Текст книги "До захода солнца (ЛП)"

Автор книги: Кристен Эшли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

И сомневался он главным образом потому, что ему нравилась милая, веселая и миленькая Лия, он хотел, чтобы она вернулась.

А еще и потому, что она хотела его. Она совершенно ясно дала понять без всякой игры. Он чувствовал по ее запаху, что она сильно возбуждена и хочет, чтобы он закончил начатое.

Но сомневался он также и потому, что сам хотел ее. Он хотел погрузиться в ее скользкую, влажную сердцевину. Хотел трахнуть ее так сильно, чтобы почувствовать, как ее тело сотрясается от его толчков. Хотел услышать звуки, которые она издает, почувствовать, как ее киска сжимается вокруг него, почувствовать запах ее секса своими ноздрями, наблюдать за выражением ее лица, когда она кончает.

Он хотел ее больше, чем когда-либо хотел женщину вампира или смертную.

Даже Мэгги.

И сила его желания заставила его усомниться в мудрости принятого решения – наказать ее.

Она попыталась вырваться из его рук, но он переместился.

Встал с кровати, увлекая ее за собой, поставив на ноги. Она покачнулась, затем сделала попытку убежать, он схватил ее за запястье железной хваткой, одновременно разорвав свою рубашку, пуговицы разлетелись. Он убрал руку меньше чем на секунду, снял рубашку. Затем бросил Лию обратно на постель и, пока она пыталась сгруппировать свои конечности, уже закончил раздеваться. Прежде чем она успела подняться с кровати, он уложил ее на бок, спиной к себе, прижав ее изгибы к своему телу, держа в плену рукой.

– Отпусти меня, – потребовала она, ее дыхание было прерывистым, обнажая неспособность ее тела идти в ногу с ним.

Он устроился поудобнее за ее спиной.

– Лия, спи.

Она сопротивлялась.

– Отпусти меня.

Он встряхнул ее и повторил:

– Спи.

Она продолжала сопротивляться, он без труда удерживал ее. Это продолжалось довольно долго.

Внезапно она замерла.

Он прислушался к ее тяжелому дыханию, чувствуя, как двигаются ее ноги, все еще борясь с желанием убежать.

Через некоторое время она успокоилась.

Он подумал, что она угомонила свое тело и наконец заснула.

Вместо этого яростным, измученным шепотом она заявила:

– Сегодня утром, если бы ты мне сказал, что нашел способ, благодаря которому я смогу ненавидеть тебя еще больше, я бы не поверила. Но это правда.

Да, он серьезно сомневался в мудрости своего наказания.

– Лия, – пробормотал он ей в волосы.

– Я никогда не перестану ненавидеть тебя, – поклялась она, ее страстный голос царапал его своим утверждением.

Он притянул ее ближе и в ответ тоже дал клятву.

– Да, ты можешь ненавидеть, моя зверушка. Но я найду выход.

– Невозможно.

– Нет ничего невозможного.

– Посмотрим, – сказала она, ее голос сочился сомнением, а также убежденностью в своей правоте.

«Да, – подумал Люсьен, но вслух ничего не сказал, – посмотрим».

* * *

Люсьен проснулся раньше Лии.

Первым шагом он осторожно откинул ее голову, чтобы осмотреть рану. Полностью зажила.

Его следующим действием – лежать рядом с ней и смотреть, как она спит. Ее лицо казалось расслабленным, не эмоциональным, не те эмоциональные выражения, что он предпочитал, но все равно привлекательным.

Через некоторое время ее глаза распахнулись, как и накануне, на ее бесстрастном лице появилось недоумение.

И вскоре после пробуждения, как и накануне, она напряглась, готовясь к полету.

Он прижал ее к себе. Ее голова дернулась назад, глаза сузились, рот открылся, чтобы возразить.

Он опустил свои губы на нее, жестко, требуя ответа.

Она сдержалась и начала свою тщетную борьбу, как обычно, упрямая до крайности.

Настолько упрямая, что это продолжалось достаточно долго, Люсьен был вынужден попробовать другую тактику. Перевернул ее на спину и прижал к себе, заскользив руками по ее телу, вниз по бокам, по животу, вверх по животу, и все это время его язык вступал в чувственную дуэль с ее языком.

Затем его рука скользнула по ее груди, нежно обхватив, прежде чем он большим пальцем дотронулся до соска.

Ее тело перестало сопротивляться, растаяло под ним.

– Вот так, зверушка, – прошептал он ей в губы на ее капитуляцию, и тут же воспользовался этим, его палец вместе с большим пальцем ласкал ее сосок.

Восхитительный звук проскользнул из глубины ее горла ему в рот. Ее ноги раздвинулись, одну ногу она закинула ему на бедро, и он уловил запах ее возбуждения.

Он торжествующе улыбнулся ей в губы и наклонил голову для еще одного поцелуя. Она встретила его, склонив голову набок, прижав губы к его губам, больше не сопротивляясь, испытывая голод.

Он кормил ее руками и ртом, продолжал проделывать все это, пока она также продолжала требовать, ненасытная, великолепная.

Через некоторое время его рука оказалась в ее трусиках, палец глубоко вошел и закружил, ее рот не отпускал его, дыхание было резким и сладким на его губах. Она была так глубоко погружена в свою потребность, что не могла сосредоточиться на поцелуе и почувствовать ощущение его языка у себя во рту. Одной рукой она вцепилась ему в волосы, другой – крепко обхватила за спину.

– Люсьен! – настойчиво выдохнула она, и он все увидел на ее лице, почувствовал, он понял, что она вот-вот кончит.

Он убрал руку.

– Нет! – воскликнула она, потянувшись к его руке, обхватив за запястье, пытаясь вернуть его руку назад.

Ее крик резанул по нему, как лезвие. Он был неправ в том, что сказал ей накануне утром. Каким бы мучительным ни был ее крик, он пришел к выводу, что эта пытка для него была гораздо труднее, чем для нее.

Однако он выбрал свой путь и должен был продолжать свои усилия по ее укрощению. Она не знала, но он уж точно знал, что награда в конце будет стоить этой битвы.

– Ты будешь мне еще возражать? – спросил он, его голос был резким, не от гнева, а от сожаления.

Ее затуманенные глаза изо всех сил пытались сфокусироваться на его лице.

– Люсьен.

– Ты будешь мне еще возражать?

Он наблюдал, как туман рассеивается, его слова наконец дошли до нее, недоверие затопило лицо, быстро сменяясь гневом.

– Я, черт побери, ненавижу тебя, – прошипела она, но даже несмотря на свою ярость, ее бедра искали его, ее тело было возбуждено, борясь с желанием.

Люсьен нетерпеливо вздохнул.

– Приму это как отрицательный ответ.

– Ты чертовски прав, это «нет»! – огрызнулась она, и ее тело безуспешно дернулось в его объятиях.

После этой неудачной попытки высвободиться, она издала яростный, сдавленный крик.

– Лия, ты можешь покончить с этим сейчас, – сказал он ей.

– Иди к черту! – вспылила она.

– Ты хочешь, чтобы мой рот был на тебе? – спросил он.

– Иди к черту! – повторила она.

– Ты хочешь, чтобы я был внутри тебя?

Она замерла и закричала:

– Иди к черту!

Он перекинул бедро через ее ноги и прижал ее движущееся тело. Запустив руку ей в волосы, он положил ее лицо себе на шею, лицом вниз.

– Ты очень упрямая, зверушка, – пробормотал он в макушку.

Ее тело сильно изогнулось, а затем обмякло.

Она замолчала. Он крепче прижал ее к себе.

После долгих секунд он тихо сказал:

– Я скоро уеду.

Она молчала.

– Пока меня не будет, если ты прикоснешься к себе, Лия, я узнаю, и мне придется разобраться с этим.

Он слышал, как участилось ее сердцебиение, но ее тело лишь на мгновение напряглось, прежде чем она подавила свою реакцию.

– Ты меня понимаешь? – Спросил он.

Она продолжала молчать.

– Лия, я спросил, ты меня понимаешь?

– Да, – процедила она сквозь зубы.

– Я вернусь в десять. Мы выйдем сегодня вечером. Я хочу, чтобы ты была готова.

Она ничего не сказала.

– Лия, когда я говорю с тобой, хочу услышать от тебя подтверждение моих слов.

– Я буду готова, – выпалила она.

– Я хочу, чтобы ты надела черное платье.

Она издала сердитый звук, но прошептала:

– Я надену черное платье.

Его рука переместилась с ее головы на подбородок, подняв его большим пальцем, чтобы оставить на ее губах мягкий поцелуй.

Затем он оставил ее в постели и пошел в душ.

После того как выключил воду и вышел из душа, он потянулся за полотенцем, но во внезапной тишине услышал.

Он вскинул голову и склонил набок.

Тихо, скорее всего, приглушенно, уткнувшись в подушку, он услышал ее рыдания.

Боже правый. Он сломил ее.

Он, бл*дь, сломил ее.

Он сделал огромный шаг к ее укрощению.

Он ожидал, что в этот момент почувствует восторг.

Вместо этого его глаза встретились с отражением в зеркале, и он прорычал низкое, медленное, мучительное «Бл*дь».

* * *

Вечером, когда он вернулся домой ровно в десять, открыл дверь из гаража на кухню, обнаружил Лию, поджидающую его на кухне.

Ее волосы были зачесаны назад, спадая массой локонов на обнаженную спину. Она не носила драгоценностей, потому что у нее их не было.

Они ей были не нужны.

Платье было эффектным, элегантным и соблазнительным. Атласные босоножки на шпильках баклажанового цвета с ремешками были изящными, сексуальными и значительно удлиняли ее и без того высокую фигуру, делая ее поразительной, как он подозревал, для любого другого мужчины, кроме Люсьена, даже пугающей. Ее макияж был дымчатым и драматичным, усиливая загадочность ее потрясающего… невыразительного лица.

Ее глаза встретились с ним, и в них не было ни вспышки, ни смешинок, ни радости, они были совершенно пустыми.

– Привет, дорогой, как прошел твой день? – спросила она, будто была роботом, и эту фразу ей вложили в память, настроив воспроизведение в соответствующее запрограммированное время.

Внезапно разозлившись, он остановился в пяти футах от нее и скомандовал:

– Иди сюда, Лия.

Без колебаний она подошла к нему.

Он напрягся от ее нехарактерной уступчивости.

– Обними меня, – продолжал он.

Она обняла, как он потребовал, но ее глаза оставались на его горле.

– Посмотри на меня, зверушка.

Она тут же откинула голову назад и поймала его взгляд.

Пытаясь понять ее настроение, Люсьен набрался терпения, обнял ее одной рукой, а другой обхватил за подбородок.

– Ты сердишься на меня, – пробормотал он, она отрицательно покачала головой.

– Нет, дорогой, почему ты так думаешь?

Его терпение лопнуло.

– Лия, прекрати, – приказал он.

Ее голова неестественно склонилась набок.

– Что прекратить?

Он прищурился, когда понял ее намерение.

– Значит, теперь ты решила поиграть в свою игру?

– Мою игру? – спросила она с искренним замешательством.

Он внимательно наблюдал за ее пустым выражением лица. Тогда решил – пусть пока будет так.

С этим он сможет справиться.

На самом деле, у него закралось чувство, что ему это даже нравится.

– Мне нужно переодеться, – сообщил он ей, и она попыталась отодвинуться, но его рука напряглась, он сказал: – Нет.

Она остановилась и посмотрела на него.

– Поцелуй меня, прежде чем я пойду наверх.

Без промедления она привстала на цыпочки, прижалась к нему и прикоснулась своими приоткрытыми губами к его губам.

Затем отстранилась и спросила, как будто ее искренне волновал его ответ:

– Нормально?

Он думал, что у нее будут проблемы поцеловать его.

Но у нее не было никаких проблем.

Она была хороша в том, как играла.

Поэтому ему необходимо было сменить тактику и протестировать ее более сложным экзаменом.

– Подойдет, – он отпустил ее, – на данный момент.

И отправился в спальню, но она крикнула ему в спину:

– Чем бы ты хотел, чтобы я занялась, пока ты будешь переодеваться?

– Делай все, что хочешь, – ответил он, решив, что ее первой мыслью будет обыскать дом в поисках жидкости для розжига и спичек.

Поднявшись наверх, он сменил рубашку и уже шел обратно через ванную, чтобы присоединиться к Лии, когда его взгляд зацепился за что-то цветное. Он остановился.

Заглянув в мусорное ведро, он увидел темно-серые лоскутки изрезанного шелка и кружев, сиреневые цвета едва различались в лоскутках. Он наклонился и зачерпнул горсть мелко изрезанных лоскутков комплекта нижнего белья, которое Лия надевала вчера.

Выпрямился, губы сжались, в то же время он почувствовал похожее ощущение в животе.

Затем что-то глубокое пронзило его. Он не понял, что это за чувство, но оно ему чертовски не нравилось. Он никогда не испытывал такого чувства за свою очень долгую жизнь, и не хотел испытывать снова.

Вчера, одетая в это нижнее белье, она бежала к нему. Бросилась в его объятия, сказала, что ей нравится, когда он сдерживал улыбку. Радовалась подаркам, которые он ей подарил, особенно этому комплекту. Первый раз улыбнулась ему. И страстно наслаждалась его кормлением.

Сегодня это нижнее белье, которое было физическим напоминанием для них о великолепии прошлой ночи, лежало изрезанным в мусорном ведре.

Он и его неразумное решение во что бы то ни стало исполнить наказание даже после того, как она явно стала исправляться, Эдвина называла это «обустройством», было единственно ответственно за мрачные эмоции, появившиеся в этом гребаном мусорном ведре.

– Бл*дь, – выругался он, его взгляд был прикован к мелким лоскуткам, разум же был поглощен тем, что они означали.

Затем он очистил свои мысли и спустился вниз к Лии.

8
Пир

Я сидела в порше, пока Люсьен вез нас туда, куда мы, черт возьми, направлялись. Теперь я была его новой, послушной наложницей, поэтому не спрашивала, куда мы едем, а он не делился.

Мне стоило больших усилий не развернуться и не выцарапать ему глаза, не распахнуть дверь и не выскочить из машины.

Причина этого заключалась не только в том, что мое хранилище «Почему я ненавижу Люсьена» было переполнено под завязку.

Этим утром он вышел из ванной полностью одетый. К счастью, это произошло после того, как у меня было достаточно времени, чтобы вытереть слезы и притвориться спящей. Он, по крайней мере, должен был тоже притвориться – верит, что я сплю, после того, как вел себя как большой, толстый, вампирский придурок, но он нежно поцеловал меня в затылок, прежде чем уйти (ублюдок).

Затем я провела целый день, мысленно перенося все причины почему я ненавижу Люсьена в гораздо, гораздо, гораздо большее хранилище.

А еще потому, что через десять минут нашей поездки рука Люсьена легла мне на ногу. Он медленно сдвинул великолепный материал платья в сторону, обнажив мое бедро, а затем, когда ждал, ожидая зеленого сигнала светофора, гладил кожу на моем бедре нежно изнутри, неторопливо, соблазнительно и, что хуже всего, постоянно.

Это сводило меня с ума.

Это сводило меня с ума, потому что было так чертовски хорошо.

Хуже всего было то, что куда бы мы, черт возьми, ни направлялись, это оказалось очень, очень далеко от того дома, где я жила по желанию Люсьена.

Это означало, что моя пытка, как мне казалось, длилась вечность.

В течение этой вечности я решила, что никогда его не прощу. Никогда.

Я никогда не прощу его за то, что он заставлял мое тело снова и снова предавать меня, тем самым заставляя ненавидеть саму себя больше, чем я ненавидела его.

Мы углублялись в недрах города (и «недра» было подходящим словом), он свернул в переулок.

Обычно я не зависала в переулках, если бы выбрала один из них, этот был бы в самом конце списка.

Люсьен притормозил, внезапно из ниоткуда к машине подскочил мужчина.

Я не смогла сдержать удивленного вздоха.

Рука Люсьена сжалась на внутренней стороне моего бедра, он пробормотал:

– Все хорошо, зверушка.

Я заставила себя повернуться к нему и кивнуть, будто доверяла ему свою жизнь, хотя совсем не доверяла. И судя по этому его маневру, когда он привез меня в сырой переулок, его маневр стал для меня убедительным доказательством того, почему я не должна ему доверять.

Моя дверь распахнулась, и в нее просунулась чья-то рука.

Я отпрянула, услышав, как незнакомец произнес:

– Миледи.

– Протяни ему руку, Лия, – приказал Люсьен, я не хотела протягивать руку незнакомцу, которого не видела, действительно не хотела, но я протянула.

Незнакомец помог мне выйти из машины. Он был ниже меня ростом, жилистый до изможденности, я предположила, что он моложе меня по меньшей мере на десять лет.

Он не обращал на меня никакого внимания, даже когда осторожно отодвинул меня от двери, прежде чем ее захлопнуть.

Его голодные глаза были устремлены на Люсьена, который вышел с другой стороны машины. Его глаза были очень голодные. Жутко голодные.

Как-то невероятно фатально.

– Уотс, – сказал Люсьен, прежде чем небрежно бросить ключи от своей абсурдно дорогой спортивной машины мужчине, похожему на бродягу, которого только что помыли в приюте для бездомных, выдали не его размера одежду и сделали не очень хорошую стрижку.

– Хозяин, – выдохнул мужчина, поймав ключи, его глаза были прикованы к Люсьену, и я почувствовала, как тошнотворное чувство поползло у меня под ложечкой.

Быстрее, чем вспышка, Люсьен оказался рядом со мной, его пальцы крепко сжали меня за локоть, уводя от незнакомца. Глаза мужчины метнулись ко мне, прежде чем преданно вернуться к Люсьену.

– Все говорят, она прекрасна, хозяин, – выдохнул он, наклоняясь к Люсьену, но сдерживая себя, совершенно очевидно настороженно, взволнованно, окаменевший одновременно.

Я посмотрела на Люсьена и увидела, что он смотрит на этого человека с едва скрываемым отвращением.

– Позаботься о машине, Уотс, – приказал Люсьен. Уотс кивнул, все еще тяжело дыша, и попятился, слегка поклонившись, как уродливый лакей сумасшедшего ученого в плохом фильме ужасов.

Люсьен повел меня к двери, я следовала за ним.

Я хотела спросить об Уотсе, но не стала. Мне хотелось с криком убежать в ночь, но я этого не сделала.

Полное безумие, но мне также хотелось броситься в объятия Люсьена и умолять его трахнуть меня у стены в переулке.

Этого я уж определенно не сделала.

Дверь открылась до того, как мы подошли к ней, появился персонаж, похожий на Уотса, но более округлый, пожилой, с густой бородой и копной длинных спутанных волос, который широко распахнул перед нами дверь.

– Хозяин, – благоговейно прошептал он, опустив глаза, как будто он был слишком скромным, чтобы смотреть на великолепие Люсьена, мой желудок тошнотворно скрутило.

– Брид, – пробормотал Люсьен, даже не взглянув в сторону мужчины, проводя меня мимо него в темный холл, который почти сразу же заканчивался лестницей, ведущей вниз.

Дверь за нами закрылась, и я едва сдержала желание подпрыгнуть или закричать. Мы начали спускаться по лестнице бок о бок, и Люсьен все еще не убирал свою руку с моего локтя.

– Как только мы окажемся на Пиру, зверушка, ты должна находиться от меня на расстоянии вытянутой руки, если я специально не позволю тебе отойти. Я понятно объяснил?

О боже мой.

Он привел меня на Пир. Я была совершенно уверена, что не готова к Пиру.

– Понятно, – пробормотала я, несмотря на свой новообретенный ужас, пытаясь придать своему тону почтительность, с которой к нему обращался Брид, думая, что это его сильно разозлит.

По-видимому, это сработало. Он резко повернул голову в мою сторону, его пальцы больно впились в плоть на локте.

Когда я подняла на него глаза, заставляя свое лицо выглядеть, как я очень надеялась, невинно, но с нетерпением (Уотс и Брид подали мне отличную идею), я увидела его прищуренные глаза и сжатые губы.

Он и я, соответственно хранили молчание, пока спускались по первой лестнице. И второй. И третьей.

В конце четвертой Люсьен ввел меня на мой первый Пир.

Я сразу поняла, почему Уотса и Брида здесь не было. Это место было переполнено красивыми людьми. Не худыми. Не изможденными. Не тучными. Не болезненными.

Идеальными.

Я не понимала, где заканчиваются вампиры и начинаются смертные.

Все были одеты безупречно. Мужчины в смокингах или хорошо сшитых костюмах, женщины в вечерних платьях. Здесь не было ни одного, кто выглядел бы, как на Отборе, полным надежд и отчаяния быть избранным. Здесь не было переизбытка драгоценностей и украшений. Здесь находились слишком крутые, слишком элегантные, слишком изысканные, чтобы выставлять себя напоказ и привлекать к себе внимание.

Люди были единственной элегантной вещью в этом месте.

Зал здесь выглядел так, как будто был сделан из цемента, весь, включая перекладину, которая проходила по всей длине с одной стороны. Однако полки в задней части были стеклянными, уставленные бутылками и бокалами разной формы, подсвеченные красными лампочками, как и все остальное помещение, все здесь освещалось очень тусклыми красными лампочками.

Музыка была громкой. Не рок-н-ролльной, а медленной, пульсирующей и соблазнительной.

Комната казалась скромной, но живой, когда гул разговоров увеличивался в перерывах между музыкой. Люди стояли и разговаривали или грациозно двигались между плотно упакованными телами.

Здесь даже было что-то вроде танцпола, но на нем не совсем танцевали пары. Я не могла отвести от них глаз, наблюдая, как двигаются тела, плотно прижавшись друг к другу, многозначительно покачиваясь, руки двигаются, тянутся, касаются. Лица, прижатые к шеям, губам, и даже с моего расстояния я увидела несколько блестящих языков, скользящих по подбородку, скулам, вискам, плечам, другим губам. Казалось, что двоих не было, а было что-то единое и целое, любой, кто присоединился бы к ним, был втянут в то, что составляло массовую прелюдию.

Неудивительно, что Эдвина, которая считала своих девочек хорошими девочками, не хотела, чтобы ее девочки приходили сюда.

Я не могла поверить, что Люсьен привел меня.

Не то чтобы у меня были какие-то проблемы с такого рода вещами, просто это была не моя сцена.

У меня на кончике языка вертелся вопрос, может это тоже часть моего наказания, но он отпустил мой локоть, схватил меня за руку и повел вперед, пробираясь сквозь тела.

Его хватка была уверенной и сильной, пока он тащил меня.

Я замечала, как люди поворачивались к нему, кивали в знак приветствия. Некоторые безмолвно приветствовали одними губами.

Я также заметила тех, кто изучающе рассматривал меня, бесстрастные лица, сканирующие глаза, слишком искушенные, чтобы быть откровенными, но все же выдающие свое любопытство.

Люсьен остановился у бара, потащил сквозь последнюю толпу. На крошечном пятачке свободного пространства он согнул руку, развернув меня так, чтобы моя спина прижалась к его груди, другой рукой крепко обнял меня за талию, все еще держа меня за руку, он не отпускал.

– Что ты будешь пить, зверушка? – спросил он, наклонившись к моему уху, это взбесило меня, его глубокий голос, звучащий на моей коже, заставил меня вздрогнуть.

Я повернула голову, он приподнял свою, чтобы дать мне возможность двигать головой.

Я встала на цыпочки, потянулась к его уху, ответила:

– Что ты хочешь, чтобы я выпила?

Рефлекторно его рука крепче сжала мою талию, он вскинул голову и его глаза осмотрели мое лицо в красном свете.

Затем он отвел взгляд, явно рассерженный, и дернул подбородком в сторону бармена.

Именно тогда я решила, возможно, я немного перегнула палку.

Он снова посмотрел на меня сверху вниз, приблизив свое лицо, его лоб коснулся моего, его рот был на расстоянии вдоха.

– Ты мне больше всего нравишься пьяной от водки, – заявил он. Его слова вызвали воспоминание, от которого у меня скрутило живот, не от тошноты, а потому что это было болезненным воспоминанием.

Я не знала, что нашло на меня прошлой ночью.

Это не совсем было правдой, то что я делала.

Я напилась, и мои границы исчезли.

Говорят же, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, это дало мне еще один повод провести день в беспокойстве и злясь на себя. И прошлой ночью, в первый раз, я наслаждалась своим временем с ним перед кормлением, не говоря уже о самом кормлении, которое было, этого отрицать невозможно, невероятным.

К тому времени, как выпила свой последний мартини, я внимательно слушала Эдвину и Стефани, которые рассказывали о Люсьене, какой он великий человек, какой щедрый со своими наложницами до и после соглашения. Понятно, что он не только заботился о них, а периодически виделся с большинством из них, даже с теми, кто сейчас был уже в возрасте, немощные. И в этот момент доказательства его колоссальной щедрости были разбросаны вокруг по гостиной – одежда, сам дом и даже экономка.

Где-то во время показа мод я забыла про свое хранилище «Почему я ненавижу Люсьен Волта», вместо этого вспоминала о нем только хорошее. Как улыбка тронула его губы. Как закрылись его глаза, когда он понял, что я наблюдаю за ним, и мне понравилось то, что я увидела. Как он считал мои худшие черты характера забавными. Как он иногда мог быть нежным и терпеливым. И как он целовался.

Хорошие стороны, которые он проявил вернувшись домой, укрепили в моем пьяном сознании мысль, что я ошибалась на его счет.

Так было до тех пор, пока он не доказал мне мою правоту.

Его лицо отстранилось от меня, вырывая меня из моих мыслей.

Я наблюдала, как он снова бросил взгляд на бар и заказал:

– Два мартини с водкой, оливки.

После этого Люсьен молчал, не двигался, пока не поставили перед ним наши напитки. Как только они это сделали, он отплатил счет бармену. Я взяла свой коктейль, он передвинул нас. Люсьен в основном сидел боком и спиной к бару. Я повернулась к комнате, моя спина все еще плотно прижималась к его груди, тело уютно, собственнически, даже защищающе устроилось в изгибе его руки.

Его губы вернулись к моему уху, ни с того ни с сего, он пробормотал:

– Брид и Уотс – прихлебатели.

Я не спрашивала, но мне было любопытно. Я повернула голову, взглянув ему в лицо, и когда я смотрела ему в лицо, то увидела – выражение его лица было закрытым для сторонних наблюдателей и бдительным.

Да, я зашла слишком далеко.

Черт.

Укладывая волосы на этот вечер (Эдвина хотела сделать это сама, но на этот раз я твердо решила проявить самостоятельность), я придумала свой план.

Он хотел научить меня?

Ну, я тоже собиралась преподать ему несколько уроков.

Но я явно увлеклась.

И решила исправить ситуацию.

– Прихлебатели? – Спросила я.

Он кивнул.

– Что это значит? – Мне было любопытно.

Он оглядел комнату. Этот жест говорил, что я должна была последовать его примеру, что и сделала, повернувшись лицом к комнате, он наклонился к моему уху.

– Они хотят находиться здесь, внизу.

Я смотрела перед собой, почувствовала, что он хочет, чтобы я продолжила разговор, поэтому спросила:

– Они когда-нибудь были здесь внизу?

– Никогда и никогда не будут, – ответил он. – Но они не сдаются. Одержимы вампирами и нашей культурой, особенно Пиром. Одержимы нездоровым образом. Они решили служить нам бесплатно, если только кто-нибудь не даст им чаевых.

Мне было жаль Брида и Уотса, так сильно хотевших попасть сюда, находится так близко от их мечты, и не иметь возможности никогда попасть сюда.

– Откуда они знают о вампирах? – Поинтересовалась я, так как думала, что никто, кроме тех, кто был с ними как-то связан, не знал.

– Они чувствуют нас, – ответил Люсьен. – Понятия не имею, как. Очень немногим смертным это доступно. А те, кто чувствует нас, всегда становятся прихлебателями.

Мне показалось это интересным.

– Люди дают им чаевые? – Спросила я.

– Редко.

– Почему?

– Они грязные, невоспитанные, неопрятные. Большинство вампиров обладают способностью приобретать лучшие существующие вещи, и они делают это в обязательном порядке. Они не терпят напоминания о том, что может быть что-то хуже. – Я почувствовала, как мое тело напряглось, когда он продолжил: – Они подхалимы, Лия. Фанатики. Они заставляют людей чувствовать себя неуютно, вампиров и особенно смертных. Они не только незваные гости, они никому не нужны.

Я оглядела комнату, рассматривая красивых людей, которые могли позволить себе лучшие вещи в жизни, и не терпели не очень красивых людей, у которых почти ничего не было.

Потом вспомнила, как Люсьен бросил свои ключи Уотсу и фанатичное подхалимство Уотса.

– Ты даешь им чаевые? – прошептала я, думая, что он может меня не услышать, голос был таким тихим, но забыла, что он вампир, конечно, он меня слышал.

– Всегда, – ответил Люсьен, и я повернула шею, взглянув на него.

– Правда? – Я вздохнула, не зная, почему его ответ, его хороший ответ, так много значил для меня.

Его глаза блуждали по моему лицу, я заметила, как его настороженность пропала.

– Правда, моя зверушка. Иначе им не на что было бы есть, если бы не мы с Космо.

Без моего разрешения мое тело расслабилось в его руке, и я снова перевела взгляд на комнату.

Его рука крепче обхватила меня за талию, голова снова вернулась к моему уху.

– Однако наши чаевые не делают нас ужасно популярными среди нашего же вида.

– Пошли их к черту, – пробормотала я, прежде чем смогла остановить себя, и почувствовала, как его тело затряслось от смеха, когда услышала, как из его горла вырвался смех.

Автоматически все мое существо настроилось на его смех, который я не слышала со вчерашнего утра. Казалось, что его смех кормил меня, не как шоколад или какое-то другое запрещенное лакомство, а как необходимая еда.

Я почувствовала, как у меня перехватило горло от страха от одной этой мысли.

За все время, что я была с ним, вампиром, который пил человеческую кровь, который был намного сильнее меня (черт возьми, сильнее всех, кого я знала), который причинял мне боль, унижал и играл моим телом, как хотел, в противоположность моему сознанию, я никогда не чувствовала большего страха, чем в этот момент.

Он видно почувствовал мой страх, я поняла это, когда его губы на ухо вопросительно меня позвали:

– Лия?

Тогда-то я это и заметила. Кое-что еще, что крутилось на краю моего сознания с тех пор, как мы сюда приехали.

На самом деле, две вещи.

Первое было не столько реальным, сколько скрытым течением в этой комнате.

Глаза. Уши. Чувства. Внимание. Люди исподтишка наблюдали за нами, возможно, слышали нас, так как некоторые из них были вампирами, слышали наши слова, вдыхали запах моих духов, смешанный с его древесным одеколоном.

Я была не единственным новичком в этой толпе, к которой испытывали любопытство.

К Люсьену тоже. На самом деле, мне показалось, что в основном все внимание было направлено на Люсьена.

Как будто мы были кинозвездами…

Нет.

Как будто он был дико известной кинозвездой, а я была его конфеткой, и мы пришли в обычный клуб среди простых людей.

Второе, что я почувствовала во время Отбора. Странное одурманенное чувство. Чувство, которое объяснила Стефани, как он следил за мной, отмечал меня.

– Ты отмечаешь меня? – прошептала я.

Его рука на моей талии скользнула вверх, его рука остановилась сбоку на моей груди, большой палец погладил область сердца на платье.

Я почувствовала, как он повернул голову, его губы больше не шептали мне на ухо, а находились у моей шеи.

– Да, – ответил он.

Я забыла, что наши зрители, которые подготовились к шоу, слегка повернулись к нам, и он поднял голову.

Я приблизилась к его лицу и спросила:

– Что это такое?

Он ответил без промедления.

– Я настроился на тебя.

Я не понимала, что это означает.

– Что это значит? – Опять спросила я.

– Ты же знаешь, что я слышу твое сердце? – спросил он в ответ.

Я кивнула.

Он поколебался, прежде чем продолжил:

– Ты знаешь, что я могу контролировать твой разум?

Я сглотнула, прежде чем снова кивнуть, спросив: