покосился на какую-то тоненькую девушку. Первый раз в жизни видел, как человек смотрит на женщину, а в глазах у него: «Я хочу выебать тебя, чтобы ты истекла кровью». Причем именно кровь и смерть доставят ему удовольствие. Знаете, как иногда в кино показывают, когда плоть постепенно исчезает и остаётся только голый скелет. Я решил, что это – моя галлюцинация, ведь я был напуган и не выспался.

Он не заметил меня, потому что я торопливо нырнул в кредитный отдел. Там я подошёл к женщине и выпалил первое, что пришло на ум: «Я хочу взять кредит на небольшой срок, две тысячи долларов». Всё происходило слишком быстро, к тому же я не слишком привык принимать самостоятельные решения – поэтому я и сказал, что мне велел Гарри Джей Хэкни. Я прекрасно знал, как зовут эту женщину – она работала здесь много лет, но в тот конкретный момент её имя вылетело у меня из головы. Я подписал какие-то бумаги и получил хрустящие купюры.

Когда деньги оказались в моих руках, я вдруг задумался: а не мало ли? К тому же, куда мне теперь?

Я не мог остаться в кредитном отделе, но и выйти из него боялся, причём боялся я одновременно и того, что меня увидит Паркс, и того, что мне придётся принимать решение. Там, за дверью, меня поджидали сотни тысяч решений, бесчисленное множество решений, как принять верное?

Тут словно бы издалека я услышал голос – чёрт, как же её зовут? – этой женщины. Она спрашивала, всё ли со мной в порядке.

– Да, да, просто… ну…

Оставаться в помещение больше было нельзя. Я приоткрыл дверь и выглянул: ни Паркса, ни Райана я не увидел, поэтому тихонько вышел.

– До свидания, Дэвид!

Я накинул капюшон и потрусил на остановку. Там уже ждали автобуса человек шесть-семь.

Когда садились в автобус, я заходил средним. Сначала зашли два человека, потом я – шаг вверх, два шага к водителю, потом несколько человек за мной. И тут я увидел в самом дальнем конце автобуса седого. Он смотрел прямо на меня. За мной своей очереди зайти в автобус ждали ещё трое человек, и я не мог сдвинуться ни вперёд, ни назад. Я попал в западню.

Я уронил деньги и опустился на колени, словно бы хотел собрать их, но на самом деле, чтобы он меня не увидел, и пополз назад между ногами тех троих за мной. Проклятье, люди принялись помогать мне собирать монетки. Потом какой-то очень крепкий студент подхватил меня под мышки – у него была стальная хватка – и потянул вверх, и пока я принимал вертикальное положение, я думал, что вот сейчас этот дьявол подойдёт, встанет рядом, сунет мне в нос обвинение и я отправлюсь в Гуантанамо на веки вечные. При всём моём желании я не мог сопротивляться студенту – он был слишком силён. Так что я встал и вдруг увидел того седого. Ему было лет 78, а может и все 88. Он и в самом деле смотрел на меня, но смотрел он на меня глазами больного болезнью Альцгеймера, казалось, эти глаза спрашивали: «Почему вы на меня так смотрите? Первый раз такое видите?»

– Спасибо, – поблагодарил я студента.

– Бывай, – хмыкнул тот.

Я заплатил, пошёл в глубь автобуса и уселся на свободное место у окна. Когда автобус поехал, я сполз по сиденью так, чтобы выглядывать из окна. На скорости 15 мл/ч мы колесили по студенческому городку, переезжали лежачих полицейских. Ни Паркса, ни Райана. Я увидел нескольких знакомых, и мне очень захотелось помахать им рукой, рассказать, что со мной приключилось, попрощаться просто так, на всякий случай. Мы останавливались ещё пару раз, кто-то сел рядом. Когда мы выехали из кампуса, я уже крепко спал.

– Приятель! Эй, приятель! – кто-то тряс меня за плечо.

– Где я?

– Всё, приехали. Конечная.

Я дёрнулся и тут вдруг понял, что это просто шофёр и что его слова – это просто слова и нет в них никакого скрытого смысла.

– Спасибо.

Автовокзал был маленьким. Старенькое одноэтажное здание с парковкой для пяти, может быть, шести автобусов и жёлтым знаком «парковка такси запрещена». Один водитель всё-таки нарушил запрет и припарковал там свою машину. Ближайший автобус уходил через девять минут, ехал он в округ Колумбия. Следующий уходил куда-то на запад только через час. Болтаться по вокзалу мне не хотелось. Билет в один конец стоил 19 долларов, в два – 37. Денег у меня было не много. Я купил билет в один конец. На автовокзале покупка билета в один конец никого не удивляет. Огромное число уезжающих никогда не собирается сюда возвращаться.