Текст книги "Дьявол"

Автор книги: Ланс Хорнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

– Где корабль?

– Если Фаял отнес записку, он готов к отплытию.

– Тогда доверься мне. Позволь мне некоторое время побыть генералом, который отдает приказания. После у тебя будет достаточно времени побыть моим господином и повелителем. Слушай!

Опять дверь открылась, и вошли Фаял с Альмерой, у которой на руках был ребенок. Через руку Фаяла висел длинный кусок черной материи.

Не говоря ни слова, Мэри взяла материю и встряхнула ее. Кусок превратился в обширную робу. Она собрала ее и надела Рори на голову. Роба едва прикрывала ему колени, но ее не волновала длина. Откинув капюшон, она накинула черную паранджу ему на лицо.

– Нам лучше идти пешком. Будет не так заметно, как если бы мы отправились в этом чертовом государственном экипаже. Фаял, ты знаешь, где корабль. Лучше всего нам пробираться по отдельности, так что отправляйся прямо сейчас и возьми с собой Альмеру с ребенком. – Она подталкивала их к входной двери. – Мы выйдем через несколько минут. Если кто‑нибудь спросит, куда вы идете, скажите, что идете за пожилой дамой, которая обряжает покойников. Поняли?

– Да, миледи. Нам садиться на корабль?

Она кивнула.

– Теперь идите.

Они беззвучно выскользнули через черный ход. Мэри подошла ближе к Рори.

– Могу я забрать драгоценности?

– Какие, дорогая?

– Мои драгоценности. Они наверху.

– В Сааксе у тебя будет больше драгоценностей, чем ты видела за всю свою жизнь. Сейчас же уходим отсюда.

– Да, – согласилась она и опустила руку, чтобы задержать ее на секунду в его теплой промежности, – есть только одна драгоценность, которая имеет для меня значение, вот эта, теперь она моя раз и навсегда.

– Да, Мэри, да.

– Тогда пошли. Запомни, Рори, если нас остановят на улице, говорить буду я.

Она медленно открыла заднюю дверь и выглянула в темноту, делая ему знак следовать за ней. Солдаты развели небольшой костерок у входа в подвал и собрались вокруг него. Рори и Мэри обогнули костер в тени дома и скрылись в еще более густой темноте у дороги. Оказавшись на улице, они держались темной стороны, и их черные одежды сливались с тенями.

Дважды они проходили мимо таверн, в которых горел свет, хотя уже давно наступило время закрытия, повсюду доносились резкие пьяные выкрики. Они делали большой крюк, огибая таверны, Рори съеживался, чтобы выглядеть как можно меньше, и двигался семенящей походкой. Они миновали обе таверны без приключений. Завсегдатаи были слишком заняты, чтобы выглядывать наружу. Наконец они вышли на пустынную улицу, которая вела к порту. Прогулка оказалась долгой и длилась больше часа. Только раз им встретилась группа людей, пьяное пение которых было слышно издалека. Беглецы спрятались за кустами подорожника с широкими листьями и густыми тенями, и Мэри ближе прильнула к Рори, услышав, как поносили и кляли его имя, но гуляки прошли мимо, и они остались вне опасности.

Наконец‑то после долгого и опасного пути они увидели огни «Шайтана», и Рори с благодарностью отметил, что огней было больше, чем обычно ночью, что свидетельствовало о бессонной ночи на борту. Когда они подошли к трапу, Рори увидел фигуру Тима, отбрасывающую тень от фонаря.

– Тимми! – Рори поддержал Мэри, идущую по трапу, и спрыгнул на палубу, тряхнув черными одеждами.

– Рори! – обрадовался Тим и раскрыл объятия, пока Рори срывал с лица паранджу.

– Джихью?

– Готов к отплытию в любой момент. Начинается отлив. Вы успели как раз вовремя.

– Альмера и Фаял?

– Здесь вместе с младенцем.

– Тогда, Тимми, прыгай на берег, мы отплываем.

– Но…

– Никаких «но», Тимми. Сделай это ради меня, за любовь между нами, Тимми, дружище. Меня чуть не вздернули сегодня ночью. Только благодаря Господу Богу и леди Мэри я здесь.

Тим сделал шаг к Мэри, выводя ее из тени в круг света от корабельного фонаря.

– Боже мой! Ясмин! – Мгновение он колебался. – Иду, Рори. Иду, чтобы все для тебя устроить. Продам рабов, и все сделаю для тебя.

– Для нас, Тимми.

– Руку, Рори. – В глазах у него появились слезы.

– Вот она, Тим, и мое сердце тоже. Пусть Элфинстон поможет тебе. Благослови тебя Господь. Теперь иди.

Тим сбежал по трапу. Голос Рори остановил его.

– И, Тим…

– Да, Рори?

– Если Мама Фиби захочет вернуться в Африку вместе с тобой, привози и ее.

– А Пенни?

– В Африке у тебя будет свой гарем, и еще будет ждать король, который на самом деле королева.

Тим исчез в темноте, и тут же Джихью спустился по сходням со шканцев.

– Мне показалось, что я слышу твой голос, Рори. Ты и вправду здесь! Я волновался за тебя!

– Тогда продолжай волноваться, Джихью, пока не выйдем в открытое море. Давай побыстрее сматываться отсюда.

– Отдать швартовы! – не стал ждать Джихью свистка боцманской дудки. – Отдать швартовы, ребятки. Двадцать фунтов стерлингов каждому из вас, когда достигнем Африки, и свободный проезд в любую точку, куда захотите.

– Есть, сэр! – взревела команда.

Полоска черной воды уже стала расширяться, и с каждым новым футом Рори чувствовал, что свобода близка. Паруса опустились и с шумом наполнились ветром, вздувшись от легкого ночного бриза. Корабль развернулся, и вода закрутилась воронками у него под килем. Рори обнял леди Мери. Неясные береговые огни уже стала поглощать тьма.

– Ясмин, – голос его был приглушен.

– Мой господин и повелитель, – ответила она.

– Моя дорогая, самая любимая. – Он стащил с себя черную робу, которую безжалостно трепал бриз.

– Но я не просто твоя дорогая или самая любимая.

Гонимые ветром тучи расступились на мгновение, и лунный свет рассыпался искорками в ее глазах.

– Что может быть больше нашей любви, Мэри?

– Наш сын, Рори.

Он отстранил ее от себя на вытянутых руках, сжав губы в тонкую линию.

– О чем ты говоришь, какой наш сын?

– Такой. Ребенок Альмеры – не ее ребенок, он – мой, наш.

– Но как?

– Как? Если честно, Рори, то все было не так уж и трудно. Ты заронил семя, я родила ребенка. Самое легкое было – заронить семя. Вынашивать его тоже было сравнительно легко, но, ох, эти бесконечные дни перетяжек, чтобы никто не заметил. Эх, Рори, это было самое трудное. Но никто не заметил. Ребенок Альмеры, которого зачал тоже ты, родился мертвым, задушился пуповиной. Это была девочка. Мой родился почти сразу же после девочки, Альмера была единственной, кто помогал мне с родами. Так что, если я хотела снова стать на ноги в Англии, надо было сказать, что это – ребенок Альмеры, несмотря на его желтые волосы и белую кожу. Теперь я могу сказать, что это наш ребенок. Альмера подтвердит мои слова; а теперь впервые в жизни я смогу любить нашего сына так, как он того заслуживает.

Он обнял ее нежно и искренне, без страсти, прижавшись щекой к ее щеке. Появились слезы, но были ли они его или ее, сказать было невозможно.

– Еще один барон Саксский, – прошептал он.

– Мой дорогой, скажем, принц Сааксский, потому что я хочу, чтобы именно там был наш дом.

– Иншаллах! – Рори осторожно проводил ее в свою каюту.

Глава ХLI

Огромный красный шар солнца, закатываясь за западный горизонт, осветил приземистый фаллический минарет, который отбросил длинную черную тень на дворец Саакса. Теперь дворец сверкал мрамором, и часовые, охранявшие его, выглядели щеголевато, в широких белых шароварах, черных жакетах с золотыми галунами и красных фесках. Он был совершенно не похож на старый, обожженный солнцем глинобитный дворец с оборванцами‑караульными, слоняющимися у ворот. Легкий ветерок, налетевший с заходом солнца, трепетал в кронах финиковых пальм, заставляя их шелестеть металлическим звуком. Белый беговой верблюд с резко звенящим колокольчиком, привязанным на веревке с синим бисером вокруг шеи, грациозно ступал по пыли, подгоняемый тычками мальчика‑погонщика, сидящего на его спине. Мальчик сильно вытянул кнутом верблюда, направляя его к краю узкой улочки, чтобы уступить дорогу двоим всадникам, ехавшим галопом к большим чугунным воротам у входа во дворец. Конюхи взяли у них коней, и те двое прошли между ружьями караульных в темное чрево дворца.

Один из них, верзила‑негр, обнял другого за плечи. Второй снял тюрбан из белого муслина и встряхнул длинными золотистыми волосами, которые упали ему на плечи.

– Хорошая прогулка, Баба.

– Такая же будет и завтра, Рори.

– И все последующие дни, надеюсь, брат мой.

– На все воля Аллаха.

Скинув с себя тяжелые шерстяные халаты, которые они сунули дородной негритянке, одетой в белоснежную юбку с фартуком и улыбающейся им доброй лучезарной улыбкой Мамы Фиби, они прошли в просторный внутренний двор, где стена дикого винограда скрывала от них последние лучи солнца. Фонтан журчал по лазурным плиткам бассейна, а в воздухе сильно пахло розами и жасмином. Мальчик лет пяти, с соломенными волосами, к которым необыкновенно шел шелковый кафтан бледно‑лимонного цвета, подбежал и обхватил Рори за колени, а женщина, одетая в мавританские одежды, но без паранджи, последовала за ним. Она склонилась в легком, но почтительном поклоне перед Бабой, затем взяла Рори за руку и притянула его к себе.

– Мой господин и повелитель, – улыбнулась она ему и Бабе.

Рори посмотрел на нее и рассмеялся.

– Послушай ее, Баба. Прямо как мавританская жена, не устает повторять «господин и повелитель», хотя я, по правде, больше не господин и не повелитель собственного гарема; где там, даже собой распорядиться не могу, потому что принцесса Ясмин управляет мною вплоть до стрижки ногтей. Я просто превратился в ее раба.

– И какое прекрасное время настало! Рори Махаунд – раб женщины. – Она дала другую руку Бабе. – Представь, он – раб женщины.

– Что‑то мне подсказывает, что он всегда им и был. Но, по дворцовым слухам, сестра моя, на него поступили жалобы. Девушки из его гарема чахнут от невнимания.

Баба похлопал ее по белой руке.

Она рассмеялась, направив их к мраморной лестнице, ведущей в верхние апартаменты.

– Я думаю, надо назначить Фаяла главным евнухом в гарем моего мужа, хотя Фаял так далек от евнуха, как только можно себе представить. Тем не менее, если он будет их обслуживать, уверена, они перестанут чахнуть. И раз уж речь зашла о Фаяле, он ждет тебя в твоих комнатах, Рори. Я приказала, чтобы он приготовил тебе кафтан цвета морской волны, расшитый изумрудами и жемчугом. Для тебя, Баба, я приказала Кту приготовить твою мантию из белого шелка с насечками, в тюрбан тебе лучше вставить бриллиантовую эгретку.

– Видишь, Баба, мы уже себе не господа. – Рори поднял мальчугана на руки и посадил себе на шею, отчего мальчик вцепился в волосы и завопил от удовольствия.

– Но к чему все это великолепие, сестра? – Баба снял мальчика с плеч Рори и посадил на свои.

Мери притянула их обоих к себе.

– Видите, мой муж и мой брат, как необходимо вам иметь меня под рукой. Вы уже все забыли. Что забыли? Что сегодня чрезвычайно важный день! Что прямо сейчас его полувеличество король Базампо вместе с его полным величеством королем Базампо находятся наверху в своей ванной.

– Тим приехал? – Рори бросил их и побежал вверх по лестнице, но Мэри удержала его.

– Их караван прибыл, пока вы были на прогулке, и можете сказать спасибо за то, что я оказалась на месте и устроила официальные почести. Я даже не забыла салют из двадцати одного выстрела в честь его величества и еще одиннадцать залпов в честь Тимми.

– Их караван? А он большой? – с нетерпением спросил Баба.

– Тимми упомянул о трехстах отборных рабах.

– Хорошо, мы сможем включить их в нашу следующую партию, за рабов из Базампо всегда дают самые высокие цены.

На мгновение Рори весь ушел в расчеты.

– Слава Богу, что ты не собираешься возвращаться в Тринидад, или Сан‑Доминго, или на Кубу, или еще куда‑нибудь вместе с ними. – Мэри еще сильнее прижалась к нему.

– Нет, Мэри, это – для Тимми или Мансура. Мы с Бабой останемся здесь и вместе состаримся, пока другие будут превращать нашу черную слоновую кость в сверкающее золото. С удовольствием вновь увижусь с Тимом.

На минуту они остановились у подножия лестницы, потом начали медленно подниматься. Когда они достигли верха, Баба снял мальчика со своих плеч и поставил его на пол. Мэри отпустила мужчин, слегка поцеловала Рори в губы, Бабу в щеку и, предупредив их, чтобы не опаздывали, когда ударит гонг к обеду, пошла в противоположном направлении от них.

– Альмера поможет мне одеться. Встречаемся через час.

Она взяла мальчика за руку.

– Без тебя, дорогая, это будет долгий час.

Рука Рори взъерошила мальчугану волосы.

Ее развевающиеся одежды, тихие шаги и прощальные взмахи сынишки пропали в длинном коридоре. Баба взял Рори за руку, и они медленно пошли по неяркому холлу к своим апартаментам. У своей двери Рори остановился и взял Бабу за руку.

– У нас счастливая жизнь, Баба.

– Так повелел Аллах, Рори.

– Пусть так всегда и повелевает.

– Если так написано у нас на лбу или в Книге судеб, Рори.

– Баба, брат мой.

– А ты, Рори, мой.

[1] Махаунд – это древнее имя Магомета (Магомеда, Мухаммада, Мухаммеда, Мохаммеда), пророка Ислама, которое приехало в Шотландию с возвращающимися крестоносцами. Оно стало корнем таких имен, как Махон, Махун, Махейн, Махоуни и Махони. По ассоциации с Магометом имя Махаунд вошло в шотландский диалект как синоним Сатаны, Дьявола, Князя Тьмы. на Маккаэрна. Это было имя моей матери. Из‑за неудачного созвучия имени Махаунд я и тебе советую сделать то же самое.

Рори все еще размышлял над письмом, когда возвратился в Сакс, холодный, мокрый, ругая себя и весь свет. Он пробрался через огромные залы замка, стоящие под открытым небом с рваными, насквозь промокшими гобеленами, которые все еще свисали с каменных стен; с завалами из поломанной и брошенной мебели и с сорняками, растущими в выщербленном каменном полу. Затем, пройдя через длинный крытый коридор с такой низкой крышей, что ему пришлось наклониться, и с такими узкими стенами, что они едва вмещали его широкие плечи, он оказался в кухне, одной из немногих комнат с целой крышей и не тронутой разрушениями. Тусклый свет, проникающий через глубокие и узкие щели окон и воюющий с торфяным дымом, едва освещал комнату; но в камине у Джейми Макферсона щедро горел огонь, на каминной полке кипел чайник, и горшок на крюке посылал клубы ароматного пара.

– Э‑э, дружок, мой бедный, бедный мальчик. – Джейми приковылял к Рори и размотал набухший плед с шеи. – До ниточки промок ведь, так и умереть недолго.

Он проводил Рори к стулу с высокой спинкой, стоявшему у огня, силой усадил его, стянул мокрые башмаки и поднял ему ноги в шерстяных чулках на каминную решетку.

– Ну, а теперь отдыхай, пока старик Джейми не приготовит тебе чашку чая и не согреет твой живот кашей.

– Чай, Джейми? – Рори уставился на старика, раскрыв рот. – С каких это пор в замке Сакс появился чай?

– Его прислала миссис Шонесси, чтобы подбодрить тебя после похорон. Пусть она папистка и ирландка, которую можно пинать ногами, но старая растяпа хотела, чтобы ты выпил чашечку чая, у нее золотое сердце. А я добавил в кашу немножко бекона, чтобы он прилип к твоим ребрам. Ну, а теперь расскажи мне о похоронах.

– Наконец‑то старик Махаунд, – Рори выделил последнее слово – на глубине шести футов.

Он вытянул пальцы ног ближе к огню, шерстяные чулки задымились.

– Он умер и похоронен, а о мертвых плохо говорить нельзя, ведь? – Джейми скорбно покачал головой.

– Но я ведь ничего плохого и не сказал. Он был старый Махаунд, а я теперь молодой Махаунд. Он мертв, но скорби я не испытываю. Джейми, я уезжаю в Англию завтра утром!

– Я надеялся на это. – Джейми положил половником кашу на доску и стал рыться в буфете в поисках деревянной ложки. – Доедешь к своему дяде Джейбезу, я полагаю. Что ж, это самое правильное решение, милорд. Но не в его изысканный особняк, Джейми. Похоже, я не на столько хорош, чтобы вращаться в кругу его семьи. А что это еще за «милорд», Джейми?

– А разве нет? Разве ты теперь не сэр Родерик Махаунд, барон Саксский и лаэрд Килбэрни?

– Нет. По крайней мере, не собираюсь им быть. Сэр Родерик… а большой палец на ноге из носка выглядывает? Барон Саксский… а в мошне три фунта? Лаэрд Килбэрни, который ест кашу с доски деревянной ложкой и думает, где бы взять добавки? Нет, Джейми, я другого поля ягода, но на Маккаэрна имя свое я менять не буду. Я был порожден дьяволом. Махаундом был, Махаундом и останусь. Теперь послушай меня, Джейми.

Старик стоял перед ним руки в боки.

– С каких это пор, будь ты Люцифер или сам архангел Михаил, ты приказываешь мне тебя слушать? Съешь‑ка кашу сначала, и пусть она заполнит твой болтливый рот. Я тебя вырастил и выслушаю тебя, когда буду к этому готов. Значит, ты отправляешься в Ливерпуль, покидаешь родные края. А что станет с бедным стариком Джейми, хотел бы я знать!

– У тебя уже несколько месяцев пятки чешутся пойти жить к своему сыну. Сам знаешь, в коттедже у него гораздо удобнее, чем в этих развалинах, и тебе не придется ухаживать за мной.

– Как будто мне от этого много хлопот.

– У тебя и фартинга не было за все эти годы. А теперь, Джейми, с этой минуты я лаэрд, а ты слушай. Тут есть две дойные коровы и свинья, которая только что опоросилась. Одна корова – твоя вместе со свиньей и поросятами. Забирай их к сыну, чтобы ты от него не зависел. Одежда на мне есть, да еще три фунта.

– Да еще десять шиллингов, – добавил Джейми. – Вот.

Он достал жестяную кружку с верхней полки буфета и высыпал содержимое на ладонь.

– Они твои. Иногда я продавал яйца или кусок бекона, обкрадывая старика лаэрда, а все накопленное складывал сюда. Бери, они твои!

– Так ты присмотришь за животными?

– А как же. Представить себе не могу, чтобы ты приехал в Ливерпуль со свиньей или выводком поросят. Когда отправляешься?

– Утром. Я говорил с Дейви Кемпбеллом перед похоронами, завтра он на своей телеге едет в Доун. Выезжает он на рассвете, а я должен встретиться с ним у моста. А из Доуна я на своих двоих пойду в Глазго.

Он покончил с кашей и встал, чтобы положить доску на стол.

Старик кивнул головой в знак согласия. Он любил этого парня. Рори значил для него больше, чем его собственный сын, потому что он вынянчил его с того самого дня, когда отнял его от груди умирающей матери. Он оглядел Рори, который стоял сейчас перед ним в отсветах огня, и поднял голову, чтобы увидеть его всего, охватить его целиком еще раз. Да, это был сильный, высокий и мощный парень, ему бы еще парочку годков, и он бы еще подрос и возмужал.

Кровь викингов, доставшаяся ему от матери, проявилась ярче, чем его шотландская кровь. Он был выше Джейми на две головы, даже стоя в носках, а его тень от огня вытянулась по полу и вверх по побеленной стене, как тень великана. Волосы его были цвета спелой пшеницы, прямые и длинные, завивающиеся внутрь там, где достигали шеи, наподобие золотой каски. Темные брови, кончики которых поднимались, как крылья, нависали над голубыми глазами, такими темными, что они казались почти фиолетовыми, что усиливалось черными, как сажа, ресницами, которые так неожиданно контрастировали с его светлыми волосами. Нос был коротким, с широкой переносицей и прямым, пожалуй, даже слишком широким из‑за больших ноздрей, что придавало мужественность его лицу, тогда как губы, слишком изогнутые, слишком широкие и слишком чувственные, ослабляли это впечатление. Подбородок был квадратным, с ямочкой посередине и совершенно без растительности, ни намека на бороду на гладкой коже. Хотя уши были спрятаны под прядями волос, Джейми знал, что они были маленькими, прижатыми к голове и выглядели совершенно непропорционально по сравнению с колонной шеи, которая пропадала в вороте грубой рубахи. Под рубахой, Джейми знал, у парня были сильные мускулы, грудь колесом, узкая талия и твердый, упругий живот. Что было ниже живота, он не знал, так как теперь парень стал взрослым мужчиной и больше не приходил одеваться перед огнем, но он слышал сплетни, что молодые дочки батраков все поголовно гонялись за парнем, что доказывало, что он был с лихвой наделен тем, что может удовлетворить любую женщину. Что ж, это будет и благословением и проклятием для парня; благословением – потому что он сможет доставить удовольствие всем женщинам, а проклятием – потому что они никогда не оставят его в покое.

– Значит, завтра? – спросил Джейми, как будто не было ничего естественней, как отправляться в Англию поутру. – Постараюсь приготовить тебе хороший завтрак, и, похоже, больше я тебя не увижу.

– Очень может быть, что так, Джейми, но я никогда тебя не забуду. Ты баловал и портил меня, шлепал по заднице, когда я того заслуживал. Ты научил меня драться, браконьерствовать, и, хотя ты никогда и не помогал мне в этом, я научился тискать девок, слушая твои рассказы. Ты много сделал для меня, Джейми, а я так мало могу сделать для тебя. Бери отсюда все, что хочешь. Не бог весть что, но горшки и сковороды да пару стульев ты можешь взять.

– Я позабочусь о себе, – кивнул Джейми, – и замок незачем будет запирать. В нем нет ничего, что понадобилось бы даже самому бедному батраку. Но вот еще что.

Он вопросительно посмотрел на Рори.

– Здесь две коровы, а ты сказал мне – взять одну из них. Как насчет другой?

Рори застенчиво улыбнулся, и кровь бросилась ему в лицо.

– Вторая для Мэри Маклеод.

– У нее такой большой живот, что она даже к ткацкому станку не подойдет. Это ты ей помог, надо полагать? – Джейми старчески захихикал, стуча культей по каменным плитам.

– Да, я, – хвастливо сказал Рори. – Она будет счастлива вырастить маленького Сакса. Умоляла меня жениться на ней, да, прекрасно зная, что я ни в ком из ее отродья не признаю Махаунда. Пусть утешится коровой, а если будет мальчик, надеюсь, он будет похож на меня, Джейми.

– Сейчас в деревне три карапуза, и все с желтыми волосами и такими же вздернутыми носами, как у тебя. Тебе видней. – Джейми влепил кулаком одной руки по ладони другой, как будто сам для себя решил важный вопрос– Во всем виновата твоя юбка.

– Вот эта бедняжка? – Рори провел рукой по изорванному краю юбки.

– Эта‑эта, – кивнул Джейми энергично, – когда мужчина носит бриджи, ему требуется время, чтобы расстегнуть все пуговки и шнурочки. Ну, а в юбке: задрал ее вверх – и минутное дело, будь то в спальне или под кустами. Да, Рори, малыш, юбки нанесли такой урон шотландским девушкам, что Махаунду и не снилось.

– Юбка или бриджи, Джейми, не имеет значения, к концу года может появиться еще пара или тройка таких, как Мэри Маклеод. Если Мэри Маклернен, Мэри Макдональд и Мэри Дункан – все начнут надуваться, будешь знать почему. Имя Мэри, похоже, вплетено в мою судьбу, Джейми.

– Ты повеса и распутник, Рори, мой дружок. – Слова Джейми скорее свидетельствовали о гордости, чем об осуждении. – Полагаю, по всему пути до Ливерпуля будет тянуться след из блондинов с плоскими носами.

– Если только карета будет останавливаться.

Рори стал расстегивать потертые серебряные пуговицы своего старого зеленого вельветового жакета.

– А теперь я ложусь спать. Я возьму свечу, чтобы еще раз перечитать письмо от дяди. Надеюсь, что я пока еще не опоздал. «Ариадна» отправляется в плавание примерно через неделю, и мне хотелось бы попасть на нее.

Рука Джейми задержалась на руке Рори, когда он отдавал ему свечу.

– Ты хороший парень, Рори, но горячий, и женщины запросто могут накликать на тебя беду.

Рори рассмеялся.

– Я еду в Африку, Джейми, где все девушки черны, как уголь; и уверен, что ни одну из них не зовут Мэри, так что тебе не о чем беспокоиться.

– Черные ли, белые ли, они будут женщинами, а ты – Рори Махаунд, и они будут гоняться за тобой.

Рори открыл дверь маленькой спаленки, выходящей в кухню, и поежился от волны холодного воздуха, ударившей ему в лицо.

– Пусть гоняются, Джейми. Надеюсь, они будут бегать быстрей меня. Спокойной ночи.

Джейми мгновение стоял, не шевелясь, после того как Рори закрыл дверь, затем опустился на колени, упершись локтями в сиденье большого стула.

– Боже милостивый, – молился он, – спаси и сохрани этого мальчика.

Глава II

Мелкие неприятности стоили Рори трех дней задержки его путешествия. Дейви Кемпбелл не смог поехать, и Рори пришлось идти пешком все расстояние от Сакса до Глазго, где он опоздал на дилижанс, и ему пришлось остаться там до следующего утра. Такая потеря времени, однако, в конце концов оказалась вполне благоприятной.

Он впервые был в большом городе и решил, что, несмотря на весь гранит, мрачность и уныние Глазго, город выглядит значительно лучше безлюдных болот Сакса. По крайней мере, в городе были люди, а с ними все постоянно двигалось, суетилось и не стояло на месте. Не обремененный багажом, Рори оставил постоялый двор, служивший станцией для дилижансов, решив не тратить свои драгоценные шиллинги на то лишь, чтобы вытянуть свое большое тело на кровати на несколько часов. Погода стояла теплая и солнечная, и он заметил стог соломы на постоялом дворе. Стог мог послужить ему жилищем на ночь, а Рори сэкономил бы деньги. Но пока он полностью отдался созерцанию города. У уличного торговца он купил миску бульона за пенни, и, хотя бульон состоял всего лишь из ячменя и горячей воды, он притупил чувство голода. Затем Рори направился погулять в город.

Бесцельно бродя по улицам, где все увиденное казалось новым и интересным, он пришел в порт и впервые в жизни увидел корабли с высокими мачтами и с резными и изукрашенными носами. Корабль, похожий на эти, скоро станет его новым домом, и, хотя у причалов они казались ужасно большими, он представил себе, как они будут выглядеть в открытом океане.

Вечером, когда сытость от ячменного бульона стала пропадать, а всегда здоровый аппетит его начал давать о себе знать, Рори повернул назад из порта и тут понял, что зигзаги и повороты улиц помогли ему заблудиться. Выбрав наугад извилистую улочку, которая шла в направлении, откуда он пришел, он побрел по узкому тротуару, ругая обитателей за то, что они выливают помои и выбрасывают мусор в канаву прямо на улице. Ближе к домам, где было несколько чище, он на мгновение замешкался, наблюдая за танцующим медведем на противоположной стороне улицы.

Это была чрезвычайно комичная сцена. Медведь, наряженный в лохмотья из красного и зеленого шелка, с гирляндой звенящих колокольчиков косолапо плелся на веревке за цыганом в таком же фантастическом одеянии. Да уж, рассуждал Рори, проживи он всю жизнь в замке Сакс – никогда бы не увидел этих заморских развлечений. Пока он во все глаза смотрел на этот спектакль, он почувствовал, как сорвали берет с его головы. Он огляделся, рядом никого не было. Поверив было на мгновение, что все это ему почудилось, он дотронулся рукой до головы и убедился, что голова была не покрыта. Сверху послышался иронический смех, и он задрал голову. Там, в раскрытом окне, покачивая его беретом так, чтобы он не мог дотянуться, опершись на подоконник, выглядывала девушка, белое платье которой было столь бесстыдно открытым, что две соблазнительные груди выставились наружу почти полностью. Они были молочно‑белого цвета, круглые и гладкие, и Рори мог даже видеть румяные соски, все это представляло для него значительно больший интерес, чем потрепанный берет, который она держала в руке. Они были для него даже более привлекательны, чем бродячий медведь или цветастый цыган. С трудом он поднял взгляд и посмотрел ей в лицо, заметив тут же, что оно было молодым, дерзким и нахальным, с колечками черных волос, выбивающихся из‑под белого чепца.

– Что уставился, простофиля соломенный? – Пальцы ее еще больше раздвинули рубашку и обхватили одну из очаровательных грудей. – На нее, что ль? Прелесть, правда?

– Очень трудно будет отдать предпочтение, милочка. – Рори поклонился с грацией, достойной кавалера в клубе «Сент‑Джеймс». – Если бы от этого зависела моя жизнь, и то я не смог бы назвать, какая из них милее, но, конечно же, – он подмигнул ей, – мне придется сделать самое тщательное сравнение. Глаза мои могут обмануть меня, но если к ним добавить пальцы, то, уверен, я смог бы определить, какая из них милее или они обе наделены одинаковым количеством красоты. Между прочим, беседуя о таких соблазнительных предметах, мне все‑таки хотелось бы получить назад свой берет.

– Так почему же вам не зайти и не забрать его? И, если хотите, вы можете воспользоваться своими глазами и пальцами. Кончай ты валять дурака на тротуаре, давай заходи.

– А твое имя, милашка, случайно, не Мэри? – улыбнулся он ей.

– А ты что, сам дьявол, чтобы знать, что меня именно так зовут? Да, Мэри Дэвис, но ты‑то откуда знаешь, ума не приложу.

– Ты права, Мэри Дэвис, я сам Махаунд – Рори Махаунд к вашим услугам и направляется к вам, перестав валять дурака.

Она указала на распахнутую дверь, выходящую на улицу, и исчезла из окна, плотно прикрыв ставень. Дверь вела в темную переднюю, пахнущую вареной требухой и мышами, но почти сразу же открылась другая дверь, и он вошел в теплую комнату и попал в объятия девушки. Она была ему по грудь, но он приподнял ее с пола, пока их губы не встретились, потом снова опустил, повернул спиной к себе и обеими руками стал исследовать то, что частично видел. Сопротивления он не встретил, а на робе, в которую она была одета, не было ни пуговиц, ни шнурков. Не торопясь он получил удовлетворение, почувствовав, как нарастает горячее желание, и поняв, что юбка его спереди поднялась. Она повернулась к нему лицом, держа его бедный поношенный берет в руках.

– Это будет стоить два шиллинга, – сказала она.

– Два шиллинга за что? – Он взглянул на берет, оторвавшись от упругих сосков. – За мой старенький берет? Но, милочка, если бы у меня было два шиллинга, я бы купил себе новый, а этого старичка выкинул бы. А потом ты никакого права не имеешь красть у меня берет, а потом требовать за него два шиллинга.

– Да не за берет, – швырнула она ему, – этот жалкий и дырявый. А за то, что ты сейчас собираешься со мной сделать.

– А кто сказал, что я собираюсь с тобой что‑то делать, что будет мне стоить два шиллинга?

Она показала на его потертую юбку:

– Ты‑то не говоришь, а вот старик Гарри говорит это за тебя.

Он глянул вниз и осклабился, но тут голос его стал серьезным:

– Никогда еще за это я не платил, и никогда не буду. Да все удовольствие пропадет, как подумаешь, что я потратил два шиллинга на то, что можно найти под каждым кустом.

Он надежно нахлобучил берет на голову и направился к двери.

Но она была резвее его и оказалась у двери раньше. Когда он попытался поднять щеколду, ее рука задержала его, и он всем телом прижался к ней. Он почувствовал, как ее рука отпустила его руку и полезла под юбку.

– Старик Гарри прав. – Она шумно вздохнула с причмокиванием. – Он и есть Махаунд. – Она стиснула его изо всех сил на мгновение, потом отняла руку и с шумом закрыла дверь на засов, при этом роба ее упала на пол.