Текст книги "Тепличный цветок"
Автор книги: Криста Ритчи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
Я переминаюсь с ноги на ногу, просто наблюдая за тем, как он подходит к линии ограждения.
Роуз и Коннор встают со своих мест. На моей сестре надеты дизайнерские солнцезащитные очки, даже несмотря на то, что солнце еще не встало, а на Конноре – дорогой костюм. Они не вписываются в эту обстановку. Но ребят это не особо заботит.
Рик протягивает руки.
– Прошу, не вставайте ради меня.
– Я обниму тебя, когда ты спустишься, – говорит ему Роуз, повышая голос. – Это даст тебе дополнительный стимул, – она сгоняет еще одного комара-невидимку со своего лица.
Рик кивает и смотрит на Коннора.
– А ты?
– Тебе не нужны мои пожелания удачи, – его слова словно бальзам на сердце, он будто бы говорит Рику, что у того и так уже имеется вся уверенность этого мира.
Рик снова кивает.
– Спасибо, ребята. За то, что здесь. Увидимся на другой стороне, – он начинает отходить от них, двигаясь задом наперед, и я думаю, что Рик остановится напротив меня для нашего личного мгновения. Но он просто продолжает двигаться, поворачиваясь лицом к скале.
Я не думаю дважды. Я бросаюсь за ним. Никто не зовет меня обратно.
Никто возражает, что я следую за парнем значительно старше меня.
Никто не говорит остановиться.
Я иду, ощущая свободу в своей груди, в своем сердце. И когда загораживаю Рику путь, то протягиваю к нему руки.
Его черты лица озаряются, как только он видит меня. Его губы приподнимаются в почти что улыбке. Он замечает венок из цветов в моих руках и крадет его. Я наблюдаю, как он опускает его на мои белокурые волосы, некоторые пряди которых окрашены в другие цвета.
– Я ждал, что солнце погонится за мной, – выдыхает он, притягивая меня к своей груди. И в один мимолетный момент наши губы встречаются. А мир идет кругом. Рик целует меня, словно этот момент, который он представлял себе всю свою жизнь. Словно это небеса на Земле.
И для меня это так. Блаженное мгновение перед чем-то, что может стать концом. Кайф перед страхом. Рик шепчет:
– Я так чертовски люблю тебя.
Я улыбаюсь, а мои губы дрожат.
– Угадай что?
– Что?
– Я люблю тебя больше, чем шоколадный торт.
Он целует меня в макушку, и его губы возвращаются к моим, а его язык так чувствительно, живо и безупречно скользит в танце у меня во рту. А затем на заднем фоне слышны звуки камеры – «клик, клик, клик» – словно звуки жужжания насекомых.
И когда наши губы разъединяются, Рик просто смотрит на меня, его глаза исследуют мое лицо, особое внимание уделяя моим волосам и венку из цветов. Могу сказать, Рик запечатлевает этот образ у себя в голове. На случай, если он упадет.
– Не скучай по мне слишком сильно, Кэллоуэй, – говорит он. И потом начинает быстро идти к скале, а его рука покидает мою.
Вот и все.
Мне остается лишь наблюдать за восхождением Рика Мэдоуза.
ГЛАВА 53
РИК МЭДОУЗ
Коннор может ненавидеть Конфуция, но в его словах есть то, во что я верю. «Неважно, как медленно вы идете, до тех пор, пока вы не остановитесь.»
Эль Капитан виднеется передо мной. А все страхи остаются позади.
Есть просто я и скала.
Годы тяжелой работы и вложенных сил сегодня приведут меня к цели. И я офигенно готов.
Я делаю глубокий вдох, моргаю в последний раз.
И устремляюсь на вершину.
ГЛАВА 54
РИК МЭДОУЗ
– Мужик, я бы хотел быть там, – говорит Салли, мой телефон прижат к уху, пока шагаю к частному аэропорту с моим братом, Лили, Коннором, Роуз и, конечно, Дэйзи. – Снимки в интернете нереальные. Те фотографы сделали несколько реально впечатляющих кадров тебя на западной стороне Хаф-Доум.
– Я еще их не видел, – сознаюсь я.
– Тебе и не нужно. Ты пережил это, мужик, – говорит Салли.
Я пережил это. Я не побил никаких чертовых рекордов. Я просто поставил свой собственный и логично завершил тот вызов, который казался невозможным, когда я был подростком. Я не могу в полной мере описать, на что похожи эти ощущения. Когда спустился на землю, так чертовски устал, но с другой стороны, гребаная радость переполняла меня до краев.
Я сделал это. Сольно взобрался на все три горы Йосемити. За 19 часов. Это была моя цель. Не чья-либо еще.
– Как там Венесуэла? – спрашиваю я Салли.
– Жарко и влажно, – отвечает он. – Но дороги на горе Рорайма невероятны, и все это место пропитано одухотворенной атмосферой – это сложно пояснить словами. Однако тебе бы здесь понравилось. Я бы попросил тебя присоединиться ко мне, но... ну, ты знаешь, – я слышу, что он улыбается.
– Прости, Сал. Не могу прочесть, что творится в твоей ебаной голове, – но я уже ощущаю, что сейчас он заговорит о Дэйзи. Я держу ее за руку, пока мы шагаем по пустому аэропорту, направляясь к воротам, где нас должен ожидать частный самолет в Филли.
– Тебе, вероятно, больно до чертиков.
Верно. Мои мускулы, пиздец как кричат, даже от неторопливого шага следом за Лили и Ло.
– Это не то, о чем ты вообще на хрен должен был упоминать.
– Прошу, умоляю, пригласи меня на свадьбу, – я представляю его улыбку, которая доходит до кончиков его рыжих волос возле ушей.
Закатываю глаза.
– Не торопи события.
– Я просто хочу, чтобы ты знал, я спрогнозировал это. Я типа шептун в отношениях, – он смеется над своей собственной шуткой, ончего у меня на устах расплывается долбаная улыбка. – В любом случае, этот снимок вас двоих у подножья Дьявольской Башни реально стал культовым. Он есть повсюду. Даже в венесуэльской газете.
– Ага, кто-то еще говорил мне, что это довольно популярное фото, – друг из колледжа отправил мне сообщение с этим фото на обложке журнала Time. Оно популярно, потому что медиа печатают его вместе с фото парижских беспорядков, даже несмотря на то, что снимки были сделаны в разное время и в различных сторонах света. Но после того, как пресса проведала, что Дэйзи пострадала в Париже, ее шрам стал символом случившегося той ночью. Людям нравится сплетать что-то хорошее с плохим. А на фото она сидит у меня на плечах, целует меня, улыбается, и мои пальцы перепачканы в краски. Выглядит, как сказка, нечто возвышенное. Но это было всецело настоящим – кто мог подумать, что проходящий мимо путешественник узнает нас и снимет на свой телефон.
Я меньше волнуюсь о том, что мы стали международной иконой, чем о том, что данное освещение может помочь Дэйзи принять эту новость, резкое изменение своего лица. Она едва смотрит в зеркало, с тех пор как ее выписали из больницы, и я думаю, столкновение с постоянной реальностью произошедшего может быть сложным для нее. Она избегает этих чувств, как и всегда.
– Она рядом? – спрашивает Сал. – Дай мне поговорить с девочкой. Она, вероятно, скучает по мне.
– Она прямо здесь, – я передаю Дэйзи телефон. – Салли хочет поговорить непосредственно на фиг с тобой.
Она светится, беря у меня сотовый.
– Заткни его к чертям собачьим, если начнет травить историю по типу когда нам было двенадцать лет, – он любит рассказывать, как я голышом сигал ночью по лагерю и плюхнулся на спину в озеро со скалы. Я не считаю эту историю веселой, так как в тот год часто прилагался к фляге с дешевой водкой. Я был ничтожен. И чертовски глуп.
Но тем не менее я до сих пор занимаюсь всеми теми же вещами, что и тогда, за исключением водки.
Дэйзи прикладывает телефон к уху.
– Эй, Салли, – она широко улыбается. – Я массажировала его задницу, спасибо, что спросил.
Я выхватываю у нее телефон и слышу, как хихикает и смеется Салли на том конце.
– Пожалуйста, заведите детей, – говорит он мне, не переставая хихикать. – Я должен увидеть, будут ли они такими же клевыми, как она, или такими угрюмыми, как ты.
– Иди на хрен, – отвечаю я ему легкомысленно.
– Обнимашки и поцелуйчики тебе из Венесуэлы. Увидимся через несколько месяцев? Будь на связи.
– Ага, – говорю я. Мы кладем трубки одновременно, и я наблюдаю за тем, как Ло берет Лили на руки. Сейчас раннее утро, так что я не удивлен, что она чувствует себя сонной. Она прижимает голову к его плечу, засыпая.
– А что случилось, когда вам было двенадцать? – спрашивает Дэйзи, переплетая наши пальцы.
Роуз и Коннор впереди всех направляются к бортпроводнику, открывая дверь нашего выхода. Они спускаются по ступеням к отведенному месту, где нас ожидает частный самолет. Мы с Дэйзи пропускаем Ло, так, чтобы идти последними.
– Я бегал голышом ночью по летнему лагерю, – отвечаю я Дэйзи.
Она смеется.
– Да, ладно. Я делала то же самое в четырнадцать, – она ахает. – Кажется, словно мы всегда должны были быть вместе.
Я провожу рукой по ее волосам, а затем целую в лоб. Если предполагалось, что мы должны быть вместе, тогда почему поездка домой кажется возвращением в гребаную бурю?
Ло проходит мимо нас и шепчет так, чтобы не разбудить Лили:
– Эй, вы двое, ваш КПК пугает маленьких детей.
– Это ты сейчас о себе? – отвечаю я, следуя за ним довольно близко, пока брат спускается по ступеням.
– Это я обо всех, кто когда-то был ребенком, – говорит Ло, словно он умник. Он горько улыбается, а затем я почти что врезаюсь в спину Коннора, который вдруг останавливается, будто вкопанный.
– Что за чертова пробка? – спрашиваю я. Самолет здесь, но это не частный джет Коннора припаркован прямо перед нами, под толстым слоем облака смога в небе.
Мое лицо искажается.
Так как осознаю, что перед нами массивный белый нарочитый Boeing 787.
Такой же как у моего отца.
И к слову, он стоит на нижней ступени трапа, застегивая свой черный пиджак. Его темные волосы начали седеть на висках.
А девушка-бортпроводник говорит, обращаясь к нам:
– Самолет мистера Хейла прибыл час назад. Как только баки будут заполнены, мы сможем взлететь.
Роуз пишет кому-то сообщение, словно безумная, а Коннор кладет руку ей на поясницу. Он мило улыбается бортпроводнику.
– Значит, мистер Хейл полетит в Филадельфию с нами?
Она кивает.
– Они прибыли за вами.
Они?
И прямо за Джонатаном по лестнице спускается другой мужчина – высокий, уверенный и небезызвестный нам. Это лучший друг моего отца, у него светло-коричневые волосы, и в пятьдесят лет его лицо менее ожесточенное и суровое, чем у моего отца.
Это папа Дэйзи. Мой желудок ухает вниз. Убейте меня. Я никогда не видел Грега Кэллоуэя в плохом расположении духа, но сейчас его лицо обременено беспокойством, отцовским волнением и опекой, которых я никогда не ожидал от этого мужчины. Хотя по словам Коннора, у него не редко бывает данный вид. Я просто не оказывался рядом с ним довольно давно, так что не видел подобного.
Взгляд Грега тут же направляется на Дэйзи, но он, как и мой отец, остается возле самолета, ожидая, пока мы приблизимся.
Я не думал, что может стать еще хуже, но с дверей самолета появляется еще один человек, направляясь вниз по ступеням на своих каблуках, у нее на шее красуется ожерелье из жемчуга, а волосы стянуты в пучок.
Саманта Кэллоуэй.
У нее такой же напряженный вид, как и у Грега, и ее взгляд так же прикован к самой младшей дочери. Саманта прикладывает одну руку к груди, словно ее переполняют эмоции от встречи с Дэйзи. От понимания, что дочь в безопасности. Но затем ее взгляд фокусируется на мне.
И становится сердитым.
– Дерьмо, – говорит Ло себе под нос.
Нам предстоит оказаться взаперти в одном самолете на пять часов с нашим отцом и родителями наших девушек.
Без шанса на побег.
Это станет гребаным кошмаром.
ГЛАВА 55
ДЭЙЗИ КЭЛЛОУЭЙ
Мама держим меня за руки, пока сижу с ней на длинном кремовом диване, расположенном в конце салона, другой кожаный диван стоит у противоположной стены, а стеклянный кофейный столик между ними. Кажется, словно мы в компактном президентском номере отеля, а не летим над облаками.
– Тебе следовало позвонить мне в тот момент, как ты пришла в себя в больнице, – говорит она, нервно сжимая мои руки в четвертый раз. А затем ее взгляд бросается к Роуз на противоположном диване, сейчас сестра выглядит крайне раздраженной. – И не вынуждай меня начинать с тебя.
– Мама, я...
– Ты знала, что Дэйзи пострадала в беспорядках, и не рассказала мне.
– Там много всего произошло, – говорит Роуз. Она пока не сообщила родителям о своей беременности, и я знаю, что Коннор хочет сделать это в ближайшее время. – Она была в хороших руках.
– Я – ее мать. Когда у тебя будут дети, ты поймешь, что это за чувство – узнать, что твое дитя ранено спустя несколько недель после случившегося... – она качает головой.
Роуз поджимает губы.
– Должно быть, именно поэтому ты так сильно беспокоилась о Лили, узнав, что она больна.
Наша мать вздыхает, и думаю, она собирается сказать, что Лили сама виновата в своих проблемах. Что, зависимость – не болезнь. Но вместо этого она произносит:
– Давай не будет затрагивать эту тему, Роуз.
Лили спит в одной из спален самолета. Думаю, она скрывается от нашей матери, которая любит игнорировать свою среднюю дочь, когда та находится в непосредственной близости. Ло сейчас с Лили, так что она там не в одиночестве.
Я оглядываюсь на дверь в переднюю часть салона самолета. Там находится сигарный клуб с креслами и телевизором с плоским экраном. Я ощутила запах сигар в тот момент, как поднялась на борт, этот аромат впитался в кремовую кожу.
Сейчас Рик там.
Прямо за этими дверями.
С моим отцом. И его отцом. И Коннором. Хотя, не уверена, что Коннор может сыграть роль миротворца в данной ситуации.
Все кажется довольно неуклюжим и неудобным. Я хочу уберечь Рика от своего папы, но что-то говорит мне, что он все равно найдет способ поговорить с моим парнем.
Мама снова поворачивается ко мне, ее взгляд опускается к надписи на моей футболке: Извините, но я встречаюсь только с теми парнями, у которых есть татуировки. Я не сожалею, что надела эту футболку. Она мне нравится. И потому эта вещица на мне, независимо от того, считает ли моя мама ее отвратительной.
Ее пальцы машинально сжимают жемчуг ожерелья, но мама не спрашивает меня о Рике.
– Я запланировала для тебя встречу с врачом, когда мы вернемся домой. Пластический хирург посмотрит, что можно сделать с твоей щекой, – ее руки отпускают жемчуг, и она снова потирает мою ладонь. – Какое болеутоляющее ты принимаешь?
Я качаю головой.
– Я перестала его принимать.
– Мы поймем, если тебе нужно и дальше принимать лекарство.
– Нет, рана не болит. Все в порядке, – я касаюсь щеки, ощущая стянутую рану, немного загрубевшую, тянущуюся от моего виска вдоль щеки к подбородку. Все видят ее, но не я. Так что мне сложно оценить размер проблемы, когда не вижу ее в лицо.
– Тебе очень повезло, – говорит мама. – Ты могла потерять глаз. Или тебе могли порезать губу, – она качает головой, представляя все это. – Доктор разгладит шрам, и затем я переговорю с твоим агентством...
– Что? – перебиваю я ее. Я была готова пойти к врачу, чтобы он взглянул на шрам, но я не могу смириться с возвращение в модельный бизнес. В любом случае никто не наймет меня.
– Ты прекрасна, Дэйзи, – говорит мама, сжимая мою руку. – Они примут тебя обратно.
– Нет, не примут, мама, – мне нужно, чтобы она тоже признала этот провал и двигалась дальше, так, чтобы и я могла не застревать на этом жизненном этапе.
– Как это? У тебя же нет сросшихся бровей или дефекта с зубами.
– Вот так. Я уже говорила тебе. Я не хочу быть моделью, и это не связано с моим лицом, – я пыталась объяснить ей свое решение по телефону, сразу после выписки из больницы. Но она положила трубку. Сейчас же нет никакого телефона, который можно было бы отключить, чтобы закрыть мне рот. Она никуда не должна бежать.
Так что я тверда и решительна в своем выборе. Я больше не боюсь постоять за себя. Она не может заткнуть меня, пренебрегая моим мнением. Я важна.
Моя мама просто продолжает качать головой.
– Мы поговорим об этом позже. Ты многое пережила, – она похлопывает меня по ноге.
– Я думала об этом годами, – говорю я ей.
Она остается очень спокойной и просто слушает.
Я выдыхаю.
– Я только хотела сделать тебя счастливой, но делая это, я все сильнее впадала в депрессию, мама, – я качаю головой, когда слезы наворачиваются на глаза. – Я провела столько времени, радуя тебя, что даже не осмеливалась строить свои собственные мечты.
Мама напряженно сглатывает и произносит:
– Почему ты не рассказала мне это раньше? Мы могли бы найти что-то еще для тебя.
– Я пыталась пару раз, – говорю я. – Но ты не слушала.
Мама обдумывает это. Она не очень хорошо справляется с изменениями, но эти факты открывают ей глаза на истину.
– Я думаю, это сделает все проще, – ее взгляд направлен на мой шрам. – Значит, тебе нужно начать подбирать себе колледж. В следующем семестре ты...
– Я не стану поступать в колледж, – отвечаю я уверенно. – У меня есть много денег, которые накопились в результате работы моделью, и я знаю, это ранит тебя... – я еще раз глубоко вдыхаю. – Но мне не нужны твои наставления о том, что мне следует сделать в будущем. Я должна понять это сама.
Мама выглядит раздраженной.
– Тебе всего лишь восемнадцать, Дэйзи.
– Мам, – говорю я. – Ты должна отпустить меня. Обещаю, со мной все будет в порядке.
– Я не понимаю. Я позволила тебе переехать в собственную квартиру. А ты отдаляешься от своей собственной...
– Я не говорю тебе "прощай", – перебиваю я ее, как она делала со мной множество раз. Хотя это и кажется плохим поступком, но почему-то ощущается офигенно замечательно. – Мне просто нужно быть той, кто принимает решения в собственной жизни. Вот и все, – я не знаю, чем хочу заниматься, но знаю, что у меня есть годы, чтобы выяснить это. И эта свобода укрепляет мою решимость, дает мне крылья, чтобы взлететь и покинуть насиженное гнездо.
Мама вздыхает.
– Ты не хочешь поступать в колледж?
– Нет.
Она смотрит на меня какое-то время, а затем произносит:
– Ты всегда была самой легкомысленной по сравнению со своими сестрами. Предполагаю, мне не следует удивляться, – ее глаза прищуриваются от этой мысли. Думаю, это лучший ответ, который я от нее получу. И он достаточно хорош для меня.
А затем мама внимательно смотрит на мои волосы, проводя пальцами по более коротким, неровно остриженным прядям, при этом морща нос.
– Мы сможем нарастить тебе волосы и вывести этот ужасный цвет... Ты сама себя стригла? Бог мой, это ужасно, – она вынимает телефон и делает заметку о том, чтобы позвонить в салон. Вот просто так, мама ведет себя, словно я не имею права голоса, но я не собираюсь возвращаться к данному положению дел. Даже если она решила забыть или изобразить, что не помнит о нашем разговоре. Я напомню ей.
– Мне нравится эта прическа, – говорю я.
– Забавно, – отвечает она, продолжая что-то набирать в телефоне.
– Нет, мне правда она нравится, – говорю я серьезно. – Я люблю то, что мои волосы неидеальны, и мне по душе эти цветные пряди. Я не собираюсь перекрашиваться, – я бросаю взгляд на Роуз и замечаю ее гордящуюся за меня улыбку.
– Тебе не может нравиться подобное, – говорит мама. – Это уродство.
Роуз встревает:
– Таков у нее вкус.
– Ну, значит, у нее плохой вкус, – восклицает мама. – И я пытаюсь ей помочь это осознать.
Роуз стонет.
– Мама, почему ты обязательно должна быть такой...
– Потому что я хочу лучшего для своих девочек, – отвечает она. Ее взгляд направлен на меня. – Я не знаю, что на тебя нашло. Тебе всегда нравилась твоя старая прическа.
– Никогда, – говорю я.
Она сердито смотрит.
– Это Рик тебя надоумил, верно? Ты изменилась из-за парня.
– Рик никогда не уговаривал меня стричь волосы или красить их. Он лишь всегда говорил, что я должна думать своей головой.
Я замечаю, как она бросает взгляд в сторону двери, за которой находится Рик, в передней части салона. Она смотрит на нее, словно та ее как-то донимает. Мама винит Рика в моих решениях и чувствах, и вероятно, в моем внезапном изменении в вопросе карьеры.
– Он велел тебе вышвырнуть меня из твоей жизни? – спрашивает она.
– Мама, нет. Он бы никогда так не поступил.
– Я не нравлюсь ему, – отвечает она. – Я бы не удивилась, если бы он говорил тебе подобное...
– Послушай, – умоляю я. – Он не говорил и слова о тебе. Я люблю тебя, мама, и он уважает это.
Она качает головой, не веря. Маме даже не нужно добавлять следующую фразу, я и так знаю, что она хочет сказать. Но мама все равно произносит это:
– Ты бы никогда не пострадала в беспорядках, если бы Рик не последовал за тобой в Париж, – она качает головой снова и снова.
И что печально, так это то, что в ее словах есть доля истины.
Я бы никогда не пошла в тот бар, чтобы забрать Ло, если бы Рик не прилетел ко мне.
Мы бы никогда не застряли в той потасовке.
Но с другой стороны, без этого жестокого происшествия я бы никогда не осознала, как сильно нуждаюсь в том, чтобы свободно высказывать свое мнение. Даже если это ранит мою маму. Даже если это расстраивает ее. Все это должно было быть сказано.
Мной.
А не кем-либо еще.
Ты – свой собственный якорь. Хочешь ли ты продолжать идти ко дну или позволишь себе взмыть в высь?
Я больше не собираюсь тянуть себя вниз.
Наконец-то я готова подняться к небесам.
ГЛАВА 56
РИК МЭДОУЗ
Я в комнате со своим чертовым отцом, папой моей девушки и Коннором. Сразу после того, как ступил на борт самолета, Грег положил руку мне на плечо и сказал:
– Нам нужно поговорить.
Я подумал, он захочет поговорить сперва с Дэйзи, но видимо Грег решил пообщаться с ней позже, чтобы просто подтвердить тот факт, что я не спал с ней, когда девушке было пятнадцать.
Он повел меня в переднюю каюту и подтолкнул к креслу из кремовой кожи.
Мои воспаленные уставшие мышцы напряжены лишь от общества гребаного дьявола и его команды. К слову, этот дьявол уже наполнил свой второй стакан виски – ровно по высоте одного кубика льда. Сидя у иллюминатора в соседнем с Коннором кресле, он пьет алкоголь огромными глотками и наблюдает за тем, как Грег уставился на меня со своего собственного места.
– Я даже не знаю, с чего начать, – признается Грег, его зеленые глаза сосредоточены на мне, словно я гребаная мишень.
Я тру затылок и произношу:
– Вы можете спросить меня о чем угодно, – я не могу смотреть на своего отца, который сейчас в паре метров от меня, прямо на фиг здесь. Мы не находились так близко друг к другу уже несколько лет.
– Я могу придумать сотни фраз для начала этого разговора, – вставляет мой отец, раскачивая стакан с виски. Вместо того, чтобы встретиться с ним взглядом, я смотрю на Коннора рядом с отцом, его выражение невозможно разобрать, парень просто сидит и попивает красное вино. Ему легко находиться рядом с этими мужчинами, которые вдвое старше его самого, однако от Коннора исходит гораздо большая гребаная уверенность, чем от любого из них.
И вот теперь я вынужден находиться в этом кругу. Я больше не в своей стихии. Я попал в проклятое королевство Коннора и гадаю, запечатлевает ли он меня сейчас в своей голове. Как я делал с ним еще в Теннесси.
Глаза Грега ни на минуту ни покидают меня.
– У меня есть своя фраза на этот случай, Джонатан, – его челюсть сжимается, и он добавляет: – Я позволил сопровождать мою дочь в поездке в честь празднования ее шестнадцатилетия, – его голос прерывается, словно мужчина закипает изнутри. – Я оказал тебе доверие, а ты наплевал на меня.
Я не перебиваю его. Вдыхаю через нос и пытаюсь оставаться настороже.
– Я хочу знать, – говорит Грег, располагая ладони на коленях, – избегал ли ты меня последние два с половиной года, потому что знал, что поступал неправильно.
– Нет, – говорю я, и моя грудь раздувается от неистово бушующих эмоций.
– Говори, Рик, – произносит мой отец, по-прежнему сидя у иллюминатора. – Он заслуживает от тебя чего-то большего, чем безучастное «нет».
Я провожу рукой по волосам. Этот момент так сильно воздействует на меня, что мышцы на груди и бицепсы напрягаются, когда я кривлю лицо в гребаной гримасе. Интересно, кажется ли со стороны, что я злюсь на Грега. Знаю, меня сложно прочитать. Знаю, что люди видят лишь мрак в моих чертах лица.
Но правда в том, что сейчас меня волнует мнение Грега обо мне. Возможно год назад, я бы сказал ему: верь, во что хочешь. Меня это не волнует. Но я не хочу, чтобы Дэйзи пришлось выбирать между мной и ее родителями. Я не хочу эту чертову головную боль. Потому пытаюсь поступить правильно.
– Я никогда не пересекал черту, будучи ее другом, – начинаю я. – Так что нет, я никогда намеренно не избегал вас из-за Дэйзи.
Я избегал вас, потому что вы дружите с моим отцом, которого я хотел бы никогда больше не видеть.
Могу сказать, внутри Грег негодует. Он тяжело дышит.
– Прекрати нести херню. Ты был ей больше, чем просто другом.
Я слишком истощен, чтобы наклониться вперед и начать кричать. И возможно, это на хрен к лучшему.
– Нет, не несу херню. Я никогда не целовал ее до этой поездки в Париж, – говорю я, открывая ему истину.
Грег все еще идет в наступление.
– Помоги мне поверить тебе, Рик. Я работаю восемьдесят часов в неделю. У меня нет времени на прения из-за дочери, но я хорошо осознаю, сколько времени, она провела с тобой. И я осознаю так же отлично, что она запала на тебя.
– Почему тогда вы не сказали ей отвалить от меня? – спрашиваю я, раскидывая руки в стороны. – Если вы думали, что я оказывал на нее плохое влияние, тогда почему позволяли зависать со мной так чертовски долго?
Он шумно выдыхает.
– Саманта не волновалась о тебе, но я помнил тебя юным мальчиком. Ты был крепким и сильным и никогда не причинил никому вреда, даже Джонатану.
Мой отец улыбается на это и поднимает свой напиток. Его глаза встречаются с моими, и я вижу в них гребаный блеск гордости. Словно я так же силен, как и он.
Мой желудок скручивает.
– Из всех моих четырех дочерей Дэйзи самая безрассудная. Она никогда не сидит на одном месте. Даже будучи ребенком, она всегда находила способы умыкнуть из дома, когда ее мать или няня отворачивались на минутку. А ты появился в ее жизни как раз в то время, когда наша семья переживала публичный скандал.
Все остальное я понимаю без слов.
– Вам нравилось, что я мог поспевать за ней, – осознаю я. – Вы хотели, чтобы я был ее гребаным телохранителем, и вы никогда не думали, что я буду достаточно глуп, чтобы пересечь эту линию, – не важно, как сильно старалась флиртовать со мной Дэйзи, не важно сколько она меня дразнила, Грег верил, что я не буду реагировать на всю эту хрень. Я пресекал ее попытки каждый раз.
Но не устоял.
Не смог.
Потому что влюбился в нее.
Он кивает единожды.
– Все это время я беспокоился, что ты оттолкнешь ее, и она будет разрушена в результате этого разрыва, но я никогда по-настоящему не думал, что ты вступишь с ней в отношения, – он прерывисто выдыхает. – Это было наивно с моей стороны.
Я качаю головой. Как мне изменить его мнение о себе? Я не знаю. Я на хрен не знаю. Я снова провожу рукой по волосам, ощущая тяжесть в груди.
– Я не такой, как ее бывшие парни, – говорю я. – Я с ней не из-за... – блядь. Не могу закончить мысль.
Грег смотрит на меня так, что от этого становится неловко.
– Секса, – заканчивает за меня мой отец. – Не нужно ходить вокруг да около.
Грег закатывает глаза.
– У тебя нет ни одной дочери, Джонатан.
– И слава богу за это.
Коннор, кажется, веселится, наблюдая за этой беседой. Он откидывается на спинку кресла и попивает вино.
Грег немного меньше злится, но его плечи по-прежнему напряжены и онемелые.
– Позволь мне помочь вам разобраться, Грег, – говорит мой отец. – Мне будет проще задавать сложные вопросы.
Нет. Блядь, нет. Тем не менее, я не могу схватится на ноги и уйти. Я остаюсь приклеенным к этому чертовому креслу, а мои глаза бросаются к блестящему подносу на стеклянном приставном столике. Избегая взгляда моего отца еще раз. Самолет вздрагивает, когда мы пролетаем через облако.
Мой отец поднимается и хватается за спинку кресла Грега, пока не заканчивается зона турбулентности.
– Разве ты не думал о Дэйзи в сексуальном плане, когда ей было пятнадцать? – начинает папа.
Мою грудь переполняет злость.
– Иди на хуй.
– Я приму этот чрезмерно грубый и раздражающий ответ за "да", – говорит отец, делая глоток виски.
Я сердито смотрю на него.
– Нет. У меня не было ни малейшего намерения... – я прерываю себя и смотрю на Грега.
– Веди себя так, словно ее отца нет в этой комнате, – советует папа.
Это на хрен невозможно. Он в паре метров от меня.
– Послушайте, – говорю я. – Дэйзи великолепна, но я старался не думать о ней в этом ключе.
– Старался? И потерпел неудачу? – спрашивает мой папа.
– Почему ты подвергаешь меня чертовому судебному разбирательству, отец? – отвечаю я.
Его брови поднимаются, выражая искренний шок.
– Так ты все еще считаешь меня своим отцом? Это забавно, принимая во внимание то, что за последний год ты принял лишь один мой звонок, – прежде чем я успеваю снова послать его на хуй, он спрашивает: – Ты дрочил, представляя себе ее?
– Нет, – рычу я. Несколько раз. Один из них был недавно. Но ей было уже восемнадцать. Часть меня всегда будет ощущать себя виноватой в этом.
– Этого достаточно, Джонатан, – вставляет Грег. Его взгляд реально смягчается, когда он смотрит на меня, отмечая, каким раздраженным я становлюсь. Мои руки сжаты вместе в огромный кулак, а горький, неприятный вкус появляется во рту.
Грег спрашивает:
– Сколько продлились твои самые длительные отношения, Рик?
– Несколько месяцев, может быть четыре.
Грег вздыхает.
– Ладно, вот что я думаю. Я верю, что ты не был с моей дочерью до поездки в Париж, но это не означает, что я одобряю ваши с ней отношения. Тебе по-прежнему двадцать пять, и возможно через десять лет разница в возрасте не будет казаться столь существенной, но только что сказанные тобой слова заставляют меня считать, что ты продержишься с ней еще три месяца. Ты говоришь, что видишь в ней не только секс, но я не настолько наивен, – он выдерживает паузу и добавляет: – Она отдала тебе свое сердце, и если ты собираешься дать ей в ответ нечто меньшее, чем свое, то лучше закончи все прямо сейчас. Понял?
Я киваю в ответ пару раз. Я не могу просто оставить все, как есть. Потому копаюсь внутри себя, пытаясь найти слова, чтобы изменить эту ситуацию.
– Я надеюсь, – говорю я, встречаясь взглядом с Грегом, – что однажды вы будете в состоянии увидеть, как сильно я люблю вашу дочь.
– Если ты останешься с ней достаточно долго, то у меня не останется выбора.
Это несомненно лучше, чем наше начало разговора. Он протягивает руку, чтобы пожать мою ладонь.
И данное предложение я ни за что, черт возьми, не отклоню.
Я собираюсь построить отношения с ее отцом, даже если это означает близость к моему собственному папе. Это жертва, которую я хочу принести тысячу раз.
Это нафиг я и называю любовью.
ГЛАВА 57
ДЭЙЗИ КЭЛЛОУЭЙ
Как в конце концов я оказалась в задней каюте самолета, наполненной всеми этими диванами, наедине с Ло и его отцом? Не имею ни малейшего понятия. Нам предстоит лететь еще два часа, и моя мама захотела пойти поговорить с отцом, потому все в некотором роде переместились. Думаю, Роуз сейчас объявляет нашим родителям о своей беременности.
