Текст книги "Библиотекарь или как украсть президентское кресло"

Автор книги: Ларри Бейнхарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Глава 12

Ректор Декстер Хадли пришёл в библиотеку в поисках материала для своего выступления на мероприятии по сбору денег среди выпускников. Сотрудники сказали, что он здесь, и я поспешил к нему поздороваться и предложить свою помощь. Он излучал энергию и жизнелюбие, он сказал, что знает, где я подрабатываю, и тут же пустился в рассуждения о том, как это здорово – быть знакомым с настоящим политиком. Он тут же рассказал мне про ещё двух людей, которых мы обязательно должны вовлечь в нашу программу. Я, как хороший сотрудник, записал их имена в карманный блокнот и сказал, что немедленно свяжусь с ними и что, конечно же, это прекрасное предложение. Правда, план у нас уже и так расписан на пять лет вперёд и что, конечно же, господин ректор не упустит возможность выбить финансирование под вторую программу, и что работать над двумя программами одновременно это даже интересно.

– Ты, ты, ты, ты просто молодец!

Декстер обожал подражать актёрам. На этот раз образцом для подражания он избрал Роберта Де Ниро из «Анализируй это». Или из «Анализируй То», или это было и там, и там, да ладно, не важно.

– Ты же знаешь, что у нас нет лишних денег, – тут ректор перестал изображать Роберта де Ниро и заговорил серьезно. – И рад бы, а нету. – Тут он похлопал себя по карману. – Нету ни фига. – Тут он вытащил из кармана небольшой конвертик. – Есть билет на выступление в Центре Кеннеди. «Я голосую!» Слыхал?

Конечно, слышал. В ответ на уверения аналитиков, что на выборы никто не придёт, была создана организация «Я голосую!» и эта организация устроила концерт, в котором должны были принять участие многие звёзды, и который должен был транслироваться в прямом эфире. Гвоздём вечера должен был быть Газ Скотт – герой трёх войн, в Афганистане, Кафиристане и Ираке, и это при том, что концерт якобы не проводится в поддержку той или иной партии. Операция была проведена с военной молниеносностью, словно молниеносное обслуживание в фаст-фуде, но вся та дрянь, что была после, растянулась на фиг знает сколько времени. Но бесхитростная публика всё равно обожала его, как обожает свою пушку каждый боец Национальной стрелковой ассоциации. Правда, с началом его президентства экономика начала кряхтеть и сопеть, так что иногда и самый малообразованный мужик задумчиво бормотал себе под нос: «Как бы всё это не кончилось плохо».

Множество людей искренне любили Энн Линн Мёрфи, но всё же она была просто женщиной, а у Скотта в распоряжении были все рычаги. Никто и думать не мог, что у неё есть шанс, и иногда не только американский мужичок из глубинки, но и его супруга задумчиво бормотала себе под нос: «Ну и зачем ей это надо?»

Словом, концерт «Я голосую!» пришёлся к месту, и многие знаменитости поспешили сказать, что да, они обязательно примут в нём участие.

И тут какой-то не в меру пронырливый журналист раздобыл в штаб-квартире «Я голосую!» в Южной Каролине список организаторов этого концерта. Все они были Золотыми Слонами. Все как один. Конечно же, был среди них и Алан Карстон Стоуи.

Несколько дней все сомневались, действительно ли это так, несколько актёров даже отказались от выступления, потом «Я голосую!» истратила тысячи на рекламу, и тогда интерес к мероприятию снова повысился. Все знали, что всё организовано Скоттом и его людьми, но никто об этом не говорил. Большинство выступающих от выступления не отказались, так что шоу обещало быть стоящим.

– Сам я пойти не могу, у меня только один билет, а я женат, – объяснил такой щедрый подарок Декстер. – А ты, кажется, нет?

– Да, я не женат.

– Ну и иди, если хочешь. Хочешь?

– Конечно, хочу.

– Вот и славно. Ненавижу, когда хорошую вещь приходится выкидывать.

Билет стоил пять сотен долларов. Я нашёл пиджак, завязал галстук, отутюжил брюки и решил, что выгляжу я прекрасно. На месте я увидел толпы мужчин с чёрными галстуками, в чёрных галстуках было и пять женщин, но все остальные женщины, а их было целое море, были в вечерних платьях и драгоценных камнях, молодые жёны пожилых мужей явно очень хотели продемонстрировать свои настоящие и поддельные бриллианты. Я шёл, а в голове у меня складывались целые строчки о них, они все казались прекрасно воспитанными красавицами, казалось, что мир принадлежит им, и кроме них, нет ничего более важного. Пусть все блестит, переливается и сверкает, и никто не узнает, что вечером папаша няню ударит. Рифмовочки, в общем, поганые рифмовочки. В перерыве я вышел подышать, но ей-богу, внутри свежего воздуха было больше, чем здесь, ведь все те тридцать семь курильщиков, что ещё остались в Америке, были здесь, и трое из них дымили сигарами. Над нами повисло сигаретное облако, и я решил обойти здание, вдруг там будет свежее – так человек бежит из Лос-Анджелеса с верой, что где-то там и солнце светит ярче, и горы выше, ну как в кино, вы понимаете. На другой стороне действительно было свежее, и ночной воздух был чище, а ещё там стоял фонарь, а под фонарём стояла Ниоб. Её волосы были забраны вверх, в ушах мерцали маленькие призмочки. Наверное, если отойти куда-нибудь в сторону, где не будет светить электрическая лампа, и посмотреть на звёздное небо, то звёзды будут светиться так же, как серёжки Ниоб.

Ниоб улыбнулась мне. Конечно же, я поспешил к ней – первое знакомое лицо среди всех этих странных людей, которые, кажется, постоянно готовы к тому, что их снимают.

Последним выступающим до перерыва был Билли Джордж Конху, исполнитель кантри, чья пластинка стала третьей самой успешно продаваемой в этом году. Билли Джордж получил Грэмми за Лучшую патриотическую песню и буквально только что спел для нас: «Моё сердце начинает биться чаще, когда я слышу крик нашего орла, наши враги должны знать, что означает его крик! Он означает быстроходные машины и реактивные самолёты, и воинов моряков, лучше не приближайтесь, когда кричит орёл! Йе-е! Кричи же нам, орёл! Йе-ее!» И аудитория разразилась аплодисментами.

– Привет, Дэвид.

– Привет! Как я рад тебя видеть!

– Ну и как тебе концерт?

– Ну…

– Тебе нравится кантри?

– Ну, мне нравится кантри в исполнении Уилли Нельсона.

– Останешься до самого конца?

– Аум… ну…

– Ну будет же ещё Бухт Бонг и Теки Токинг.

– Я легко обойдусь без Бухт Бонга, но если ты, конечно, хочешь, его…

– Да тоже не сказать, что так уж сильно хочу, а ещё и все эти люди в галстуках…

– Может, пройдёмся?

– Давай, – тут Ниоб посмотрела на меня так, что мне вспомнились картинки из давно забытого прошлого, и я был готов на любую глупость, только чтобы она стала моей. Я предложил ей руку, и мы пошли.

Центральный Вашингтон прекрасен. Да, здесь тоже есть свои гетто, свои кварталы бедноты, свои страшные полуразрушенные районы, но центральная часть прекрасна. Думаю, нет необходимости её описывать. Вы сами её видели на страницах учебников или открытках или в кино, пока враги не взорвали его ко всем чертям. Представьте себе: ночь, бульвары, классическая архитектура, река, с воды дует лёгкий осенний ветерок, романтика!

Она держала меня под руку, мы шли рядом и наши тела иногда соприкасались. Она спросила, как мне работается у Алана Стоуи. Я сказал, что мне кажется, что я работаю при дворе какого-то короля, не Людовика XIV конечно, но у какого-нибудь Крошки Луи, это точно. Любой человек, увидевший его богатства, становится его слугой, его богатство способно развратить, оно постоянно тянет изменить самому себе, каждый вновь вошедший в дом мгновенно ломается, начинает прислуживать, как собака ждёт подачки с барского стола и подбирает крохи, упавшие на пол.

– Да вы поэт!

– Вы мне льстите.

– Это вы называете лестью?

– По отношению ко мне – да. Если бы у меня был талант, я был бы именно поэтом. Сегодня поэт чаще всего пишет только для самого себя, так другие ходят в тренажёрные залы и качаются в качалках. Есть один поэтический журнальчик, какой-то магнат отстегнул им денег, чтобы они каждый год выдавали их самому талантливому из поэтов, но хоп! вместо ожидаемых пяти сотен им стало приходить по пять тысяч писем ежегодно. Против правды не попрёшь: народ пишет стихи, но никто их не читает, каков вывод? Хватит думать, что ваши стихи кому-то нужны, они нужны только вам, вот и пишите их для самих себя. Или сочиняйте кантри и думайте, что вы крутой.

– Ага, – согласилась она и пропела на мотив песни Билли Джорджа Кунху: «Я злой, презлой, озлобленный матрос и моё сердце начинает биться быстрее, когда я слышу, как кричит наш орёл, я знаю, почему он кричит – он увидел голубя».

– Здорово.

– Спасибо.

– Это импровизация или это всем известная переделка, и я единственный, кто не слышал её ни разу?

– Ну, он пел, а я про это думала.

– Тогда вообще здорово. У вас есть талант.

– Я знаю, – дразнится она, что ли?

Мы оба замолчали, мы шли по улице, и я изо всех сил пытался убедить себя, что всё нормально, что всё хорошо и пытался не замечать электрических искр, пробегающих между нами. Я вспомнил про электрические искры вовсе не потому, что мне хотелось найти красивый поэтический образ, а потому, что они действительно пробегали между нами. «Итак, Дэвид, вы – библиотекарь», – вдруг прервала она молчание. Прошлый наш раунд возле дома Стоуи закончился вничью, вничью закончился и сегодняшний разговор, она решила сыграть новую партию. Я подумал, что у нас уже есть что вспомнить и что у нас будет что вспомнить о сегодняшнем вечере. «А что это такое, быть библиотекарем?» – она явно хотела поговорить об этом.

– Представь себе полную противоположность Стоуи и всему тому, что он собой олицетворяет. Это такой своеобразный коммунизм, только в нём нет никакой марксистской подоплёки. К чёрту любую идеологию. Наше дело – предоставлять людям информацию. За бесплатно. Проходите-проходите, откусите немножко от Знания, вы ничего за это не должны, да нет же, нет никаких ограничений, сколько раз хотите, столько и кусайте, да нет же, я не шучу, заходите, образец вы можете попробовать совершенно бесплатно, это уже потом мы засорим вашу голову рекламой и прочей чушью. Труд библиотекаря почему-то не очень высоко ценят – денег мы зарабатываем мало, больше чем поэты, но меньше чем борзые журналисты. Для нас важны идеалы, любовь к книгам, любовь к Знанию, любовь к правде, любовь к бесплатным сведениям, мы помогаем людям самим открывать для себя что-то новое или снабжаем их беллетристикой и детективами, я за то, чтобы любой, даже небогатый человек, мог спокойно выйти в Интернет.

– Да вы просто добрый человек.

– Благодарю вас.

– И о чём же говорится в бумагах Алана Стоуи? О его торговле участками? А может, там любовная переписка?

Я захохотал. На самом деле я подозревал, что интрижка у него-таки есть, к тому же человек он был финансово состоятельный…

– О чём?

– Я не могу об этом рассказывать.

– Да ну!

– Не, правда не могу. Я дал подписку о неразглашении, и если что-то расскажу, меня и моих потомков убьют, обесчестят и всячески обездолят. И ныне и присно и во веки веков.

– Серьёзно, что ли?

– Конечно. А вдруг ты секретный агент, которого подослали ко мне, чтобы проверить можно ли мне доверять?

– Ну и можно ли тебе доверять?

– Тебе?

– Мне.

– Тебе можно. Там куча контрактов, куча бумажек о торговле земельными участками.

– Ну а политика?

– Да там только что-то сильно местное. Развитие идёт по зонам, а зона это и есть район. А поскольку я уже добрался до восьмидесятых, то появились и какие-то бумажки, связанные с охраной окружающей среды, с осушением болот, с разбивкой парков и прочим, и прочим. Вы решили прогуляться со мной, чтобы выспросить о бумажках старика?

Мы подошли к реке, она высвободила руку и подошла к самой кромке, словно хотела посмотреть на воду. На самом деле она больше не хотела оставаться так близко рядом со мной, я посмотрел ей в глаза, но она отвернулась и стала смотреть в совершенно другую сторону.

Было очень тихо. То есть мы оба молчали, потому что, в-общем-то, в городе никогда не бывает тихо: шумят легковушки, громыхают грузовики, воют сирены, ветер доносит людские голоса, иногда еле слышные, иногда громкие, потому что человек разговаривает с кем-то в десяти метрах от вас, в небе летят самолеты, шумит ветер, шуршит пыль, в городе одновременно находятся свыше нескольких миллионов человек и все они чем-то заняты, как-то двигаются, общаются, словом, существуют. Я смотрел на неё, она не смотрела на меня.

– Знаете, мне кажется, что всё, что сейчас происходит – это сцены из разных фильмов.

– И каких же фильмов? – живо откликнулась она.

– Например, из «Энни Холл».

– Не видела.

– Там Вуди Аллен играет.

– Это тот тип из Нью-Йорка, который сбежал с собственной дочерью?

– О Боже! Я и в самом деле о фильме Вуди Аллена.

– Ты о чём?

– Такие, как я, знают о Вуди всё.

– Такие, как ты?

– Ну, евреи. Умные евреи. Типичный городской тип.

– Гм…гм…

– Ну, короче, была там сцена, стоят они с Дайан Китон на балконе и любуются открывающимся видом. И зритель одновременно слышит и то, что они говорят друг другу и то, что они на самом деле думают, а думают они прямо противоположнее тому, что говорят. Хороший фильм. Надо тебе его показать.

– Было бы здорово.

– Договорились. Это будет наше… – я чуть было не сказал «первое свидание», но вовремя спохватился.

– Вы говорили о фильмах. «Энни Холл» первый, какой ещё?

– «Тутси». В машине девушка думает, что Дастин Хоффман – женщина, и по-девичьи рассказывает, что она бы хотела, чтобы мужчина пришёл к ней и прямо и откровенно сказал: «Ты мне нравишься, давай займемся сексом». И Хоффман решил испробовать это при первой же представившейся возможности, естественно, он получил пощёчину.

Ниоб развернулась и залепила мне оплеуху.

– Ты чего?

– Я заранее. Можешь не заканчивать. Я замужняя женщина и не сплю со всеми подряд. Я порядочная женщина.

– Что ты так рассвирепела?

– Я не сплю со всеми подряд и это правильно.

– Правильно-то правильно. А зачем лупить меня по лицу?

– Извини. – Ниоб быстро отвернулась.

Ниоб не хотела, но я всё же повернул её к себе, девушка тяжело дышала – так дышат после драки или перед поцелуем.

– Мы говорили о заповедях.

– Нет, не говорили. Мы думали о них и знали, что и другой думает.

– Пожалуйста, не думай, что ты можешь читать мои мысли. Ты и представить себе не можешь, во что ты можешь вляпаться.

– Ну почему же. Могу.

– Нет, нет не можешь. Я тебя предупредила, Дэвид. Ты даже представить себе не можешь, в какое дерьмо ты можешь вляпаться.

– Ты же можешь читать мои мысли, да?

– Не знаю. Может быть, и могу, не знаю.

– Но ты дала мне пощёчину. Слушай, что я тебе сейчас скажу.

– Ну и что же? – и издевательским тоном закончила: – Ты мне сейчас скажешь, что я очень красивая и что ты хочешь заняться со мной сексом, и пусть моё замужество катится ко всем чертям.

– Я тебя люблю.

– Ха-ха-ха. Ты меня совсем не знаешь.

– Люди влюбляются не потому, что хорошо знают человека, а потому что… – я замялся, потому что не знал, как закончить предложение, откуда я знаю, почему люди влюбляются? Никто этого не знает.

– …а потому что начитались стихов. – В её голосе была и насмешка, и какое-то тайное томление.

– Если ты мне сейчас скажешь уйти, я уйду. Не хочу быть бедным рыцарем, – я провёл рукой по её лицу, я всё не верил, что она настоящая, что она действительно рядом, но она стояла недвижимая. А я всё равно чувствовал огромное наслаждение, это было куда лучше, чем просто держать её за руку.

Она вздрогнула и оттолкнула мою руку.

Мы смотрели друг на друга, и постепенно я всё больше и больше овладевал собой, а она всё больше и больше расслаблялась, вот она уже похожа на мягкое облачко и это мягкое облачко приближается ко мне и целует. И в этом поцелуе заключено всё, о чём я только мог мечтать: и страсть, и жажда, и нежность, и вожделение.

Ниоб резко оттолкнула меня и бросилась вон. В нескольких метрах она остановилась, сняла туфли на высоких каблуках, крикнула мне, чтобы я не подходил, и убежала.

Ну ни фига себе! Это же действительно фильм Вуди Аллена!

Глава 13

Там, где Ричард Никсон так позорно проиграл, Кардинал, Министерство внутренней безопасности и Джек Морган только выиграли. Они понаставили жучков в штаб-квартире демократов, в местных отделениях штаба кандидата от демократов, поставили жучки в телефоны, в офисе самой Мёрфи, даже в её доме.

И при этом никто ничего не опечатывал, никто никуда не вламывался, всё было сделано чисто, мирно и гладко, их действия остались незамеченными.

С точки зрения закона всё было абсолютно законно – в связи с возросшей угрозой терроризма в начале 21 века был подписан документ, разрешающий властям ограничение прав и свобод граждан, перечисленных в Билле о правах – Второй Патриотический акт. Среди прочего, этот документ разрешал властям пятнадцать дней прослушивать любого человека без предъявления ордера, без какого-либо юридического обоснования.

Так что о любом звонке демократов, о любом звонке лично Энн Мёрфи знало много людей. Министерство внутренней безопасности просто меняла имя одного прослушиваемого на другого. Шесть имён – вот у вас уже есть 90 дней или три месяца, вся самая напряжённая выборная пора – начиная с первого вторника после первого понедельника августа и заканчивая первым вторником после первого понедельника ноября, когда, собственно, и проходят сами выборы президента.

Они начали собирать досье. Просто так, на всякий случай. Очень маловероятно, что когда-нибудь эти сведения будут обнародованы. Но они помогут обосновать слежку.

С одной стороны, могло показаться, что в случае необходимости собранная информация послужит основанием для того, чтобы заявить, что Энн и её команда готовят террористическую атаку на США. Но это было не так. Была и другая сторона. Энн Линн – просто жертва, это ей грозит опасность подвергнуться атаке террористов, вдруг те позвонят в её штаб и пытаются повлиять на ход президентской гонки или выяснить распорядок дня кандидата, а может быть, они попытаются подкупить одного из членов команды? В собранных материалах лежали и три болванки, где были телешоу «24», в ходе которых террористы пытаются сделать именно это: убить кандидата от демократов.

– Что вы об этом думаете? – Кардинал показал на стенограммы телефонных разговоров Кельвина Хаджопяна, главы штаба демократов. Словосочетание «октябрьский сюрприз» было выделено желтым маркером. Наблюдение установило, что эта фраза была сказана 11 раз: девять раз её произнёс Хаджопян, ещё два раза его произнесла женщина, личность которой установить не удалось. Было установлено, что звонила она из телефонного автомата в Виргинии и оплатила разговор по карточке, купленной в круглосутке, где нет камер наблюдения.

Что-то очень знакомое. Такое уже было. Но что это значит на этот раз?

4 ноября 1979 года, ровно за год до начала предвыборной гонки Рейгана и Картера, иранские студенты, поддержанные новоизбранным исламистским правительством, вторглись в здание американского посольства в Тегеране и захватили в заложники пятьдесят два американца.

Каждый день во всех газетах и во всех телевизионных передачах вывешивался счётчик дней, уже проведенных заложниками в заточении, что методично вгоняло гвоздь за гвоздем в крышку гроба Картера, который ничего не мог сделать.

Картер вступил с иранцами в переговоры. Если бы он смог убедить их отпустить заложников, особенно если бы ему удалось убедить их отпустить их в октябре, его рейтинг, несомненно, скакнул бы вверх и он стал бы президентом во второй раз. Но республиканцы приложили все усилия, чтобы этого «октябрьского сюрприза» не случилось, они устроили свои переговоры с иранцами и убедили их, что Картер и не подумает дать им оружие, если они отпустят американцев раньше, чем станут известны результаты президентских выборов. Иранцы прервали официальные переговоры и получив информацию, что Картер собирается предпринять вторую попытку штурма здания, просто-напросто разделили заложников и спрятали их.

Президентом стал Рейган. В день его инаугурации иранцы освободили заложников.

Но сейчас ситуация изменилась. У власти были республиканцы, и их кандидат здорово опережал своего соперника. Так о каком же, чёрт подери, «сюрпризе» говорит Хаджопян?

– Что такое «октябрьский сюрприз»?

– Я не знаю, сэр.

– Что же это? – пробормотал снова Кардинал. – Что они там ещё придумали?

– Я не знаю, сэр.

Кардинал постучал крючковатым пальцем по стенограмме. «Их сила – это и их слабость. Не переживайте. Не волнуйтесь. Их успех обернётся для них поражением. Мы обернём их силу против них самих. Заарканим дурака».

– Они знают, что мы их подслушиваем? Может он просто водит нас за нос, а, Морган?

– Хаджопян увлекался МакЛюэном, нечёткой логикой, айкидо и буддизмом. Он начал работать в рекламе, потом перешёл в реалити-шоу на телевидение. Он говорил, что вся американская политика очень похожа на теле-шоу и что все предвыборные кампании после смерти Кеннеди – это просто шоу. Поэтому идеальным кандидатом, по его мнению, была Опра Уинфри. Впрочем, Энн Линн Мёрфи тоже подойдёт, она чем-то похожа на Рональда Рейгана, только тот был республиканцем, а она – демократ. «То, что вы видите, это только внешний образ, – любил повторять Хаджопян. – А внешний образ и есть реальность».

– Водит он нас за нос, а?

– Это возможно, сэр, очень возможно.

– У них есть здесь свой человек?

– Свой человек?

– Да. Есть у них свой человек в штабе Скотта?