Текст книги "На осколках гордости (СИ)"

Автор книги: Ксенольетта Мечтательная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

– Асфирель, ты в порядке? – спросил он.

Обеспокоенным взглядом осмотрел с ног до головы, оглаживая мои руки, снимая жгучую боль с метки, а затем прижал к себе.

– Нужно было сразу идти ко мне, – прошептал на ухо.

Поцеловал в макушку головы, в щеки, а после просто обнял, уткнувшись носом в мои волосы, и замолчал. Я чувствовала, как дрожат его руки. Неужели перепугался сильнее меня?

Мы так и стояли в тишине, будто чего-то ожидали. Я краем глаза заметила, как Кейел прошел к стене и подпер ее собой, скрестив руки на груди. Он не спешил расспрашивать. Может, и мне пока не стоит.

Время тянулось, мой гнев немного усмирился. Волтуар встал рядом, открывая мне обзор на всех присутствующих, но из объятий так и не выпустил.

Меня пытались отравить. Стоит ли сразу думать на Сиелру только потому, что мы конфликтовали, и она уже находится в этой комнате? Быть может, ее сюда за компанию привел муж, как успешный сотрудник гильдии Справедливости. Имеет право? Вполне возможно. Сиелра ведь уже не любовница правителя и, наверное, в таких беседах принимать участие может. Или нет? Спрашивать при ней неудобно, или даже… опасно. Допустим, не она. Сколько еще недовольных выбором Волтуара могло найтись?

Ну вот, например, широкоплечий Акеон, сверлящий меня презрительным взглядом. Он любит приказывать, повышать голос. Этот правитель вспыльчивый, строгий, деспотичный, хоть всячески и пытается это скрыть. Для всех присутствующих тут я всего лишь грязная человечка, до которой случайно снизошел небесный и остался без права выбора. Теперь некоторым просто приходится мириться с моим обществом. Кому-то потерпеть немного – и уехать, распрощавшись со мной, а кому-то принять навсегда. Последние уйти от меня никуда не могут, и оскорбить не вправе – Волтуара обидят. А вот избавиться от наглой особи, которая во дворце собралась прописаться, – вариант неплохой. Так может, Акеон?

На высокого, худощавого Когуруна думать не хотелось. Мне всегда казалось, что он старше названных братьев. Часто вдумчивый, осторожный… сдержанный. Сколько он уже у власти? Когурун скорее меня на глупость подтолкнул бы, воспользовался незнанием мира, выставил виноватой, но избавился хладнокровно, без показательного трагизма. А тут из отравления шоу хотели устроить. О пламени аспида я помнила немного, но понимала, что умирала бы в сильной агонии, и никто бы не помог. Никакие духи, никакое противоядие.

Человеческая девушка из гильдии алхимиков Пламя Аспида скончалась от пламени аспида… И даже ни разу не смешно.

Послышались шаги за дверью, шорканье и, кажется, плач. Волтуар отвел меня вглубь комнаты, ближе к выходу на террасу, а затем вернулся к двери. Она распахнулась без стука. Стражники заволокли в комнату девушек.

– Как и приказали, отыскали обеих, – сходу стал отчитываться темноволосый эльф. – Но на бокалах следы только этой.

Позванивая начищенными доспехами, толкнул в центр комнаты девочку помладше. Она упала, мгновенно перевернулась и не отрывая взгляда от стражника начала отползать в мою сторону.

– Пожалуйста, пощадите, – заливаясь слезами, прохрипела девушка постарше.

В крепком захвате второго эльфа она даже не брыкалась, только натягивала длинный оборванный рукав скромного платья, будто пыталась его непослушными пальцами прилепить на место. Ее колотило всем телом, на покрасневшем подбородке кровоточила свежая ссадина.

Первая девчонка до меня не доползла: заметила, узнала. В круглых глазах отразился ужас, и она отскочила в сторону, ударилась спиной о шкаф, а затем села, скрючившись на полу, и завыла, пряча лицо в поцарапанных ладошках. Пока она рыдала, все молчали. Я тоже, пытаясь вспомнить, откуда знаю этих девушек. Та, что помладше, со светлыми кудрями, собранными в пучок, поднесла мне поднос с вином в зале. Ее я будто уже видела давно, но как-то смутно. А вторая…

Раскрасневшийся курносый нос, опухшие от слез глаза, волосы кудрявые и немного темнее, чем у ее подруги. Подруги?.. Вероятнее, младшей сестры. У обеих губы одной формы – тонкие, но очерченные; носы одинаково вздернуты; лбы широкие.

– Пожалуйста, пощадите, – чуть громче повторила девушка, сильно выгнув светлые брови и поджав губы так, что округлый подбородок покрылся частыми морщинками.

Ее заколотило сильнее, а затем она бросилась к сестре, но стражник удержал и рывком надавил на плечо. Она упала на колени, звучно ударяясь о твердый пол и расшибая ладони, – и я поняла.

Вспомнила, как фрукты из ее корзины выпали и покатились по пыльной дороге в разные стороны. Как она испуганно охнула, мгновенно присаживаясь, чтобы воровато подхватить упавшее и положить в корзину, будто ничего не роняла. Как выразительно выгнулись ее брови, а затем затрясся подбородок, когда она осознала, что у ее преступления были свидетели. Потом звучал перепуганный голос, когда мы с Айвин помогали собрать все рассыпанное в кучу. Она умоляла нас ничего не рассказывать Сиелре, сбивчиво лепетала о больном братишке и скромном доходе родителей. Кто они? Кажется, что-то связанное с лесниками: собирают ягоды, грибы, дичок – дешевую мелочевку. Служба у Сиелры помогает всей семье побороть болезнь брата, выходить его. Кажется, так…

От этой очевидности в глазах помутнело, потемнело. Голова немного закружилась, тошнотворный комок поднялся в горле. Я снова посмотрела на старшую девочку, и поняла, что не могу злиться на нее. Ни на нее, ни на ее младшую сестру.

В голове отчетливым воспоминанием вспыхнул обычный разговор из такого далекого прошлого, когда я была счастлива в беззаботности:

– Таблетки пил?

– Забыл.

– Малой, ну ты совсем оборзел? Две недели на больничном, за компом безвылазно!

– Мама нажаловалась?

– Папа, блин! Я суп приехала тебе сварить. Дачу замело, папа сказал, что приедут, как смогут. И носки надень, гриппозный!

Наверное, я бы не смогла убить, если бы Егору нужны были деньги, чтобы победить болезнь. Хотя… Смотря кого убивать. Если маньяка, то поборолась бы с собой?

Кто я для этих девочек, воспитанных в жестоком Фадрагосе? Как они относятся ко мне?

Захотелось наброситься на ревнивую, мстительную шан’ниэрдку прямо тут. Я сжала кулаки, посмотрела на нее, шагнула вперед, но увидела Кейела и замерла. Он прижимался к стене, его взгляд скользил по всем осторожно, а сам он будто жалел, что оказался сейчас в этой комнате. И я отступила, следуя его примеру: сидеть тихо и не высовываться, если не попросят. Тоже обратила внимание на лица присутствующих. Рыжему эльфиору явно нравилось представление – он, видимо, всегда доволен, если есть зрелище; двое шан’ниэрдов рядом с ним перешептывались улыбаясь. Остальных мужчин рассматривать даже не стала. А Сиелра выглядела оскорбленной до глубины души: пустой взгляд, чуть выпяченные губы, ровная спина и частые горестные вздохи.

Акеон неспешно приблизился к сидящей на полу девочке, и я напряглась, заметив, что его обычно пухлые губы превратились в тонкую, побелевшую полоску. Старшая девочка снова дернулась, поднялась в полный рост, но ее остановил Волтуар, вытянув руку перед ней, и она смиренно опустила голову. Акеон присел возле младшей на корточки, осторожно убрал хрупкие ладони от лица, открывая его.

– Почему ты пыталась отравить почтенную? – вкрадчиво спросил он.

Она всхлипнула, подтянув ноги к себе ближе, но молчала, будто воды в рот набрала.

– Не скажешь?

Покачала головой и опять всхлипнула, отворачиваясь.

В комнате стало так тихо: слышались только шуршание одежд и легкий шелест ветра.

– Принесла клятву? – поинтересовался Волтуар, не опуская руки.

Девчонки закивали одновременно, с надеждой уставившись на него.

– Тогда, о чем можете рассказать? – обратился к старшей.

– У нас брат умирает! Ему и шести периодов нет! Мы из…

– Что вы можете рассказать о яде? – перебил Когурун, сцепив в замок руки за спиной и приподняв волевой подбородок.

Девушка замолчала, испуганно посмотрев на сестру. Я видела, как она сдерживалась, прятала глаза, склоняя голову, чтобы не разоблачить младшую.

Они что-то знают… Почему покрывают Сиелру, когда уже в любом случае лишатся рабочего места? Для чего рискуют собой?

Муж Сиелры встал и направился к шкафу, где стоял графин с водой и стаканы.

Правители тоже заметили этот испуганный взгляд и дружно посмотрели на младшую девочку. И стало как-то ощутимо прохладнее. Под сердцем тягостно заныло в нехорошем предчувствии. Возникла мысль, что неплохо было бы перенести разбирательства на завтра, когда все немного успокоятся.

Акеон убрал коготками с опухшего личика мокрые, налипшие от слез кудри и попросил:

– Говори, что знаешь.

– Она не хотела! – не выдержала старшая, едва не притопнув ногой, но вовремя отступила, сжимая подол платья в кулаках. – Это я! Я попросила ее отнести бокалы почтенной!

– Не правда! – звонко воскликнула вторая, вскинув голову. И глядя прямо Акеону в глаза, залепетала на одном дыхании, словно выучила: – Яд я разливала! Бокал я отдавала! И отравить я хотела! Фари не виновата! Она яд не трогала! – И даже вцепилась в белоснежный рукав правителя двумя руками. – Не трогала она! Это я все! Духами клянусь, я виновата!

– Заткнись! – крикнула Фари, снова упав на колени и сложив руки на груди. – Замолчи сейчас же! Что же ты делаешь?!

Духи сложились в знакомый рисунок перед лицом… совсем ребенка. Она, наверное, младше Егорки, а может, ровесница. Просто мальчишки в какой-то момент быстро взрослеют, вытягиваются, крепнут…

Волтуар сжал плечо Фари, и она закусила губу, а через секунду зажмурилась и разрыдалась. Так же громко и горько, как недавно рыдала ее сестра. Девичий вой сковал меня: я прислушивалась к неразборчивым словам и, кажется, постепенно сходила с ума. Сквозь слезы она обращалась к родителям, просила у них прощения, клялась им в любви. И я не могла пошевелиться, словно завороженная слушала и представляла ее семью, вспоминала свою. Мысленно давно подошла к девушке, тоже опустилась перед ней на колени и обняла, прижимаясь щекой к ее мокрой щеке, и уговаривала не плакать.

Они не помогают…

Слезы никогда не помогают. …и мольба о пощаде тоже.

В мыслях. Все происходило в них, а на самом деле я просто стояла, не сумев сдвинуться с места и наблюдая. В висках стучало, голову будто сдавили тиски. И ладони мокрые от пота. Скользкие, неприятные…

Сиелра приняла стакан из рук мужа. И мне всей душой захотелось, чтобы она подавилась. Захлебнулась! Я открыла рот, набрала в легкие воздуха побольше, собираясь обвинить лживую тварь, но меня током пронзило от услышанного, спокойного голоса Когуруна:

– Виновницу казнить, а семью изгнать.

Обомлела.

Кого казнить?

Посмотрела на затихшую, перепуганную девочку. Она перестала плакать, глядя прямо в глаза Акеону. Наверное, все еще осознавала смысл услышанного.

У нее же вся жизнь впереди. Разве не ясно, что она выполняла приказ? Не посмела ослушаться. А может, была подкуплена лестью Сиелры, или мечтой спасти семью, брата?

– Вы даже не спросили, откуда у нее яд!

От моего голоса в комнате наступила бы звонкая тишина, если бы не тихий плач девочки и сумбурное бормотание ее старшей сестры. Это бормотание, перемешанное с едва слышным стуком зубов и короткими, отрывистыми, шумными вдохами, пробирали до костей, приносили раздор в мои мысли, мешали соображать.

– Пощадите… мама, прости…

– Асфирель… – начал говорить Волтуар, улыбнувшись мягко, но его взмахом руки остановил Когурун.

– Откуда у тебя был яд? – спросил он, обратившись к девочке.

– …пощадите…

Акеон недовольно поморщился, поднимаясь и на полшага отступая. Девочка молчала.

– … пожалуйста…

Что девчонки говорили в клятве? Сиелра пообещала им, что они не пострадают, если умру я? Или могла сказать, что во флаконе вовсе не яд, а веселящее зелье для почтенной. Как доказать, что она вынудила их?

– Вывести через северный вход и сбросить с утеса, – приказал Когурун, когда не дождался ответа, – а вторую пока в подвал. Не будем портить праздник гостям, разберемся с ней завтра.

– Поддерживаю, – произнес Волтуар.

Акеон даже не кивнул – два голоса достаточно для решения. И я не сомневалась, что он бы поддержал.

– …мама, папа, простите нас…

Коротко лязгнул доспех стражника – внутри меня что-то лопнуло.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста»…

Мне не помогли эти слова остановить занесенный нож. Я помнила, тот дикий ужас и беспомощность в убежище Стрекозы. Как же я все прекрасно помнила. Помнила, понимала…

Бросилась к приговоренной к смерти, расшибая колени о холодный мраморный пол. На мгновение даже почудилось, что вместо девчонки тут сидит Егорушка. В зеленой футболке, светлых шортах, с темными короткими волосами… Я бы умерла ради него, я бы, не раздумывая…

Хрупкие плечи, казалось, могли сломаться, если чуть сильнее сдавить, а худые руки были невероятно холодными.

– Не надо, – попросила я, обнимая девочку и бросая быстрые взгляды на старшую. Ее тоже хотелось обнять, укрыть, заслонить – спрятать за собой от Фадрагоса.

В глазах стояла странная пелена: мутная, мешающая видеть лица. А потом я поняла, что беззвучно плачу.

– Не надо…

– Асфирель, она виновата, – Волтуар шагнул ко мне …шан’ниэрд идет к нам. От последнего понимания я дернулась, но Волтуара снова остановил Когурун. И я спокойно выдохнула, поцеловав Егорку в лоб. Нет, не его…

– Исполняйте приказ, – повторил Когурун страже.

Я видела блеск начищенных доспехов. Понимала, что как только стражники доберутся к девочке, ее вырвут у меня из рук. Не удержу… Вскочила на ноги и загородила собой, выкрикивая:

– Почему не спросите у Сиелры?! Это она дала им яд! Они исполняли ее приказ! Это она виновата!

Комната дернулась, пошатнулась, в глазах потемнело, а в голове зашумело, тоненько зазвенело. Я не сразу поняла, что смотрю на пол перед собой. Ладони немного запекли, а щеку дернуло легкой болью.

– Волтуар, не смей! – донесся громкий приказ Когуруна.

Что-то щекотно заскользило по щеке, скатывалось теплом. Я прикоснулась к ней, а затем посмотрела на красные пальцы. Кровь. Откуда?

– …пожалуйста, помогите!

Девочка?..

Я снова кинулась в ее сторону, успела доползти к ней, опередив стражу, и крепко прижала к себе. Теперь и она вцепилась в меня, сквозь тонкое платье царапая ногтями кожу на спине.

– Не трогайте!

Я не узнала своего голоса, поэтому, кажется, повторила просьбу. Несколько раз повторила, но замолчала, с ужасом прислушиваясь к удаляющемуся воплю старшей девушки, и тихому «пожалуйста» девчонки, царапающей мне спину. Лишь бы удержаться.

– … ты потеряешь метку! От нее и так ничего не осталось!

– Он ударил ее!

– Заслуженно! Она перечит тебе и заступается за преступницу! А ты подводишь свой народ!

– …спасите Фиру, помогите семье…

– Помогу, – зачем-то пообещала я, удерживая голову девочки, касаясь мягких кудрей.

– Она до сих пор дикарка, – проговорил совсем рядом Акеон. – Ты не справляешься с ней.

– Она оскорбила мою жену, а значит, и меня, – вклинился спокойный голос в перепалку.

– Извинится, – заверил Волтуар.

– Мне не нужны извинения от человечки, покрывающей мерзких убийц.

От голоса Сиелры я скривилась, дернулась, но девочка мгновенно прижалась ко мне крепче.

– Не отдавайте меня им! Пожалуйста, не отдавайте!

– Ни за что! – прошептала я ей на ушко, поглаживая спину, чувствуя острые костяшки позвоночника. Какая же худая…

– А может, прямо сейчас проверим ваше право на власть? – весело предложил рыжий.

– Я согласен! Вы смягчились Волтуар, а ваши решения в последнее время вызывают сомнения.

Я осмотрелась, думая, как выскочить из кабинета. Терраса ближе всего, но сможем ли мы выбраться в парк? И куда потом? Мост, который я видела с балкона ежедневно, охраняется плохо… Взгляд зацепился за Кейела, вжавшегося в стену и сжимающего кулаки, – и сердце совсем разболелось. Нам некуда бежать. Я не смогу покинуть дворец – метка не позволит, а далеко ли убежит девочка?

Отголоски разговора просачивались в суматошные мысли порционно, неполноценно:

– Казните обеих…

– Показательно!

– … и пусть вина старшей человечки ляжет на ее душу. Сумеет очистится от вины – духи снимут клеймо.

Что? Как обеих?..

– Они убьют Фиру… – испуганно прошептала девчонка, обдавая горячим дыханием мои ключицы, а затем с неожиданной силой оттолкнула меня и бросилась к двери, куда увели старшую сестру.

Ее перехватили сразу же, как только смогли притронуться к ней, не касаясь меня – любовницы правителя.

– Отпустите! – потребовала я.

И снова почти упала, но устояла, опершись спиной на шкаф. Новая пощечина почему-то тоже не болела. Я смотрела, как захлопнулась дверь, отрезая крик девочки. Голова кружилась, а ноги как-то ослабли, подкосились. Акеон удерживал меня за предплечье, и я пыталась убрать его руку, но пальцы лишь безуспешно мяли ткань, пачкая ее кровью. Говорить я отчего-то не могла. Лишь в мыслях молила отпустить.

Даже имени ее не узнала…

– Тиналь скормите кар’риерду, – голос Сиелры вырвал из меня глухой рык, превратившейся в болезненный стон, – а Фираэн привяжите к столбу, облейте медом и напустите на нее савиннерских пчел. Сколько она будет кричать, столько вины ляжет на плечи Асфирель. Это послужит ей уроком, и я приму ее извинения.

– Тварь, – прошептала я, улыбаясь Акеону. – Еще ударь. До смерти забей, урод! И меня тоже вместе с ними! Слышишь?!

В светло-зеленых глазах вспыхнуло удивление, а затем последовал прищур. Но мне было уже плевать. Пусть… Пусть сейчас…

– Она сильно перепугана. В ее мире страх выражается безумной агрессией. Люди перестают соображать, что делают, что говорят. Я уже сталкивался с этим в походе.

Я рвано задышала, пытаясь высмотреть Кейела. Откуда звучит голос? Акеон мешает увидеть его, заслоняет.

– Волтуар, нанесите клеймо вины, а затем отведите ее в комнату. От испуга она может натворить больше бед. Как же вы потом проживете без нее?

Я плотно сжала губы, с шумом втягивая воздух через нос. Правильно, Кейел. Я могу натворить больше бед. Я могу только разрушать…

Тиналь, Тиналь, Тиналь… Я не забуду. Я буду помнить. Обязательно буду.

Сердце времени… Аня, ты справишься, только возьми себя в руки. Духи Фадрагоса, помогите мне!

Волтуар не подходил ко мне, не смотрел в мою сторону, шепотом призывая духов. Я не обиделась. Он предупреждал, что между мной и властью выберет последнее. А был ли у него выбор? Выступи он против двух голосов Когуруна и Акеона – ничего бы не изменил, а только потерял абсолютно все. А так у него останется влияние.

Возможно, казнь будет на рассвете. Как в той деревне, куда наведывалась повелительница коварства. Жителей, убивших парня и умирающих из-за собственной жадности, казнили на рассвете. Может, сейчас Волтуар вернет себе сияние метки, и мы сумеем отменить казнь. Придумаем что-нибудь. Он не откажет мне, если спокойно обсудить все с ним и попросить. Не откажет… Никогда не отказывал.

Щека, разодранная когтями шан’ниэрда, запекла сильнее. Глаз задергался от резкой боли, но она вскоре прекратилась. Однако ожог точно остался чуть ниже глаза.

В полном молчании Акеон вывел меня из комнаты, удерживая за предплечье, а в коридоре грозно проговорил:

– Из покоев не выходи, пока не разрешу. Ты оскорбила меня, и я вправе решать, какое наказание потребовать от Волтуара. Повторишь, и я избавлюсь от тебя. Поверь, не особо утруждаясь, я превращу твою жизнь в постоянное пекло. Ты оскорбляешь духов, оскорбляешь небесных и почтенных, и только Волтуар будет терпеть твои позорные выходки. Дариэль, отведи почтенную в ее покои!

Я не сразу заметила, как меняется отношение улыбчивой Дариэль ко мне. Сначала она испуганно глянула на мое лицо, а затем убрала подставленный мне локоть. Исчезла ее доброжелательность – осталось только с трудом скрытое осуждение. Я посмела перечить правителям… Разозлила их. Оскорбила почтенных. Я понимала преступление, но не чувствовала перед обиженными вины.

В комнату я вошла одна. Не обращалась к духам, не переодевалась, не добрела до кровати. Прислонилась к стене у входа и прикоснулась к метке, мысленно позвав Волтуара. Метка чуть нагрелась, но… потухла, охладела. Он не может прийти? Или не хочет? Хочет, но не может… Наверное, ему сейчас тоже нелегко. Необходимо встретиться с ним до рассвета, успеть до казни. Мы должны успеть.

Я стояла, не двигаясь. Голова раскалывалась, а во рту давно пересохло. Я перестала считать, сколько раз прикасалась к метке, но она словно отключилась – совсем не работала. Волтуар даже не знает, что я зову его.

Не забуду. Буду помнить. Обязательно буду. Тиналь, Фираэн, Красная Осока, Фаррд… Сколько вас? Как запомнить всех?

Меня заколотило сильнее, и я обняла себя, прикасаясь к метке раз за разом. Тихо звала Волтуара, но он не слышал…

И я не услышала шорохов, шагов. Увидела знакомый силуэт в арке, ведущей на балкон. Без промедления оттолкнулась от стены и бросилась к нему. Вцепилась пальцами в рубашку и шепотом попросила:

– Помоги! Уведи их отсюда, укради…

Вольный слабо качал головой.

– … сделай хоть что-нибудь!

– Духи признали ее вину и… твою.

– Они не виноваты. Это Сиелра. Ты же понимаешь. Ты всегда понимал больше других!

– Я не могу. Аня, я ничего не могу сделать. Уже никто не может.

«Я не могу» – ударило сильнее всего. Я сползла к его ногам и затряслась. Если даже он не может, тогда кто? Кейел опустился на колени передо мной, обхватил меня, притянув к себе, а затем сел, прижимая мою голову к своей груди.

– Я не хочу, чтобы ты слышала.

– Что? – не поняла я.

Он не отвечал, но я догадывалась. И эта догадка добавляла боли в груди.

– Тут ближе к северной части, – заговорил так ровно, будто ничего не чувствовал. Сухо, лишь бы отчитаться и забыть, – торжественный зал в южной. Гостям не будут портить праздник.

– Я должна поговорить с Волтуаром. Кейел, найди его и попроси прийти ко мне!

– Он не имеет права, Аня. Духи…

– Мы должны успеть до рассвета! – перебила его, но снова перешла на шепот: – До казни.

– До рассвета? – растерянно переспросил Кейел. – Аня, – пальцы с силой сжались на моем плече, – они хотели убить почтенную. Ты любовница небесного. Тут представитель гильдии Справедливости…

Далекий крик помешал договорить Кейелу, помешал мне дослушать объяснения. Дыхание перехватило. Я пыталась вскочить, не отрывая взгляда от балкона, но Вольный намертво сжимал меня, не позволяя подняться. Кажется, я тоже кричала. Укусила его, царапала, вырываясь, отталкивая, желая освободиться. Вопила о том, что ненавижу его. Себя. Фадрагос. Всех…

В какой момент я просто ослабла, сдалась, продолжая тихо плакать? Наверное, тогда, когда далекий крик оборвался, потому что Вольный сумел прижать мою голову к своей груди и плотно накрыть ладонью мое ухо. Его сердце колотилось так же, как и мое.

«Ты слышал, как плачут драконы? Я думал, что мое сердце тоже разорвется от тоски. Но я заткнул уши, и это помогло»…