355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Квинт Руф » История Александра Македонского » Текст книги (страница 32)
История Александра Македонского
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 02:26

Текст книги "История Александра Македонского"


Автор книги: Квинт Руф



сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)

20

В войске Дария был один македонец, бежавший из Маке-опии, по имени Аминта, хорошо знавший характер Алек-чдра. Видя, что Дарий стремится идти на Александра

к ими теснинами, он уговаривал его остаться среди широко .к-кинувшихся равнин, чтобы именно тут бросить свое огром-" войско на меньшие силы врага. Дарий ответил, что он

птся, как бы неприятель еще до сражения не обратился в

мтво и Александр ие ускользнул бы от него. «На этот и т, царь, будь спокоен! – сказал Аминта. – Он сам пойдет i гебя и, пожалуй, уже идет». Эти слова не убедили Дария; | направился в Киликию; Александр же в это самое время имел на него в Сирию. Ночью они разминулись друг с дру-

i и повернули обратно. Александра радовала эта случай-" сь; он торопился застать Дария в теснинах, а Дарий – рпуться на прежнее место и вывести свое войско из теснин. • 387

Он уже понял, что на беду себе зашел своей волей в места, многократно пересеченные и морскими заливами, и горами, и рекой Пинаром, протекавшей посередине. Коннице здесь негде развернуться, а неприятелю действовать при его малочисленности очень удобно. Счастливая судьба предоставила Александру это место, но победу решило скорее его командование, чем счастье. Уступая в числе огромному варварскому войску, он не допустил окружения македонцев; перебросив левое крыло направо и оказавшись с фланга, он обратил здесь варваров в бегство, сам сражаясь в первых рядах; мечом его ранило в бедро. Харет говорит, что рану нанес ему Дарий (они схватились друг с другом), но Александр в письме своем к Антипатру и его близким не называет ранившего, а только пишет, что был ранен в бедро кинжалом и что рана оказалась незначительной.

Одержав блестящую победу (убитых врагов было больше 110 тысяч), он, однако, не захватил Дария, который опередил его в своем бегстве на 4 или 5 стадиев. Александр вернулся обратно, завладев только царской колесницей и луком. Он застал своих македонцев за грабежом варварского лагеря п его богатств, огромных даже при том, что персы были пере битвой налегке и большую часть обоза бросили в Дамаске, Александру оставили палатку Дария, со множеством удобств роскошным убранством и обилием утвари. Он тут же сня доспехи и направился в баню со словами: «Пойдем, смоем Дариевой бане пот сражения!^ – «Нет, клянусь Зевсом! сказал одни из друзей, – не в Дариевой, а в Александровой имущество побежденных должно принадлежать победителю ! называться его именем». Когда Александр увидел кувшины1 кружки, ванны, флаконы для духов, все из золота, тонко работы (помещение благоухало, словно от ароматов и мир ры), он, перейдя в палатку, поражавшую высотой и разме рами, с изумительными ложами, столами и посудой, сказал взглянув на друзей: «Вот это, по-видимому, и значит цар ствовать».

21

Когда он сел обедать, кто-то сказал ему, что среди пленны вели мать Дария, его жену и двух девушек, дочерей его; ув дав знакомую колесницу и лук, они стали бить себя в груд и плакать, считая Дария погибшим. Александр немного помсд лил, и, думая об их горе больше, чем о себе, послал к ни Леоината, велев сказать, что и Дарий жив, и Александра и бояться нечего: он воюет с Дарием за власть, им же буде предоставлено все, чего бы они ни пожелали и что имели пр Дарий. Уже одни эти слова показались женщинам милостивы ми и добрыми; еще милостивее были поступки Александра. О разрешил им похоронить, кого они захотят из персов, разре шил взять из добычи одежды и украшения и нисколько не из 388 менил ни прежнего ухода за ними, ни прежних почестей; денег на себя они получали больше, чем при Дарий. Самая же великая и воистину царственная милость для благородных и целомудренных женщин, ставших пленницами, была в том, что они не слышали подлых оскорблений и не ожидали их, а жили словно и не в лагере врага, а в стенах святого и чистого девичьего терема, где они вели жизнь, недоступную для чужого глаза и уха. А между тем рассказывают, что жена Дария была из всех цариц первой красавицей, как и Дарий был из мужчин самым красивым и высоким, а дочери походили на родителей. Александр, считая, по-видимому, вла сть над собой качеством более царственным, чем умение побеждать на войне, не дотронулся до них. Он вообще не знал до брака ни [ одной женщины, кроме Барсины. Она осталась вдовой после смерти Мемнона и была взята под Дамаском в плен. Она получила греческое воспитание... была кротка нравом; отец ее, Артабаз, был сыном царской дочери. По словам Аристобула, Парменион побудил Александра сойтись с этой прекрасной и благородной женщиной. Глядя на других пленниц, отличавшихся и красотой и ростом, Александр в шутку говорил, что персиянки– горе для глаз. Защищаясь от их прекрасного облика красотой собственного воздержания и целомудрия, Александр отсылал их, как бездушные копии статуй.

22

Филоксен, командовавший морскими силами, написал ему, что у него живет какой-то Федор, тарентинец, который продает двух мальчиков чудесной красоты. Филоксен спрашивал, не купит ли их царь. Александр очень рассердился, стал кричать и спрашивать друзей, какую подлость знает за ним Филоксен, если берет на себя посредничество в таком позорном деле. Филоксену он послал письмо, в котором осыпал его бранью и велел отослать Федору подобру-поздорову с его товаром. Сделал ои выговор и Гагнону, который писал ему, что он хочет купить отрока Кробила, славившегося в Коринфе своей красотой, я привезти его к нему. Узнав, что македонцы Дамон и Тимофей, служившие под командой Парменнона, изнасиловали жеи каких-то наемников, он письменно приказал ему казнить их, если они будут изобличены, как зверей, рожденных на гибель людям. О себе он в этом письме писал буквально следующее: «Меня нельзя было застать даже на том, чтобы я смотрел на жену Дария; я не хотел ее видеть и не ослушивался в речи тех, кто рассказывал о ее красоте». Он говорил, что сон и плотская связь более всего убеждают его r том, что он смертен: и страдания и наслаждения порождены только слабостью нашей природы. Чрезвычайно умерен был пн и в еде; это было видно во многих случаях и обнаружилось в словах, сказанных им Аде, которой он дал титул «матери»

389

и которую поставил царицей Карий: радушно принимая его, она ежедневно посылала ему множество кушаний и пирожных п наконец отправила к нему поваров и хлебников, считавшихся самыми искусными. Александр сказал, что ему ничего этого iw нужно, у него есть лучшие повара, которых дал ему его воспитатель Леоннат: для завтрака ночной поход, а для обеда скуд завтрак. «Это был такой человек, что поднимал с кровати тюфяк и гиматии, которыми я укрывался, чтобы посмотреть, не сунула ли мне мать чего-нибудь вкусного и лишнего».

23

И к выпивке он был менее склонен, чем это казалось. Казалось же потому, что он долго оставался за столом, ио больше говорил, чем пил, и, потягивая из чаши, всегда заводил долгую беседу, если у него был досуг. Ни вино, ни сон, ян забава, ни жена, ни зрелище ие могли отвлечь его от дел, как это бывало с другими военачальниками. Об этом свидг тельствует самая жизнь его, очень короткая и полная вся ких дел. На досуге он, встав, прежде всего приносил жертву богам, а затем сразу завтракал сидя. День он проводил на охоте, за распоряжениями по войску, судебными делами или за чтением. В дороге, если не надо было спешить, он учился стрелять из лука или тому, как вскакивать и соскакивать с колесницы на ходу. В качестве забавы он, судя по дворцовому дневнику, часто охотился на лисиц и на птицу. Остановившись где-нибудь, он, собираясь мыться и умастить себя, обычно спрашивал тех, кто распоряжался хлебниками и по ворами, готово ли у них все к обеду. Обедать он начинал поздно, уже в сумерки, и с удивительным вниманием и забп той относился к тому, чтобы за его столом всех угощали одп каково и никого не обошли. За вином засиживались долги, как было уже сказано, из любви к остроумным разговорам Вообще в общежитии он был из царей самым приятным и пи всех отношениях самым очаровательным. Впоследствии ом сделался противен своим самомнением; в нем появилоп. слишком много солдатского, он стал хвастлив; льстецы вер тели им, как хотели, – это бесспорно. Они изводили самы. приятных людей из его окружения, которые не хотели ни с стязаться с льстецами, ни отстать от них, восхваляя Алек саидра: первое казалось им постыдным, второе грозило опаг ностями. После попойки Александр принимал ванну и сп.п часто до полудня, иногда целый день. Был он умерен и в л л комых кушаньях: когда ему привозили очень редкие замор ские плоды или редких рыб, он рассылал их всем друзьям, так что у пего самого часто ничего не оставалось. Обед, однако, у него был всегда великолепен, и расходы иа него

все увеличивались но мере его успехов и дошли наконец до 10 тысяч драхм. Это стало обычным, и столько же полагалось тратить тем, кто принимал Александра.

24

После битвы при Иссе он послал в Дамаск и забрал оттуда деньги, имущество и семьи персов. При этом очень поживились феесалийские конники. Храбрые воины, они особенно отличились в этом сражении, и Александр намеренно послал их в Дамаск, желая, чтобы они поживились. И прочие солдаты обогатились. Впервые тогда вкусили македонцы от варварского образа жизни, от ее богатств и любовных утех, и, словно собаки, кинулись по следу, ища и вынюхивая персидское богатство.

Александр решил овладеть сначала Приморьем. Цари Кипра и Финикии сразу же явились к нему и передали ему Кипр и Финикию, кроме Тира. После семимесячной осады Тиры, против которого он двинул с насыпей машины, а с моря 200 триер, он увидел во сне, что его со стены дружески приветствует и зовет к себе Геракл. Многим тирийцам приснилось, будто Аполлон говорит им, что уходит к Александру, так как ему не нравится то, что делается в городе. Тирийцы поступили с богом, словно с человеком, пойманным при переходе к врагам: они связали его огромную статую веревками и прибили к постаменту надпись – «Александров прихвостень». Было Александру во сне и другое явление: ему приснился сатир, который издали заигрывал с ним, но когда Александр стал его ловить, он все время ускользал. Наконец, после долгих уговоров и беготни он позволил себя поймать. Предсказатели, деля слово «сатир» на части, убедительно истолковали сон: «Тир будет твоим». Показывают и источник, возле которого он во сне увидел сатира.

В середине осады Александр пошел на арабов, живущих у Антиливана, и однажды попал в большую опасность. Виной этому был его воспитатель Лисимах, который сопровождал его, говоря, что он не хуже Феникса и не старше его. Подойдя к горам, Александр остановил лошадей и пошел пешком. Другие значительно опередили его, ои же не смог покинуть Лисимаха, совершенно истомленного и обессилевшего, тем более что их застигал уже вечер и враги находились поблизости. Идя рядом с Лисимахом и подбодряя его, он и не заметил, как оторвался с несколькими товарищами от войска. Приходилось провести ночь в опасном месте среди темноты и жестокого холода. Он увидел невдалеке множество вражеских костров, горевших то здесь, то там. Полагаясь на свою легкость в беге и утешая македонцев в их затруднении собственной готовностью потрудиться, он побежал к ближайшему костру; заколол мечом двух варваров, сидевших у костра,

схватил головню н принес ее к своим. Они развели большой огонь и тех, кто был вблизи, напугали так, что те обратились в бегство, а подошедших к ним отогнали и устроились на ночлег в полной безопасности. Об этом рассказывает Харет.

25

Таким образом кончилась осада Тира. После ряда сражении Александр дал большей части войска отдохнуть и держал под стенами лишь немного солдат, чтобы все время беспокоить неприятеля. Аристандр. предсказатель, принося жертву, увидел благоприятные знаки и решительнее обычного заявил присутствующим, что в этом месяце город будет взят. Послышались шутки и смех (был уже последний день месяца); царь, видя, что Аристандр смутился (сам Александр неизменно настаивал на верности предсказаний), велел считать этот день не тридцатым, а третьим днем последней лунной четверти. Подан был трубный сигнал; Александр пошел на приступ более уверенно, чем думал вначале. Нападение началось блестяще; солдаты, оставленные в лагере, не выдержали и прибежали на помощь. Тирийцы сдались и город был взят в тот же день.

Когда после этого он осаждал Газу, самый большой город Сирии, ему попал в плечо ком земли, который уронила сверху птица. Птица эта села под одной из осадных машин и незаметно запуталась в веревках, с помощью которых поворачивали всго снасть. Знамение исполнилось, как предсказал Аристандр: Александр был ранен в плечо и взял город.

Отправив много добычи Олимпиаде, Клеопатре и друзьям, Александр, вспомнив об одном своем детском желании, послал своему воспитателю Леониду 500 талантов ладана и 100 – смирны. Когда однажды Леонид совершал жертвоприношение, Александр подбежал к нему и, схватив пригоршню благовоний, бросил их в огонь. «Когда, Александр, ты завоюешь страну, обильную ароматами, – заметил ему Леонид, – тогда ты и будешь так щедро их жечь. А пока то, что есть, расходуй бережливо». Александр теперь написал ему: «Мы послали тебе ладану и смирны в изобилии: перестань скаредничать с богами».

26

Ему принесли один ящичек, который показался тем, кто разбирал вещи из имущества Дария, самой большой драгоценностью. Александр спросил своих друзей, что, по их мнению, стоит прежде всего положить сюда. Высказано было много разных мнений; Александр сказал, что он будет хранить здесь Илиаду. Это засвидетельствовано многими заслуживающими доверия 'писателями. Если правда то, что говорят александрийцы, ссылаясь на Гераклида, то Гомер, по-ви-

димому, был деятельным советником его на войне. Рассказывают, что, покорив Египет, он захотел оставить здесь в память о себе большой и многолюдный город и назвать его своим именем. Он выбрал какое-то место, которое еще не было обмерено с ведома архитекторов, и велел его огородить. Ночью Александру приснился удивительный сон: совершенно седой старец почтенного вида подошел к нему и произнес следующие стихи:

«На море шумно-широком находится остров, лежащий Против Египта; его именуют там жители Фарос».

Встав, Александр сейчас же пошел к Фаросу; тогда это был еще остров, лежавший немного севернее устья Каноба; теперь насыпь соединяет его с материком. Место оказалось исключительным по своему положению (полоса земли, ' отделявшая достаточно широким перешейком большое озеро от моря, которое образовало здесь просторную гавань). Александр заявил, что Гомер, удивительный во всем, оказался и мудрейшим архитектором, и приказал сделать план города, соответствующий данному месту. Мела под рукой не оказалось; взяли муки и на черной земле вывели дугу; от ее окружности, как бы от концов ее, шли прямые линии равной величины. План напоминал покрой хламиды. Царю он очень понравился. Вдруг с реки и с озера поднялось несметное количество птиц разных пород и величины. Они, как туча, опустились на это место и склевали дочиста всю муку. Александра смутило это знамение. Предсказатели ободрили его, сказав, что он заложит город многообильный, который прокормит самых разных людей. Александр поставил надзирателей следить за постройкой города, а сам отправился в храм Аммона. Дорога эта была длинная и мучительно трудная. На ней грозили две опасности: во-первых, она в течение многих дней шла по безводной пустыне, а во-вторых, на путников, шедших по глубокому безбрежному песку, мог налететь ураган с юга. Так случилось, говорят, когда-то с войском Кам-биза: ветер поднимал холмы песка, гнал его волнами по равнине – 50 тысяч человек было засыпано и погибло. Все это обсуждалось почти всеми, ио Александра трудно было отвратить от его намерений. Судьба, податливо исполнявшая его желания, сделала его самоуверенным, а его смелость подсказывала ему желание побеждать не только врагов, но и превратности времени и пространства.

27

Во время этого путешествия на помощь, посылаемую божеством в затруднительных обстоятельствах, полагались больше, чем на позднейшие оракулы. Некоторым образом, однако, эти обстоятельства заставили верить и в аракулы. Во-первых, по воле Зевса прошли обильные проливные дож-

393

ди: исчез страх жажды, песок утратил свою сухость, промок и стал плотным; воздух сделался легким и более чистым. Когда оказалось, что исчезли вехи, по которым шли проводники, и путники, не зная дороги, стали разбредаться в разные стороны, вдруг появились вороны, взявшие на себя обязанности проводников. Они летели впереди тех, кто спешил за ними, и поджидали отстающих и медлящих. Всего удивительнее было то, о чем рассказывает Каллисфен: ночью они сзывали своим криком заблудившихся и карканьем своим выводили их на верную дорогу.

Когда, пройдя пустыню, они пришли к месту, пророк Аммона приветствовал Александра от имени бога как от имени отца. Александр спросил, не скрылся ли от него кто-либо из убийц его отца. Пророк приказал ему не кощунствовать: отец у него не смертный человек. Александр изменил свой вопрос и осведомился, всех ли убийц Филиппа он наказал. Затем он спросил, дано ли ему будет стать владыкой всех людей. Когда бог изрек, что это будет ему дано и что Филипп вполне отомщен, Александр принес богу великолепные дары, а людям роздал деньги. Так пишет об оракулах большинство. Сам же Александр в письме к матери сообщает, что он получил какие-то таинственные 'предсказания, о которых он, вернувшись, расскажет только матери. Некоторые же рассказывают, что пророк, желая из любезности обратиться к нему по-гречески «сын мой», спутался в буквах и сказал «сын Зевса». Александр обрадовался этой ошибке; так и пошла молва, что он сын Зевса, так как бог так назвал его. Рассказывают, что ои слушал в Египте философа Псаммона и особенно принял к сердцу слова его о том, что бог правит всеми людьми; в каждом человеке начало властвующее и управляющее есть начало божественное. Сам он думал об этом более мудро: он говорил, что бог является отцом всех людей, но родными себе ои делает лучших из них.

28

Вообще он держался с варварами гордо, как человек, со вершенно уверенный в своем божественном происхождении перед греками он выступал в качестве бога осторожно и ред ко. Только о Самосе он написал афинянам: «Я не отдал б вам этого свободного и славного города; вы получили его о; человека, которого называли тогда моим господином и сг цом», – он разумел Филиппа. Позднее, раненный стрелой, сильных страданиях он воскликнул: «Друзья мои, это кров не

«Влага, какая струится у жителей неба счастливых».

Когда однажды всех напугал сильный удар грома, софис Анаксарх сказал Александру: «Ты не сделаешь ничего такого, сыи Зевса?». Тот засмеялся: «Я не хочу устрашать друзей:

этому учишь меня ты, понося мой обед потому, что видишь на столах рыб, а не головы сатрапов». Говорят, что Анаксарх действительно произнес эти слова при виде рыбок, которых царь посылал Гефестиону. Анаксарх как будто презирал и смеялся над теми, кто подвергает себя великим трудам и опасностям, гоняясь за славой: у них удовольствий и наслаждений столько же, сколько у других, или чуть больше. Из сказанного ясно, что сам Александр не был одурманен мыслью о своей божественности и не допускал ее: она была для него средством для порабощения других.

29

Вернувшись в Финикию из Египта, он принес жертвы богам, устроил торжественные процессии в их честь, поставил трагедии и дифирамбы. Не только приготовления к ним, но и сами состязания были великолепны. Хоры были снаряжены царями Кипра, которых избирали, как в Афинах, по филам; с удивительным честолюбием старались они превзойти один другого. Особенно соперничали Никокреонт еаламинский и Па-сикрат солийский: по жребию им достались хоры знаменитейших актеров: Пасикрат достался Афинодору, а Никокреонт-Фессалу, к которому благоволил и Александр. Благоволение свое он обнаружил, однако, только тогда, когда объявлено было, что голосованием победа присуждена Афинодору. Тогда, по-видимому, уходя, он сказал, что одобряет судей, но что он охотно отказался бы от части своего царства, только бы не видеть Фессала побежденным. Когда же афиняне оштрафовали Афинодора за то, что он не явился иа Дионисии, он обратился к царю, прося заступничества. Александр не заступился, но деньги на уплату послал. Ликон из Скарфеи, хороший актер, вставил как-то стих в одну комедию с просьбой выдать ему 10 талантов. Александр рассмеялся и дал.

Дарий отправил к нему 'письмо и своих приближенных с просьбой отпустить пленных за 10 тысяч талантов; он предлагал Александру взять все земли до Евфрата, жениться на одной из его дочерей и стать другом и союзником. Александр сообщил об этом друзьям, и на слова Парменнона: «Будь я Александром, я бы на это согласился», ответил: «И я бы, клянусь Зевсом, будь я Парменионом». Дарию он написал, что ему будет оказан всяческий привет н ласка, если он явится к нему; в противном же случае Александр сам придет к нему.

30

Вскоре, однако, он раскаялся в своем ответе, так как жена Дария умерла в родах. Его явно огорчало, что пропал такой случай показать свое добросердечие. Он устроил роскошные похороны и не пожалел расходов. Один из евнухов, прислужи

вавших в тереме, именем Терей, убежал из лагеря и прискакал верхом к Дарию. Он рассказал ему о смерти жены. Дарий, ударяя себя по голове и неутешно рыдая, воскликнул: «О, горькая судьба персов! Жене и сестре даря пришлось не только попасть в плен при жизни, но и по смерти не иметь царской гробницы». Евиух прервал его: «Что касается гробницы, всякого почета и всего, что подобает, то тут тебе нечего обвинять злую судьбу персов. У нашей госпожи Статиры, пока она жила, как и у твоей матери и детей, были все те же блага, что и раньше, – исчезло для них только сияние твоего счастья, которое опять ярко загорится по воле владыки Оромазда. И по смерти ее убрали, как положено, ничего не опустив; враги даже почтили ее слезами. Александр-победитель так же добр, как страшен Александр-враг». Смятение и боль от этих слов внушили Дарню неуместные подозрения. Он увел евнуха в глубину палатки и сказал ему: «Если ты не перешел на сторону македонцев, как перешло к ним наше счастье, и если я для тебя еще господин, скажи мне, заклинаю тебя великим светом Мифры и царской десницей, не оплакиваю ли я самое малое из несчастий Статиры? Разве при жизни ее не потерпели мы обиды более горькой и не больше страдали бы, попав в руки врага жестокого и свирепого? Честные ли отношения заставили юношу воздавать жене врага такой почет?» Он еще говорил, когда Терей повалился ему в ноги, умоляя замолчать и ни Александра не обижать, ни умершую сестру и жену не позорить, а себя в своем несчастье не лишить самого большого утешения: считать, что он побежден человеком, природа которого выше человеческой. Он должен уважать Александра, который выказал по отношению к персидским женщинам больше целомудрия, чем в отношении, персов храбрости. Евнух поклялся в этом страшными клятвами и стал рассказывать вообще о самообладании и великодушии Александра. Дарий вышел к своим приближенным и, воздев руки к небу, стал молиться: «Боги моего рода и моего царства! Дайте мне восстановить Персидское царство в том же благоденствии, как я его принял; да одолею я Александра и воздам ему благодарностью за то добро, которое получил я от него для своих близких, находясь в несчастье. Если же настал час гибели для Персидского царства и суждены возмездие и перемены, пусть тогда никто, кроме Александра, не воссядет на престол Кира». Большинство писателей так рассказывают об этом случае и приводят эти слова.

31

Александр, покорив всю страну до Евфрата, устремился на Дария, шедшего ему навстречу с миллионной армией. Кто-то из друзей рассказал ему о забавном происшествии: обозная нрислуга затеяла игру; разделились на две партии, предводителя и главу одной назвали Александром, а другой – Дарием

и стали сначала метать одни в других комья земли, потом драться врукопашную, а под конец страсти до того разгорелись, что пошли в ход камни и палки; многих едва удалось утихомирить. Услышав это, Александр приказал вступить в единоборство предводителям. «Александра» он вооружил сам, «Дария» вооружил Филота. Войско смотрело, полагая происходящее неким предзнаменованием будущего. Поединок был жестоким; «Александр» одолел и получил в подарок 12 деревень и право носить персидскую одежду. Рассказал об этом случае Эратосфен.

Большое сражение с Дарием произошло не при Арбелах, как пишут многие, а возле Гавгамел. Слово это в персидском языке означает «верблюжий хлев»; кто-то из древних царей, спасаясь от врагов на дромадере, оставил дромадера здесь, назначив на его содержание доходы с нескольких деревень.

Перед началом мистерий, справляемых в Афинах, в месяце боедромионе случилось лунное затмение. В одиннадцатую ночь после затмения войска оказались в виду друг друга. Дарий держал своих солдат в полном 'вооружении; при свете факелов он объезжал полки. Александр дал македонцам отдохнуть, а сам вместе с прорицателем Аристандром перед палаткой свершал какие-то тайные священнодействия; принес он жертвы и богу-Устрашителю. Вся равнина между Нифатом и Гордиейскими горами сверкала огнями варварского стана; оттуда, словно из морской бездны, слышался смутный гул и шум. Старший из друзей, и особенно Парменион, пораженные количеством вражеского войска, рассудили между собой, что тяжело и трудно будет отразить такую силу среди бела дня. Когда царь окончил священнодействия они подошли к нему и стали уговаривать напасть на врага ночью, когда весь ужас предстоящего сражения скроется во мраке. Александр произнес свой достопамятный ответ: «Я не ворую побед». Некоторые сочли его ответ шуткой, мальчишеской и глупой ввиду такой опасности, но, по мнению других, он свидетельствовал и о спокойном мужестве в данный момент, и о нравильном учете грядущего. Александр хотел отнять у Дария в случае его поражения повод отважиться на дальнейшее сопротивление; нечего было бы слагать вину на ночной мрак, как раньше на горные теснины и море. Дарий, располагая такими силами и такой страной, не прекратил бы военных действий по недостатку вооружения или людей: он должен был утратить гордость и надежду, будучи изобличен поражением в открытом бою.

32

Когда «друзья» ушли, он, как рассказывают, лег в палатке и, вопреки обыкновению, проспал весь остаток ночи глубоким сном, так что пришедшие к нему на заре военачальники в изумлении сами от себя отдали приказ по войску: прежде все

го позавтракать. Время, Однако, не ждало; Парменион вошел к нему и, став около постели, назвал его дважды или трижды по имени. Александр проснулся, и Парменион спросил; что с ним случилось? Почему он спит сном победителя, а не того, кто собирается дать величайшее сражение? Александр улыбнулся: «А ты не считаешь, что мы уже одержали победу, избавившись от скитаний по огромной разоренной стране, когда мы преследовали Дария, убегавшего от сражения?» Способность рассуждать и уверенность не только перед битвой, но и в самой опасности обнаруживали его величие и собранность.

Левое крыло, находившееся под командой Пармениона, дрогнуло и начало отступать под нажимом бактрийской конницы, неистово обрушившейся на македонцев. В это же время Мазей послал всадников обойти фалангу и напасть на обоз. Парменион, теснимый с обеих сторон, послал к Александру сказать, что лагерь и весь обоз пропали, если он тотчас же не пришлет арьергарду сильной подмоги с передней линии. Как раз в это время Александр подал своим войскам знак к наступлению. Получив известие от Пармениона, он ответил, что тот потерял голову и не способен соображать: в своем смятении он забыл, что победители прибавят себе все имущество врагов; побежденным же придется думать не о деньгах и рабах, а о том, как, сражаясь, пасть со славой и без укора.

Отправив такой ответ Пармениону, он покрыл голову шлемом; остальные доспехи надел еще в палатке. На нем была рубаха сицилийской работы, стянутая поясом, а поверх ее – двойной полотняный панцирь из добычи, взятой при Иссе. Шлем был железный, работы Феофила, блестевший, как серебро; к нему прилажен нашейник, тоже железный, усыпанный драгоценными камнями; меч, подарок царя китейцев, был замечательной легкости и закалки (в сражении Александр привык действовать больше всего мечом). Плащ на нем старинной работы Геликона, прославившего Родос, был роскошнее всей остальной одежды: родосцы поднесли его в дар царю. Он надевал его в бой. Выстраивая фалангу, отдавая приказания солдатам на учениях и на смотрах, он ездил не на Букефале, а на другом коне: Букефала он берег по причине его старости. Коня подводили Александру перед самым боем: он садился на него и сейчас же начинал атаку.

33

Он сказал большую речь фессалийцам и прочим грекам, которые ободрили его, с криком требуя, чтобы он вел их на варваров. С копьем в левой руке, воздев правую к небу, он, по словам Каллисфена, молил богов защитить греков и укрепить их, если он действительно сын Зевса. Аристандр-прори-цатель в белом плаще, с золотым венком на голове ехал верхом рядом с Александром; он указал на орла, поднявшегося

кад головой Александра и направившего свой полет прямо на врага. Видя это, солдаты еще больше исполнились мужества; подбодряя друг друга, они храбро бросились бегом вслед мчавшимся всадникам: фаланга, как морской вал, налетела на врага. Первые ряды еще не смещались, а варвары уже обратились в бегство. Началось страшное преследование. Александр погнал побежденных к центру, где находился Дарий. Он увидел его издали за выстроенным в глубину царским отрядом; красивый, рослый мужчина, он стоял на высокой колеснице, которую охраняло множество знатных всадников: они окружили ее в несколько рядов и приготовились встретить неприятеля. Вид Александра был страшен; он направил бегущих на

Рельеф с «саркофага Александра*

тех, кто еще твердо держался на месте, – большая часть в ужасе кинулась врассыпную. Лучших и благороднейших убивали на глазах царя; падая друг на друга, один другого обхватывая, катаясь между людьми и лошадьми, они задерживали преследование. Дарий, на глазах которого происходил весь этот ужас, был не в состоянии повернуть колесницу и ускакать, так как воины, защищавшие его, валились на него, колеса врезались в кучи тел и не могли катиться; лошади, натыкаясь на груды трупов, почти прячась за ними, стали биться и не слушались вожжей. Дарий бросил колесницу и оружие, вскочил, как говорят, на недавно ожеребившуюся кобылу и бежал. Вряд ли удалось бы ему тогда убежать, если бы к Александру не явились опять всадники от Парменнона звать на помощь, так как там собралась большая сила и враг не поддавался. Парменнона вообще обвиняют в том, что в этом сражении вел он себя нерадиво и вяло: может быть, старость лишила его отваги, а может быть, по словам Каллисфена, самовластие Александра его тяготило и его высокомерие вызывало зависть. Царь, раздосадованный этим зовом, не показал солда


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache