Текст книги "Дьявол"

Автор книги: Ланс Хорнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Рори смотрел на толпу женщин, которые все до одной готовы были исполнить его желания. Он понял, что из всей массы может выделить только одно‑единственное лицо. Все остальные слились в кучу влажных и ищущих ртов. Среди них была только одна, кого он помнил и хотел.

– Я оставлю только Альмеру. Я привык к ней, она мне нравится. Иногда мне даже кажется, что я люблю ее. Она со мной с самой первой ночи, когда я познакомился с тобой, и она стала частью меня самого, которая дает и не требует ничего взамен. Всех остальных можно включить в партию для Тимбукту.

Баба кивнул.

– Англичанку ты включаешь вместе с остальными? Не видел, чтобы ты ходил с располосованным лицом или растопырив ноги, полагаю, ты добился успеха там, где все остальные потерпели неудачу.

– Я добился успеха. Победа не стоила того. Думаю, она ненавидит меня еще больше остальных за то, что я добился успеха, а они – нет.

– Ты мужчина из мужчин. – Баба критически посмотрел на Рори и рассмеялся, поздравляя. – Там, где беи, эмиры и султаны потерпели неудачу, ты победил; но я не должен слишком хвалить тебя, Рори. Любая девушка предпочтет тебя какому‑нибудь, трясущемуся кривоногому бею с мягким концом, болтающимся между ног, как веревка.

– Хоть совсем не хвали меня, Баба. Я заключил сделку с англичанкой. Она для меня раздвинула ножки без всякого на то желания за мое обещание вернуть ее в Англию. После того, как я закончил то, что хотел, я обнаружил, что она больше не прельщает меня. Теперь я скорее араб, чем англичанин, Баба. Но все же, оставаясь немного англичанином, я признаю тот факт, что она моя соотечественница, и чувствую себя в долгу перед ней. А что касается постели с ней, то я испытываю к ней те же чувства, что и к сестре. Мне это кажется кровосмешением.

Да, она действительно казалась ему сестрой, которую он не любил, но которая была связана с ним узами крови и какой‑то неуловимой близостью. Он сам взялся перевести ее из гарема отца Бабы в свой собственный и дал ей личные апартаменты. Иногда, когда он входил в свои комнаты, он сначала звал ее, прежде чем позвать Альмеру. Хорошо было говорить по‑английски, даже если их разговор в основном сводился к ругани и ссорам. Как ни странно, иногда было гораздо интереснее скрещивать мечи по‑английски, чем пресыщаться медом по‑арабски. Но постепенно их беседы становились менее злобными, и они могли обсуждать такие вещи, как погода и дворцовые сплетни, без затаенной вражды. Как‑то вечером он был удивлен, найдя у себя английский ужин вместо обычного кускуса. Сготовлен он был не очень хорошо, но это была отрадная перемена. Мэри призналась, что сготовила его, но утверждала, что заранее заняла место на дворцовой кухне, потому что уже устала от бесконечного кускуса. Она сготовила еду для себя, а остатки сохранила для него.

Все больше их отношения стали походить на взаимоотношения между братом и сестрой. У Рори не появлялось никакого желания переспать с ней, и в то же время он часто спрашивал себя, не переменились ли ее чувства к нему. Хотя в глазах ее по‑прежнему сверкала неприязнь, иногда он ловил на себе ее взгляды исподтишка, не лишенные желания. Во всяком случае, ненависти в них не было.

Баба заверил Рори, что ей не составит труда получить свободу. Однако, предупредил он, как только она станет свободной, положение ее станет сомнительным. Как рабыня, она находилась под определенной защитой и была неприкосновенной, но, как свободная женщина, она будет постоянно находиться в опасности.

– Я мог бы жениться на ней, – предложил Рори. Он вспомнил о половине обещания, данного ей.

Но Баба замотал головой:

– Только после того, как она примет ислам, в чем я лично сомневаюсь. Даже я не могу заставить имама обвенчать неверующую. – Он на минуту задумался. – Постой! Я нашел выход. Ты говоришь, что она тебе как сестра. Очень хорошо, мы сделаем ее нашей сестрой. Думать для Бабы означало действовать. Когда после его хлопка в ладоши появился раб, он крикнул:

– Приведи желтоволосую рабыню‑нзрани! Скажи, что султан приказывает ей явиться перед ним и эмиром!

– О каком эмире ты говоришь? – спросил Рори.

– О тебе! – Баба ткнул в него пальцем.

– С каких это пор я стал эмиром?

– Ты являешься им уже две минуты. Я так решил. Мансур – эмир. Он мой брат. Ты тоже мой брат, поэтому тоже должен быть эмиром. И так как у меня теперь два эмира, мне необходимо заняться делом и произвести на свет шанго. У женских чертогов бегают восемь пацанят, но ни одна из моих жен не родила пока еще никого, кроме девчонок. Как только вы отправитесь в Тимбукту, я с ними со всеми разведусь. Одному из моих бастардов восемь лет, я, наверно, женюсь на его матери, а мальчика сделаю шанго. Он отличный паренек, а у его матери хорошая кровь.

Он перестал говорить, прерванный стуком в дверь; когда он крикнул «открыто», на пороге появилась леди Мэри.

На этот раз ее никто не вталкивал в комнату, она вошла с высоко поднятой головой. Она была в парандже, и Рори приятно было видеть, что, когда она подходила к Бабе, ей хватило ума и такта сделать подобающий глубокий селям. Баба взмахом руки приказал рабу закрыть дверь, но сделал знак остаться и Мансуру, и старику Слайману. Он встал, поднял паранджу с лица Мэри и посмотрел на нее пристально и испытующе.

– Тебя зовут Ясмин? – спросил он.

Она бросила взгляд на Рори. Едва заметный кивок придал ей уверенности.

– Да, мой повелитель султан.

– Похоже, леди Ясмин, наши отношения неожиданно стали довольно запутанными. Одно время вы были в гареме моего отца и вполне могли бы родить мне единокровного брата, что позволило бы вам стать мне кем‑то вроде мачехи, – улыбнулся он. – Но этого не случилось, и вас перевели в гарем моего брата, эмира Сааксского. – Он развел руки, признавая тем самым достоинства Рори. – Так что наши отношения изменились; теперь вас можно считать почти моей невесткой. Однако мой господин эмир сказал мне, что у него больше нет желания делить с вами ложе, и теперь я вижу почему – потому что вы костлявы, но это не будет иметь для вас никакого значения, если вы станете сестрой, может, потому, что у вас такие же желтые волосы, как и у него. А это, волей‑неволей, делает вас и моей сестрой также. Итак, леди Ясмин, я объявляю вас моей сестрой и дарую вам всяческую защиту, которую дает вам эта родственная связь.

– Это большая честь, мой повелитель султан.

– Да, большая, принцесса Ясмин.

– Ты сказал «принцесса», Баба? – Рори взглянул на великана, который улыбался до ушей.

– Именно, я сказал «принцесса». Подумай, может ли сестра достославного султана Сааксского не быть принцессой? Может ли она быть простолюдинкой, как какая‑нибудь толстогубая, с приплюснутым носом девка из племени банту? Так что ты, брат мой, – эмир; сестра наша – принцесса, а бедный старина Слайман сидит тут вовсе без всякого титула. Ладно, Слайман, сегодня я щедрый. Я тебя тоже кем‑нибудь сделаю. Сделаю тебя шейхом. Точно! Всего за несколько минут всех вас пожаловал дворянством!

– Милость ваша безгранична, мой повелитель, – отвесил низкий поклон Бабе Слайман, а Мэри выпрямилась и подняла голову, как будто подставляя ее под корону.

– Могу ли я спросить моего повелителя султана, – она сделала глубокий вздох, а выражение ее лица стало почти кокетливым, – я принцесса Сааксская или Саксская?

– Сааксская, сестра моя, – ответил Баба, показывая широким жестом пространство вокруг себя, – и, как таковая, вы переедете из гарема моего брата в собственные апартаменты рядом с покоями моей матери и будете жить в них до тех пор, пока не настанет время покинуть нас. У вас будут собственные рабы, чтобы прислуживать вам, а я попрошу свою мать выбрать их для вас и еще скажу, что вам нужен гардероб и драгоценности, подобающие вашему рангу. Теперь, когда вы моя сестра, я могу выдать вас замуж с выгодой для себя, но я понимаю, что вы хотите вернуться в Англию.

– Да, мой повелитель султан. У меня семья в Англии, которая, возможно, оплакивает меня как мертвую последние три года. Они не получали от меня ни единой весточки с тех пор, как я села на корабль в Неаполе, чтобы возвратиться домой. Вам понятно мое желание увидеться с отцом и матерью.

– Вы увидитесь с ними, благодаря ходатайству моего брата. Если бы не он, вас бы отправили в Тимбукту, чтобы продать тому, кто даст за вас самую высокую цену. Надеюсь, вы благодарны ему за это.

– И вам, мой повелитель султан.

– Нет необходимости благодарить меня: я ничего не сделал.

– Кроме того, что произвели меня в члены королевской семьи и договорились о моем возвращении в Англию. У меня всегда будет чувство, что вам я обязана больше, чем вашему белому брату.

Баба пожал плечами, но Мэри настаивала:

– Можете считать меня тщеславной эгоисткой, если хотите. Но я горжусь тем, что являюсь принцессой Сааксской. И когда я вернусь домой, вместо того чтобы считаться испорченной и обесчещенной девкой, в которую все тыкали бы пальцем с презрением и шептали бы, что она три года провела в мавританском гареме, я смогу бросить им в лицо свой титул. Принцесса Ясмин Сааксская! Они все позеленеют от зависти, и, клянусь, я заставлю их оказывать мне королевские почести. Но увы! Они могут подумать, что я с причудами и что я все это выдумала. Как я смогу доказать?

– Для доказательства будут подготовлены документы, – заверил ее Баба, – и я прослежу, чтобы пергаменты были длинными и внушительными, с изысканной каллиграфией и большими золотыми печатями, чтобы даже король Англии вынужден был оказывать все почести принцессе Сааксской. Однако я почел бы за огромную честь, если бы вы удовлетворились титулом сестры султана и двух эмиров и не стали бы искать удовлетворения, бросаясь своим титулом перед толпой невежественных английских девушек. Будь как будет, сестра моя, накинь паранджу. Мы должны принять приезжего монарха высочайшего ранга, при условии, что он отдохнул после долгого путешествия. Он будет связан с нашим делом, так что нам всем не мешает с ним познакомиться. Баба ударил в ладоши, но на этот раз ничего не крикнул рабу. Вместо этого он поманил к себе слугу и зашептал так тихо, что Рори ничего не услышал, потом Баба отослал раба.

Пока они ждали, Баба занял место в центре длинного дивана. Он приказал Рори сесть по одну руку от себя, а Мансуру – по другую. Мэри он усадил на подушку у себя в ногах рядом со стариком Слайманом на такой же подушке.

Двери распахнулись, и раб объявил:

– Его королевское высочество полукороль Базампо.

Полукороль? Рори ожидал увидеть в темной фигуре, появляющейся из мрака коридора, молодого короля‑королеву, но первое, что он увидел, были ярко‑рыжие волосы Тима, который приближался к ним, обремененный тяжелыми, шитыми золотом одеждами, массивными золотыми цепочками и браслетами. Рори обрадовался, что Тим шел на своих двоих ровно и прямо, не хромая.

– Тим! – Рори вскочил с дивана и одним скачком оказался на середине комнаты, но Тим, видимо лучше усвоивший уроки придворного этикета, чем Рори, не обратил на него никакого внимания, а сделал низкий, почтительный поклон Бабе. Только после этого он повернулся к Рори:

– Для тебя, дружище Рори, по‑прежнему Тим. Боже, а ведь мы не сгинули в этом мире, мы оба, с тех пор как встретились в ливерпульских доках! Вон ты с самым султаном компанию завел, а вот я, бедный невежда Тим О'Тул, полукороль Базампо. Ох, дорогуша, кто бы мог подумать, что Тим О'Тул, который мочился в горшок, а то и просто в окно, станет когда‑нибудь чертовым полукоролем? Это базампка меня им сделала. И ты тут, здоровый, как черт, да еще эмир или как там тебя, мне слуги сказали. А это кто же такой? – он уставился на Мансура. – И ее милость еще, – он поклонился Мэри, – да еще этот пожилой джентльмен с эспаньолкой?

И Рори пришлось представить их всех и переводить для Тима и остальных. Пока они осыпали друг друга вопросами, раб принес чаю с мятой. Затем, когда прошло возбуждение и на все вопросы были даны ответы, Тим рассказал, как ужасная червивая припарка вытянула весь яд у него из ноги и он снова стал здоров; и как он весьма эффективно обрюхатил молоденького короля‑королеву, так что теперь у нее пузо было круглым и вздутым; потом пришло время Бабе отпустить Мэри и обсудить с Рори их планы на будущее и посвятить в них Тима.

Тим сознался, что подумывал остаться в Базампо, особенно после того как зачал предполагаемого наследника престола Базампо. Ему очень хотелось, признался он, посмотреть, мальчик будет или девочка. Не то чтобы это имело большое значение – мальчик ли, девочка ли взойдет на престол, – главное, объяснил Тим, в том, чтобы у ребенка были рыжие волосы.

Пока тени ползли по полу, они объединили свои усилия и стали планировать, не пропуская ни одной подробности предстоящей поездки Рори. Тим привез с собой больше сотни первосортных рабов, которые станут его вкладом в общее предприятие. Эти рабы не поедут с Рори в Тимбукту, но и без них получалось около пятисот рабынь, к которым Баба собирался прибавить еще около сотни дворцовых юношей, которые, он был уверен, пойдут по более высоким ценам в Тимбукту, чем в Сааксе или на побережье. Подростки, независимо от своей красоты, мало стоили в невольничьих факториях на побережье, тогда как в арабском мире на них был большой спрос.

Организацией каравана займется Слайман. Он будет отвечать за транспортировку, снабжение провизией и выбор маршрута. Слайман подсчитал: если иметь двести верблюдов, две женщины могли бы по очереди идти пешком и ехать на одном верблюде. Юноши могли бы идти пешком, если их как следует снабдить водой и едой. Слайман сообщил им, что он уже послал гонцов, чтобы договориться о каноэ на Нигере. Шатры и вьючные верблюды были уже куплены, и собиралось продовольствие. После долгих обсуждений было решено, что Слайман будет сопровождать Рори до Тимбукту, а Мансур поедет с Тимом в Танжер, где корабельные познания Тима помогут им выбрать подходящее судно. Мансур сможет договориться о ночевке для рабов, которых они возьмут с собой, включая рабов, привезенных Тимом из Базампо. Они должны принести чистую прибыль, так как были подарком от благодарной королевы.

– А принцесса Ясмин? – Баба посмотрел на Рори, чтобы узнать его мнение.

– Лучше всего ей поехать вместе с Тимом прямо в Танжер, – сказал Рори.

Баба согласился. Там султанат Саакс владел небольшим дворцом; там она сможет жить в безопасности, и губернатор Танжера никогда не узнает, что принцесса Саакская была той же самой мегерой, которая расцарапала его рябую рожу.

– Мне будет здесь одиноко без тебя, Рори, – Баба улыбнулся и вздохнул.

– Мне будет еще более одиноко; но обещаю тебе, что каждый вечер, когда наступит время муэдзину подниматься на минарет и созывать верующих к молитве, я буду думать о тебе; а еще обещаю когда‑нибудь обязательно вернуться в Саакс. Чтобы увидеть все те усовершенствования, которые ты сделаешь.

Баба вздохнул опять.

– Тогда мы уже состаримся, Рори, будем обременены заботами, которые будут лежать на наших плечах, и мы не сможем так смеяться, как сейчас.

– Ну нет, сможем, – заверил его Рори. – Мы с тобой никогда не состаримся, Баба. А что, через пятьдесят лет, когда я вернусь в Саакс в последний раз, мы, как и прежде, покатаемся на лошадях и…

– На наших гаремных девочках, – шлепнул его по плечу Баба.

– А сколько же гаремов ты собираешься продать к тому времени? – спросил Мансур.

– Достаточно, чтобы сделать нас богаче самого оттоманского султана, – Баба подмигнул Рори. – Ну, а теперь в баню, смыть с себя пот и дневные заботы. Помощь Аль‑Джарира даже Тима заставит забыть про свою королевскую супругу.

– А знаете, я по‑настоящему полюбил эту девку, – сознался Тим, – хотя она сказала мне, что никогда не забудет Бабу‑слона и Рори‑льва.

– Какое прозвище малышка дала тебе?

– Мне? – Тим раздвинул одежды и показал хитроумное приспособление из кожи, похожее на то, что носила королева, только гораздо меньше. – Она сказала, что я носорог.

– Тогда ты занимаешь более высокое положение, чем мы, – проревел Баба и подмигнул Рори. – Говорят, что носорожий рог – самое мощное в мире оружие!

Глава ХXIII

Рори приструнил усталую лошадь, пытаясь заставить ее перейти в галоп. Бесполезно: бедное животное совершенно выдохлось и отказывалось ускорить шаг. Теперь, когда белые минареты Танжера показались впереди, Рори хотелось побыстрее добраться до города и положить конец этому самому утомительному путешествию, которое он или любой другой человек – Рори был уверен в этом – когда‑нибудь совершал. Наконец‑то он был в конце пути, но казалось, что ему никогда не преодолеть эти последние несколько миль. Он выдохся окончательно, переутомился, переистощился, растратил все силы и едва держался в седле. Он собрал последние силы и оглянулся назад на двоих своих спутников, Слаймана и Млику. Было видно, что они так же выбились из сил, как и он. Голова Млики тряслась от изнеможения так же, как и у его лошади, а эспаньолка Слаймана отвисла, как хрен у старика.

Каждый день с тех пор, как Рори покинул Саакс, казался годом. Он испытывал такую гнетущую ностальгию по Сааксу, какой не знал за всю свою жизнь. Саакс стал по‑настоящему его домом и он тосковал по нему, по его удобствам и по своему гарему и в особенности по любезностям Альмеры, которая уехала в Танжер вместе с Мэри. Да, он скучал даже по Мэри. Он с удовольствием бы побранился с ней; но это вместе с ласками Альмеры придется отложить до Танжера. Больше всего ему недоставало Бабы. Будь Баба рядом с ним, поездка была бы вполовину менее утомительной. Сто раз на дню он готов был заговорить с Бабой, но тут же осознавал, что с каждой минутой все больше и больше отдаляется от друга. Друга? Ба! Да нет ничего банальнее и тривиальнее, чем дружба. Валлахи! Баба был ему братом!

Когда Рори отправлялся, оставив Бабу в Сааксе, длинный караван казался бесконечным. Теперь он сократился до трех человек: он сам, Млика и Слайман. С деловой точки зрения поездка увенчалась полным успехом. Рори получил гораздо более высокие цены за женщин и юношей, чем он и Баба даже могли себе представить. После утомительных дней перехода от Саакса до реки, после долгих дней, проведенных в джонках, и после их прибытия в этот захудалый, выжженный солнцем город Тимбукту Рори рад был расстаться со своим человеческим товаром. Из‑за болезней во время перехода он потерял всего двух женщин и ни одного юноши, и караван прибыл в Тимбукту в самое подходящее время. Город кишел потенциальными скупщиками, озабоченными нехваткой рабов, потому что многих теперь доставляли в фактории на побережье. Правда, хитрые купцы просили сбавить цену, но Рори знал, что одержит верх, судя по озабоченной скаредности на их лицах. Никогда ранее они не видели такого превосходного товара. Он искусно заставлял покупателей торговаться, потихоньку набавляя цену до тех пор, когда ему становилось стыдно просить больше. Каждый купец предлагал ему взятку и тайную приманку, и все это он принимал, а потом продавал тому, кто предложил больше всего денег. Как это ни странно, но больше всего они торговались из‑за сааксских юношей, тонких, как ива, дворцовых подростков с мягкими ладонями и гладкой кожей. Их покусанные блохами губы и подведенные тушью глаза дали более высокие цены, чем женщины, а привезли юношей великое множество. Огромное количество!

На торги ушли недели, и Рори не имел никакого представления об итогах продажи. Достаточно сказать, что их седельные вьюки были тяжелы от серебряных долларов Марии‑Терезии, португальских эскудо, испанских песет, английских гиней, золотых слитков, мешочков с золотым песком и широкого ассортимента необработанных изумрудов, бриллиантов и жемчужин. Он слишком устал, чтобы сделать окончательный подсчет, но знал, что получил больше, чем планировал Баба, гораздо больше.

Во время пребывания в Тимбукту Рори и Слайман делили грязную глинобитную хижину вместе с Мликой как с единственным слугой. Если когда‑либо и существовало обиталище, лишенное всяческих удобств, то именно в нем они и жили. Зной был таким нещадным, что Рори переставил свою кровать на крышу, но даже там спать было невозможно из‑за полчищ насекомых. Первые несколько недель он находил утешение в компании то одной, то другой женщины из саакских гаремов, пока из‑за жары, грязи и блох даже женщины ему не опротивели, и он довольствовался одиночеством, завернувшись в халат, и спал на крыше, оставляя Слаймана сторожить стремительно растущие мешки золота. Млика спал в ногах у старика.

Затем, спустя целую вечность, все это хлопотное предприятие было закончено, и он присоединился к первому каравану, который шел через пустыню в Марракеш. Если путешествие в Тимбукту могло показаться испытанием, то оно было ничто в сравнении с долгим переходом через пустыню. В основном они двигались ночью, а днем спали, но гнетущее одиночество казалось бесконечным. В воображении его представали не пустыня с белыми песчаными дюнами, а грязь и камни, кремень и сланец; воображение рисовало внезапные штормовые порывы ветра, гнавшие тучи пыли, которые застилали солнце; возникали причудливые зубцы гор грязно‑пурпурного базальта, который поблескивал, как расплавленный металл. В пустыне этой на большом расстоянии друг от друга находились колодцы, дававшие белесую солоноватую воду, и лишь иногда попадались оазисы с чахлыми пальмами и караван‑сараем, где едва хватало места для верблюдов, не говоря уже о людях. Но Рори держался день за утомительным днем, почти не разговаривая ни с кем и не имея ни малейшего желания отвечать на вопросы.

Несмотря на то, что Млика был так же изможден, как и Рори, во время дневных привалов раб делал все возможное, чтобы Рори было удобно. Он воздвигал укрытия, спасая Рори от солнца, выкапывал углубления в грунте под размер тела Рори, вешал ноздреватый кувшин с водой при малейшем ветерке, чтобы хоть немного охладить солоноватую воду. Но он мало что мог сделать и страдал наравне со своим господином.

После того как они перешли через Высокий Атлас и спустились вниз в зеленый оазис под названием Марракеш, у них было время отдышаться. Здесь они расстались с караваном и нашли приют в кишащем клопами караван‑сарае. Слайман сообщил Рори, что его могут принять во дворце эмира, но в грязных лохмотьях Рори не имел желания представляться, не осталось у него ни сил, ни честолюбия купить себе новую одежду. Он бросился на грязный пол караван‑сарая, не обращая внимания как на грязную солому с верблюжьим пометом, так и на шлюху с потными подмышками, которая пыталась возбудить его. Он помнил, как отталкивал ее от себя, а потом спал всю ночь и весь следующий день и следующую ночь, пока наконец не проснулся с дурным привкусом во рту, с недельной щетиной на лице и телом в алых пятнах от укусов паразитов.

Настал вечер, Рори доковылял до вьюков и схватил два первых попавшихся халата, один для себя, а другой для Млики, и вдвоем они стали искать и нашли баню. Целый час он отмокал и парился, затем отдал свое тело во власть Млики для массажа и восстановления сил. Они вышли из бани, и Рори почувствовал себя почти человеком. Цирюльник, сидя на корточках в «Джина ель Фиа», побрил его при колеблющемся свете фитиля в блюдце с маслом, не переставая удивляться его русой бороде. Рори не осмелился развязать тюрбан, боясь, что его волосы вызовут еще больше восклицаний, чем борода, потому что теперь они выросли ниже плеч.

Чисто выбритые, вымытые и одетые в приличные одежды, они с Мликой впервые после отъезда из Саакса как следует поели: по блюду кускуса и горячий чай с мятой. Они нашли караван‑сарай почище рядом с большой площадью, где они и провели несколько оставшихся дней, в течение которых приобрели лошадей, одели старика Слаймана в чистые одежды и подготовились к поездке в Танжер. Марракеш показался Рори просто очаровательным, и он часами просиживал в «Джина ель Фиа». Это походило на постоянную ярмарку, нескончаемый цирк. Надушенные мальчики с подведенными глазами и выкрашенными хной руками танцевали для него, размахивая своими гибкими конечностями в чувственных ритмах, и хотя ему доставляло удовольствие смотреть на них, их предложения действовали на него отталкивающе. Он смотрел, как заклинатели змей гипнотизировали игрой на дудочке извивающихся гадов, видел, как акробаты исполняли свои невероятные номера, и слушал, как рассказчики захватывали кружок слушателей своими нескончаемыми историями о страстях, приключениях и коварстве. Вся огромная пыльная площадь представляла собой бесконечный карнавал, и Рори смотрел на это широко раскрытыми глазами, как какой‑нибудь бербер, спустившийся с гор.

Ему вновь захотелось женщину, но одного взгляда на грязных проституток с гноящимися болячками на лицах было достаточно, чтобы у него пропало всякое желание. Он уже так давно не был близок с женщиной, что мог потерпеть еще немного. Альмера ждала его в Танжере, и он тосковал по прикосновению ее прохладных рук.

Теперь, подъезжая к Танжеру, вместе с болью во всем теле он обнаружил всевозрастающую боль в паху. Альмера! Он так давно не оставался наедине с женщиной, что в нем скопилось болезненное напряжение. Прикосновение к теплому и нежному телу женщины дало бы ему больше отдохновения, чем многочасовой сон, а затем, после того как его тело опустошится, он уснет, как ему казалось, навеки.

Наконец‑то лошади дотащились до ворот города. Надменные стражники попытались не пустить их, но Слайман произнес одно слово, и им разрешили проехать. Высокомерие стражников сменилось раболепством, и въезд их был отмечен низкими селямами, отвешиваемыми солдатами. Юноша с бросающейся в глаза темной кожей и в белоснежном халате, сидевший на корточках в углу у ворот, побежал к ним, размахивая руками и крича. Приблизившись к Рори, он сделал почтительный поклон и спросил, действительно ли Рори эмир Сааксский. Получив подтверждение, юноша схватил лошадь Рори за уздечку, а лицо его расплылось в широкой белозубой улыбке.

– Вот уже две недели, мой повелитель, как я сижу у ворот с рассвета до заката и жду вас. Это приказ повелителя Мансура. Он будет счастлив узнать, что вы приехали, потому что он очень беспокоился за вас. Слушайте! Я отведу вас к вашему дому.

Улицы были узкими и по щиколотку завалены вонючими отбросами, запачкавшими выбеленные стены грязными пятнами до уровня пояса, но Рори ни на что не обращал внимания. Взглянув назад, чтобы убедиться, что Слайман и Млика следовали за ним, он наклонился вперед в седле, целиком положившись на мальчика‑проводника в лабиринте извилистых переулков, пока они не подъехали к глухой оштукатуренной стене, ничем не отличавшейся от остальных за тем исключением, что деревянные двери были только что покрашены, а бронзовые украшения на них начищены так, что блестели, как золотые.

Юноша заколотил в тяжелый дверной молоток, двери открылись, и Рори поймал взглядом журчащий фонтанчик, льющийся в бассейн, выложенный персидскими голубыми плитками. Он почувствовал запах цветов апельсинового дерева и предвкушал прохладу тенистых беседок, и тут он, как мешок с овсом, сполз в объятия Мансура и Тима. На плечах друзья внесли его через двери, затем прошли по плитам внутреннего двора и вверх по лестнице. Потом была комната, прохладная и темная, с покрытым шелковым покрывалом диваном и с мягким прикосновением рук Альмеры, снимающей с него потные одежды.

Ее чуткие пальцы ласкали его кожу, смачивая ее душистой водой, и хотя Рори живо реагировал на ее прикосновения и чувствовал волнительное набухание плоти, но усталость взяла свое, и он погрузился в сон. Сквозь сон он слышал ее тихие шаги из комнаты, слышал, как отворилась дверь и вошел Мансур. Его сознание сконцентрировалось на словах Мансура, восхвалявших содержимое его седельных вьюков, и Рори различил слова Тима, английские фразы которого странно звучали после обилия арабского языка. Слова дрейфовали где‑то в пространстве, но он был слишком сонным, чтобы понять их смысл, а когда проснулся, в комнате было темно, горела лишь одна тонкая свечка на полированном бронзовом подносе рядом с его кроватью.

Рори мог бы вновь погрузиться в сон, если бы не чувство пустоты в желудке. Его мучила жажда, он умирал от голода, и, хвала Аллаху, он достаточно восстановил свои силы, чтобы реагировать на позывы своего организма. Собравшись с силами, он хлопнул в ладоши и стал ждать, когда откроется дверь, но когда она открылась, послышались мужские шаги – это был Млика.

– Милорд, вы проснулись?

– Твой господин чертовски голоден.

– Милорд может поесть, и, если милорд желает, во дворце есть вино, херес, но, – он склонил голову набок и подмигнул Рори, оно запрещено истинным верующим, таким, как милорд.

– За исключением тех случаев, когда его принимают как лекарство, а мне, видит Аллах, нужно лекарство.

– Тогда его вам принесут. – Млика повернулся, чтобы уйти, но у Рори была еще одна просьба.

– Пусть его принесет Альмера.

– Ах да, милорд. – Млика осклабился и показал на тело Рори. – Ясно, милорд больше хочет Альмеру, чем Млику. Когда финиковая пальма стоит высоко и прямо, ей нужны нежные пальцы, чтобы собрать плоды.

Рори стал искать, чем бы бросить в ухмыляющегося негра. В конце концов он опустил руку и набросил на себя тонкое шелковое покрывало. Млика сделал несколько шагов назад и остановился.

– Милорду нечего стесняться. Он должен с гордостью показывать…

– Убирайся, черный джин шайтана, и не возвращайся до завтрашнего утра. Найди себе какую‑нибудь девку на кухне, такую же черномазую, как и сам, ведь тебе она так же необходима, как мне Альмера.

Ухмылка Млики стала еще шире.

– Я уже, милорд. Пока вы спали, Млика имел два женщин. Млика сильный мужчина. Женщин кричал. Млика любит, когда женщин кричит, как гиена. Ай! Ай! Ай! Второй кричал больше, чем первый, а теперь я ищу третий, который будет кричать, как бабуин.

На этот раз Рори нашел в себе силы, чтобы перегнуться через край дивана и схватить новый яркий бабуш, лежащий на полу. Он швырнул его в Млику, тот поймал, переложил бабуш из одной руки в другую и засеменил назад, чтобы поставить его на пол рядом со вторым. Тряхнув полами своего белого халата, Млика исчез. Рори пришлось ждать всего несколько минут, прежде чем дверь вновь отворилась и вошла Альмера с длинным хрустальным графином и рюмкой на тонкой ножке.

Никогда в жизни вино не было таким приятным на вкус, как это янтарное вино Испании. Рори осушил две рюмки. Жидкость растекалась по желудку, распространяя приятное тепло, и он притянул Альмеру к себе, целуя ее в глаза, в щеки и в губы; потом вдыхал аромат ее мягкой плоти, скрытой под тонкой паутиной ее одежды.