Текст книги "Дьявол"

Автор книги: Ланс Хорнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

– Никаких двух шиллингов я с тебя не возьму, парень. – Она торопливо возилась с пуговицами его жакета. – Пусть у тебя рваная юбка и кафтан в заплатах, берет дырявый и мошна пуста, но у тебя есть то, чего даже такая портовая шлюха, как Мэри Дэвис, в жизни никогда не видела, и вряд ли увидит, я так думаю. Такое красивое майское дерево, что и самой Мэри Дэвис не грех заплатить за него два шиллинга, чтобы было о чем рассказать на старости лет. Думай что хочешь, но Мэри Дэвис заплатит тебе два шиллинга сама. Да такое зрелище похлеще медведя, на которого ты так таращился.

Ни до, ни после Рори не зарабатывал два шиллинга с таким удовольствием. Ее профессиональные ласки возбуждали его гораздо сильнее, чем неумелые нежности, которыми он наслаждался с многочисленными Мэри дома, и вскоре он обнаружил, что она отдавала ему больше, чем причиталось на указанную сумму, потому что ее ласки и нежные нашептывания показывали, что это была не просто двухшиллинговая сделка. К сожалению, все кончилось слишком быстро, но и после этого она не хотела его отпускать.

– Мне надо идти, Мэри, дорогая. – Он попытался сесть, но она опять повалила его. – Мне надо успеть на дилижанс в Англию рано утром, а на постоялом дворе всего один стог соломы. И мне бы хотелось, чтобы он приютил меня сегодня ночью. Шатание по улицам Глазго до рассвета мне не улыбается вовсе.

– Стог соломы на постоялом дворе! – тянула она его назад. – Да что же это за стог, если он может заменить Мэри Дэвис?

– Да не может заменить!

– Тогда ты остаешься здесь, Рори Махаунд, или как там тебя зовут, хотя имечко вполне подходящее. Мы плотно прикроем ставни, дверь открывать не будем. Мэри Дэвис может себе такое позволить раз в жизни, потому что такое вряд ли еще случится. В кладовке есть холодная баранья ножка и краюха хлеба. Я поставлю чайник, и мы выпьем по чашечке горячего чая с капелькой виски на загладку. А когда животы набьем, мы все втроем немного повеселимся.

– Все втроем? Ты еще кого‑нибудь ждешь?

Она кивнула, и черные завитки упали ей на лицо.

– Ты, я и старик Гарри, – показала она пальцем. – Разве же он не сам по себе? Бедняжка, он сейчас отдыхает, но после чашечки сладкого чая он снова будет стоять сильный и могучий. Вот погоди и увидишь.

– Эх, да ты меня вконец испортишь, Мэри Дэвис, за это тебя и люблю.

Рори снова растянулся на кровати, руки за голову, и стал наблюдать, как она суетилась по комнатушке. Из шкафчика над маленьким камином она достала тарелку с холодным мясом и буханку хлеба. Она порезала мясо толстыми кусками, потом хлеб. Когда вода закипела, она засыпала заварку и заварила чай. Подойдя опять к шкафчику, она достала глиняную бутылку. Маленький сосновый столик она пододвинула к кровати, накрыв его куском грубого белого холста. Рори, сидя на кровати, и Мэри, сидя на своем единственном стуле, устроили уютную трапезу, и Рори это показалось гораздо лучше, чем холодное гостеприимство стога соломы. Мэри Дэвис была хорошенькой девушкой. Очевидно было, что она недолго занималась своей профессией, и Рори видел, что она по‑настоящему увлеклась им. Как и все прочие Мэри.

Поев, она отодвинула стол и присоединилась к нему в постели. Точно как она предсказывала, старик Гарри сделал им одолжение не один раз, а целых два, прежде чем свернуться на отдых. Пока он отдыхал, Рори и Мэри Дэвис болтали, не как любовники, а как старые друзья. Сквозь грубый налет вульгарности Рори уловил черты очень приличного человека, и, несмотря на то, что она, как она сама первая созналась, была проституткой, двухшиллинговой шлюхой для голодных до женщин моряков, только что сошедших с корабля, Рори нашел ее остроумной и обаятельной, а также (хотя это его нисколько не удивило) он обнаружил, что она по уши в него влюбилась.

– Зачем тебе надо ехать в Англию? – умоляюще вопрошала она, накручивая на пальцы длинные желтые пряди его волос. – Я слышала, это убогое место. Почему бы тебе не остаться здесь с Мэри Дэвис?

– А что мы будем есть, когда кончится холодная баранина?

– Я еще заработаю.

– А я, значит, буду лежать на спине и смотреть, как ты меня содержишь?

– Ничего подобного! Послушай, Рори Махаунд, я не могу делать два дела одновременно. Я не могу оставаться здесь и зарабатывать деньги с одним клиентом и в то же время бегать по порту и подыскивать следующего. Иногда у меня бывает пять мужчин в день, а это – десять шиллингов; иногда я бываю удачлива и у меня бывает десять клиентов, а это – целый фунт. А теперь, когда у меня будет парень, который будет сводничать для меня, я смогу принять и двадцать, а это – два фунта. Я бы делилась с тобой. Фунт тебе, фунт мне. Ты подумай, сможешь ли ты получить такое царское жалованье в Ливерпуле? Целый фунт в день? А что? Да это больше, чем зарабатывает сам лорд мэр, и всю работу буду делать я.

Фунт в день! Это было соблазнительное предложение. Мало кто из мужчин мог столько заработать. Но Рори покачал головой.

– Ты искушаешь меня, Мэри Дэвис, но ни твои слова, ни твои дивные белые титьки, ни перспектива провести все свои ночи с тобой меня не соблазнят, завтра я еду в Ливерпуль. Там меня ждет дядя, и я поплыву на корабле в Африку. Может, я и не буду зарабатывать фунт в день, Мэри Дэвис, но я увижу мир.

– В Африке таких беленьких и кругленьких вообще не увидишь. – Она подперла руками груди снизу. – Там только черные и найдешь. Я, вообще, только одного черномазого и видела‑то в своей жизни, но я слыхала, что в Африке все мужчины и женщины черные. Когда увидишь этих черных сучек, сразу пожалеешь, что рядом нет Мэри Дэвис.

– Это уж точно, и старик Гарри тоже.

– Так оставайся, Рори, – умоляла она его. – Домик этот мой, отец мне его оставил. Сара Маккрори, которая занимается тем же, чем и я, в комнате наверху, пусть съезжает. Она мне всего шиллинг в день платит за постой, а ты можешь жить в ее комнате, так что у тебя будет где подождать, пока я работаю. Я не настолько глупа, чтобы ждать, что ты на мне женишься. Может, ты и останешься у меня ненадолго, но, пока ты здесь, ты мой, Рори, а большего ни одна женщина и желать не может. Из всех мужчин, которые когда‑либо меня лапали, тискали и елозили по мне, ты единственный, кого я желала. Оставайся со мной.

– Нет, милочка, не искушай больше меня. – Рори смягчил свой ответ поцелуем. – Я обязан дяде, который прислал мне деньги на дилижанс до Ливерпуля, и я буду чувствовать себя вором, если не поеду. Что‑что, а уж слово свое я держу, Мэри Дэвис. Но я тебе обещаю. Когда‑нибудь я вернусь из Африки, и, когда этот день наступит, я поспешу в Глазго, чтобы увидеться с тобой. Напиши мне свою улицу, чтобы знать, где тебя искать.

– Уж это лучше, чем ничего, – вздохнула она и прильнула к нему, обхватив покрепче. – Ради этого, во всяком случае, можно жить. Я буду вспоминать о тебе, Рори, с каждым мужиком, который будет хватать меня своими грязными лапами, и буду жалеть, что это не ты, такой сильный, чистый и красивый, с блестящими волосами.

– Тогда на этом давай ложиться спать, потому что завтра мне рано вставать, чтобы успеть на семичасовой дилижанс, если я смогу найти дорогу к постоялому двору.

– Я пойду с тобой пожелать тебе доброго пути. Не беспокойся. Я тебя не подведу. У меня есть приличная одежда, я не уличная девка. Что ж, спокойной ночи, Рори, мальчик мой, завтра рано вставать, тебе, мне и старику Гарри.

– Это точно, Мэри Дэвис. – Он подложил руку, как подушку, ей под голову и притянул ее к себе.

Огарок сальной свечи погас, и только едва тлеющие угольки торфа в камине бросали розовые отсветы по комнате. Он дремал, удовлетворенный, счастливый и умиротворенный, в этой маленькой комнатке, когда Мэри Дэвис, не сомкнувшая глаз, не желающая отвести от него глаз, пока в комнате теплился хоть какой‑то свет, приблизила губы к его уху и прошептала:

– Я буду помнить, Рори, мальчик мой.

– О чем, Мэри Дэвис? – проснулся он.

– Подари мне что‑нибудь на память.

– Все, что у меня есть, – ответил он, – это моя одежда, а ты знаешь, в каком она состоянии. Все говорят, что ей и на мусорке не место. Если я оставлю тебе свою юбку, то в Ливерпуль придется ехать голым; если – кафтан, я умру от холода; а если берет, то заработаю такой кладбищенский кашель, от которого никогда не избавлюсь. Кожаный кошелек мой весь истерся, а мой кинжал не лучше кухонного ножа, но я скажу тебе, что я сделаю, Мэри Дэвис, – он поцеловал ее. – Единственное, что у меня осталось от матери, которую я никогда не видел, это брошь с дымчатым топазом, она лежит у меня в кошельке, и если она тебе понравится, она твоя.

– Я не могу взять ее у тебя, это же память о твоей бедной покойнице матушке. Я честная девушка, хоть и шлюха. Но все равно спасибо тебе.

– Тогда я пришлю тебе подарок из Африки, точно. Обещаю. Так что жди, Мэри Дэвис, а когда получишь, вспоминай меня и старика Гарри, если к тому времени не забудешь нас обоих.

– Такое нельзя забыть, Рори. Ни тебя, ни его.

Глава III

Промокший, разбитый и дрожащий от долгих часов, проведенных на крыше дилижанса, Рори Махаунд приехал в Ливерпуль поздно вечером. Он был рад, что приехал вовремя, потому что как раз завтра «Ариадна» должна была уйти в плавание. Он слез с дилижанса, покинув компанию тюков и узлов, и поплелся в зал ожидания станции. Ревущий камин был как раз кстати, и он, подойдя к нему растереть окоченевшие колени и застывшие руки, стоял, пока его не прогнали оттуда официантки, которые выстроились в очередь, чтобы наполнить кружки горячей водой для грога и поработать горячей кочергой для сидра с пряностями. Никто не обращал на него никакого внимания, а только толкали его с одного места на другое, пока наконец одна официантка, наблюдавшая за ним восхищенными глазами, не заговорила;

– Перестань ты путаться под ногами, увалень‑переросток, а лучше сядь‑ка вон за тот столик. – Она показала ему на пустой стол, потом подмигнула и улыбнулась, чем и смягчила грубоватость своих слов. – У тебя жалкий вид, малыш, и, мне кажется, хороший глоток барбадосского рома, подслащенного патокой и сдобренного сливочным маслом, согреет твои внутренности. Ты трясешься, как кобель, который мочится на куст шиповника. – Она встала на цыпочки, чтобы шепнуть ему – И это тебе даже трех пенсов стоить не будет.

Она подождала, пока он не нашел свободное место за столом, а потом принесла ему выпить.

Он улыбнулся ей в знак благодарности.

– Не знаешь ли, милашка, где в этом городе находится Лайвсли Корт? Это деловой район, а фирма называется «Маккаэрн и Огилсви».

– Сейчас там уже все закрыто. Это рядом, работа там заканчивается в десять часов, а всех клерков и мастеровых запирают в здании на ночь. Бедняжки, они должны быть на месте в девять часов, и у них нет никакой возможности развлечься.

– Тогда как пройти к порту, милашка?

– Там тебе вообще делать нечего. Тебя обманом завербуют в матросы.

– Обманом? – повторил он, не понимая.

– Поставят клеймо, подстерегут, споят, схватят, тайно увезут! Нынче трудно найти матросов, и хозяева судов идут на все, чтобы набрать команду. Житье трудное, хозяева безжалостны, никто не хочет отправляться в плавание. – Она положила руку ему на плечо и сдавила его под материей жакета. – Я работаю здесь до рассвета, а то я бы пригласила тебя к себе в гости.

– Благодарю, милашка, но обо мне не стоит беспокоиться. Я уже завербовался. Суперкарго на «Ариадне».

– Тогда как же о тебе не беспокоиться? Это же невольничье судно, где капитаном Спаркс, бич морей, – красив, как черт, но мошенник, каких свет не видывал. Уж лучше дать себя завербовать на какой‑нибудь другой корабль.

– Я смогу за себя постоять, милашка.

Он согнул руку в локте, чтобы она почувствовала, как налились мышцы в рукаве.

– Какая жалость, что я работаю сегодня ночью. Возвращайся примерно в полночь, а я попробую пораньше освободиться. Это лучше, чем шляться по улицам.

Он, соглашаясь, кивнул.

– Но мне хотелось бы посмотреть порт, и как раз скоротаю время до полуночи.

– Только будь осторожен.

Она рассказала, как туда пройти, а потом кто‑то поблизости рявкнул на нее, обращаясь с заказом, и она ушла. Горячий напиток согрел Рори с головы до ног, и настроение у него улучшилось.

Почувствовав себя полным до краев, он вышел на мокрую улицу, пытаясь вспомнить наставления официантки. Уличные фонари давали очень тусклое освещение, и серые клочья тумана витали вокруг оплывших свечей. Шел он неизвестно сколько времени, но вполне достаточно, чтобы пары горячего рома выветрились из головы. На улице никого не было в такой поздний час да в такую ненастную ночь, кругом было пусто. Ни единого огонька не горело в окнах запачканных сажей домов из серого камня, и Рори блуждал одиноко, надеясь встретить какую‑нибудь заблудшую душу, у которой можно спросить, куда идти. Он почувствовал, что приближается к воде, потому что туман становился тяжелее, и теперь на ходу он мог видеть только небольшое пространство вокруг себя. Пейзаж был все время один и тот же: жирные мокрые черные камни под ногами и серые гранитные стены по бокам.

Пройдя полквартала, он заметил уличный фонарь, прикрепленный к углу здания, бледные лучи которого создавали концентрические окружности в тумане. Подойдя ближе, он заметил, хотя и смутно, другого человека, остановившегося в свете фонаря и ждавшего, когда подойдет Рори.

– Ну и поганая же ночка, – сказал человек.

– Да уж, – ответил Рори.

Звук человеческого голоса действовал успокаивающе, и Рори остановился разглядеть незнакомца. Хотя тот был пониже Рори, но силен и крепко сбит, дружелюбного вида молодой человек в матросской кожаной шапочке и в бушлате с широким матросским воротником, отороченным белым галуном по краю. Из‑под шапочки выбивались ярко‑рыжие волосы, и Рори заметил широкое золотое кольцо в одном ухе.

– Куда направляешься, парень? Должно быть, из Шотландии, как я понимаю по этой юбке и берету. Ну, а я из Дублина, поэтому здесь мы оба чужаки.

В словах незнакомца угадывалась доброжелательность, и Рори он понравился. У него была широкая дружелюбная улыбка, и Рори был согласен даже на мимолетное товарищество.

– Иду в порт, – ответил Рори, – но сбился с пути.

– Что ж, тебе надо было пройти еще чуток туда, откуда я иду. Смотреть там не на что, кроме кораблей, а я как раз хочу удрать от них. Я моряк, Тим О'Тул, и вот моя рука.

Рори тоже протянул руку.

– Рори Махаунд, к вашим услугам.

– Ну что ж, дружище, если ты к моим услугам, тогда присоединяйся. Я как раз думал, пойти ли мне направо и заказать выпивку в трактире «Остров Ямайка» или пойти налево и выпить грогу в таверне «Бенинская бухта». Судя по твоему виду, ты не откажешься немного согреться, так что, раз ты к моим услугам, составляй компанию. В такую ночь лучше не бродить по улицам Ливерпуля в одиночку.

– Это хорошо, что мы пойдем вместе.

– А потом, после парочки грогов за поясами, мы направимся за старухой по прозвищу «Мать кровавая вражда»?

– Мать кровавая вражда?

Тим объединил очаровательную улыбку с медленным подмаргиванием.

– Так мы зовем старую сводню. У нее есть конюшня шлюх, которые раздвигают ножки на четверть часа за шесть пенсов. Они не очень хороши даже для того, кто пробыл в море три месяца, но они все‑таки бабы, а это – первое, о чем думает моряк, когда сходит на берег.

До Рори вдруг дошло, что женщин у него не будет, когда он отправится в плавание. Не будет больше многочисленных Мэри под кустами или в уютных комнатках Глазго. Не будет и официантки, сказавшей, что ждет его сегодня ночью.

– А как же моряки обходятся без женщин в плавании?

Тим ткнул Рори пальцем в ребра.

– С трудом, парень, с трудом. Есть такие, кто женится на своей правой руке, а есть и такие, кто поступает по‑другому. В плавании всегда есть новичок или юнга, который станет раком за кусок сливового пудинга, а на обратном пути трюм забит черномазыми дикарями. По мне, так лучше славного черномазого мальчонки лет пятнадцати с плотной попкой и быть не может, если только заставишь его не орать как угорелого.

– Это не для меня, – мотнул головой Рори.

– Значит, ты никогда не был в море? – Тим взял Рори за руку.

Рори покачал головой.

– Ты сказал шесть пенсов, Тим? – Рори прикинул, что может себе позволить, и если учесть ждущую его официантку, он смог бы получить все удовольствия в эту ночь.

– Ага, шесть пенсов, дружище, если ты имеешь в виду этих чертовых свиней в «Кровавой вражде». Фартинга для этого слишком много, но сходить туда можно, чтоб развлечься. Главное – быть начеку. А то можно на брандер нарваться.

– Брандер?

– Ага, кое‑кто из шлюх болен французской болезнью. Хотя какая разница. – Тим пожал плечами. – Это все равно что сильный насморк, и какой ты мужчина, если не переболеешь этим. Помню, год назад на старушке «Данди Прайд» у всех, кто был на борту, капало с конца, как из дырявого ведра. За две ночи перед отплытием половина корабля посетила «Каза де лас Делициас», а еще за ночь до этого там побывала другая половина. Что ж, дружище, вот мы и подошли к «Острову Ямайка». Ну что, пропустим по рюмашке? Чем больше зальешь за пояс, тем симпатичней тебе покажутся толстухи мамаши «Кровавая вражда».

Оплывшая свеча в фонаре освещала видавшую виды вывеску, отдаленно напоминавшую очертания острова, застекленная дверь с красными занавесками приглашала их войти. Внутри клубы табачного дыма были гуще тумана, но было тепло, а полногрудая барменша улыбалась им из‑за стойки. Они уселись на скамью за свободным столиком у стены, Тим спиной к стене, а Рори лицом к нему. Впервые у него появилась возможность как следует разглядеть своего товарища, и Тим понравился ему еще больше. Он заметил мощную мускулатуру под шерстяным свитером, когда Тим снимал бушлат. Он был на несколько лет постарше Рори и производил впечатление огромной силы. Зеленые глаза его были веселы, а губы постоянно расползались в улыбке, а когда он хохотал, что случалось довольно часто, можно было увидеть ровный ряд зубов.

– Так, значит, тебя зовут Рори Махаунд. – Тим вытянул руку через стол и положил ее на руку Рори.

– Махаунд собственной персоной, – настала очередь Рори улыбнуться.

– Да хранят нас святые. – Тим машинально перекрестился. – Старик Гарри собственной персоной. Но на черта ты не похож, дружище, с такой белобрысой шевелюрой и с таким младенческим ротиком. Угу, красивый ты парень, Рори Махаунд, ну так как насчет выпить?

– Неплохая мысль, – согласился Рори. – А у меня есть шиллинг за это заплатить.

– Забудь про свои деньги с Тимом О'Тулом. За все плачу я, даже за твою шлюшку. Так что будем пить: ямайский ром или голландский джин? Мне – ром, он мне больше нравится, чем джин. Как только человек попробует рома в Вест‑Индии, он теряет вкус к джину или виски.

– Я тоже закажу ром, – согласился Рори, – не то чтобы я его люблю: все, что я пил за свою жизнь, – это доброе виски Шотландии.

Девушка принесла им напитки, и Тим и Рори, оба, выпили их; Тим – залпом, а Рори нет. Свою порцию он потягивал маленькими глоточками; это был темный ароматный ром с приятным запахом, но первый же огненный глоток предостерег его от попытки залпом осушить стакан на манер Тима. Он расправился с ним в три захода и почувствовал огонь от языка до желудка, но когда пожар в нем утих, тепло приятно начало проникать до мозга костей, Рори стал веселым и довольным. Вторая порция пошла гораздо легче, и когда дело дошло до третьей, он уже смог выпить ее так же быстро, как и его товарищ. И, следуя примеру Тима, он вытер рот рукавом.

Ром пробудил в Рори дружеское расположение к Тиму О'Тулу, сидящему напротив него. Конечно же, ни у кого не могло быть более открытого и честного лица, чем у его друга Тима, который привел его в это по‑домашнему уютное место. Тим был его лучшим другом. Даже виды на официантку в таверне потускнели, он был рад, что рядом с ним Тим – добрый, остроумный Тим, его закадычный друг и товарищ. Рори наклонился через стол.

– Ты мой друг, Тим О'Тул, здорово, что я тебя встретил. Никогда бы не подумал, что встречу такого веселого собутыльника, как ты, я тут совсем один.

– Совсем один, говоришь? – Тим разглядывал Рори с какой‑то заинтересованностью. – У тебя что, и семьи нет, никто не будет волноваться, если ты задержишься?

– Хоть всю ночь, никто и не вспомнит, а я могу просидеть с тобой хоть всю ночь, Тимми, друг. – Рори уставился на Тима пьяными влюбленными глазами.

– А что ж мы сидим, а не идем к старухе «Кровавая вражда»? У нас, моряков, есть поговорка, что другом становишься только после того, как напьешься, подерешься и трахнешься с ним. Ну, драться‑то мы с тобой не собираемся, Рори, но мы с тобой уже напились, а теперь мы с тобой побалуемся с девками. Заведение это тут рядом, и мы пропустим там еще по одной, прежде чем повалим телок.

Рори попытался встать, но почувствовал, что держится на ногах очень нетвердо. С помощью Тима он выбрался из‑за стола и, опираясь на него, кое‑как добрался до двери. Холодный воздух несколько освежил его, и он побрел, опираясь на руку Тима. Настроение у него было приподнятое: пьян как сапожник и счастлив как дурак. Когда Тим О'Тул затянул ирландскую песню, Рори подхватил, не зная совершенно слов, но производя достаточно шума, чтобы скрыть этот недостаток. Вместе они бесчинствовали на пустынной улице, пока не достигли еще одного оазиса света, источником которого также была сальная свеча, воткнутая в стеклянный фонарь. Они постояли перед дверью без вывески, а когда Тим пинком растворил дверь, они вошли в просторное, прекрасно освещенное помещение с низким потолком.

Рори захлопал глазами, осоловевшими от выпитого, и ему пришлось встряхнуть головой, чтобы сосредоточиться. Несколько мужчин, которых по одежде он принял за моряков, сидели за столом в одном углу, и у каждого на коленях была девушка, если только этих зрелых потаскух с загрубевшими лицами можно было назвать девушками. Матросы пели и стучали оловянными кружками по столу, а проститутки в рваных капотах, которые совершенно не скрывали их болтающиеся груди, ласкали мужчин и слюнявили их лица. Рори прикинул, что ни одной из них не было меньше тридцати, вот такие изможденные и потасканные создания: и толстухи с громадным арбузным бюстом, и тощие холудины с плоскими обвисшими сосками. Тим подвел Рори к пустому столику, и, как только они уселись, появились две девки составить им компанию. Какая‑то кикимора с сальными волосами и лицом, как будто посыпанным мукой, взгромоздилась Рори на колени, в то время как неимоверных размеров ведьма с отвисшим животом и ляжками, как окорока, оседлала Тима. Их грубые голоса стали нашептывать ласковые слова, и Рори почувствовал, как юбка у него стала подниматься, но, несмотря на все манипуляции этой мегеры, Рори не реагировал. Кислый запах пота, исходивший от нее, отталкивал его, но он не мог уйти и оставить своего друга Тима в беде. Ведь они же с Тимом были закадычными друзьями!

– Эй, смотри‑ка, кто идет нас встречать, – выкрикнул Тим. – Сама старуха «Кровавая вражда»!

Рори уставился поверх обнаженного плеча ведьмы на его коленях и увидел, к своему огромному удивлению, прилично одетую в черное женщину, идущую к их столику. Ее серо‑стальные волосы были зачесаны назад в такой плотный узел, что казалось, ее глаза вот‑вот выскочат из орбит. Она была высокого роста, тощая, с таким суровым лицом, что Рори показалось – он в жизни не встречал ничего подобного. Оно было каменно‑суровым, как скала, а глаза ее, подобные серому мрамору, смотрели из‑под век без ресниц. Даже ее улыбка представляла собой лишь растягивание губ, лишенное какой бы то ни было теплоты.

– Добро пожаловать, ребятки. – Каждое слово она проговорила как отрезала. – Мама рада видеть своих мальчиков, к тому же вам повезло, вам достались две мои самые красивые девушки. Ну разве не очаровашки? А какие забавы они знают! А теперь, прежде чем вы уведете моих красавиц наверх, будьте щедрыми, друзья, и купите каждой из них рюмочку джина, чтобы у них появилось желание лучше вас развлекать, и себе по одной возьмите для пущего удовольствия.

– Этот – как дохлый угорь, – взвизгнула та, что сидела на коленях у Рори. – Тут одной рюмкой джина не отделаешься, чтобы в него жизнь вдохнуть.

Тим спустил свою даму с коленей на пол и встал, чтобы достать кошелек из кармана.

– Это по моей части, Рори, дружище. А еще я и за девку за плачу, если ты в состоянии ее переварить.

Он достал монеты из кожаного мешочка и отдал их старухе, показывая на Рори:

– Этот парень немного перебрал, мамаша. Приведи его в чувство своим фирменным напитком, чтобы он захотел твою женщину, которая так старается.

Он достал еще один шиллинг и отдал его женщине.

– Запомни, фирменный коктейль для этого парня, самый‑самый фирменный.

Вскоре она вернулась с тремя кружечками джина и с бокалом побольше, который она поставила перед Рори.

– Он может показаться чуточку горьковатым, дружок, но он приведет твой желудок в порядок, и стержень твой поднимется так, что наша дорогуша Мэгги завопит о пощаде. Выпей‑ка.

– Давай‑ка, выпей это, Рори, – уговаривал Тим, – хотя сомневаюсь, чтобы Мэгги завопила.

– Об этом как раз и речь. – Рори поднял и осушил бокал.

Напиток был горьким и сладким одновременно и обволакивал горло, как патока.

– Давай‑ка вставать, Рори. – Тим согнал Мэгги, которая, казалось, не желала ослаблять свою хватку. Он взял Рори под мышки и поставил на ноги. – Тимми тебе поможет, Рори, дружище.

Но Рори его не слышал. Он провалился в какую‑то черную паутину, которая спутала его всего мягкими горько‑сладкими прикосновениями, такими же, как вкус в горле. Он чувствовал руку Тима, которая старалась поддержать его, но это длилось всего короткое мгновение, после чего он провалился в темноту и уснул без сновидений пустым тяжелым сном.

– Забирай его отсюда, – скомандовала женщина в черном.

– Мне нужна помощь, мамаша. – Тим выпустил Рори из рук и позволил ему сползти на пол. – А Большая Ханна здесь?

– В данный момент она занята, но она спустится вниз так скоро, что и моргнуть не успеешь.

– Может она помочь мне с этим?

– Уж лучше она тебе поможет, чем его найдет здесь пристав.

– Тогда скажи ей, чтоб надела башмаки и пальто.

Старуха исчезла, поднимаясь вверх по лестнице. Та, которую звали Мэгги, подошла посмотреть на Рори, наклонилась и провела пальцами по его лицу.

– А то получилось бы, как он сказал, – вздохнула она.

Глава IV

Рори медленно дрейфовал вверх через липкую черную паутину, поглотившую его. Вспышки сознания озаряли его на мгновение, потом он снова погружался в мрачную трясину полузабвения. По мере того как мгновения сознания становились продолжительнее и чаще, он обнаружил, что обхватил себя руками, чтобы удержать тело от раскачивания из стороны в сторону. Когда он попытался переменить позу, то почувствовал боль, которая, то становясь острее, то ослабевая, заставила его тщательно обследовать свою голову. Пальцы нащупали шишку размером с голубиное яйцо. Постепенно, когда периоды просветления сознания стали еще длиннее, он почувствовал такую сильную головную боль, что совершенно забыл про паутину и целиком переключился на себя и стал ломать голову, где же это он оказался.

Когда он смог открыть глаза, липкие неокрашенные доски у головы и по бокам ни о чем ему не говорили. Медленно он повернулся, чтобы взглянуть в противоположную сторону. В сумрачной полутьме он постепенно стал различать ярусы полок, которые странным образом походили на то, на чем он лежал. Когда глаза привыкли к неясному свету, он увидел, что на некоторых полках спали люди. По крайней мере, он был не один. Вдруг доски, на которых он лежал, поехали, и он ударился о перегородку, на мгновение задержался в этом положении, а потом снова съехал на прежнее место. Свалиться на пол ему помешала предохранительная доска, прибитая сбоку.

Ему казалось, что, если бы голова его не раскалывалась и не дергалась взад‑вперед, он мог бы собраться с мыслями; но одно он знал наверняка: никогда раньше он здесь не был. Тогда где же он? Ах да, он в Ливерпуле. В этом он был уверен. И он с кем‑то познакомился. С кем‑то по имени Тим. Тим О'Тул! Моряк! Они немного выпили, а потом вместе пошли в публичный дом. Женщина – какая‑то старая несчастная шлюха – сидела у него на коленях. Должно быть, он до сих пор в этом заведении. Но если так, почему здесь спали одни только мужики и почему пол шатается и ходит ходуном?

Качка еще более усилилась, и его бросало с одного края его узкого гроба на другой. Он повернулся на спину и попытался сесть, но стукнулся о низкий потолок над головой. Головная боль от этого не прекратилась, а лишь стала еще острее, и к ней теперь примешивалась еще и тошнота, которая выворачивала его желудок, посылая спазмы кислой блевотины вверх по гортани. Он заметил, что на нем была одна только рубаха, и понял, что дополнительные неудобства причинял ему холод. Тут, несмотря на все его сопротивления, рвота, пенясь, была исторгнута изо рта, и ему было совершенно наплевать, что горячая отвратительная жижа испачкала его тело. Он был так несчастен, так обезумел от постоянной качки, жажды, так замерз, короче, так ошарашен всем происшедшим, что желал лишь конца своим мучениям, пусть даже для этого ему придется вновь погрузиться в темную паутину, из которой он выпутался. Опять его стошнило, и на этот раз ему показалось, что кишки полезли изо рта. Совершенно ослабев и не в состоянии держаться за край своей клетки, он опустил голову, и она каталась из стороны в сторону и билась о края.

Свет, на мгновение прорезавший полутьму, сменился звуком шагов – сапог, стучащих по доскам, – и Рори увидел тень, идущую на него. Тень подошла еще ближе, и рука не очень резко, почти любезно, схватила его за плечо и встряхнула.

– Рори, дружище, это твой товарищ по оружию, твой собутыльник Тим О'Тул. Скажи‑ка, как ты себя чувствуешь сегодня утром?

Тим О'Тул? Снова имя завертелось в сознании Рори. Тим О'Тул – ирландец, который с ним подружился. Он попытался вспомнить черты его лица, чтобы убедиться, что лицо человека стоящего перед ним, соответствовало лицу того, с кем он познакомился прошлой ночью. Да, он вспомнил клок ярко‑рыжих волос зеленые глаза и обезоруживающую улыбку.

– Тим О'Тул! Мой добрый товарищ с прошлой ночи. Но где же я, Тимми? Скажи мне! Я все еще в борделе, и если да, то что с ним случилось, что он так качается из стороны в сторону, как корабль в море?

Тим развязал шарф, намочил его в ведре с водой, стоящем на полу, и вытер блевотину с тела Рори.

– Так, дружище, некоторым образом так оно и есть.

– У старой мамаши «Кровавая вражда»?

– Нет, на корабле.

– На корабле? Тим, что произошло со мной?