Текст книги "Дьявол"

Автор книги: Ланс Хорнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

– Может, надо было мне сказать ей. Похоже, она знает все.

Рори попробовал воду пальцем ноги и шагнул в таз. Он позволил Мэри намылить его и вновь был раздосадован отсутствием ответной реакции. Ладно, завтра все пройдет. Все эти разговоры об обэ – чистейшей воды глупость, бабушкины сказки. Ничего подобного не может случиться ни с ним, ни со стариком Гарри. Чушь!

Пока он купался, с корабля прибыл Кту. Рори побрился и оделся. Когда Рори уезжал, он не осмелился смотреть Мэри в глаза. Если кто и заслуживал взбучки, так это старик Гарри.

– Не унывай, дорогой Рори, – попыталась успокоить его Мери. – Во всяком случае, я не буду волноваться за то, что произойдет в Правительственном доме в отсутствие его превосходительства. Если уж упрямец и на Мэри не встает, будьте уверены, он не окажет знаков внимания ее тщеславию.

Рори кисло улыбнулся.

– И вот еще что. – Мэри указала на него командирским пальцем. – Возвращайся в Мелроуз как можно быстрее. Я буду ждать тебя там… Сегодня ночью никаких проказ, мой козлик. Пусть эта Марая вещи собирает. Она моя, и я завтра же ее продам, пусть убирается ко всем чертям со всеми своими пожитками, потом мы изгоним из тебя злых духов с помощью колокола, книги и свечи и всех прочих противоядий от обэ. Ну, что? Не такая я уж и дура, а?

– Чем больше я вижу почтенную миссис Фортескью, тем больше поражаюсь ее познаниям. Ты, Мэри, Мама Фиби, эта девица Марая и даже леди Мэри. Вы все, похоже, знаете больше, чем я.

– Таков закон, Рори, все женщины знают больше, чем мужчины! Как бы, по‑твоему, мы управлялись с ними, если б знали меньше?

– Что‑то мне подсказывает, что ты права. – Он взял ее под руку и проводил вниз по лестнице, потом через внутренний двор и остановился у парадных ворот. – Ты собираешься защищать меня сегодня ночью? – Он сжал ей руку.

– Черт возьми, да. – Она встала на цыпочки и поцеловала его. – Так или иначе, мы должны вдохнуть жизнь в малыша‑гренадера.

– Тогда ты станешь его командиром, Мери.

– Это точно, и когда я скомандую ему «смирно», пусть только мне не послушается…

– А что?

– Под трибунал попадет, бездельник. Тридцать суток одиночного заключения.

– Это должно на него возыметь действие, так долго он в жизни не оставался один.

Глава XXXVI

Рори поставил ноги на плиты раскинувшейся в тени бугенвиллей террасы Правительственного дома, чтобы отряхнуть слой пыли, покрывшей его башмаки за время короткого переезда от дома Мери. Он поправил черный атласный галстук, расправил пиджак, подтянул белые штаны и снял большую шляпу полумесяцем. Удовлетворившись своим внешним видом, он протянул руку, чтобы дернуть за бронзовую цепь, висевшую рядом с дверью. Где‑то в глубинах дома он услышал звук колокольчика. Рори прислушался. Колокольчик замер, и послышались торопливые тихие шаги, бряканье цепи и звук отодвигаемого засова. Часовой, расшагивающий взад и вперед по террасе и потеющий в своей старомодной шерстяной британской униформе, повернул голову, и их глаза встретились на мгновение, как будто часовой хотел заверить Рори, что вот‑вот кто‑нибудь подойдет.

Дверь медленно открылась в полутьму, обещая прохладу внутри. Фигура, белая, как привидение, в сумрачном свете, поклонилась Рори, и он вошел внутрь, стараясь привыкнуть глазами к темноте. Как только закрылась дверь, он почувствовал себя в объятиях нежных рук, которые, несмотря на трепет, обхватили его со всепоглощающей страстью.

– Милорд, милорд! – Это был такой знакомый и любимый голос. – Фаял сказал мне, что ты здесь, но я не поверила. Ах, милорд, это действительно ты. Я уж и не думала вновь увидеть тебя в такой дали, в этой варварской стране. Аллах милостив. Он посчитал нужным вернуть тебя мне. Валлахи! Он предопределил конец моим страданиям.

Ее пальцы дотронулись до его лица, едва коснувшись щек, как будто боясь, что его плоть может раствориться в воздухе. Несомненно, это был голос Альмеры с нежными арабскими словами. Он прижал ее к себе, почувствовал, что она плачет и спазмы сотрясают ее хрупкое тело. Ее изящное тело! Да, как всегда, ивовая тростинка. Значит, уже свершилось чудо, на которое он так надеялся, хотя сознавал свою вину: он слишком мало думал об этом.

– Альмера. – Он оторвал свои уста от ее, отстраняя ее тело от себя, чтобы провести рукой по ее плоскому животу. – Да, малышка, я здесь, но скажи, скажи скорее, как мой сын?

– Твой сын, мой господин? Ты знаешь, что у тебя сын?

– Я знаю, что у меня должен был родиться сын. Я никогда не смог бы зачать в тебе девочку.

– Да, Рори, у тебя сын, и у него желтые волосы и белая кожа, как у тебя, и это самый большой младенец, которого ты когда‑либо видел, и с самым громким голосом.

– А его имя, Альмера?

– Я зову его Исмаил. Но ты, мой господин, должен дать ему английское имя, я ведь ни одного слова не знаю.

– Пусть оно останется, Альмера. У него будет два имени. Одно – мавританское, а другое – шотландское. Мы будем звать его Исмаилом, как выбрала ты, но еще он будет Махаундом, потому что наполовину мавр, наполовину шотландец. Исмаил Махаунд Сааксский и Саксский. Мы сделаем его принцем Сааксским и бароном Саксским. Будем надеяться, он будет гордиться своим отцом когда‑нибудь. Исмаил Махаунд Сааксский и Саксский. Какое святотатственное имя! Ну а теперь, моя дражайшая, о себе. Где мы можем поговорить? Не можем же мы стоять здесь, а у нас есть столько всего порассказать друг другу.

Она взяла его за руку и повела по длинной галерее, его каблуки цокали по плитам пола.

– Иди тише, милорд, – предупредила она, но было поздно; раскрылась дверь, и сноп света упал на плиты. В солнечном свете стояла женщина, волосы ее против солнца походили на ореол.

– Кто это, Альмера? – В голосе звучали резкие нотки, и Рори вышел из тени на свет.

– Ты, наверно, ждала меня, Мэри. Уж конечно, ты знала, что я в Тринидаде.

– Мой лорд Саксский. – Она протянула ему тонкую руку, которая показалась холодной и сухой в его потной ладони. – Должна заметить, ты не спешишь нанести визит старому другу.

– Другу? – Он коснулся руки губами. Она походила на кусок слоновой кости. – Когда же мы успели стать друзьями, миледи Ясмин?

Она вздрогнула при упоминании этого имени, но тень промелькнувшей улыбки показала, что она не была целиком омрачена неприятными воспоминаниями.

– Ну, если не друзьями, то врагами мы тоже больше не будем, Рори. Мы через многое прошли вместе. – Она стала между ним и Альмерой, оставив свою руку в его, потом неожиданно повернулась. – Иди, Альмера, пока это отродье не подняло опять шум. – Альмера была в нерешительности, и леди Мэри повернулась и легонько шлепнула ее по щеке. – Иди же, я сказала. Рори задержал девушку.

– Она тебе не рабыня, Мэри. Если она и принадлежит кому‑нибудь, так это мне. А отродье, о котором ты говоришь, – это мой сын. Если тебе есть о чем поговорить со мной, то мне с Альмерой тоже есть о чем поговорить…

– Она может подождать. Тебе нет резона так бахвалиться насчет этого полукровки. Осмелюсь предположить, целая вереница таких ублюдков тянется отсюда до Тимбукту.

– Благодарю, Мэри, и еще чертова дюжина, а то и больше в Шотландии. – Он слегка поклонился. – И запомни, мог бы быть еще один, белее и белобрысее, чем кто‑либо из нас, если бы только семя, уроненное мною в тебя, попало на плодородную почву.

Она покраснела, и краска быстро залила все ее лицо. Ее поднятая рука была готова съездить по его щеке с еще большей силой, чем по щеке Альмеры. Рука остановилась в воздухе и медленно, даже любовно, опустилась ему на плечо.

– Слава Богу, что семя не взошло. Но не будем ссориться. У меня и так было слишком много горечи и разочарований в жизни. Я помню все, что ты для меня сделал. Я многим тебе обязана, и прежде всего признательностью. Хватит, Рори, я не отнимаю у тебя права встретиться с Альмерой позже, а сейчас я очень хочу поговорить с тобой. Наедине! Иди, Альмера. – Она отпустила девушку и снова повернулась к Рори. – В любом случае, официального визита у тебя не получится. Мой муж в отъезде. Это единственная возможность для нас поговорить, потому что старый дурак страшно ревнив. Что касается Альмеры, ты можешь поговорить с ней в любое время, а со мной…

Дрожащими пальцами она сделала жест, свидетельствующий о тщетности таких попыток в будущем, и подтолкнула его через порог. Дверь за ним закрылась, и Рори услышал тихий щелчок хорошо смазанного запора.

Это была маленькая гостиная, со вкусом обставленная в стиле господина Шератона, с креслами и диваном на тонких ножках, обитыми белым дамастом. Длинная и тонкая мебель, которая, очевидно, прибыла из Англии вместе с ее милостью, выглядела до странного нелепо в чисто испанском интерьере. Через куполовидную дверь была натянута сетка над растрепанной кроватью, и теперь, когда он мог как следует разглядеть леди Мэри, он заметил, что она была в тонком дезабилье. Было очевидно, что она следовала тропической привычке, предаваясь послеобеденной сиесте, и его появление разбудило ее. Он осторожно сел в кресло, не зная, выдержит ли оно его вес, она же нервно ходила по комнате, то подобрав с полу пару гольфов из шелкового газа, то поправляя занавески на окнах, чтобы умерить поток света в комнату, наконец налила ему бокал вина.

Рука ее дрожала. Черт! Ему что, суждено было сегодня у всех женщин вызывать приступы треволнений? Она, подойдя, стала рядом с ним, после того как он принял вино; стала так близко, что при малейшем движении он мог бы дотронуться до нее, так близко, что видел мрамор ее тела с голубыми прожилками через кисейный шелк ее одеяния. Он потягивал вино, ожидая, когда она сядет, но она продолжала стоять около него. Его глаза поднялись навстречу ее взгляду, он поднял бокал, как будто произнося тост, и улыбнулся ей.

– В конце концов, почему бы нам не быть друзьями, Ясмин? Мы давно могли бы ими стать, и наша жизнь стала бы гораздо приятнее. Я сожалею, что применил к тебе силу. Я не должен был этого делать, ты же моя соотечественница и, до некоторой степени, находилась под моей опекой. Но видишь ли, это было необходимо…

– Необходимо? Сколько трусости в таком признании! Еще больше, чем в самом поступке.

– Я сказал необходимо, и это действительно было необходимо. Видишь ли, мне надо было кое‑что доказать, не только себе, но и Бабе. Все остальные уже стучались в твою дверь, но никому не удалось войти. Это был вызов. Мне надо было доказать, что я, как мужчина, превосходил любого мавра, что моя мужская сила превосходила силу любого араба. Более того, – уголки его рта опустились, и его улыбка была попыткой к смирению, – до этого ни одна женщина не отказывала мне, и, овладев тобой, я удовлетворил свое тщеславие. Так что я должен был рассчитывать только на силу и сейчас сожалею об этом. Ты заслуживала лучшего отношения к себе.

– Это уж точно. – Рука ее легла ему на голову, а пальцы теребили локон. – Я заслужила быть изнасилованной еще раз. Одного раза было недостаточно, Рори. Ты зажег огонь и потом дал ему волю разгореться во мне, даже не думая затушить его. Вторгшись раз, ты должен был захотеть сделать это опять, но, нет, ты относился ко мне с холодным уважением, которого была достойна разве что твоя сестра, к которой ты не питал никаких добрых чувств.

– А ты? Ты обращалась со мной еще хуже.

– Я пришла к тебе во второй раз, буквально приползла на коленях, умоляя об этом, а я не та женщина, которая просит об одолжении любого мужчину, Рори Махаунд. Я хотела, чтобы ты овладел мною, а не заставлял бы меня просить об этом.

– Сотня, а то и больше женщин из моего гарема делали то же самое. А ты чем лучше?

– Ты всегда был самодовольным подлецом, таким уверенным в своей власти над женщинами. Ты никогда не уставал от того, что они молят тебя об одолжении? Что ж, тогда я не умоляла тебя, но сейчас я утратила всю свою гордость и умоляю тебя об этом. Подумай, какой всепожирающий костер ты разжег во мне, и после этого пальцем не пошевелил, чтобы затушить его! Где, ну где мне найти того, кто мог бы заменить тебя?

У Рори чуть с языка не сорвалось, что она, без всякого сомнения, нашла прекрасного заместителя в молодом Фаяле, который был в состоянии потушить огонь, бушевавший в ней, но он проглотил слова. События приняли такой оборот, о котором он и не предполагал. Что ж, будь что будет. Какой с него теперь спрос. Вытянув руки вверх, он притянул ее к себе, и она опустилась ему на колени, но тут он вспомнил про хлипкий стул под собой. Он поднял ее, почувствовав, какой легкой она была в его руках, и усадил в кресло напротив. Опустившись перед ней на пол, он обвил ее талию руками, прислонившись лицом к ее теплому телу, ощущаемому через тончайший шелк.

– Ох, я так хочу тебя, Рори. – Она наклонилась, чтобы взять в руки его лицо и поцеловать его в губы. – Сильно, очень сильно. Но моя глупая гордость никогда не позволяла мне попросить тебя, после того как ты вышвырнул меня из своей постели, когда я легла в нее обманным путем. Все время я надеялась, что ты станешь ухлестывать за мной, ага, даже снова попытаешься овладеть мною силой, и я заходилась от ревности к мавританским девкам, которые делили с тобой твою постель и твое тело. И хотя я пылала ревностью к Альмере, которая носила доказательство твоей любви у себя под сердцем, я хотела взять ее с собой. Простые разговоры о тебе немного приглушали мое горе, когда мы были разлучены.

– Расскажи мне все, что произошло. – Он прижал ее к себе, с удовольствием вдыхая запах лаванды, исходящий от ее кожи.

Ее ладони сжали ему голову, а пальцы утонули в волосах, когда она начала долгий рассказ о том, что произошло с ней с тех пор, как она оставила его в Танжере. Они с Альмерой проплыли до Гибралтара, где у них возникли трудности с высадкой на берег. Англичане не были рады никаким кораблям от своих мавританских соседей, но когда она крикнула с палубы толстошеим солдатам на причале, что она англичанка и возвращается домой, и обругала их толпой неотесанных мужланов, они смягчились и разрешили ей сойти на берег с Альмерой и не стали конфисковывать судно.

Потом когда они узнали про ее титул, то отвели к командиру гарнизона, чья жена снабдила ее цивилизованной одеждой. Почти сразу же она смогла вернуться в Англию и нашла дом отца в Лондоне.

Увы, никто не поверил, что она принцесса Сааксская, даже когда она стала размахивать пергаментом с арабскими письменами и тяжелыми печатями у них перед носом. Она была пленницей у мавров – такие слухи ходили по всему Лондону под звон чайных чашек и щелканье вееров. Какие восхитительно‑ужасные вещи должны были с ней приключиться, потому что, конечно же, она провела время в мавританском гареме. Все знали, что приключается с девушками в подобных местах. И все шептались, что раз она смогла убежать от этих ужасных турок, которые могли совершить что угодно, абсолютно что угодно с девушкой, значит, она была более сговорчивая, чем остальные, чтобы заполучить свободу и фиктивный титул, которым она щеголяла перед ними. Ох, все это, конечно, чрезвычайно щекотало нервы, но с ней обращались как с изгоем.

Ее не приглашали ни на званые обеды, ни на вечеринки, ни даже на чай. Ее игнорировали, унижали, бросили наедине с мыслями о Рори. Она сожалела, что не осталась в Сааксе. Из‑за своей невероятной, неправдоподобной истории она стала предметом насмешек в Мейфэре и Белгрейве, хотя она уверена, что там не было ни единой толстошеей бабы с лошадиным лицом, которая тайно не завидовала бы ей.

Даже ее собственная семья не поверила ей. Оставалось только одно: выйти замуж, как настаивал ее отец, при условии, конечно, что кто‑нибудь захочет такой подмоченный товар даже при значительном приданом. Но всегда найдется человек, которого устроит если не она, то приданое. Сэр Бэзил Клеверден, кузен ее отца, оказался таким человеком. Да, он был старше ее отца и такой рябой, что напоминал крокодила, но он получил назначение губернатором его величества в колонию Тринидад и должен был немедленно отъезжать. Ему нужны были любые средства, чтобы набить изъеденные крысами сундуки деньгами, к тому же он не имел ничего против молодой жены, потерявшей свою девственность. Она могла возродить в нем остатки страстей, потраченных им на самых дорогих лондонских шлюх. Его выносили только дорогие куртизанки, портовые же девки с Темзы просто воротили от него нос. Старик Фитцолбани схватился за случай сбагрить с рук свою дочь, за которой тащился длиннющий шлейф сплетен, да к тому же так удачно – за океан. Так она вышла замуж, никто не спрашивал ее согласия, и у нее остались лишь воспоминания о Рори в качестве утешения после хилых и бессильных потуг сэра Бэзила.

Какой же идиоткой она была! Да, сейчас она это понимала. Ей следовало остаться в Сааксе и томиться в гареме Рори в надежде, что когда‑нибудь он вернется и заметит ее. Даже гаремные евнухи были лучше сэра Бэзила, а она бы принадлежала Рори, который не смог бы игнорировать ее всю жизнь. Она даже предпочла быть проданной в рабство при условии, что ее господином стал бы какой‑нибудь молодой и сильный араб. Ее замужество было еще одной формой рабства, – пожалуйста, поверьте ей, – пусть сэр Бэзил и не был молодым арабом, зато старый развратник был страшно ревнив.

Короче говоря, во всем был виноват Рори. Она обвиняюще показала на него пальцем, потом наклонилась и поцеловала. Это он разжег в ней пылающую страсть, а затем бросил ее. Неужели он думает, что какой‑нибудь другой мужчина когда‑нибудь сможет удовлетворить ее? Он опять хотел было возразить, но она приложила палец к его губам. Он не должен обращать внимания на ее женские слабости, когда‑то он овладел ею силой и должен был вновь и вновь повторять содеянное, невзирая на ее глупые отказы. Он должен был разглядеть, что ей нужен был повелитель, человек, который сломил ее упрямство и дал ей понять, что она сама не знала чего хочет. Даже удар кнутом был бы полезен, чтобы привести ее в чувство.

Вдруг посреди всех этих обвинений она оказалась на полу подле него, прильнув своими губами к его. Руки его обвили ее и стали стаскивать с нее тончайший шелк ее одежд.

– О, Рори, сможешь ли ты когда‑нибудь простить меня?

Вместо ответа он взял ее на руки, положив ее голову себе на плечо и ощущая руками тепло ее тела. Растрепанная кровать манила его, и он понес ее и осторожно опустил на постель под натянутую сеть. Пальцы его стали искать пуговицы на одежде, а ее руки, откинув белый полог, сорвали с него все. Его тело рухнуло рядом с ее, совпадая с ее очертаниями, и губы их встретились на этот раз без колебаний, обвинений или извинений. Наконец‑то она добилась того, о чем так долго мечтала, того, что не могло служить лишь временной заглушкой ее страсти, вроде Фаяла, наконец‑то она добилась человека, которого, совершенно не понимая этого, она всегда хотела.

В его любовной игре были та теплота и импульсивность, которых ей всегда не хватало с Фаялом, который, казалось, думал лишь о том, как бы поскорее пронзить ее. Руки Рори блуждали по ее телу, а губы его находили самые сокровенные места, которые разжигали в ней пожар. Пока его руки исследовали ее, руки Мэри занимались тем же, двигаясь вниз от густых курчавых волос на груди, пощипывая напружинившиеся соски, затем дальше вниз через конхоидальные завитки пупка в густое руно паха, чтобы схватить… что? Неужели она преувеличивала это в своих воспоминаниях с того незабываемого дня в Сааксе. (Как будто Рори когда‑либо нуждался в преувеличениях?) Куда там! Все было на месте, со своим столь запомнившимся потенциалом, но больше ничего. Ни поцелуи, ни ласки, ни изощренные манипуляции не могли увеличить этот потенциал и привести его в набухшее, несокрушимо твердое состояние, которое трансформировало бы его в тур‑де‑форс. Мэри сдалась, это было невозможно. Хуже того, Рори попробовал было сам, но никакое «самообладание» не дало желаемых результатов. Через полчаса жалких потуг, которые выставляли обоих в смешном виде, он вынужден был пойти на мировую. Все равно что решетом воду носить. Смиренно и с чувством стыда, которого он никогда до этого не испытывал, Рори извинился, а она, лишенная того, чего жаждала каждый миг в течение прошедших месяцев, нашла убежище под маской ледяного презрения, которое всегда было ее лучшим оружием. Слова ее, холодные от неудовлетворенной страсти, обрушились на него таким потоком сарказма, что обожгли его, как кипятком.

– Вон! – била она кулаками по его груди. – Забирай свои манатки и убирайся вон. Будь ты проклят, проклят, проклят! Возвращайся к своей блуднице, этой миссис Фортескью, которая тебя так выжала, что ты и не мужик больше. Ох, я знаю все про твои визиты к ней в дом, знаю, ты пришел прямо от нее. Ничего удивительного, что ты импотент, безделушка, имитация мужчины. Как ты смеешь лезть из ее постели в мою, когда от тебя еще пахнет ее дешевыми духами, а вся твоя сила ушла на ее изнурительные проделки? Убирайся! – Острые ногти ее царапали ему грудь, а кулаки колотили куда придется.

Рори вырвался из ее яростных объятий и выскочил из кровати, схватив одежду и пытаясь одеться, одновременно парируя ее атаки.

– Возвращайся к своей шлюхе! – теперь она уже визжала. – Возвращайся к этой проститутке в ее вонючий дом. Она, наверно, знает разные штучки, как возбудить тебя. Если б я знала столько же, сколько она, у меня бы тоже получилось. Я скажу мужу, чтоб он закрыл ее. Я сожгу ее чертово заведение дотла. Я прикажу заковать ее в колодки и пытать каленым железом. Я…

– Утешься, Мери. – Рори наконец‑то нашел возможность вставить слово в ее тираду. – Полегче с угрозами в ее адрес. Зачем же плевать в собственный колодец? Не забывай, там Фаял. Он тебе еще понадобится, и довольно скоро, держу пари.

Она затихла, краска исчезла с ее лица.

– Фаял? Она тебе рассказывала про него? А ну ее к черту, эту лживую суку.

– Ей незачем было рассказывать мне про него. Это я прислал его ей.

– Я не это имела в виду…

– Если ты имела в виду, рассказала ли мне Мэри Фортескью про тебя с Фаялом, – то нет, слова здесь не нужны. Я своими глазами видел, как ты скакала на этом похотливом жеребце и как ты наслаждалась каждой минутой этой скачки.

– Ты дьявол! Ты шпионил за мной! Ты видел! Тем больше оснований у меня уничтожить эту женщину.

Он замотал головой, застегивая пуговицы на рубашке и повязывая галстук вокруг шеи.

– Ты никого не уничтожишь. Никого, слышишь? Ты не уничтожишь Мэри Фортескью, и ты не будешь мстить мне за то, что не является моей виной. Бог свидетель, мне так же, как и тебе, хотелось дать тебе то, чего ты так страстно желала. Со мной что‑то случилось, не знаю что, но, поверь мне, для меня это еще большее разочарование, чем для тебя. Но ты будешь держать язык за зубами, дорогуша. Говоришь, у тебя ревнивый муж. Так что жди благоприятного случая и смотри не проболтайся мужу, иначе, клянусь, он узнает про твои визиты к Фаялу. Твоей вины нет в том, что у нас сегодня ничего с тобой не получилось, это не значит, что ты мне не нравишься. Повторяю тебе, со мной что‑то произошло. А что, сам не знаю…

– Зато я знаю! Ты беспутный повеса, развратник, блядун, вот ты кто, милорд Саксский. Ты уже весь растратился раньше времени. Тебя истощили, высосали и лишили мужественности все эти гаремные потаскухи, на которых ты залезал, они выжали тебя, как лимон. Да ты точно сифилис подхватил от всех проституток, которых имел, а то еще хуже – поддался мавританскому пороку и так полюбил хорошеньких мальчиков, что ни одна женщина тебя возбудить не может. Что ж, возвращайся к своим педерастам. Видеть тебя больше не желаю. Никогда, никогда, никогда! Теперь уходи!

– Только после того, как увижусь с Альмерой и сыном.

Вдруг до нее дошло, что он по‑прежнему остается в ее власти. Она отступила от него, и отталкивающе хмурый вид ее сменился коварной улыбкой.

– Ты угрожал мне, Рори Махаунд. Потому что тебе удалось при потворстве этой суки Фортескью увидеть меня с Фаялом, ты думаешь – меня можно шантажировать. Ты грозился пойти к моему мужу, и, хотя я ненавижу этого полоумного старого пердуна, я не позволю, чтобы про меня снова распространяли сплетни. И теперь, Рори Махаунд, ты будешь держать язык за зубами, если хочешь еще увидеть Альмеру и это драгоценное отродье, которое ты называешь сыном. Я придушу ее шнурком и удавлю маленького ублюдка подушкой… Не думай, что я не посмею этого сделать, если про Фаяла узнают.

– Я помню Хуссейна. Ты способна на это.

– Можешь не сомневаться, – она погрозила ему кулаком.

– Но ты их не тронешь. Я тоже могу пригрозить. Если хоть пальцем тронешь кого‑либо из них, я сделаю хуже, чем подмочу твою репутацию. Я убью тебя. Ты достаточно хорошо меня знаешь, я способен на это. Да, я убью тебя, и, Бог свидетель, ни одна женщина не заслужила того, чтобы ее убили, больше, чем ты.

– Тогда договорились, милорд Саксский. – Кулаки ее разжались, и она поставила руки в боки.

Вдруг до нее дошло, что она стоит перед ним совершенно голая. Мэри схватила свое платье с раскиданных на кровати простыней и прикрылась им.

– Я не трону Альмеру с гаденышем. А ты держи язык за зубами.

– Договорились, миледи Клеверден. Мое молчание за их безопасность. Но прежде чем уйти, я увижусь с Альмерой и поговорю с ней.

– И предупредишь ее? О, нет! Ты уйдешь сейчас же, или я высуну голову в окно и закричу, что ты меня насилуешь. Караульный тут же прибежит на крик. Ты не увидишь ни Альмеры, ни ребенка.

Он подошел к двери маленькой гостиной. Откинул запор, который так и не понадобился, и, положив руку на ручку двери, обернулся, снял шляпу и, взмахнув ею, отвесил низкий поклон.

– Позвольте мне, миледи, поздравить вас. Вы, несомненно, самая непревзойденная распутница, с которой я когда‑либо имел несчастье встретиться.

Она отвесила ему такой же низкий и официальный реверанс, как и он.

– Позвольте мне, милорд, отплатить вам таким же комплиментом. Вы, несомненно, самый красивый мужчина, с которым я когда‑либо имела несчастье встретиться, и остаток жизни я проведу, сожалея о том, что вы не настоящий мужчина. Нет более презренного существа, чем то, которое ходит на двух ногах, между которыми мотается безвольная веревка. Прощайте, милорд Саксский, наши пути никогда больше не пересекутся.

– Ах, пересекутся. Просто должны. И когда это произойдет, берегитесь, миледи. Я покажу вам еще раз, что такое настоящий мужчина.

– Хвастун! – Было ее последним словом, перед тем как он закрыл дверь.

Глава XXXVII

Рори ехал шагом по пыльной Шарлотт‑стрит, которая теперь почти полностью погрузилась в предвечернюю тень. Его короткая вспышка гнева на леди Мэри обернулась злобой на самого себя. В конце концов, она, возможно, права. Неужели он растратил в распутных эксцессах казавшиеся неисчерпаемыми резервы своей силы? Неужели он, как обвиняла его Мэри, так часто изливал свою мужественность в любое приемлемое вместилище, оказавшееся под рукой, что совсем ничего не осталось? Неужели возможно, чтобы он, такой молодой, полностью спалил себя? Боже упаси! Неужели он превратился в оболочку, выжатый лимон, как она удачно выразилась, совершенно лишенный сока, который использовали и собираются выбросить на помойку? Нет, нет! С ним такого не может случиться, только не с ним.

Успокаивало его лишь одно, хотя утешительного в этом было мало. Он никогда, ну едва ли когда‑нибудь тратил свое семя на ужеподобных худых мальчиков с искусанными губами, которых было такое множество при мавританских дворах. Нет, черт возьми! В этом он невиновен, хотя не то чтобы совсем невиновен. Была же та оргия, в которой также участвовали Тим и Джихью. Но такие случаи были редки в его жизни, и уж тем более не были пристрастием или необходимостью. В конце концов, взгляните на Бабу и Мансура. Они увлекались этим время от времени для разнообразия – это вполне естественное занятие в Марокко, – однако их мужественность от этого не страдала. Рори был рад хоть этим уличить свою мучительницу в неправоте.

Возможно, продолжал он спорить с самим собой, не все еще потеряно. Он может дать себе зарок воздержания на некоторое время и посмотреть, пополнит ли полный отказ его пустые резервуары. Увы, несмотря на то, что его физические возможности казались парализованными, его страсть была по‑прежнему сильна.

С людной Шарлотт‑стрит он повернул коня в узкий переулок и понял, что направляется назад к дому Мэри Фортескью. Он, казалось, всегда искал у нее защиты. Чуть‑чуть не доехав до угла, он заметил, как из темной ниши появилась фигура. Это была женщина, целиком закутанная в темную одежду, в руках у нее был сверток. Когда он почти поравнялся с ней, она отбросила чадру, закрывавшую лицо. Он остановился, узнав знакомый жест, которым обычно мавританские женщины открывают свои лица.

– Альмера.

– Мой господин. Прости меня, мне надо увидеться с тобой. Я подслушивала под дверью. Я боюсь. – Она внимательно посмотрела в обе стороны переулка и, никого не увидев, подняла завернутый в материю сверток к Рори, который подставил руки, чтобы взять его.

– Тебе нечего бояться, малышка.

Рори откинул складки материи и увидел лицо своего сына. Ему показалось, что он выглядел как все младенцы, однако он отметил, что у мальчика была белая кожа, сильные и здоровые ручки и ножки и на голове золотились жидкие пучки светлых волос. Рори испытал чувство, поразившее его самого. Вес и тепло свертка в руках давали ощущение собственного достоинства. Ведь это была его плоть и кровь, которую они сотворили вместе с девушкой, стоящей сейчас рядом с ним. Он отдал ребенка Альмере, вдруг почувствовав всю хрупкость этого свертка.

– За себя я не боюсь. – Альмера протянула руки, чтобы взять ребенка. – За Исмаила тоже. Я смогу его защитить, а вот за тебя я боюсь. Она может тебе навредить.

Он нашел в себе силы улыбнуться.

– У меня все еще есть то, чего она добивается; она не навредит мне, во всяком случае, до тех пор, пока не получит это, а судя по тому, как дела обстоят сейчас, будет это не скоро.

– Я тоже этого хочу, милорд. Ох, возьми меня с собой!

Перспектива снова иметь Альмеру под рукой была заманчивой, но куда же он с ней денется? Конечно, не к Мэри Фортескью с ее собранием крикливых девиц, не в Мелроуз, где Мараю следовало опасаться еще больше, чем леди Мэри, и не на «Шайтан», где она будет единственной женщиной среди грубой матросни. Возможно, он мог бы взять ее к Элфинстону, но это вызовет уйму разговоров: служанка леди Мэри под покровительством вновь прибывшего работорговца.

– Сейчас я не могу, Альмера. А в том деле, которого ты жаждешь вместе с леди Мэри, боюсь, я буду бесполезен. Со мной что‑то произошло. Не спрашивай почему, но я хуже любого евнуха из сааксских гаремов.