Текст книги "Сломанная скрижаль (СИ)"

Автор книги: Кристиан Бэд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Annotation

Муж Ханны выбрал власть. Он продал душу дочери адским тварям, чтобы сесть на чёрный трон правителя. Ханна идёт в столицу, чтобы отомстить ему за смерть дочери. А тем временем на острове посреди реки подрастает дочь двух отцов – демона и человека. И справиться с нею отцы не могут… Это самостоятельный роман по миру "Магистериум морум". Можно читать отдельно.

Кристиан Бэд

Пролог

Часть I. Ментализм

Глава 1. Травница

Глава 2. Узница

Глава 3. Трон Правителя

Глава 4. Зеркальце

Глава 5. Торг

Глава 6. Демон «из машины»

Глава 7. Выбор

Часть II. Что наверху, то и внизу

Глава 1. Недобрые вести

Глава 2. Пергамент и магия

Глава 3. Ключ и замок

Глава 4. Инкуб

Глава 5. Фурия и шершни

Глава 6. Каждому своё

Глава 7. Чертовски сложная магия

Часть III. Вибрация

Глава 1. Дорога в ад

Глава 2. Академия

Глава 3. Зеркало души

Глава 4. Пустошь

Глава 5. Размышления Борна

Глава 6. Экзамен

Глава 7. Трудный выбор

Часть IV. Полярность

Глава 1. Пламя

Глава 2. Дети

Глава 3. Если муж вернулся не вовремя

Глава 4. Ложь в пропитание

Глава 5. А неучёных – тьма

Глава 6. Числа

Глава 7. Бунт

Часть V. Принцип ритма

Глава 1. Корысть

Глава 2. Ночь

Глава 3. За час до полуночи

Глава 4. Книга адского договора

Глава 5. Кровь и выпот

Глава 6. Запах яблока

Глава 7. Ибо

VI. Принцип причин и следствий

Глава 1. Химера

Глава 2. Сын Сатаны

Глава 3. Предательство

Глава 4. Сила и слабость

Глава 5. Кинжал и огонь

Глава 6. Детки

Глава 7. Наказание

VII. Принцип пола

Глава 1. Правитель

Эпилог

Кристиан Бэд

Сломанная скрижаль

Пролог

Даже зима проходит.

И наступает весна.

И всё, что было под снегом – вытаивает.

А это значит: оно являет миру свои тайны.

Часть I. Ментализм

Есть семь герметических принципов.

Кто выучил их с пониманием, тот обладает семью магическими ключами и может открыть семь дверей храма.

Первый есть принцип ментализма. Он гласит: всё есть мысль!

Не мир дан нам в мысленных образах, но наши мысленные образы вызывают к жизни физические явления нашего мира.

Именно переживания нашей души становятся потом тем, что случается с нами.

Осознавший то, как желания становятся веществом, получает ключ от первой двери.

Глава 1. Травница

Торная дорога в Йору змеилась между поросшими лесом горами – Малой и Пустельгой.

По правой части дороги неслись, подскакивая на ухабах, кареты, тянулись торговые караваны и возки крестьян из ближних деревень. По левой перегоняли скот, рысили, торопясь, всадники. По обочинам брели пешие путники.

Дорога была безопасной. Можно было смело идти по обочине, не опасаясь бурелома или бандитов, но Ханна поправила на спине суму на широких кожаных лямках, подоткнула длинную юбку и стала взбираться на Пустельгу.

Она не хотела, чтобы Александэр или его шпионы заметили, как одинокая женщина движется по дороге к Йоре.

Знала: на рассвете и на закате её бывший муж и владыка поднимается на башню городской ратуши и внимательно глядит вниз. И весь день там же торчат его слуги.

Чтобы следить за дорогой, Александэр заказал у мастеров большую трубу, вроде тех, что маги используют для наблюдения за звёздами.

Горожане не удивлялись странным увлечениям нового правителя. После того как магия исчезла из Серединных земель, многие потянулись к наукам.

Гора была высокой, но старой, густо поросшей кедрачом.

Ханна нашла сухую «пещерку» между выступающих древесных корней. Поставила на землю корзинку с травами. Сняла со спины суму, развязала, вынула бурдюк. Ласково огладила его тёплый бок.

– Сегодня ты будешь потеть и дрожать во сне, Александэр. Я пришла, – прошептала она.

Александэр боялся простой человеческой мести: отравленной иглы или кинжала. Он не знал, что не вся магия исчезла из мира людей.

Магия сохранилась. Только она перестала даваться в руки смертным.

Выходцы из ада быстро смекнули это и наладили в прóклятом городе Áнгистерне торговлю амулетами, эликсирами и прочими магическими вещами.

Просили недёшево, им тоже труднее давалось теперь даже самое простое колдовство. Но когда сердце плачет о мести – холодного серебра не жалко.

Двадцать диглей отдала Ханна за преображающую магию. Всё, что скопила за зиму, вышивая камзолы для цеховых мастеров.

Она достала и развернула пергамент, шёпотом прочла заклинание, что должно было разбудить спящую в амулете магию. Потом громко произнесла: «Estmodusinrebus» («Всему есть мера»). Эта фраза должна была вернуть ей собственный облик, когда она проведёт рукою перед лицом.

Сожгла пергамент, придерживая за кончик, проглотила пепел.

Развязала кожаные завязки бурдючка и вынула амулет, похожий на тяжёлую склизкую медузу. Поднесла к щеке.

И тут же её зрелое лицо со всё ещё соблазнительными чертами стало молодым и задорным, рыжие волосы побелели, свились в кольца, огрубевшая от солнца кожа стала упругой и нежной.

Её дочь, если бы Александэр не расплатился две зимы назад душой девочки за свои колдовские эксперименты, была бы сейчас такой – светловолосой, гибкой и сильной.

Он долго скрывал от жены своё преступление.

Две зимы назад Ханну едва не сожгла рябиновая горячка, от которой тело пылает и покрывается красными пятнами. Она много дней пролежала в постели, угасая день ото дня.

Когда Сатана сжалился и лихорадка вдруг отпустила, Ханна хватилась дочери.

Но Александэр сказал ей, что не ждал уже выздоровления супруги. Что очень боялся заразы, да и не мог в одиночку воспитывать дочь. Отослал в дорогой пансион в столичной Вирне.

Дочке тогда уже сравнялось пятнадцать, самое время для обучения магии. И Ханна не заподозрила зла.

Весной она была ещё слишком слаба, чтобы ехать на другой конец мира, посмотреть, как устроилась дочь. А летом небо вдруг почернело, и началась ранняя зима, убившая магию.

Вот тогда Ханна и узнала, что Александэр продал дочь Сатане, мечтая стать новым правителем Серединных земель. Он сам проговорился во гневе – страшная цена была заплачена зря.

Мир рухнул. Пали чёрные церкви Сатаны. Столица Серединного мира людей, Вирна, погрузилась в безвластие.

Но трон был мужу обещан. И пришлось ему ехать в маленький городок в горах. Вот в эту самую Йору.

Летом Александэр собрался в дорогу. Велел и Ханне складывать вещи.

Она нашла в себе силы выслушать его молча, сделала вид, что смирилась. А как только муж и господин покинул дом, чтобы разменять золото на серебро, больше подходящее для дальней дороги, написала ему злое письмо и бежала в соседний Лимс.

Бежала, взяв только платья да медяки. Драгоценности и серебро Александэр держал под замком.

До Лимса Ханна добралась в крытой повозке знакомого травника. Будучи госпожой, она часто посещала больницу и собирала для неё лечебные травы, вот и пригодилось знакомство.

Остановилась в гостинице. Наверное, её легко можно было найти, расспрашивая горожан не такого уж большого Лимса, но Александэр привык надеяться на магию. Потеряв её – он словно ослеп.

Месяц проходил за месяцем, а Ханну никто не искал.

Наступили холода. Медь в её кошельке быстро закончилась. Она распродала платья, чтобы платить за гостиницу.

Но нищета не испугала женщину, выросшую без матери и приученную мачехой не только к аристократическим забавам, но и к труду.

Всю зиму она вышивала и шила, зарабатывая на дорогу, а по весне…

Ханна достала маленькое зеркальце, но мало что смогла разглядеть в переменчивом свете двух лун. Да и не для того было это зеркало, так похожее на обычное.

Оказавшись одна в чужом городе, Ханна поначалу опустила руки. Думала, что пропадёт от тоски по дочери, но месть питала её.

А потом повезло и с жильём: Ханна сняла комнату у доброго старого книжника Акрохема. Он и познакомил её с выходцами из ада.

Услыхав поздним вечером, как Ханна рыдает во сне, смешной старичок разбудил её, утёр слёзы сухой ладонью. И послал мальчонку-подмастерья куда-то в ночь.

А под утро в окно постучал толстяк в чёрном плаще с капюшоном. Попросил женщину самолично повторить просьбу, назвал цену. И не обманул.

Ханна погладила упругие щёки, намотала на палец локон. Вот такой могла стать её дочка, кровиночка.

Ей могло бы сравняться сейчас семнадцать, самое время идти замуж для небогатой, но благородной девицы из Ренге.

Шепталась бы с подругами о женихах, выбирала платья, выпрашивала родовое ожерелье из изумрудов – оно так шло к её белой коже.

Проклятая жадность и властолюбие Александэра убили невинное дитя! Ханна не смогла защитить свою единственную кровиночку!

Ну что ж… Любое зло наказуемо. И пусть она погибнет, но отомстит!

Муж всегда называл её безвольной тихоней. Но тот, из ада, сказал, что утром и вечером Александэр взбирается на башню ратуши и с ужасом глядит на дорогу.

Значит, боится, что Ханна найдёт его! Грех гнёт его злую душу, возмездие задевает крылами тревоги!

«Дрожи, Александэр! Теперь ты узнаешь меня настоящую. Я пришла!»

В полночь Ханна спустилась с горы по звериной тропе и быстро пошла вдоль дороги.

Было темно, но дорога и в самом деле оказалась хорошо обихожена – глубокие ямы засыпаны, а крики стражников то и дело неслись через ночь, пугая недобрых людей.

Перед рассветом путница увидела в помутневшей тьме Йору – её высокие стены и мощные ворота из лиственницы.

Первые, центральные ворота были для знатного и торгового люда, к ним вела широкая дорога, посыпанная с вечера чистым песком, вторые ворота предназначались для чёрного люда и для скота. Они назывались Коровьи – с рассветом через них выходило городское стадо.

Из-за ворот уже доносилось коровье мычание, щёлканье кнутов.

И вот в рассветной сырой тишине забухали тяжёлые сапоги стражников, забрякало оружие. Огромные створки бревенчатых ворот заскрипели и поползли в стороны, и в открывшийся проём двинулось сонное стадо.

Ханна прижалась к холодному камню городской стены. Она испугалась, что не сумеет пробраться в город, но потом заметила жмущихся сбоку селянок со свежей зеленью, тоже стремящихся побыстрее попасть на базар.

Центральные ворота ещё не открыли, и стражники не хотели пускать хитрых баб. Селянки вступили с ними в пререкания под продолжающееся мычание и топот скотины.

Ханна, воспользовавшись суматохой, надвинула на лицо капюшон плаща, выставила вперёд корзинку с травами, низко опустила голову и быстро проскользнула в ворота.

Миновав казарму, где ночевали стражники, она перешла улицу по деревянным мосткам. Остановилась, прислушалась.

С базарной площади уже неслись крики продавцов зелени и рыбы, и Ханна зашагала на это разноголосие. За спиной у неё висела сума, в руках корзинка – сойдёт за травницу, успевшую набрать свой товар до росы.

Подул ветер, принося запах падали и противный скрип.

Десять шагов, двадцать… Сердце быстро-быстро стучало от страха.

Занимался рассвет, и Александэр мог заметить её со своей башни. Именно сейчас, пока она здесь чужая и беспомощно глядит на незнакомые улицы и дома, Ханна была особенно уязвима.

Оставалось пересечь ратушную площадь, свернуть к базарной и… Ханна вскрикнула, едва не споткнувшись о полуразложившуюся женскую руку.

Она подняла голову: ветер раскачивал на виселице тело светловолосой женщины.

«Блондинка! Александэр боится похожих на дочь! Неужели у него всё-таки есть сердце?» – Ханна попятилась и почти побежала.

«Звяк-звяк, – донеслось до неё. – Звяк-звяк».

Навстречу из проулка вывернула городская стража. Трое крепких мужчин с палашами и арбалетами и три женщины с повязками на лицах, в длинных плащах с капюшонами и колокольчиками на вышитых поясах.

Звяк-звяк…

«Это за мной! – подумала Ханна. – Он посылает со стражей девок из ковена ведьм! Тех, кто растерял магию, но не злобу! Он ищет меня!»

Ханна повернула назад, но было поздно: стражники заметили её.

– А ну стой!

Женщина замерла, судорожно вцепившись в корзинку, уткнулась глазами в брусчатку ратушной площади.

– Кто такая?! – сердито взревел над ухом стражник в огромных сапогах с отворотами.

О его колено стукнул палаш. Наверное, это был начальник стражи.

«Всё. Сейчас прямо тут и повесят», – подумала Ханна, и мысли её разбежались. Она и не знала, что в ней плещется столько страха, что в пору самой утонуть.

– Я… – пролепетала она. – Я бедная травница из Брааны…

– Побирушка? – Палаш грозно качнулся.

Ханна ещё ниже опустила голову.

– А ну покажи, что у тебя за травы?

Дрожащими руками женщина протянула стражнику корзинку:

– Вот первоцвет от любовной тоски, а вот мать-и-ма…

– От любовной тоски? Да ты ведьма! – взревел стражник, отшвыривая корзинку. И скомандовал: – Взять её!

Крепкая рука другого стражника ухватила Ханну за капюшон, встряхнула. Светлая прядь выбилась и упала на грудь.

– Ещё и беловолосая! – с неудовольствием отметил начальник стражи. – Пусть-ка кто из магистрата на тебя глянет. Или сам господин герцог!

– А может, сразу повесим? – с затаённой надеждой спросил стражник, что держал Ханну за капюшон.

Зазвякали колокольчики – ведьмы тоже разглядывали пленницу.

Ветер качнул тело беловолосой женщины, мешком свисающее со столба, и запах тления снова коснулся ноздрей Ханны.

Борясь с тошнотой, она вскинула голову.

Начальник стражи присвистнул:

– Ничего себе, бедная травница! Беловолосая, губы в кровь! Тут или шлюха, или из знатных! Какая же ты травница, девка?

– Уж какая есть! – выдавила Ханна, полузадушенная капюшоном. – Мать моя умерла! С мачехой – не больно-то руки убережёшь!

Она сунула под нос начальнику стражи грязные пальцы с обломанными ногтями, но это его не смутило. Мужчина жадно разглядывал ладную фигуру и белоснежные волосы.

Широкая грудь начальника стражи вздымалась, длинное лицо стало хищным.

– А хороша девка! – подал голос второй стражник. – Надо бы поговорить с ней вечерком, а?! – Он облизал толстые губы. – Сведём её в городскую тюрьму?

– Беловолосых господин бургомистр велели сразу вести в ратушу! – выкрикнула одна из ведьм.

– Молчи, Иссият! – огрызнулся начальник стражи.

Ведьма, возраст которой нельзя было определить из-за маски и широкого одеяния, скрестила руки в колдовском жесте.

– Я всё расскажу бургомистру! – каркнул её скрипучий голос, а колокольчики резко звякнули на поясе.

Начальник стражи скривился, глянул на Ханну с сожалением и резким взмахом руки велел подчинённым вести пленницу, куда приказала ведьма.

– В Ратушу так в ратушу, – буркнул он. – Пихайте её на самый низ!

Стражники крепко схватили Ханну за локти.

«Как в ратушу? – в ужасе подумала она. – Мне же нельзя в ратушу! А что если колдовство уже ослабло, и Александэр увидит меня и… узнает?»

Руки Ханны дёрнулись пощупать лицо, но стражники держали крепко. Они почти волоком потащили пленницу через площадь ко входу в ратушу.

Глава 2. Узница

Когда-то ратушей считалась только высокая угловатая башня с огромными часами под острой крышей, с кабинетами бургомистра и его помощников и единственным залом для заседаний городского совета.

В этом же зале выносились по необходимости и судебные решения.

Постепенно Йора росла, и к башне городской совет прикупил два соседних здания, объединив переходами и дома, и подвалы.

Справа от башни высился большой четырёхэтажный особняк торговца сладостями Броёра, он и сейчас сохранил на фасаде магазины, торгующие солью и пряностями. Слева стоял мрачный дом кожевника, в подвалах которого и располагалась теперь тюрьма для самых опасных врагов магистрата.

Ведьмы в «дом кожевника» не пошли. Звеня колокольчиками, они двинулись к парадному входу в ратушу. Видно, решили донести бургомистру о пленнице.

Один из стражников шёпотом выругался им вслед.

Ведьм в Йоре боялись. Вроде и колдовство исчезло из мира, а вера в ведьминскую силу всё равно теплилась.

Кто знает, может, и вправду осталось немного магии в этих мегерах? А нет, так не подведут злые бабьи языки.

На первом этаже бывшего дома кожевника квартировала городская стража. В большой прихожей звенели голоса и железо – дежурные приводили в порядок оружейную комнату.

Ханна едва успела бросить косой взгляд на копья и арбалеты, сваленные на полу, на бравого молодого мечника в новой кожаной куртке, что вытянулся, приветствуя начальника стражи.

Тот ответил небрежным салютом, свернул в оружейную комнату, засмеялся, обрадовавшись приятелям… А стражники повели Ханну на узкую лестницу, ведущую в подвал.

Дохнуло холодом и запахом нечистот – они спускались в ад, откуда уже не выбраться.

Камеры отделяла от прохода решётка из железных прутьев. Такими же решётками узники были разделены между собой.

Тёмные фигуры сидели на грязной соломе и провожали Ханну глазами. Она не могла разглядеть лиц. На весь коридор полагалось два факела, да и тот, что в конце, уже почти прогорел.

Под потолком была протянута верёвка, с которой свисали мешки. Наверное, так хранили положенную арестантам крупу, чтобы её не сожрали крысы.

«Значит, тут есть и крысы», – с тоской подумала Ханна.

Она знала: крыса может и укусить. А в сырости подземелья ранка быстро загноится, заразит кровь. Так и умрёшь, не совершив мести.

Месть…

Кто не качал на руках родное дитя, не прижимал к груди, не целовал пальчики, не молился за его счастье и добрым, и злым силам, тот не поймёт горя матери.

Ханне не дали даже похоронить дочку, подержать её холодную руку, поцеловать бледный лоб.

Не дал ей Александэр и выплакаться.

Ханна тенью бродила по дому, притворяясь больной. Даже во сне она не позволяла себе зарыдать – могли услыхать слуги и донести, и тогда побег не удался бы.

Она терпела. Молилась ушедшим богам и Сатане, отринувшему человеческий мир.

А потом слёзы перегорели, как перегорает в груди молоко. Высохли, комками соли застыв у сердца. И месть внесла первую страшную запись в книгу ожидания.

Свободная камера нашлась в самом конце коридора. Губастый стражник позвенел ключами, толкнул решётку… В полутьме и не видно было, что там есть дверь.

Пол был земляным, только в углу высилась кучка соломы. Пахло от неё так же, как и везде, – нечистотами и людскими телами.

– Вот тебе новое гнёздышко, птичка, – осклабился стражник. – Обед тебе не положен, на довольствие ставят утром. Посидишь тут голодная, может, будешь сговорчивей? Я могу подстелить плащ?

Ханна шарахнулась, но стражник ловко схватил её за плечо, прижал к себе, быстро прошёлся руками вдоль тела, обыскивая на предмет ножа, а заодно и тиская крепкую молодую грудь.

– Хороша! – усмехнулся он, и глаза его заблестели, а дыхание стало чаще. – Я принесу тебе сыра и хлеба. Хочешь, а, девка?

Он обхватил Ханну за талию, наклонился к её лицу, но она вывернулась с криком:

– Пошёл прочь! И в тюрьме нет покоя от кобелей!

– Ну, смотри, сучка, – беззлобно рассмеялся стражник. – Как бы потом не пришлось лизать за кусок сухаря. Я ведь могу и забыть поставить тебя на довольствие, а? Ты посиди, подумай. Я отдежурю и приду к тебе опосля.

Ханна не успела отшатнуться.

Стражник схватил её, сорвал с плеча суму, сдёрнул с пояса кошель. Вытряхнул медь и зеркальце прямо на грязный пол. Туда же посыпалось содержимое сумы – последняя половинка лепёшки, бурдюк с водой, чистая рубаха, кусок ткани, швейные принадлежности, хлебный нож.

Стражник собрал монеты, поднял зеркальце, выглядевшее грязным и мутным, повертел в руках, и сердце Ханны заколотилось так, словно она – воробей в кулаке бога.

Но стражник не позарился на старьё, швырнул зеркальце на пол, забрав только деньги и нож.

– Ну, пошли уже? – поторопил его второй.

Первый растянул толстые красные губы, полагая, что улыбается Ханне, засопел с сожалением, но повернулся, шагнул, захлопнул дверь из железных прутьев, запер замок.

И стражники ушли, перешучиваясь.

Факел, висевший на глухой стене в конце коридора, почти догорел, но светил Ханне больше, чем многим, – её камера была последней.

Она начала собирать своё добро на ощупь, а потом глаза привыкли к полутьме.

Ханна снарядила суму, надела пустой кошель на пояс, зажала в кулаке зеркальце и без сил опустилась на землю, не зная, кому молиться.

Пока месть была далека, ей казалось, что она явится перед Александэром как демон возмездия. Но вот она в тюрьме, руки дрожат и пальцы не слушаются.

Как быть, когда мир людей, мало того что покинут богами – его отринул сам Сатана?

Что может она, маленькая и слабая? Сумеет ли отомстить?

Но как ей жить, если дочь умерла?

Что стало с нею в аду? И в ад ли пошла душа, ведь договор с Сатаной расторгнут?

Проклятый мир! Он стал совсем никому не нужен, раз даже ад отринул его! Пустой, беспросветный! Такой же унылый и тёмный, как эта тюрьма!

Факел погас, и никто не спешил его заменить. Тьма уплотнилась и встала рядом.

А может, и хорошо, что Ханну сюда привели? Ведь ей пришлось бы искать встречи с Александэром, пробираться в его охраняемый дом.

Она хотела тайком наняться служанкой в ратушу, а теперь муж придёт сам. Нужно только дождаться.

Ханна сжала в руке зеркальце. Она не видела в нём ничего. Никого она не успела предать за свою недолгую жизнь, обмануть или отринуть безвинно.

Потому и зеркальце смотрело на неё равнодушно: не светилось, не оживало в руках.

А вот Александэр даже в темноте увидит в нём отражение дочери. И колдовство заставит его опомниться и раскаяться, достать девочку пусть даже из самого ада!

Он найдёт дочь. Или погибнет от боли и памяти!

Стражник принёс и повесил на стену новый факел, и тут же в углу зашуршало.

Ханна инстинктивно вскинула руку со своим единственным оружием – зеркальцем. Она опасалась крыс, но шевелилось что-то огромное, не меньше собаки.

– Кто там?! – спросила Ханна острым от страха голосом.

– Хлебушка! – донеслось из угла жалобное.

– Кто ты? – спросила женщина уже спокойнее.

В углу завозились, и груда тряпок сложилась в худую измученную старуху, оборванную так, что было видно сухие костистые руки и обвисшую грудь.

– Я? – Старуха почесала грудь. – Я – старая Махда. Дай хлебушка?

Судя по виду старухи, стражники просто перестали её кормить, ждали, пока помрёт.

Ханна вздохнула, сняла суму, вынула половинку лепёшки, отломила кусок, подошла к старухе и протянула.

– Хлеб? – Тощие руки затряслись.

– Хлеб, – согласилась Ханна. – А вода здесь есть?

– Воду приносит рышая, – шепеляво пробормотала старуха, вцепляясь в кусок лепёшки и пытаясь откусить от него беззубым ртом. – Кашдый вечер льёт в чашку. Шалеет меня.

Ханна пригляделась. У решётки и в самом деле стояла пустая глиняная миска.

Старуха – видать, зубов у неё и в глубине рта осталось немного – отламывала и сосала засохший хлеб.

Ханна молчала: вот всё-таки живая душа – старуха, но лучше бы её не было.

Что будет, когда вечером придёт стражник?

Неужели и это ей придётся вытерпеть, чтобы отомстить?

– А ты нездешняя, дощька… – Старуха дососала лепёшку и стала разглядывать Ханну, как украшение в лавке. Есть такая особенная старческая бесцеремонность, которая даже и не стесняет.

– Издалека пришла, – отозвалась Ханна уклончиво.

– Молодая… А муш твой хде? – удивилась старуха.

– Умер, – отрезала Ханна. – Заболел долгой зимой и умер.

Заболел. Заразился мирской властью. Правителем Серединного мира стать захотел, на чёрный трон решил сесть, скотина проклятая.

Ханна скривила губы в болезненной гримасе.

– Шалеешь его? – спросила старуха.

– Нет, – отрезала женщина. – Издох – туда ему и дорога.

Она заранее хоронила Александэра. Чтобы не жалеть потом. Потому что жалела. Ненавидела и жалела.

– А я вщё равно люблю швоего шынка, – заулыбалась старуха. И ответила на удивлённый взгляд Ханны. – Это он меня шюда пошелил. Я-то деревеншкая. Шынок ушёл в город, дошлушился до места. А дом мой шгорел, и я припёрлашь к нему за помощью, штарая перешница. Опошорить шахотела швоего крашавца, вошомнила, что он пуштит в швой дом гряшную нищенку-погорелку. Он меня и приштроил в тюрьму. А куда бы меня ещё?

– Сын? – поразилась Ханна.

– Он у меня нащальник штражи! – с гордостью произнесла старуха. – Только ты молщи, девка. Не велел он мне говорить, щья я мать. Штобы не позорила.

Ханна всмотрелась в морщинистое лицо старухи. Она хорошо запомнила начальника стражи – длинная нижняя челюсть, хрящеватый нос, и в самом деле похожий на нос старухи.

– Да неужто вот так? – поразилась она.

Наверное, бабка просто выжила из ума? А сходство – оно бывает здесь деревнями, где все друг другу родня.

– Так вот ще… – Старуха сунула руку между грудей, достала деревянную ладанку, а из неё – плотно свёрнутый кусочек пергамента. Родовую запись, что раньше давали в церквях Сатаны, о том, что душа младенца изначально запродана. – Шмотри: тут имя его, шыночка. Накиш. Он у меня такой штатный, такой крашивый…

«Статный? Мать в тюрьму бросил! «Гостиницу» ей нашёл бесплатную! И даже хлеба не даёт, скотина!» – Ханна оскалилась, как волчица, всматриваясь в темноту коридора.

***

Бургомистр мэтр Сорен с постели сегодня поднялся поздно.

Ночью его мучали кошмары. Снилась центральная улица столичной Вирны, сплошь залитая кровью. И пустой чёрный трон правителя, от которого расходились волны пульсирующей боли так, что никто теперь не мог к нему подойти.

Два года назад мир людей изменился в одну страшную ночь. Пали церкви Сатаны, разбежались советы магистров. Нарочные повезли из столицы письма о том, что магия исчезла.

Да он и сам ощутил, как перестали работать даже самые простые заклятия. Теперь он не мог ни свечу зажечь, ни отправить с письмо с вороном.

Но трон? Почему так вышло?

Почему никто из людей не может больше сесть на высокий трон правителя Серединных земель?

И… если трон заколдован, то кто мог сотворить такое в отсутствие самой магии? Значит, кто-то втайне властвует в Вирне и магия ему всё ещё подчиняется?

Мэтр Сорен в беспокойстве от мыслей и страшного сна заходил по комнате, дожидаясь слуги, что оденет, и служанки, что будет укладывать волосы.

Спальня его была обустроена просто: большая кровать с балдахином, шкаф, комод да единственная дорогая вещь – ростовое зеркало.

Роскошные наряды смотрелись здесь глупо, но других он с собой не привёз. И шить не хотел. Где в такой дыре найдёшь приличную швею?

Должность бургомистра была тесна мэтру Сорену – расшитые камзолы он наготовил совсем для другой.

Бургомистр… Смешно, даже и не префект!

Как низко он пал! Он, наследный принц!

И как же теперь жить в этом никчёмном и бесполезном мире, где невозможно силою заклинаний зажечь свечу?! Где в столице царит безвластие и каждый город сам решает свою судьбу, демоны его раздери!

Раздался стук в дверь, и бургомистр успокоил породистое лицо, намотал на палец длинную прядь спутанных сном волос.

Слуга заглянул, несмело, не понимая, в каком настроении поднялся с постели его господин.

Мэтр Сорен кивнул, и слуга втиснулся, боясь даже дверь пошире открыть.

– Доброго здравьичка, менгир, – проблеял он, пряча глаза. – Там, на низу, ведьмы пришли и лютуют.

– Ведьмы? – удивился бургомистр. Но прогнать не повелел. Буркнул: – И чего им опять надо?

Ссориться с ковеном было ему не с руки. Говаривали, что именно ведьмы сумели сохранить малую толику магии.

Потому он старался сблизиться с главной ведьмой и даже рассказал ей по пятой бутыли вина про дочь. И не пожалел об этом.

– Бают, что стража захватила на заре пришлицу с белыми волосами… – Слуга даже попятился, так покраснело от этой новости лицо его господина.

– Чужестранку? – вскинулся бургомистр.

Именно главная ведьма ковена, старая Иссият, предупредила его, что неудачная жертва может подняться из ада и отомстить тому, кто вверг её душу в раннюю тьму.

С тех пор он и не мог нормально спать по ночам. И на башню ходил, как проклятый.

Вот только сегодня проспал.

– Кто дежурил на башне? – строго спросил он слугу.

– М-мастер Гийом. Он там, в низе, с ведьмами бает. Мол, не входила в ворота никакая беловолосая. Тайком, верно, пролезла.

Бургомистра прошиб холодный пот: неужели она?

– Дай мне одеться! – приказал он слуге. – И пришли, чтобы причесали. А ведьмам передай: пусть подождут!

***

Ведьм было три. Закутанные в чёрные тряпки, они походили на веретёна, снующие по кабинету бургомистра.

Возглавляла их старая Иссият. Её мэтр Сорен узнал, несмотря на маску и капюшон.

– Что за девка? – спросил он строго.

Шитый серебром синий камзол сидел на нём лихо, как на настоящем правителе.

– Молодая, беловолосая. – Иссият смерила бургомистра презрительным взглядом смоляных глаз. – Не будь там меня, твоя дурная стража увела бы её в городскую тюрьму, дырявую, как решето!

Иссият сдвинула с лица тряпичную маску, развязала и сунула в поясную суму бренчащий пояс и по-свойски уселась в одно из кресел, предназначенных для гостей.

– Боюсь, что… – Она помедлила, усмехнулась хищно. – На этот раз – она! Лицо её молодо и прекрасно, а глаза старые.

– Как это – старые? – удивился мэтр Сорен.

– Да словно бы не её. Телом дрожит, а в глазах – ярость, – задумчиво пояснила ведьма. – Даже если это и не твоя дочь – девка она не простая. Налей-ка вина, и я поведаю тебе кое-что.

Иссият велела товаркам-ведьмам идти по своим делам. А бургомистр с готовностью раскрыл шкафчик и достал бутыль с вином. Он и сам был не против снять волнение алкоголем.

Он разлил вино в две длинные серебряные чаши и протянул одну ведьме. Та осушила её в один глоток и вернула пустую, требуя ещё.

– Хитрые вести прискакали утром с гонцом из Вирны, – пояснила она.

Бургомистр кивнул. Ковен ведьм и до катастрофы с магией был сильным орденом и связей своих в столице не потерял.

Ведьма выпила вторую чашу вина, утёрла рот рукавом длинной чёрной рубахи.

– Хорошее у тебя вино, – ухмыльнулась она. – Ты был бы знатным виноторговцем, но жажда тебя гнетёт другая. Так слушай же! – Иссият возвысила голос. – Объявился тот, кто заколдовал трон Правителя!

– Как?! – вскинулся бургомистр, забыв, что держит в руке чашу, и вино выплеснулось на пол. Так, значит, трон и вправду был заколдован?! Но кто же это?

– Высший демон из самого глубокого ада. Он объявился в Вирне и кричал страшным голосом, что Сатана не отрёкся от мира людей, а бился с ним и не удержал власть. И теперь рождённый демоном Ангелус – наш грозный судья, и он сам назначит правителя.

Бургомистр от волнения схватился за грудь. Он знал, что письмо о его назначении уже лежало в Вирне перед советом магистров. Правитель сильно болел, и маги начали было обсуждать возможные кандидатуры.

Их мнение было важным, но в реальности сесть на трон мог лишь тот, чьё имя стерпела бы книга Правителей. Страшная чёрная книга, порождавшая иногда кровавые приказы. Говорили, что она связана магией с книгой адских Договоров самого Сатаны!

В день, когда рухнули церкви, – книга исчезла, трон запылал холодным огнём, и наступило безвластие.

– Да, – кивнула ведьма, словно прочитав его мысли. – Но мы дождались, и власть появилась вновь!

– Значит… – бургомистр сжал руки, стараясь унять их дрожь.

– Значит, ты просто поторопился с жертвой и принёс её не тому. Нужна ещё одна дочь! И тогда ты сможешь сесть на трон правителя Серединных земель!