Текст книги "До захода солнца (ЛП)"

Автор книги: Кристен Эшли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Настороженной.

Я тоже насторожилась.

Он вторгся в мое пространство (снова) и посмотрел на меня сверху вниз, его лицо все еще было пустым.

– Как ты это сделала? – спросил он.

– Что сделала? – спросила я в ответ.

– Мысленно попросила меня, – сказал он мне.

Ура! У меня получилось.

– Ну, мне не хотелось кричать, ты же можешь слышать меня, когда я мысленно разговариваю с тобой, поэтому я решила попробовать и...

Он прервал меня.

– Я не могу слышать тебя постоянно, только когда обращаюсь к тебе.

Вот это новость.

– Правда?

Он подождал мгновение, прежде чем заявить:

– Никто такого никогда не делал.

Я почувствовала, как мои глаза округлились, повторив:

– Правда?

Выражение его лица стало задумчивым. Я подозревала, что и мое тоже. Я хотела узнать, что, черт возьми, происходит.

Затем выражение его лица снова стало настороженным, как будто он что-то скрывал от меня, что мне показалось странным.

В конце концов, он тихо сказал:

– Правда.

Он изучал мое лицо, его глаза смотрели пристально, я снова почувствовала это пульсирующее чувство, будто он пытался проникнуть в мое настроение, вторгнуться в мои мысли.

Я всем сердцем желала бы проделывать с ним то же самое.

Я хотела спросить, как он это делает и что он делает, но решила, что Мирна позволила бы ему делать все, что он хотел, не задавая глупых вопросов, даже если он вторгался бы в ее голову. Поэтому я просто смотрела на него.

Наконец он объявил:

– Давай поедим.

Я положила картофель в сервировочную миску и отнесла всю еду на стол, пока Люсьен открывал вино, наполняя бокалы. И пока мы накрывали на стол, у меня было странное предчувствие по поводу того, что я влезла в его мысли.

Я добавила эту вещь в свой очень длинный мысленный список «Спросить завтра маму».

Мы сели за стол, я намазывала маслом свое слоеное, еще теплое печенье (можно было бы поспорить, что мое печенье было лучше, чем моя жареная курица, или, по крайней мере, мама и Лана спорили об этом, и они делали это все время), Люсьен снова заговорил.

– Нам нужно поговорить о прошлой ночи.

У меня потекли слюнки от желания съесть печенье. Когда он произнес эти слова, слюнки тут же иссякли, и аппетит резко упал.

Несмотря на это, я откусила печенье, прожевала, печенье напоминало мне пыль, посмотрела на него, надеясь, с почтительным любопытством.

Он поймал мой взгляд, и его губы сжались.

– И вчера, – продолжил он.

Я решила прервать разговор, поспешно объявив:

– Я была неправа насчет вчерашнего.

Его глаза встретились с моими.

– Да, ты была неправа.

Мой разум закипел.

Но губы мягко напомнили ему:

– Я же уже извинилась.

– Ты извинилась за другое, но не за все.

Я сжала губы.

Люсьен продолжал говорить.

– Мы с Катриной были друзьями пятьдесят лет, Лия, но знаком я с ней семьдесят пять лет. На этой неделе я подал заявление о разделение с ней. Ты знаешь, что значит это заявление?

Я кивнула.

Он посмотрел, как я кивнула, продолжил:

– Наше предстоящее разделение не имеет никакого отношения к тебе и все, что связано с тобой.

Я вообще не хотела говорить об этом. Но, как обычно, у меня не было выбора. Люсьен продолжал говорить:

– Я знал, что с Риной что-то не так, а ты олицетворяешь все, что в ней не так. Пребывание с тобой побудило меня, наконец, принять это решение.

Его слова не проникли внутрь.

Это было неправдой, один раз хотя бы. Он назвал ее Риной.

Я слышала, как он сказал накануне, но теперь я почувствовала, как он произнес ее имя.

Мой желудок скрутило.

– Она любит тебя, – прошептала я, не обращая внимания на боль в животе.

– Она не знает, что такое любовь, – коротко ответил он. – У вампиров нет таких же ожиданий, когда они спариваются, Лия. Вечность – это очень долгое время. Нет ничего неслыханного в том, чтобы расходиться иногда на года, даже десятилетия. И верность определенно не является обязательным требованием для спаривания вампиров.

У меня было ощущение, что он что-то пытается мне объяснить о своих отношениях с Риной, но у меня также было ощущение, что он что-то хочет объяснить конкретно мне, типа, чтобы я не питала иллюзий на его счет, но я и не питала.

У меня пересохло во рту.

Поскольку в моем контракте говорилось, что он может свободно пользоваться моей кровью и моим телом, я не ожидала, что он будет верен своей паре, а тем более уж мне.

Так же очевидно, поскольку у него была пара, развод, другими словами, или нет, мне не стоит ожидать, что он будет верен мне. Ни моей крови, ни моему телу.

И тогда что-то ударило по мне. Что-то настолько всепоглощающее, что желудок скрутило, более острой болью, пронзившей меня насквозь.

У меня было достаточно опыта общения с неподходящими мужчинами, чтобы точно понять, о чем он говорил. И оргазм, который он наконец-то мне предоставил прошлой ночью и этим утром, был связан не с тем, что он хотел мне что-то дать.

Это был акт раскаяния Люсьена.

Несмотря на их правило неверности вампиров, он все равно чувствовал себя виноватым.

Я молча положила печенье на тарелку.

Затем прошептала:

– У тебя был секс прошлой ночью.

Мои слова прозвучали как обвинение, мне захотелось пнуть себя под зад. Мирна никогда бы не стала выдвигать обвинения, никогда за миллион лет. И у меня не было никакого права выдвигать обвинения вампиру. Вообще никакого.

Но я уже не могла забрать свои слова обратно.

Его лицо стало жестким.

– Лия...

Я взмахнула рукой, пытаясь исправить ущерб от своих слов, но нож в моем животе прорезал болезненную линию прямо до пищевода.

– Это не мое дело. – Беззаботно выдавила я, но мне показалось, что я потерпела неудачу.

– Лия... – начал он снова, но я начала разрезать свою жареную куриную грудку, заговорив.

– Ты просто будь собой, делай то, что хочешь, живи своей жизнью, как сделал бы любой вампир. А я буду собой и буду выполнять свою работу, без проблем для тебя и без всяких ожиданий от тебя. Обещаю.

Я смотрела в свою тарелку, удивившись, даже самой себе, что вышла из игры и призналась ему в своем плане.

Это было ошибкой. Мне следовало не смотреть в свою тарелку, а смотреть на него.

– Свою работу? – спросил он шелковым голосом, которого я никогда раньше не слышала. Голосом, который был более чем пугающим. Страшным, отчего мои глаза метнулись к его лицу.

Похоже, я совершила ошибку. Ужасную.

Он разозлился. С запозданием я почувствовала, как его ярость заполнила комнату, и мне стало трудно дышать.

Я оказалась в замешательстве. Быть наложницей – это же и была моя работа.

Не так ли?

Пытаясь успокоить его гнев, я решила объясниться:

– Я поняла все вчера, Люсьен, – сказала я ему, поскольку меня это немного смущало, перевела глаза поверх его плеча, прежде чем вернуться к своей тарелке. Я положила кусочек курицы в рот и снова посмотрела на него.

Все это время он молчал, не ел, положив локоть на стол, держа в руке бокал с вином, его глаза прожигали меня.

Я продолжила проглотив.

– Я была идиоткой. – Мне казалось, что ему понравится моя реакция, но выражение его лица не изменилось. – Ты был очень добр ко мне, великодушен. – Я взмахнула вилкой в сторону кухни в слабой попытке высказать свою точку зрения. – Я не могу представить, что все вампиры такие, и даже если это так, это не плохая жизнь. Я... я... – Я запнулась, теряя суть, потому что выражение его лица все еще не изменилось, но я нашла в себе смелость закончить. – Я была неправа. Итак, вчера, когда у меня было столько времени на размышления, я решила, что буду выполнять свою работу, обслуживать тебя, пока не закончится Соглашение. Больше никаких ссор. Больше никаких истерик. Я обещаю.

Наконец он нарушил молчание, произнес:

– Обслуживать меня.

Я кивнула.

– Обслуживать меня, – повторил он.

Я снова кивнула, на этот раз более нерешительно.

– Не могла бы ты объяснить мне подробно, в чем, по-твоему, заключается твоя работа, Лия?

На самом деле он знал в чем.

Не так ли?

– Ты в курсе, – сказала я ему.

– Объясни мне, – повторил он.

Я в замешательстве склонила голову набок.

– Но… Я не понимаю. Ты же знаешь.

Он наклонился вперед на долю дюйма, его голос стал опасно низким, рявкнув:

– Объясни.

– Я… ты, я... – Я запнулась, затем исправилась, – должна быть для тебя доступна, чтобы ты смог кормиться и...... эм, делать другие вещи, когда захочешь. – Его губы сжались, и я продолжила: – И, знаешь, показывать тебе меня, посещать с тобой разные места и...

– Хватит, – потребовал он, и я закрыла рот.

Что-то было не так.

Я не думала, что скажу ему все это, но решила, что сейчас самое подходящее время. Карты на стол. Он выиграл, как всегда.

Мне казалось, что он должен был быть счастлив. Он же победил.

Почему он не казался мне счастливым?

Почему он выглядел таким... чертовски... разъяренным?

– Люсьен... – начала я, но он перебил меня.

– Значит, ты решила, что будешь моей шлюхой, – заявил он, и я поморщилась.

Я бы так не сказала. Хотя отчасти так оно и было, но даже я сама себе отказывалась в этом признаваться.

– Я бы так не сказала, – тихо повторила я вслух.

– А как бы ты сказала? Ты думаешь, что ты находишься здесь, чтобы обслуживать меня. Ты думаешь, что твоя работа – позволять мне питаться от тебя и трахать, когда я хочу. Это твоя работа. – Он выплюнул последние слова, словно они были отвратительными на вкус, и он не мог их даже произносить. – Итак, как бы ты сказала, моя зверушка?

– Я – твоя наложница, – напомнила я ему, думая, что этим все сказано.

Я думала так, потому что так оно и было!

Он мгновение смотрел на меня, я смотрела на него. В основном я наблюдала за его глазами, и мне не нравилось то, что я там увидела.

Затем его рука дернулась, превратившись в размытое пятно, и почти мгновенно его бокал с вином разбился о стену. Сила броска была настолько велика, что стакан превратился в песок, жидкость в нем расплескалась, оставив высокий широкий след на стене.

Я уставилась через плечо на стену. Затем посмотрела на него, открыв рот.

– Ты все, – прорычал он, затем продолжил рыком, – предусмотрела?

Я почувствовала, как мое тело начало дрожать от свирепости его взгляда.

– Люсьен... – прошептала я, неуверенная, что хотела сказать, но, что бы я не собиралась сказать, у меня не было такой возможности.

– Я хочу, – произнес он, рычание исчезло, его голос снова стал шелковым, – показать тебе, что значит быть моей шлюхой.

У меня было такое чувство, что это будет нехорошо.

Мое сердце забилось так быстро, что я почувствовала пульс на шее.

– Да, зверушка, – его голос все еще был шелково-мягким, – тебе это не понравится. – У меня перехватило дыхание.

Он встал, подошел ближе и посмотрел на меня сверху вниз. Я запрокинула голову и посмотрела на него снизу вверх.

– Для протокола, Лия, – тихо произнес он, – я не трахал Китти прошлой ночью. – Он наклонился, и его голос упал до шепота. – Она хотела этого, умоляла меня об этом. Она умоляла прикоснуться ко мне, умоляла дать ей шанс взять меня в рот, умоляла, чтобы я трахнул ее. – Он наклонился ближе, его рука поднялась, пальцы обвились вокруг моей шеи, и я увидела, как он напрягся, будто сдерживал порыв, я затаила дыхание. – Признаю, у меня было искушение, но, в конце концов, она пахла не так, как ты, и на вкус не была такой, как ты, и она не была похожа на тебя, так что я едва мог заставить себя кормиться от нее, и это все, что я, бл*дь, сделал.

Не успела я опомниться, как он исчез. Свист.

Услышала, как открылась дверь гаража, «Порше» с ревом ожил, а затем дверь гаража снова опустилась.

Все это время я сидела на кухне, не зная, что делать и как реагировать на то, что он только что сделал мне еще один странный, но экстраординарный комплимент.

Что я действительно знала, так это то, что мне снова удалось все испортить. Хотя я думала, что поступаю правильно для себя, для своей семьи, даже для Люсьена.

Что я также знала, так это то, что мне очень, очень нужно было поговорить с мамой.

Пошатываясь, я встала, оставив жареную курицу, разбитый бокал и вино на стене, и пошла искать свой телефон.

13
Сны

Я наконец поняла.

Когда подняла голову, мои ноги раздвинулись, его бедра оказались между ними, руки крепко обхватили его, как будто никогда не хотели отпускать.

Я не хотела его отпускать. Никогда.

Никогда. В вечности.

Мои губы нашли его ухо.

– Я поняла, – прошептала я, чувствуя, как через меня проходит зарождающаяся красота.

Язык Люсьена скользнул по ране, из которой он кормился.

Он поднял голову, его прекрасные глаза впились в меня, его пылающий триумф впился в меня, как клеймо.

Его руки переместились на мои бедра, приподнимаясь, губы опустились на мои в мучительном, собственническом поцелуе, и он заполнил меня.

Сквозь его требовательные толчки, прижимаясь губами к его губам, я с любовью выдохнула:

– Я твоя.

* * *

– Лия.

Руки были на мне, руки моей возлюбленной, но они не прикасались ко мне с любовью.

– Лия, проснись.

* * *

– Скажи это еще раз, – прорычал Люсьен, но я потеряла счет.

Я была так наполнена им; никогда не была так наполнена никем. Это было прекрасно, так прекрасно, что я заплакала.

– Скажи еще раз, – потребовал он, его рука в моих волосах оттягивала голову назад, не нежно, боль смешивалась с удовольствием от его утверждения.

– Я твоя, – прошептала я, мои глаза сфокусировались на нем. – Только твоя. Всегда.

* * *

Меня перекатили, я почувствовал на себе тяжесть, чья-то рука трясла меня за плечо.

– Лия, ты спишь. Просыпайся.

* * *

Он растаял. Его больше не было во мне. Мои руки никого не держали.

Все погрузилось во тьму.

Потеря его была такой огромной. Я почувствовала ее всем сердцем.

Страх наполнил меня, и я закричала.

* * *

– Лия, проснись!

* * *

Они сжигали его.

А меня вешали.

И его наказание за преступление состояло в том, чтобы он первым увидел мою смерть.

Мои глаза были прикованы к нему, когда пламя обвилось вокруг его мощного тела.

Я почувствовала, как петля затягивается на шее.

«Я люблю тебя», – мысленно прошептала я ему.

* * *

Рука, трясущая меня, замерла, но пальцы сжались, впиваясь в руку.

* * *

Я смотрела, как его глаза закрываются, не от боли пламени, а от боли другого рода.

Я закрыла глаза.

«Я тоже люблю тебя, дорогая». Услышала я его голос в своей голове.

Мое сердце воспарило.

Затем мои ноги лишились опоры.

* * *

Я проснулась, рывком поднявшись, с криком, вырываясь из теплого, тяжелого тела Люсьена, готовая к побегу. От кого пыталась убежать, не знала.

Я уже опустила ноги на пол, когда чья-то рука обхватила меня за талию, подтянув обратно на кровать. Люсьен прижимал меня к себе, баюкая в своих объятиях. Он прислонился спиной к изголовью кровати, я сидела у него на коленях.

Я растворилась в нем.

Во всей этой странности самым странным было то, что я дрожала как осиновый лист и плакала, как ребенок.

– Хо… хо… святое дерьмо, – прошептала я, мой голос дрогнул. Руки крепко вцепились в него, не отпуская, продолжая всхлипывать.

Его рука переместилась на волосы, поглаживая.

– Черт, – повторяла я, на этот раз без запинки. Я прижималась еще ближе, не зная почему, просто мне необходимо было прижаться как можно ближе к нему.

Мне это правда было необходимо. Необходимо почувствовать его теплое, твердое, большое тело, окутывающее меня, защищающее.

– Все хорошо, Лия, тебе просто приснился плохой сон, – пробормотал Люсьен мне в макушку.

Так вот что случилось?

Я не помнила. Я просто вспомнила то ощущение ужаса.

И печаль.

Нет, не только печаль. Потерю и скорбь.

– Черт, – снова прошептала я, и новая порция слез хлынула из глаз, на этот раз тихо.

– Шшш, дорогая, это был всего лишь сон, – мягко успокаивал Люсьен, его губы шевелили мне волосы.

Я зарылась глубже в него, пока текли слезы. Он согревал меня в своих объятиях, а я держалась за него.

Наконец, после того, как я пришла в себя, тихо произнесла:

– Ничего не понимаю.

Его рука оставила мои волосы и обняла за верхнюю часть спины, его длинные пальцы обвились вокруг моего плеча.

Именно тогда воспоминания об ужине с треском вернулись ко мне.

Люсьен и инцидент с бокалом вина. Мое тело напряглось, и как только это произошло, его руки тоже напряглись. Мои глаза осмотрели то, что я могла увидеть, а это было не так уж много, в основном его горло в темноте.

– Ты здесь, – тупо произнесла я.

– А где еще я могу быть?

Я не знала. Он казался мне таким разъяренным, когда уходил. Я не ожидала, что через миллион лет он вообще вернется, не говоря уже о том, чтобы нежно меня обнимать после того, как мне приснился кошмар.

Я подняла голову, разглядывая его лицо в темноте.

– Ты больше не злишься на меня?

Увидела, как он опустил подбородок, чтобы посмотреть.

– Злюсь, – ответил он, и я напряглась. – Я не должен тебе этого говорить, зверушка, но трудно злиться на тебя, когда я чувствую твой запах. – Он сжал меня в объятиях и продолжил бормотать: – И чертовски невозможно злиться, когда я чувствую и слышу твое дыхание, биение твоего сердца во сне.

Это заставило мое сердце забиться быстрее.

Он продолжал:

– Ты с кем-то боролась во сне, потом кричала, потом плакала.

Я почувствовала, как мои губы приоткрылись.

– Кричала?

Его темная голова кивнула.

– Плакала? – Переспросила я.

Еще один кивок.

– Во сне? – Опять спросила я.

Еще один кивок, потом он передвинул нас, соскользнув вниз по кровати, перекатившись, чтобы мы оказались лицом друг к другу. Он натянул одеяло, его руки снова обняли меня.

– Ты помнишь, что тебе приснилось? – спросил он с легким любопытством, я отрицательно покачала головой на подушке. – Ничего? – настаивал он, я снова отрицательно качнула головой.

– Мне кажется, я не хочу вспоминать, – ответила я ему. – Этот сон заставил меня кричать, – я сделала паузу, затем добавила: – и плакать.

Его руки сжались.

– Может ты помнишь, кто был в твоем сне?

Я снова отрицательно покачала головой.

– Нет, не помню. Кто бы там не был, я потеряла их, и мне стало так грустно. – И почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу, поэтому прижалась к нему еще ближе. – Невероятно грустно.

Он крепко прижал меня к своей груди.

– Это был всего лишь сон, зверушка.

На этот раз я кивнула.

Но почему-то у меня было такое ощущение, что этот сон был не совсем похож на сон. Я не помнила сам сон, но что бы там не было, мне казалось настолько реальным, по крайней мере, боль после этого странного сна была слишком реальной.

– С тобой такое когда-нибудь случалось раньше? – спросил Люсьен.

Я снова кивнула.

– Когда я была молодой, мне снились похожие сны, я их тоже не помнила. Тогда меня будила мама, но такое не случалось уже очень давно.

– Ты помнила, что тебе снилось?

Я отрицательно покачала головой и прошептала:

– Надеюсь, этот тоже никогда не вспомню. Тогда я просыпалась напуганной и расстроенной, – мой голос понизился до шепота, – этот был намного хуже.

Он еще раз ободряюще сжал меня.

– Он уже прошел.

Именно тогда я поняла, что буквально вжалась в него. И через секунду мне стало интересно, будет ли так сильно прижиматься Мирна к своему вампиру после того, как по-королевски разозлила его.

– Люсьен?

– Да, моя зверушка?

– Сегодня за ужином, – начала я, он напрягся, хотя я не хотела еще одного инцидента с бокалом вина, особенно сейчас, когда он держал меня в своих объятиях, но запросто мог швырнуть о стену, я немного отодвинулась, – я не хотела тебя разозлить.

Он не ответил, поэтому я приподнялась на локте и посмотрела в его лицо в темноте.

– Прости, что я тебя разозлила.

Он перекатился на спину, притянул меня к себе, запустив руку в волосы, прижав мое лицо к шее.

И он молчал, всего лишь покручивая мои волосы на пальце.

Я решила, что пришло время все прояснить.

К сожалению, моя мама не отвечала на звонки, а это означало, что скорее всего она ушла в кино. Мама любила фильмы, любые фильмы, в основном мелодрамы и романтические комедии, также она не была противницей боевиков, чем кровавее, тем лучше.

Тетя Надя, которая всегда была моей любимой тетей и с которой я могла поговорить, о чем угодно, тоже не отвечала на звонки, а это означало, что она скорее всего пошла в кино вместе с мамой.

Я не хотела звонить другим тетушкам или двоюродным сестрам, ну, потому что не хотела, чтобы они узнали, что я идиотка или еще идиотка в квадрате, чем и так уже знали.

Я позвонила Лане, она ответила. Но сказала, что Рейф будет у нее с минуты на минуту. Она была вся в ожидании. Я услышала по ее голосу, она пообещала перезвонить мне сразу же утром.

Так что я, как всегда, была в полном неведении относительно всего происходящего.

Поэтому должна была разобраться во всем сама.

– Мне казалось, что я веду себя так, как ты хотел, – сказала я Люсьену, и его рука в моих волосах замерла на несколько мгновений, прежде чем его пальцы снова начали накручивать прядь.

Затем он сказал кое-что, что застало меня врасплох:

– Я хочу тебя.

Меня? Он хотел меня?

Я никогда никому не была нужна.

Я была, как только что отметила, идиоткой, помимо прочих не очень хороших черт характера.

От его признания у меня потеплело в животе, сердце екнуло, и страх пополз вверх по позвоночнику.

Это было здорово. Вместо двух противоречивых эмоций теперь у меня уже было три.

– Я же у тебя есть, – солгала я, прежде чем указать на очевидное: – Вот она я, с тобой.

Я почувствовала, как он приподнял голову, его губы коснулись моего виска, прежде чем снова опустил на подушки.

– У меня была ты, душечка, – пробормотал он, используя другое нежное выражение, старомодное и слишком, слишком, слишком эффективное. Настолько эффективное, что избавило меня от сердечного приступа и ползущего страха, значительно усилив тепло внизу живота. – Каждый день и каждую ночь ты была у меня. До сегодняшнего вечера. А теперь ты исчезла. – Его рука нежно сжала мне волосы, и он тихо спросил: – Почему ты спряталась, Лия?

Что-то застряло у меня в горле. Я знала, что это было, но проглотила и притворилась, что этого вообще не было.

Я знала, что сейчас лгу самой себе, но решила, что лгать самой себе – определенно лучший выход.

– Я здесь, – прошептала я, – прямо здесь, где ты хотел, чтобы я была.

Его рука убрала мои волосы, и он переместил меня. Снял со своего тела и повернул так, чтобы моя спина прижималась к его груди, крепко обняв за талию, согнув локоть, прижавшись ладонью к моей груди.

– Помни об этом, – произнес он мне в затылок, когда переместил меня.

– О чем? – Спросила я.

– Вот где я хочу, чтобы ты была. Двадцать лет я хотел, чтобы ты была здесь. – Его рука напряглась и прижала меня сильнее к своему телу, я почувствовала, как его лицо зарылось в мои волосы. – Никто не будет ждать двадцать лет шлюху, Лия. И ее не поведут за книгами по магазинам. Никто не перевозит свою одежду в гардероб шлюхи. Никто не знакомит ее со своими друзьями. И, конечно, никто не будет терпеть, когда шлюха себя плохо ведет.

Я решила сосредоточиться на последнем, потому что разозлилась. В остальном в его словах было все очень логично. А также мой живот снова стал теплым, а мне это совсем было не нужно.

Но Мирна бы не разозлилась. Никогда.

Я подавила свой гнев и решила смириться.

– Итак, что это нам дает?

– То, где мы всегда и были с тобой, – ответил он, его голос звучал легче, как будто он не только поднял какой-то вес, но и как будто ему было весело. – Но вместо того, чтобы вступить в бой, ты отступила и укрепила оборону.

О нет.

Он меня полностью раскусил!

Он прижался ближе и твердо заявил:

– Но я справлюсь.

О нет, он этого не сделает. Нет, если я вмешаюсь (что и сделала).

– Ты уже справился, – солгала я, и он усмехнулся, отчего мне захотелось бросить в него чем-нибудь.

Конечно, я этого не сделала.

– Нет еще, – заявил он.

– Точно, справился.

– Еще нет.

Я оттолкнула его руку, на удивление она легко сдвинулась, и я повернулась к нему лицом.

Посмотрела на него в темноте и сказала шепотом:

– Если ты хочешь, чтобы я умоляла тебя трахнуть меня, я буду умолять. Я сделаю все, что ты захочешь, чтобы я сделала. Проверь меня. Я тебе докажу. Люсьен, что у тебя есть я.

Я затаила дыхание, на самом деле не желая, чтобы он заставлял меня делать то, что он хотел, чтобы я делала, но, тем не менее, была готова.

Его лицо приблизилось ко мне, но остановилось на расстоянии вдоха, создавая у меня впечатление, что он мог отчетливо видеть в темноте.

– Я не хочу, чтобы ты умоляла, зверушка. Дело не в этом. Это был всего лишь экзамен, который ты с треском провалила. Если бы ты дала себе волю совсем чуть-чуть, я показал бы тебе, в чем дело.

– Объясни мне, – настаивала я.

– Это невозможно объяснить.

– Хорошо, но все же попробуй.

Он поколебался, потом произнес:

– Доверие.

Я моргнула в темноте.

– Доверие?

– Я уже говорил тебе это раньше, ты должна доверять мне, Лия.

– В чем?

– Во всем.

Он что совсем слетел с катушек?

Он хотел, чтобы я ему доверяла? Во всем? И когда я ему надоем, он отпустит меня и уйдет к своей следующей наложнице, проделывая такое же вечно.

Он, должно быть, сошел с ума!

Конечно, он устраивал бы мне вечеринки по случаю дня рождения, возможно, по прошествии десятилетий уговорил бы меня шпионить, чтобы я помогла ему преследовать его следующую одержимость.

Боже, это было даже не смешно.

Весь этот разговор и кошмар отняли у меня много сил, все это было нехорошо, но все же чувство самосохранения заставило меня прижаться к нему поближе.

– Я тебе доверяю.

Почти незаметно, но могла поклясться, как почувствовала, что его тело слегка вздрогнуло.

– Ты думаешь, я не знаю, что такое доверие? – спросил он, и его голос больше не был мягким и веселым, а был на грани гнева.

Я непреднамеренно допустила тактическую ошибку.

И попыталась спасти ситуацию.

– Люсьен... – начала я.

Мне не удалось спасти ситуацию. Он продолжил говорить.

– Укрощение завершается, Лия, не словами или церемонией. А происходит через действия и чувства.

От его слов у меня перехватило дыхание. Я бы сказала от одного конкретного слова.

– Укрощение?!

– Укрощение, – спокойно подтвердил он. – Я приручаю тебя.

Я почувствовала, как Старая Лия возвращается на место.

– Ты приручаешь меня?!

Его тело напряглось, рука сильнее сжалась вокруг меня, как капкан.

Тем не менее его голос звучал все еще спокойно, когда он ответил:

– Да.

– Укрощение, – повторила я.

Теперь его голос звучал так, словно он улыбался, когда повторил:

– Да.

– Это именно то, о чем я думаю? – Спросила я.

– Предполагаю, что маловероятно, – ответил он.

Его ответ не заставил меня почувствовать себя лучше.

– Ты занимался этим... – Я даже не могла заставить себя произнести это слово, но все же заставила себя сказать: – укрощением много раз?

– В последнее время нет. Но я иногда делал это до Революции. Но только если моя добыча была особенной, – он прижал меня ближе, и его голос стал мягче, – как ты.

Я решила, что он думает, что это самый лучший комплимент, который он мне сказал за последнее время.

Но я так не считала.

– Я устала, – внезапно заявила я.

Я правда устала. Очень устала. От своей сумасшедшей жизни!

Особенно сумасшедшего вампира, который устроил мне такую сумасшедшую жизнь (против моей воли, можно добавить).

Несколько секунд он молчал.

Затем затрясся, мне показалось, что он смеялся. Я стиснула зубы, когда поняла, что он на самом деле смеется. Должно быть, он услышал, как я заскрежетала зубами, потому что его смех стал еще громче.

Я представила, как пинаю его в голень. Это был детский поступок, но для меня он сработал.

– Это не очень красиво, моя зверушка, – прошептал он, и я замерла.

Он не только мог со мной разговаривать мысленно, но и видел то, что я представляю у себя в голове.

Боже, я ненавидела его!

Попыталась тут же вырваться, но его рука сомкнулась тверже.

– Не мог бы ты, пожалуйста, отпустить меня?

– Зачем? – спросил он, все еще посмеиваясь.

– Чтобы я могла поудобнее лечь, – огрызнулась я.

Мирна никогда бы такого не сказала, но пошла к черту эта Мирна. Если и был переломный момент в нашем лежании на постели, то это был именно он.

Он навалился на меня всем своим весом, уложив меня на спину, его ноги переплелись с моими, рука все еще удерживала в клетке, прижимая к себе.

– Так неудобно, – заявила я, очередную порцию лжи.

– Мм, – пробормотал он у моего виска, и счастливая трель скользнула по коже (и что-то еще, но я проигнорировала), – не согласен.

Ладно, я должна была взять себя в руки. И как бы мне не было противно думать об этом, я должна была.

Что бы сделала Мирна в этой ситуации?

Я ломала голову, чтобы она сделала. И нашла ответ.

– Как пожелаешь, Люсьен, – послушно пробормотала я.

Он снова тихо усмехнулся, поцеловал меня в висок, затем приказал:

– Спи, Лия.

Я не ответила, потому что сон пропал.

Я злилась.

И моя злость продолжалась около пяти минут.

Затем тепло его тела, его мягкое дыхание, шевелящее мне волосы, его большое, сильное тело, покоящееся рядом с моим, тело, которое, вероятно, могло защитить меня практически от всего на свете, проникло в мое подсознание, и секунду спустя я провалилась в сон, пропав для всего мира.