Текст книги "История Александра Македонского"

Автор книги: Квинт Руф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)

52

Он провел всю ночь, горько рыдая и жалуясь. Наступил день; он не мог уже кричать и плакать и лежал безмолвно, тяжко стеная. Друзья, испугавшись этого молчания, вломились к нему. Ни на чьи слова не обращал он внимания, но, когда Аристандр, прорицатель, напомнил ему сон о Клите и бывшее потом знамение и сказал, что все случившееся давно было предначертано судьбой, он как будто стал успокаиваться.

Поэтому к нему пустили философа Каллисфена, родственника Аристотеля, и абдерита Анаксарха. Каллисфен старался утешить его незаметным образом, не касаясь больного места, словами кроткими и глубокомысленными. Анаксарх, с самого начала шедший своей дорогой в философии и приобретший имя своим презрением и пренебрежением к приятному и обычному, войдя, сразу закричал: «И это Александр, на которого смотрит теперь вся Вселенная! Он валяется в слезах, как раб, в страхе перед людскими законами и укорами, а ему подобает стать для людей законом и мерилом справедливого. Ты побеждал, чтобы управлять и властвовать, а не быть рабом пустых мнений! Разве ты не знаешь, зачем рядом с Зевсом восседают Справедливость и Правосудие? Затем, чтобы всякий поступок властителя почитался правосудным и справедливым!» Такими словами Анаксарх облегчил горе царя, но и внушил ему больше гордости и презрения к закону. Сам он удивительно приноровился к царю и отвратил его от общения с Каллнсфеном, вообще неприятного Александру за его строгость и серьезность.

Рассказывают, что однажды за обедом зашла речь о временах года и составе воздуха. Каллисфен, разделяя мнение говоривших, сказал, что климат тут гораздо холоднее и суровее, чем в Элладе. Анаксарх возражал, стремясь взять верх. «Тебе необходимо согласиться, что здесь холоднее: там ты ходил зимой в стареньком плаще, а здесь укрываешься тремя коврами». Анаксарха раздражили н эти слова.

53

Остальных софистов и льстецов Каллисфен раздражал. Но молодежь толпилась около него, предаваясь философии; людям постарше он также нравился своим образом жизни, упорядоченным, серьезным, независимым и подтверждавшим причину, которая, как говорили, заставила его покинуть родину. Он примкнул к Александру, желая вернуть на родину сограждан и восстановить родной город. Завидовали его славе, но и сам

он давал повод клеветникам: он в большинстве случаев отказывался от приглашений, а его мрачность и молчаливость в обществе казались осуждением происходящего. Александр сказал про него:

«Мудрец мне ненавистен, кто не мудр себе».

Рассказывают, что однажды за обедом, где присутствовало много званых гостей, его стали просить произнести за чашей похвальное слово македонцам. Оно так удалось Каллисфену, что все встали, аплодируя ему, и забросали его венками. Александр сказал, цитируя Эврипида:

«Прекрасна тема – речь сказать легко», покажи нам свое искусство, обвиняя македонцев: пусть они станут лучше, узнав о своих недостатках». Тогда Каллисфен, отрекшись от прежних слов, откровенно высказался относительно македонцев и указал, что только раздоры среди эллинов сделали Филиппа великим и сильным: «Когда все во вражде, и самому плохому достается почет». Это породило у македонцев жестокую к нему ненависть. Александр же заметил, что Каллисфен обнаружил не свое искусство, а лишь нелюбовь к македонцам.

54

Гермипп говорит, что чтец Каллисфена, Стриб, сообщил об этом Аристотелю; Каллисфен же, понимая, что царь ему враждебен, уходя от него, повторил два или три раза:

«Умер Патрокл, несравненно тебя превосходнейший смертный». Аристотель, по-ви-днмому, верно заметил, что Каллисфен прекрасно владеет речью и силен в этом, но ума у него нет.

Во всяком случае он решительно как философ отвергал обряд земного преклонения перед Александром и – единственный – открыто высказал то, о чем думали, негодуя в душе, лучшие из пожилых македонцев; он избавил от великого срама греков и Александра от еще большего: удержал его от введения этого обряда, хотя, видимо, скорее принудил к этому ца– Голова Александра

ря, чем убедил; себя же он

погубил. Харет, митиленец, рассказывает, что Александр на пиру, отпив, протянул чашу кому-то из друзей. Тот взял ее, подошел к очагу, выпил и сначала земно поклонился Алек

сандру, затем поцеловал его и опять возлег. То же самое сделали все подряд; Каллисфен же, взяв чашу сам (царь не обращал на него внимания и разговаривал с Гефестионом), отпил и подошел к Александру поцеловать его. Тут Деметрий,. прозванный Фидоном, воскликнул: «Царь! Не целуй его! Он единственный не поклонился тебе!» Александр отвернулся, а Каллисфен сказал во всеуслышание: «Ухожу одним поцелуем беднее».

55

Так началось отчуждение между обоими. Во-первых, царь поверил словам Гефестиона: будто Каллисфен сговорился с ним поклониться царю, а затем нарушил этот договор. Потом вынырнули Лисимахи и Гагноны с разговорами о том, что софист расхаживает с таким гордым видом, словно он сокрушил тиранию, а юнцы сбегаются к нему и почтительно ходят за ним как за единственным среди многотысячной толпы свободным человеком. Поэтому, когда был раскрыт заговор Гермолая против Александра, правдоподобными казались обвинения клеветников, будто Гермолай предложил вопрос: «Как может человек больше всего прославиться?» И Каллисфен ответил: «Убив самого прославленного». Побуждая Гермолая на это дело, он советовал ему не бояться золотой кровати, а помнить, что он подходит к человеку, который может и заболеть, и быть ранен. Из сообщников Гермолая, однако, ни один, даже в самых страшных пытках, не оговорил Каллисфена. И сам Александр тогда же писал Кратеру, Атталу и Алкете, что юноши' под пытками согласно утверждали, что все затеяли они одни и что никто, кроме них, о заговоре ничего не знал. Позже, в письме к Антипатру, он обвинял уже заодно и Каллисфена. «Юношей, – пишет он, – македонцы побили камнями; софиста же я накажу сам, накажу и тех, кто прислал его, и тех, кто принимал по городам, умышляющим против меня». Этими словами он прямо указывал на Аристотеля, который воспитал у себя Каллисфена; он приходился ему родственником: был сыном Геро, двоюродной сестры Аристотеля. Одни говорят, что Александр его повесил, другие – что Каллисфен заболел и умер в заключении, по словам Харета – после семимесячного заключения: Александр держал его в тюрьме, чтобы судить потом в присутствии Аристотеля. В это время Александр был ранен в Индии, а Каллисфен умер от невероятной толщины,, заеденный вшами.

56

Все это случилось позднее. Коринфянин Демарат хотя и состарился, но почитал вопросом чести побывать у Александра. Поглядев на него, он сказал, что великой радости лишились эллииы, умершие раньше, чем увидеть, как Александр

воссел на трон Дария. Он недолго, однако, пользовался милостью царя: немощный старец, он скончался и почтен был пышными похоронами: воины насыпали в память его курган огромной окружности и 80 локтей высоты. Останки его везла к морю роскошно украшенная четверка коней.

57

Собираясь в поход на Индию и видя, что войско, уже отягощенное множеством добычи, тяжело на подъем, он как-то рано утром велел нагрузить повозки и поджечь их: сначала свои собственные, затем повозки друзей и наконец остальных македонцев. Замысел этот было труднее составить, чем выполнить. Огорчил он немногих; большинство же с восторгом, крича и ликуя, отдали необходимое нуждавшимся, а лишнее истребили и сожгли. Это укрепило решение Александра двинуться дальше. Стал он уже грозен и виновных наказывал неумолимо. Менандра, одного из друзей, которого он поставил начальником какого-то укрепления, он казнил за то, что тот не захотел там остаться; Орсодата, участника восстания, убил своей рукой из лука. Когда какая-то овца родила ягненка, у которого на голове оказалось нечто, видом и цветом похожее на тиару, а с обеих сторон ее по ядру, он пришел в ужас от этого знамения и подверг себя очищению у вавилонских жрецов, к которым обычно в таких случаях и прибегал. Друзьям он объяснял, что смущается не за себя, а за них: как бы, если он покинет их, божество не передало власть человеку низкому и слабому. Он, однако, ободрился от другого счастливого знамения. Главный постельничий, македонец Проксен, расчищая у реки Окса место для царской палатки, раскопал источник жирной сверкающей влаги. Когда ои отчерпал то, что было сверху, ключом забила чистая прозрачная жидкость, совершенно схожая с оливковым маслом и по вкусу и по запаху, но ни с чем не сравнимая по своему сверканию и блеску. Между тем в земле этой маслина не растет. И в Оксе вода, говорят, такая мягкая, что на коже при купании выступает жир. Что Александр чрезвычайно обрадовался этому знамению – видно из его письма Антипатру: он считал его самым важным из всех посланных ему божеством. Прорицатели истолковали его так: поход будет славным, но трудным и тяжелым: бог ведь дал людям оливковое масло в облегчение от трудов.

58

Много опасностей выпало ему в сражениях; открылись раны, полученные в юности. Воины же гибли главным образом вследствие недостатка припасов и тяжелого климата. Александр считал для себя честью преодолевать судьбу отвагой, а полки врагов – храбростью; по его мнению, смелый возьмет

все; труса не защитит ни одна крепость. Рассказывают, что во время осады отвесной недоступной скалы, на которой находилась крепость Сисимифра, солдаты совершенно пали духом. Александр спросил Оксиарта, что за человек Сисимнфр. Тот ответил, что это трус из трусов. «По твоим словам выходит, что крепость мы можем взять: ее основание не крепкое». Он и взял ее у перепуганного Сисимифра. Поручив осаду другой столь же отвесной скалы с крепостью отрядам македонской молодежи, он, поздоровавшись с одним юношей, которого звали Александром, сказал: «Ты мне тезка; из-за одного имени надлежит тебе быть удальцом». Когда юноша пал, доблестно сражаясь, Александр очень сокрушался. Когда македонцы медлили подступать к Нисе (под городом протекала глубокая река), Александр, став над рекой, воскликнул: «Бездельник я! Не выучился плавать!» – уже собирался со щитом в руках начать переправу. По окончании сражения к нему пришли послы из осажденных городов с просьбами. Вид его, покрытого грязью, еще в доспехах, потряс их сначала ужасом. Затем ему принесли подушку, и он предложил старшему из послов сесть на нее; звали его Акуфнс. В изумлении от его мягкости и дружелюбия Акуфис спросил, что им делать, чтобы угодить ему и стать его друзьями. «Пусть они поставят тебя своим правителем,—ответил Александр, – а мне пришлют сотню отборных людей». Акуфис засмеялся: «Я лучше буду управлять, царь, если пошлю тебе ие отборных людей, а отъявленных негодяев».

59

Судя по рассказам, владения Таксила в Индии не уступали величиной Египту, отличались большим плодородием и превосходными пастбищами. Сам он был человеком мудрым. Приветливо встретив Александра, он сказал ему: «Зачем нам, Александр, воевать и сражаться друг с другом? Или ты пришел отобрать у нас воду и насущный хлеб? Только в таком случае люди, не потерявшие разума, начинают войну. Если же всего остального добра у меня больше, чем у тебя, я готов поделиться, а если меньше, то я охотно воздам тебе благодарностью за твою ласку». Александр, радостно пожимая ему руку, ответил: «И ты думаешь, что после таких дружеских слов наше свидание обойдется без битвы? И ты ничего не выиграешь: я буду биться и сражаться с тобой – добром: не допущу, чтобы тут ты одолел меня». Получив от Таксила много даров, Александр дал ему еще больше и наконец подарил ему тысячу талантов деньгами. Этим он очень огорчил своих друзей, но многих варваров сильно расположил к себе.

Самые воинственные из индов, нанимаясь в солдаты по городам, мужественно защищали их и доставили Александру много бед. В каком-то городе он договорился с ними и заключил мир. Они ушли; захватив их в дороге, он всех перебил 416

Это как пятно на его воинской деятельности; во всех остальных случаях он воевал честно, по-царски.

Не меньше хлопот доставляли ему философы: они поносили царей, перешедших на его сторону, и поднимали восстания среди свободных племен. Поэтому он много их перевешал.

60

Войну с Пором он описал в письмах: между обоими лагерями, рассказывает он, протекал Гидасп; Пор поставил слонов насупротив переправы и не спускал глаз с нее. Александр ежедневно поднимал в лагере великий грохот и шум, приучая варваров к тому, чтобы не обращать на это внимания. В одну бурную и безлунную ночь, взяв с собой часть пехоты и отборных всадников, он прошел далеко вперед, оставив неприятеля за собой, и переправился на небольшой остров. Тут полил проливной дождь; над лагерем разразилась страшная гроза. Он видел, как молнии поражали людей, и они умирали, обгорев, но все равно снялся с островка и переправился на противоположный берег. Течение Гидаспа стало стремительным; вода от ливня поднялась и образовала большую промоину, куда и устремилась значительной своей частью. Солдаты едва-едва добрались до середины этого места: было скользко, и вода все время их захлестывала. Говорят, Александр сказал: «Если бы вы поверили, афиняне, сколько опасностей я терплю ради вашей славы». Это рассказывает только Онесикрит; сам же Александр пишет, что они бросили плоты и перешли с оружием через промоину по грудь в воде. Переправившись, он с конницей на 20 стадиев опередил пехоту, рассчитывая таким образом: если иа него нападет конное войско, то перевес будет целиком на его стороне; если неприятель двинет на него пехоту, то его пехотинцы успеют подойти к нему. Осуществилось-первое. На него бросились тысяча всадников и 60 колесниц; колесницы были все захвачены; всадников полегло 400. Пор, сообразив, что Александр переправился через реку, пошел навстречу со всем войском, оставив только охрану, которая помешала бы переправиться остальным македонцам. Испугавшись слонов и большого войска, Александр ринулся иа левое крыло неприятеля сам, а Кену приказал напасть на правое. Неприятельские солдаты, поворачивая вспять, отступали с обеих сторон до линии слонов и зажимали в клещи напиравших. Началась рукопашная беспорядочная схватка; едва лишь в восьмом часу вечера прекратилось сражение.

Так рассказывал в своих письмах виновник этого сражения. Большинство писателей согласно пишут, что Пор был ростом в 4 с половиной локтя и по своему росту и весу так же подходил к слону, – хотя слон и был из самых больших, – как всадник подходит к лошади. Слои этот обнаружил замечательную сообразительность и заботливость о царе: пока тот был в си

лах, елон гневно отбивал и отбрасывал нападающих; когда же он заметил, что Пор изнемогает от ран, нанесенных стрелами, он, боясь, как бы царь ие свалился с него, медленно опустился на колени и потихоньку одну за другой стал выдергивать хоботом из него стрелы.

Когда Александр спросил взятого в плен Пора, как с ним обращаться, тот ответил: «-По-царски». На следующий вопрос Александра: не скажет ли он еще чего?—Пор сказал: «В словах «по-царски» заключается все». Александр не только оставил ему его царство под названием сатрапии, но еще добавил независимую область, которую покорил: там жило, говорят, 15 племен, было 5 тысяч хороших городов и очень много селений. Над другой областью, втрое большей, ои поставил сатрапом Филиппа, одного из друзей.

61

После битвы с Пором умер и Букефал, не сразу, впрочем, а позднее. Большинство говорит, что он умер, пока его лечили от ран. Онесикриг же – что от старости и переутомления: ему было уже 30 лет. Александр сильно горевал; он считал этого коня близким существом и другом. В память его он основал иа Гидаспе город, который и назвал Букефалами. Рассказывают, что у него была любимая собака, Перита, которую он сам вырастил. Лишившись ее, он основал город, названный ее именем. Сетион говорит, что все это он слышал от лесбосца По-тамона.

62

Война с Пором расхолодила македонцев: им не хотелось' идти по Индии дальше. С трудом отбросили они его, хотя он выставил против них только 20 тысяч пехоты и 2 тысячи конницы. Они решительно воспротивились Александру, принуждавшему их перейти через Ганг: ибо узнали, что шириной река эта в 32 стадия, глубиной в 100 оргнй, а на противоположном берегу ее ие видно земли под множеством вооруженных людей, коней и слонов. Рассказывали, что цари гандаритов праснев поджидают врага с войском в 80 тысяч всадников 6 тысяч боевых слонов. Это были не пустые слова. Сандра-котт, ставший царем вскоре после этих событий, подарил Се-левку 500 слонов и покорил всю Индию, пройдя по ней с шестисоттысячным войском.

Александр сперва в гневе и отчаянии лежал, затворившись в своей палатке: он считал, что если онн не перейдут Ганг, то все сделанное пойдет прахом; вернуться назад значило, по его мнению, признать свое поражение. Друзья приводили ему разумные доводы; солдаты толпились у дверей с плачем, криками и мольбами. Он наконец сдался н велел сниматься с лагеря, но ради прославления себя придумал много напыщенной

лжи: велел изготовить оружие больших размеров, ясли и уздечки большого веса и разбросать их; воздвиг алтари богам,, перед которыми, перейдя реку, и доселе склоняются цари пра-сиев, принося жертвы греческим богам. Сандракотт юношей видел самого Александра и, говорят, впоследствии часто повторял, что Александру ничего не стоило довершить свое намерение: царя ненавидели и презирали за его порочность и низкое происхождение.

63

Александр оттуда направился к Внешнему морю, выстроил много весельных судов и плотов и медленно стал спускать их вниз по рекам. Плавание это было, однако, трудным и не обошлось без сражений: Александр, высаживаясь, осаждал города « все покорял. У маллов, которые считались самым воинственным племенем индов, он едва не погиб. Заставив градом стрел всех людей разбежаться со стен, он первым взошел на стену по приставной лестнице. Лестница сломалась; варвары столпились стеной и ранили его, целясь снизу. Солдат с ним было очень мало; собравшись с силами, Александр спрыгнул в середину врагов _и, по счастью, стал на ноги, размахивая оружием. Варварам показалось, что перед ними стоит какой-то-призрак – весь в сиянии. Поэтому они сначала кинулись в-разные стороны, но затем, увидев, что с ним только два оруженосца, бросились к нему и, пробив мечами и кольями его доспехи, нанесли ему несколько ран, хотя он и отбивался. Какой-то малл, стоя чуть подальше, с такой силой пустил в пего стрелу, что она пробила панцирь и вонзилась в кость около соска. Александр, теряя силы от раны, согнулся пополам; поразивший ето подбежал с варварским мечом в руках; Певкест и Лимней заслонили царя. Оба были ранены; Лимней умер, а Певкест продолжал сопротивляться, и Александр убил варвара. Покрытый ранами, он наконец после удара палицей пс шее, прислонился к стене, не сводя глаз с неприятеля. В это время македонцы окружили его, подняли (он был уже без сознания) и отнесли в палатку. Тотчас же по лагерю пошла молва, что он умирает. С великим трудом отпилили деревянную часть стрелы, потом едва-едва спядн панцирь. Теперь, предстояло вырезать острие, вонзившееся в кость; говорят, оно было шириной в три и длиной в четыре пальца. Пока его вынимали, он едва не умер, впадая все время в обморочное состояние, но затем оправился. Опасность прошла, но он ослабел и долгое время лечился и жил по предписанию врачей. Узнав, что македонцы в лагере волнуются и хотят его видеть, он надел гиматий и вышел. Принеся жертву богам, он опять двинулся в путь, покоряя много земель и больших городов.

64

Он взял в плен 10 гимнософистов – как раз тех, которые особенно убеждали Саббу восстать и причинили очень много зла македонцам. Они славились своими меткими и краткими ответами. Александр предложил им несколько труднейших вопросов, сказав, что первым убъет того, кто даст неправильный ответ, а затем таким же образом подряд и остальных. Самому старшему велел он быть судьей и первым его и спросил: кого существует больше—живых или мертвых? Тот ответил: «Живых; мертвых не существует». Второй на вопрос: земля или море кормит больше животных, ответил: «Земля, ибо море только часть земли». Третий на вопрос: какое животное хитрее всех, ответил: «То, которого человек доселе еще не знает». Четвертого спросили, на что он рассчитывал, подговаривая Саббу восстать. «Я хотел, чтобы он со славой жил или со славой умер», – ответил он. Пятый на вопрос, что появилось раньше другого: день или ночь, ответил: «День, одним днем раньше». Царь удивился, и тот сказал, что на запутанный вопрос и ответ будет запутанным. Перейдя к шестому, Александр спросил: «Как стать самым любимым? Быть самым могущественным и при этом нестрашным?» Из остальных трех один на вопрос, как человеку стать богом, ответил: «Свершая то, что невозможно свершить человеку». Другой на вопрос, что сильнее, жизнь или смерть, ответил: «Жизнь: только она несет такие страдания». Последнего спросили: «До каких пор стоит человеку жить? – «Пока смерть не покажется ему лучше жизни». Царь обратился к судье и велел высказать свое мнение. Тот ответил, что все ответы один хуже другого. «Ты и умрешь первым по твоему суду». – «Ни в коем случае, царь, если только ты не лгал, говоря, что казнишь первым того, кто отвечал хуже всех».

65

Александр одарил их и отпустил. К тем же, кого особенно прославляли, жившим мирно, сами по себе, он отправил Оне-сикрита с просьбой прийти к нему. Онесикрит был философом, учившимся у Диогена-киника. Он рассказывает, что Калан очень надменно и грубо велел ему скииуть хитон и слушать его речи голым: иначе он с ним разговаривать не будет, приди он от самого Зевса. Дандам оказался ласковее: выслу шав о Сократе, Пифагоре и Диогене, он сказал, что люди эт были, по его мнению, щедро одарены, но прожили свою жнэн слишком подчиняясь законам. По словам же других, Данда только и сказал: «Чего ради Александр прошел такую доро сюда ?»

Калана же Таксил уговорил явиться к Александру. Н стоящее имя его было Сфин, но так как в индийском произн

шении слово %атре звучит каке– так он и здоровался

встречными, – то греки и прозвали его Каланом. Рассказывают, что он на примере показал Александру, что такое его власть. Он разложил на земле между зрителями сухую, совершенно иссохшую кожу и наступил на один край ее: в этом одном месте кожа и прилегла к земле, в остальных вся поднялась. Калан обошел ее всю кругом, показывая, что то же самое происходит, на какой бы край он ни наступил. Наконец, он стал на середину кожи: она лежала неподвижно. Он хотел образно показать Александру, что ему следует утвердить главным образом центральную власть н не отлучаться далеко.

66

Спуск по рекам к морю занял 7 месяцев. Войдя в Океан, он подошел к острову, который он сам назвал Скиллустидой; другие называли его Псилтуккой. Тут он высадился, принес жертву богам и, насколько возможно, ознакомился с природой моря и побережья. Затем он помолился богам, прося, чтобы ни один человек не перешел за грань, достигнутую им в его походах, и повернул обратно. Флоту он велел плыть, имея Индию справа; начальником его назначил Неарха, а главным кормчим Онесикрита. Сам он двинулся сушей через землю оритов, прошел через величайшие лешения и погубил столько людей, что боеспособного войска не вывел из Индии и четвертой части. А было у него пехоты 120 тысяч, и конницы около 15 тысяч. Люди гибли от тяжких болезней, плохой пищи и засухи, а больше всего от голода: войско шло по земле, которая не засевалась и нищее население которой ничего не имело, кроме малого числа беспородных овец, привыкших питаться морской рыбой. Мясо их поэтому было плохим и зловонным. С трудом за 60 дней пересекло войско эту страну; войдя в Гедросию, люди оказались среди полного изобилия, так как ближайшие цари и сатрапы все заготовили.

67

Взяв с собой войско, он в течение 7 дней прошел праздничной процессией через Кармаиию. Его медленно везла восьмерка лошадей; вместе с «друзьями» он непрерывно днем и ночью пировал, восседая на высокой, хорошо видной четырехугольной площадке. За ним следовало множество повозок; на одних были занавесы из пурпурных и пестрых тканей; другие осеняла всегда свежая зелень ветвей. На них ехали тоже «друзья» и военачальники, увенчанные, с кубками в руках. Ты не увидел бы ни щита, ни шлема, ни македонского копья: по всей дороге солдаты из больших бочек и кратеров черпали вино чашами, рогами, фракийскими кубками и пили за здоровье друг друга; одни шли вперед, другие укладывались тут же наземь. Вся местность была полна звуками свирелей, флейт, лир и возгла

сами вакханок. Беспорядок в этом бродячем шествии соединялся с вакхической разнузданностью, словно сам Вакх присутствовал здесь и сопровождал свою свиту.

Когда Александр прибыл в царский дворец в Гедросии, оч решил опять устроить празднества для своих солдат. Рассказывают, что он в пьяном виде смотрел на состязание хоров. Его любимец Багой оказался победителем в пляске; во всем убранстве своем он прошел по театру и сел возле царя. Македонцы прн виде этого стали рукоплескать и кричали, требуя, чтобы царь поцеловал его, пока тот, действительно, не обнял и не поцеловал его.

68

Тут обрадовало его возвращение Неарха и его спутников. Выслушав рассказ об их плавании, он снарядился спуститься вниз по Евфрату с большим флотом, затем переправиться в Аравию и Ливию и через Геракловы Столбы войтн во Внешнее море. Разнообразнейшие суда строили ему в Фапсаке; отовсюду собирались матросы и кормчие. Но трудность его похода в глубь Азии, рана, полученная у маллов, огромные потери в войске, о которых говорилось выше, неуверенность в его возвращении– все это побуждало покоренные народы к восстаниям, а стратегам и сатрапам давало возможность творить обиды, наживаться и насильничать. Повсюду начались восстания и волнения. Олимпиада и Клеопатра, поднявшись на Антипатра, разделили власть: Олимпиада взяла себе Эпир, Клеопатра– Македонию. Услышав об этом, Александр сказал, что мать его приняла лучшее решение: македонцы не потерпят, чтобы над ними царствовала женщина. Он снова отослал Неарха в море, узнав, что все побережье кишит врагами; сам выступил и наказал преступных сатрапов. Оксиарта, одного из сыновей Абулита, он своей рукой пронзил копьем; Абулит не приготовил никаких припасов и только привез царю 3 тысячи талантов. Александр велел засыпать денег лошадям. Они к ним не притронулись, и царь, сказав: «Какая мне польза о:, того, что ты заготовил», велел посадить Абулита в тюрьму.

69

В Персии прежде всего он роздал деньги женщинам, сле-1 дуя обычаю персидских царей: всякий раз, приезжая в Перл сию, они давали каждой по золотой монете. Поэтому-то, говоЯ рят, некоторые цари редко приезжали в Персию; Ох же ни был ни разу, по скупости чуждаясь отчизны.

Найдя могилу Кира разрытой, он казнил виновного, хотя преступник был родом из Пеллы и принадлежал к видным ее гражданам. Звали его Полимах. Прочитав надпись, Александр велел выбить ее внизу гробницы по-гречески. Вот она: «О, человек, кто бы ты ни был и откуда бы ни пришел (я знаю, что

ты придешь)! Я Кир, владевший персидским царством. Не отказывай мне в горсти праха, которая покрывает мое тело». Надпись эта произвела сильное впечатление на Александра: ему представилась и неверность, и шаткость человеческих дел.

Вскоре после этого Калан, замученный болезнью желудка, стал просить, чтобы ему сложили костер. Подъехав к нему на лошади, он помолился, совершил над собой возлияния и бросил как жертву в огонь пучок волос. Собираясь взойти на костер, он простился с македонцами, которые тут присутствовали, уговаривал их весело провести этот день, пируя вместе с царем; с ним, сказал он, вскоре ои увидится в Вавилоне. После этих слов он возлег, закутался и не шевельнулся при приближении огня; оставаясь лежать в той же позе, он принес себя в жертву богам по древнему закону тамошних мудрецов. (Много лет спустя так же поступил в Афинах другой инд, спутник Цезаря. До снх пор там показывают памятник, который так и зовется: «памятник инда».)

70

Александр, вернувшись от костра, созвал на обед много друзей и 'военачальников и устроил состязание в том, кто кого перепьет. Победитель получал венок. Больше всех выпил Промах: почти 4 хуса. Победная награда – венок ценой в та-

Статуя Александра. Фрагменты лант – досталась ему, но прожил он после этого только 3 дня. Из остальных участников пира, по словам Харета, умер

ли 41 человек, потому что вслед за попойкой наступил сильный холод.

В Сузах он справил свадьбы друзей и сам женился на дочери Дария Статире. Самых знатных девушек он просватал за самых знатных македонцев и устроил общий свадебный пир, на котором, говорят, было 3 тысячи гостей и каждый получил золотую чашу для возлияний. Александр вообще блеснул тут щедростью и, между прочим, заплатил из собственных средств чужие долги; расходов всего было около 9870 талантов. Антигон Одноглазый обманом занес себя в число должников: он привел какого-то человека, который и сказал, что он одолжил ему денег через трапезита. Деньги ему выплатили, но потом он был уличен в обмане, и Александр в гневе прогнал его из дворцовой среды и отнял у него командование войском. А был Антигон воином блистательным: когда юношей еще при Филиппе он участвовал в осаде Перинфа, стрела из катапульты попала ему в глаз; он не позволил ее вытащить и не оставил сражения, пока не оттеснил врага и не запер его в городе. Он тяжко переживал свое бесчестье; ясно было, что он в печали и отчаянии покончит с собой. Царь испугался этого, смирил свой гнев и велел ему оставить деньги себе.

71

Александр радовался на тех мальчиков (было их 30 тысяч), которых он оставил, приказав их учить и воспитывать. Возмужавшие, красивые, они проявили изумительную ловкость и легкость в военных упражнениях. Македонцев огорчала радость царя: они боялись, что он станет меньше о них думать. Поэтому, когда он собирался отправить домой слабых и увечных, они заявили, что это оскорбительное издевательство: целиком использовать людей, а теперь с позором их прогнать, вышвырнув на родину к родителям уже не такими, какими он когда-то их взял. Пусть он отпустит всех, считая, что все македонцы никуда не годятся; пусть с ним останутся эти танцоры, с которыми он покорит всю вселенную. Александр очень обиделся, осыпал их в гневе бранью, прогнал своих телохранителей и передал их должность персам, поставив их копьеносцами и жезлоносцами. Видя, что свита царя состоит из персов, что они удалены и оскорблены, македонцы притихли и, одумавшись, поняли, что они от ревности и гнева почти что обезумели. Образумившись, без оружия, в одних хитонах пошли к царской палатке с плачем и криками: они отдаются в его волю, пусть поступает с ними, как с неблагодарными злодеями. Александр не допустил их к себе, хотя и смягчился. Македонцы не уходили: 2 дня и 2 ночи терпеливо стояли они так, плакали, называли его владыкой. На третий день Александр вышел к ним: видя их печаль и унижение, заплакал и горевал долго. Зате после умеренных упреков ласково поговорил с ними и о