Текст книги "Кровавое копье"

Автор книги: Крейг Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

В Монреале Фаррелл выправил себе и Ирине Тернер новые документы. Затем он вылетел частным самолетом в Барселону, хотя изначально рейс планировался до Ирландии. Не прошло и недели после исчезновения Фаррелла, как Ирина Тернер обнаружила себя. Испанская полиция арестовала ее за использование фальшивых документов. Фэбээровцев пригласили в Испанию, чтобы они допросили Тернер. Полных протоколов в распоряжении Мэллоя не было, но Джил снабдил его кратким изложением их текста. Тернер согласилась сотрудничать со следствием и сообщила достаточное количество подробностей, что позволило фэбээровцам проследить за маршрутом Фаррелла от Нью-Йорка до Барселоны. В общем, они выяснили, где он побывал, но не узнали, где именно он обзавелся фальшивыми документами, и, что было гораздо важнее, не установили, куда он отправился потом.

Вскоре после обнаружения Ирины Тернер гамбургская полиция получила анонимный звонок с телефона-автомата. Неизвестный сообщил, что Джек Фаррелл находится в отеле «Ройял меридиен» – пятизвездочной гостинице в центре Гамбурга. После звонка полиция устроила полночное вторжение в номер Фаррелла. Были обнаружены запотевшие зеркала, влажные полотенца, смятые и, по всей видимости, испачканные простыни, на бюро – бумажник, паспорта и кредитные карточки – все, что угодно, кроме самого Джека Фаррелла. Через несколько часов полиции удалось установить личность новой подружки Фаррелла. Это оказалась Елена Чернова.

Специальные агенты ФБР Джош Саттер и Джим Рэндел вылетели первым рейсом из Барселоны и к полудню приземлились в Гамбурге.

Мэллой выключил ноутбук и попытался немного поспать. Не получилось: слишком многое в побеге Джека Фаррелла ему не нравилось. По идее, Фаррелл мог не знать о закрытом обвинительном акте и ордере на арест, но тем не менее пустился в бега через несколько часов после того, как против него были выдвинуты обвинения. Еще хуже выглядело второе его решение: перевести деньги надежным фирмам и на секретные счета в то самое время, когда SEC приступила к расследованию деятельности его собственной компании. Если бы исполнительные директора всякий раз так поступали перед финансовыми проверками, то все они пускались бы в бега!

Это выглядело бессмысленно. Кроме того, если бы Джек Фаррелл действительно опасался того, что может обнаружить SEC, и знал, что угодил в черный список, то направился бы в какое-нибудь такое место, где ему не грозила бы экстрадиция. У него имелся доступ как минимум к сорока – пятидесяти миллионам законного и относительно ликвидного капитала. При том, как хорошо Фаррелл владел иностранными языками, при его опыте в бизнесе этого вполне хватило бы на то, чтобы заработать больше, стоило ему только где-то обосноваться. Такое происходило то и дело. В ряде государств власти закрывали глаза на мелкие нарушения, а богачей с их капиталами встречали с распростертыми объятиями. Но когда речь заходила о краденых деньгах, те же самые страны уже не жаждали прятать у себя миллиардеров и оберегать их от экстрадиции.

В этом смысле возможности Фаррелла были ограниченны и предельно непривлекательны. Он мог бы прибегнуть к услугам какой-нибудь отверженной страны, попытать счастья в переговорах с диктатором или скрыться под чужим именем в каком-нибудь государстве второго, а то и третьего мира. «Почему, – гадал Мэллой, – разумный человек поставил себя почти в безвыходное положение?»

Лангедок

Лето 1931 года

На следующее утро после совместного ужина, довольно рано, Дитер Бахман разыскал Отто в пансионе, где тот остановился. Бахман выглядел так, словно готовился сделать непристойное предложение, но он всего-навсего спросил Рана, не желает ли тот несколько дней поработать проводником. Не совсем уверенный в том, чего от него ждут, Ран растерялся.

– Здесь можно столько всего увидеть, – добавил Бахман с неловкой улыбкой, – и, честно говоря, мы не планировали туристических вылазок, но вы разожгли наш интерес – в вопросе о катарах, я имею в виду!

К этому он добавил заверения в том, что возьмет на себя все расходы Рана и заплатит за беспокойство. Названная сумма значительно отличалась в положительную сторону от того, что предлагали местным жителям, и Отто даже не решился ответить сразу. В конце концов, ему не хотелось проявлять излишнее рвение.

– Тут полным-полно проводников, – сказал Ран. – Вы спрашивали, сколько они берут?

– Если кого-то радуют поверхностные познания, не сомневаюсь, можно договориться о скидке. Это мне понятно, герр Ран. Но нам это неинтересно. У меня на уме неделя, а то и две – насколько позволит ваше время. Мы хотели бы посетить несколько замков, а также некоторые из самых красивых пещер, и чтобы при этом вы нам рассказывали хоть немного об их истории, а за ужином добавляли порцию научных познаний к практическим.

– Пожалуй, это я смог бы сделать. Конечно. Надеюсь, получится замечательно.

После этих слов они обменялись рукопожатием.

Оставшись один, Отто задумался. В словах герра Бахмана вроде бы не крылось никакого подвоха. Впрочем, вел он себя как-то смущенно, словно предлагал нечто большее, нежели турпоход по Пиренеям. Но, несмотря на врожденную инстинктивную осторожность, Ран отбросил сомнения. Бахман явно не из тех, кого бы привела в восторг неверность супруги: он за ней очень внимательно следил. Возможно, он просто жаждал острых ощущений. Хотел поиграть с катастрофой, так сказать. На взгляд Рана, флирт с новой знакомой особого труда не стоил. Никакого труда. Фрау Бахман – Эльза – была необычной женщиной. Темноволосая красавица, выше среднего роста, стройная, спортивная, с кокетливой улыбкой дамы, которой не чужды земные радости. Нет, особых усилий явно не предвиделось! Вдобавок ко всему ей, похоже, было интересно все, о чем бы он ни рассказывал, – она хороша собой, но далеко не глупа. Ран решил, что Эльза, скорее всего, его ровесница. Значит, родилась в начале века, и единственные яркие детские воспоминания – Великая война. Она на несколько лет, если не на пару десятков, младше мужа, и он малый неплохой, только чуточку претенциозный.

По ряду оброненных слов Ран заключил, что они уже несколько лет женаты. Не новобрачные. Скорее всего, мечтали об искре, от которой возгорелся бы пожар медового месяца. Подумав об этом, Ран стал гадать, что побудило Эльзу выйти замуж – чувство или поиск безопасности и комфорта? Он понимал, что брак между ними заключен не по любви. Дитер Бахман происходил из родовитой состоятельной семьи, и он этого не скрывал. Богачи вообще любители объявлять об этом чуть ли не сразу. Может быть, Эльза была бедной девушкой, на которую Дитер положил глаз? Или она тоже родом из зажиточного семейства? Деньги к деньгам?

Для того чтобы заработать себе на лето в Пиренеях, Рану пришлось изрядно потрудиться. Он жил очень скромно, стараясь растянуть двухнедельный бюджет на месяц, а то и на два. С Бахманами Магре ему здорово удружил. После приятного, ни к чему не обязывающего разговора Рану удалось превратить общение с супругами в подобие банкета. С теми деньгами, которые ему предложил герр Бахман, можно было за неделю купить себе еще один месяц, посвященный научным изысканиям, не говоря уже о бесплатных поездках ко всем развалинам средневековых крепостей региона.

А если попутно случится небольшая интрижка с фрау Бахман, что в этом дурного? Лишь бы только никто к этому не относился серьезно.

– Надеюсь, мы все поместимся.

Дитер Бахман указал на «мерседес-бенц ССК» выпуска тысяча девятьсот тридцатого года – длинный, изящный кабриолет с низкой посадкой. Плавно изогнутые передние крылья походили на гигантские салазки по обе стороны от двигателя, занимавшего почти две трети автомобиля. Все вещи путешественников не поместились в крошечный багажник, но Ран ухитрился привязать свою поклажу к заднему бамперу, а потом они с фрау Бахман втиснулись на заднее сиденье. Там оказалось так тесно, что Эльза сидела почти на коленях у Рана. Бахман отпустил шуточку по поводу того, что считает герра Рана истинным катаром. Все трое весело, словно подростки, расхохотались.

Бахман любил водить машину быстро. Они мчались по холмистой равнине. Эльза, фрау Бахман, так тесно прижималась к Рану, что настал момент, когда он уже не мог думать ни о чем, кроме нее, легкого запаха ее роскошных черных волос, сладкого аромата смуглой кожи. Ее тонкая нежная шея, ее темные чарующие глаза были так близко от его губ. В какое-то мгновение, без малейшего намека на то, что знает, какое впечатление производит на него, Эльза спросила Рана, не создает ли она ему неудобств. Ран храбро ответил:

– Ну что вы!

Через некоторое время они остановились, чтобы немного размяться, и Бахман серьезно спросил у Рана:

– Вам там с моей женой не слишком жарко?

Похоже, он был в полном восторге.

Ран предложил направиться к деревне под названием Усса-ле-Бен, где он хотел показать Бахманам одну из самых больших пещер в Европе. Он предложил перед походом в пещеру пообедать в отеле «Des Marroniers».[24]24
  «Каштаны» (фр.).


[Закрыть] Вскоре все трое сидели в тени под раскидистыми каштанами, в честь которых гостиница и получила свое название. С огромным удовольствием они отведали жареной утки, которую запивали лангедокским мерло. За обедом Ран рассказал о нескольких выдающихся дворянских фамилиях, обитавших здесь до ватиканского Крестового похода на эти края. Как на большей части территории Европы тех времен, браки пересекали границы, а также языковые и культурные барьеры. Говорить о катарах как о народе неправильно. Скорее, они были представителями определенной, особой культуры. Ран рассказал Брахманам о том, что это сейчас данная местность – довольно бедная аграрная провинция, а в Средневековье юг Франции во многом опережал остальную Европу. Эти земли отличались политической и экономической стабильностью, и люди здесь большей частью жили в мире со своими соседями. А это, заверил супругов Ран, было редкостью для феодальной Европы.

– Учитывая высокий уровень политического и экономического развития, – сказал он, – естественно, что местные жители обращали свое внимание к тому, что мы ассоциируем с цивилизацией: к музыке, поэзии, живописи, хорошим манерам. И то, что возникло здесь, в особенности понятие романтической любви, стало распространяться по аристократическим кругам Европы вместе с преданиями о Граале.

За кофе Эльза спросила Рана, как он впервые заинтересовался историей катаров.

– Для меня, – сказал Ран, – все началось с рассказа Вольфрама Эшенбаха[25]25
  Вольфрам фон Эшенбах (ок. 1170 – ок. 1220) – немецкий поэт. Рыцарский роман в стихах «Парсифаль» – самое известное его произведение. (Прим. ред.).


[Закрыть] о Парсифале.

– Рыцаре, разыскивавшем Грааль? – уточнила Эльза.

– Парсифаль был первым и единственным, кто своими глазами видел Грааль.

– Давненько я не перечитывал Эшенбаха, – признался герр Бахман.

– Суть истории в том, что Парсифаль нашел дорогу к замку Короля-рыбака. На пиру Парсифаль увидел процессию рыцарей и дам, несущих по большому залу копье из слоновой кости и золотую чашу. С конца копья непрерывно капала кровь, но все капли падали в чашу. Парсифаль, естественно, зачарованно наблюдал за происходящим, но его предупредили, чтобы он не говорил ни слова, поскольку еще слишком молод, именно поэтому он побоялся спросить, свидетелем чего стал. В этом была его ошибка. Стоило ему только заговорить – и Грааль принадлежал бы ему, Король-рыбак излечился бы от своей хромоты, а погибающее королевство снова начало процветать. Но он промолчал и уснул за столом, а очнулся через какое-то время совершенно один, посреди пустоши. Как только я понял, что история Эшенбаха – не сказка из далекой страны, а аллегория судьбы катаров, которые в пору, когда он писал свой рассказ, еще не исчезли окончательно, но оказались на грани полного истребления, я начал читать все, что можно было прочесть о здешних знатных семействах. Я понял, что замок, о котором пишет Эшенбах в своей повести о Граале, – это Монсегюр, последняя крепость катаров, способная противостоять атаке ватиканского войска. И тогда я приехал сюда, чтобы лично посмотреть на все это.

После обеда Ран отвел Бахманов в Grotto de Lombrives.[26]26
  Пещера Ломбриве (фр.).


[Закрыть] Эта пещера с колоннами цвета жасмина и сверкающими кристаллическими сталактитами, свисающими с потолка и похожими на акульи зубы, являлась одним из величайших сокровищ Южной Франции. Пройдя в глубь пещеры, Ран и Бахманы увидели так называемый собор – подземный зал, размерами превосходивший самые величественные церкви Европы.

– Здесь иберийцы поклонялись своему богу солнца задолго до того, как в эти края прибыли греки, – рассказал Ран. – После начала Крестового похода, в тысяча двести девятом году, катары, обитавшие в долине Арьеж,[27]27
  Арьеж – департамент на юге Франции, на границе с Испанией.


[Закрыть] спускались сюда для участия в богослужениях, поскольку церковь отобрала у них храмы и заменила сочувствующих еретикам священников доминиканцами – монахами из того самого ордена, который стоял во главе инквизиции.

Чуть позже в одном из соседних залов Ран показал Бахманам потускневшее изображение копья, с кончика которого в чашу капала кровь.

– Вот то самое Кровавое копье, которое Парсифаль увидел в замке Короля-рыбака, – объяснил Ран. – Этот образ был у катаров популярнее распятия, и не без причин. Он символизировал рыцарство и не имел аналогов среди изображений, принятых официальной церковью. И копье стало для них знаком веры.

– Если копье все время кровоточит, – заметила Эльза, – а чаша никогда не переполняется, это фактически обозначает вечную и неудовлетворенную страсть влюбленных.

Ран с интересом взглянул на нее.

– Я об этом не думал, – признался он, – но, пожалуй, стоит поразмыслить.

– Но могли ли катары видеть нечто символизирующее мужчину и женщину в образах копья и чаши? – спросил Бахман. – В смысле… Это ведь современное понятие?

– Полагаю, что для катаров сила изображения прежде всего сосредоточивалась в крови, а не в копье или чаше. Думаю, они воспринимали этот образ как выражение непрерывного обновления и могущества.

– Совсем как их страсть, – прошептала Эльза.

Французские Пиренеи

Лето 1931 года

Между ними не было полного взаимопонимания и уж тем более никакого договора. Никто не пытался установить границы или хотя бы смысл того, чего они хотят, чего ищут. Меньше всех об этом говорил герр Бахман. Однако день шел за днем, и все трое чувствовали себя все более комфортно в рамках зарождающейся дружбы. Бахманы оказались настоящими путешественниками: у них многое вызывало любопытство – окрестности, местные обычаи и даже особенности местного диалекта. Герр Бахман задавал множество недилетантских вопросов насчет крепостей. Он сражался на войне и незадолго до выхода в отставку получил звание майора. Эльзу больше интересовали любовные истории, следующие за ними браки, родословные, а также рассказы о романтических увлечениях. При этом она проявляла энтузиазм женщины, обожающей французские романы девятнадцатого века. Вместо того чтобы ревновать жену, которая явно все сильнее увлекалась молодым проводником, Бахман время от времени оставлял их наедине – правда, ненадолго и не так, что Ран и Эльза оказывались совсем одни, но все же он словно бы на несколько минут давал им право на приватную беседу. Шли дни, и у Рана часто возникало искушение: что-нибудь сказать Эльзе в эти моменты уединения, к примеру спросить, нельзя ли навестить ее в Сете или, быть может, в Берлине зимой. Ему отчаянно хотелось узнать, является ли ее интерес к нему чем-то большим, нежели просто флирт, который теперь, судя по всему, начал поощрять даже ее супруг. Что греха таить, Отто мало-помалу влюблялся, и хотя он прекрасно понимал, что не сможет уговорить Эльзу уйти от богатого мужа, он согласился бы на многое ради романа с ней.

Однако пока все можно было разрушить любым неосторожно оброненным словом. Ран понятия не имел о том, догадывается ли Эльза, какие чувства она в нем пробуждает, он не знал, насколько серьезно она воспринимает их игру. Его общество ей определенно нравилось, но это совсем не то же самое, как если бы она встречалась с ним, убедившись, что супруг крепко спит! Если и суждено чему-то случиться, то сначала Эльза должна подать ему какой-то знак, думал Ран, но этого не происходило. Она с радостью болтала с ним как наедине, так и в обществе мужа. Эльза спокойно, с удобством садилась близко к нему, когда они мчались по дорогам в автомобиле. Порой она прижималась к нему спиной, и ее волосы касались его лица. Ран решил для себя, что представляет для Эльзы загадку, фантазию. Но насколько серьезно она воспринимала эту фантазию – он не мог понять. Иногда казалось, что стоит ему взять ее за руки, и она упадет в его объятия. А порой он был уверен, что она влепит ему пощечину, если он хотя бы спросит, можно ли ее поцеловать.

Один из дней они посвятили осмотру прекрасных руин храма Минервы на севере региона. А вечером, за ужином, герр Бахман предложил перейти на «ты». Им предстояло путешествовать вместе еще несколько дней, и было глупо хоть немного не расслабиться. Они стали друзьями, и сейчас не девятнадцатый век, в конце концов! Он предложил Рану называть его Дитером, жену – Эльзой. Ран ответил, что ему нравится, когда к нему обращаются по имени – Отто.

Затем последовал, как полагается, брудершафт, а также приятная замена местоимения Sie, больше годящегося для общения с незнакомцами, на du,[28]28
  Ты (нем.).


[Закрыть] подходящего для близких друзей. Вечер получился замечательный. Бахман отбросил свою привычную чопорность и чуть ли не патологическую боязнь сказать и сделать что-то неподобающее. Эльза тоже вела себя менее сдержанно, чаще смеялась. С переходом на «ты», с тем, что они стали называть друг друга по именам, стало очевидно, что для всех троих конец путешествия будет началом новой дружбы. Они должны сохранить взаимоотношения! Приезжать друг к другу в гости, когда получится, переписываться! Это ведь так естественно для друзей!

Очень поздно вечером, когда официанты всем своим видом дали понять, что гостям пора заканчивать вечеринку, Бахман объявил:

– Если ты влюбился в мою жену, Отто, я ничего не имею против. – Заметив неподдельное изумление во взгляде Рана, он добавил: – Я серьезно! Но дурачить себя я не позволю!

– Никто в этом не сомневается, – учтиво ответил Ран и перевел взгляд на Эльзу. – Весь вопрос только в том, интересно ли это Эльзе.

– Ну, тут я тебе не помощник. Женщин разве поймешь? Тебя интересует это почтительное чувство, дорогая?

Сраженная наповал непристойным поведением супруга, Эльза смотрела в свой бокал с вином.

– Ты сильно пьян, Дитер. Думаю, нам лучше вернуться в номер.

Но Бахману совсем не хотелось спать. Он еще некоторое время высказывался насчет катарского обычая писать возлюбленным письма, в которых они излагали свою вечную страсть. На взгляд Бахмана, это было не так уж плохо, лишь бы только браки сохранялись. Он абсолютно не возражал против того, чтобы Отто и Эльза любили друг друга, но чтобы их чувство оставалось непорочным!

– А глазки строить – это уже совсем другое дело, – проворчал он гораздо менее весело. – А вы с самого начала этим занимаетесь, кокетничаете и прочее!

Чуть позже, когда они поднимались по лестнице, Бахман чуть не упал, и Рану пришлось помочь Эльзе провести мужа по последним ступенькам. Когда они вошли в темный номер, Ран спросил, нужна ли Эльзе его помощь, чтобы уложить супруга в постель.

– Если ты не возражаешь! Кажется, он уже готов.

Она была ужасно зла на Бахмана. Обычно он вел себя лучше. К тому же ее раздражало то, что Ран не стал протестовать, когда Бахман предложил ему ее любовь, словно рыночный торговец, и неважно, что это сделано из самых чистых побуждений! После того как они уложили Бахмана на кровать, Ран встал на колени и принялся развязывать шнурки на туфлях Дитера. Эльза решила, что это очень благородно с его стороны, но все же выглядит как-то по-рабски. В конце концов, он их проводник, а не слуга!

– Я позабочусь о нем, – сказала Эльза.

Ран посмотрел на нее.

– Нет проблем. Со мной такое тоже пару раз случалось. Все-таки обувь лучше бы снять.

Эльза тяжело дышала. Тащить Бахмана было нелегко. Но вдруг она осознала, что они с Отто наконец остались совсем одни.

– Позволь мне, – сказала она и, задев грудью плечо гостя, наклонилась и занялась второй туфлей мужа.

У нее ничего не было на уме, но в первый момент она не отстранилась.

Забыв о Бахмане, Ран протянул руку и, прикоснувшись к волосам Эльзы, отодвинул в сторону прядь, закрывавшую ее лицо. Хотел ли он просто увидеть ее близко или собирался поцеловать – она не понимала!

Эльза отпустила ногу Бахмана и встала так порывисто, словно пальцы Рана ее обожгли.

– Ступайте в свой номер, герр Ран.

Отто поднялся, но не ушел. Он пристально смотрел на нее, и его улыбка была вовсе не пьяной.

– А ты пойдешь со мной.

– Уходите! Иначе я расскажу Дитеру, как вы себя вели!

– Не думаю, что он узнает. – Ран взял ее за руку, и, хотя Эльза покачала головой, она не смогла заставить себя отстраниться. – По-моему, ты хочешь пойти со мной, – сказал Ран и шагнул ближе. Он был готов поцеловать Эльзу, если бы только она позволила ему сделать это.

– Может быть, – проговорила она, склонив голову набок и не дав ему притронуться к ее подбородку. – Может быть, я хочу вас сильнее, чем вы можете себе представить, но мое желание и то, как я поступлю, – совершенно разные вещи. А теперь, очень прошу вас, уходите.

Ран улыбнулся. Он наконец убедился в том, о чем давно думал, и повернулся к двери.

– Наверное, очень многие завидуют богатству твоего мужа. – Он остановился у двери и изящно прислонился к косяку. – Уверен, почти любой мужчина завидует ему из-за того, что у него такая красивая жена. Но знаешь, почему ему завидую я?

– Понятия не имею и не желаю слушать всякую чепуху.

– Из-за того, как ты ему верна. Будь ты моей, я бы не стал рисковать…

– Но я не ваша.

– Сегодня – не моя.

– Никогда, герр Ран.

– Меня зовут Отто, или ты уже забыла?

– Уходите! – прошептала Эльза. – И закройте за собой дверь.

Оставшись одна, Эльза не смогла заснуть. Она думала о молодом человеке, находящемся в соседнем номере. Она слышала, как он вошел в комнату, разделся. Услышала, как скрипнули пружины его кровати, и подумала: «Я могла бы сейчас быть там, а не здесь. Я могла бы получить все, что хочу, стоило бы мне только постучаться в его дверь. И никто бы ничего не узнал…»

Она сама не понимала, почему не решилась.

Гамбург, Германия

Пятница, 7 марта 2008 года

Самолет Мэллоя приземлился в Лондоне. Три часа спустя он уже летел в Гамбург. Около десяти, пройдя таможенный досмотр, он вышел в зал и увидел американца крепкого телосложения, с волосами песочного цвета. Человек держал в руке табличку, на которой было написано: «Мистер Томас». Мужчине было под сорок; открытое, дружелюбное лицо, широкие плечи, тонкая талия. Обручальное кольцо словно бы приплавилось к его безымянному пальцу.

– Похоже, вы встречаете меня, – сказал ему Мэллой.

– Меня зовут Джош Саттер, мистер Томас.

Саттер протянул Мэллою визитку. Мэллой взял ее, но свою карточку Саттеру не дал.

– Зовите меня Ти-Кей. Рад знакомству.

Они обменялись рукопожатием.

– Мой напарник ждет нас в машине.

Машина оказалась ярко-красным внедорожником, взятым напрокат днем раньше. Коллегой Саттера был специальный агент Джим Рэндел. Он вел себя вежливо, но более подозрительно, чем его напарник: пожелал увидеть документы Мэллоя и внимательно изучил – два беджа и чуть потертое удостоверение сотрудника Государственного департамента с указанием должности – лицензированный общественный аудитор.

Рэндел, по всей видимости ровесник Саттера, выглядел старше и потрепаннее: слегка располневший, лысеющий. После того как они обменялись парой-тройкой фраз о погоде и о том, как долетел Мэллой, он был почти готов побиться об заклад, что Рэндел родился и вырос в Нью-Йорке. В речи Саттера также чувствовались нью-йоркские нотки, но в нем Мэллой признал уроженца Среднего Запада, выходца откуда-то к северу от Чикаго. Возможно, из Висконсина. Судя по манерам, Саттер походил на честного работящего фермера, в юности перебравшегося в большой город. Но, несмотря на все различия, Мэллой понял, что эти двое – давние напарники и хорошие друзья.

– «Ройял меридиен» подойдет? – спросил Джош Саттер.

– Вы там остановились? – удивился Мэллой.

– Немецкий детектив, работающий с нами, устроил нам скидку.

Мэллой довольно улыбнулся. Кто бы отказался от номера в пятизвездочном отеле по госцене?

– Номера приличные?

– Роскошные!

– Я не против.

Установив «жучок» во взятом напрокат агентами ФБР автомобиле за несколько часов до того, как они приземлились в Гамбурге, Дэвид Карлайл узнал о том, что мистер Томас из Государственного департамента прибыл из Нью-Йорка. Решив, что «мистер Томас» – псевдоним Томаса Мэллоя, Карлайл отправился в аэропорт, чтобы убедиться в этом лично. Он проследовал на почтительном расстоянии за Мэллоем и Саттером и увидел, как они сели в машину к агенту Рэнделу. Как только их автомобиль тронулся с места, к тротуару подъехало такси, и Карлайл сел на переднее сиденье рядом с Еленой Черновой.

– Это точно Мэллой? – спросил он у нее.

– Собственной персоной, – ответила Елена.

Карлайл ухмыльнулся.

В поездке по городу подсказки агенту Рэнделу давал синтезированный женский голос с безупречным британским произношением.

– В Барселоне, – сказал Рэндел, – мы не могли купить GPS и половину времени мучились с идиотской картой. А здесь получили GPS с девичьим голосом, и я порой нарочно поворачиваю не там, где надо, чтобы послушать, как она меня отчитывает!

Немного смущенный болтовней напарника, Джош Саттер сказал, что, блуждая по Барселоне, они имели возможность осмотреть достопримечательности.

– Вы немного говорите по-немецки, Ти-Кей? – поинтересовался Джим Рэндел.

Родители Мэллоя переехали в Цюрих, когда ему было семь лет. К четырнадцати он бегло изъяснялся на швейцарском диалекте и начал понимать нюансы классического немецкого, на котором в Швейцарии писали. Два десятка лет работы в Европе превратили его в почти что местного жителя, но, конечно, фэбээровцам об этом знать необязательно.

– Могу заказать пива или чашечку кофе, – ответил он.

Саттер задумался.

– Это же почти как в английском? Кофе и пиво?

Мэллой на это ответил улыбкой, которая, как он надеялся, выглядела обезоруживающе.

– Это мы вчера уяснили, в смысле насчет главного, – сказал Джим Рэндел. – Туалет – как по-английски, так и по-немецки. Пиво. Кофе. Осталось выяснить, как заказать бифштекс, – и можно тут жить!

– Я вам вот что скажу, – заметил Джош Саттер. – Я думал, что немножко знаю испанский. Но когда мы попали в Барселону, так я там даже их английского понять не мог!

– А полицейские вас как принимают?

– Отличные ребята!

– Профессионалы до мозга костей, – кивнул Рэндел, – особенно немцы.

– Правду сказать, меня это немного удивляет. Видите ли, как поглядишь все эти старые документальные кадры времен Второй мировой – все поднимают руки и кричат «Хайль Гитлер!». Мы приезжаем сюда, готовые повсюду видеть свастику и марширующих нацистов, а они все улыбающиеся, дружелюбные…

– И деловые! – добавил Рэндел, кивнув. – Первое, что бросается в глаза, – это чистота у них в кабинетах. Бумаги и папки не валяются где попало, а на столах нет грязных кофейных чашек… Прямо как в операционной! Зайдете в полицейский участок в Нью-Йорке – знаете, что вы там увидите?

– Мы только вчера прилетели, – вставил Саттер, не дав Рэнделу сказать о том, что же можно увидеть в полицейском участке в Нью-Йорке, – а они нам выдают отчеты, которые уже переведены на английский. К тому же к нам приставили этого парня…

– Ханса! – подсказал Рэндел.

Ханс ему явно понравился.

– Точно, его Ханс зовут, – кивнул Саттер. – А фамилия такая, что без пистолета у виска не выговоришь! Но он, кажется, учился в Северной Каролине, и английский у него лучше моего.

– И уж точно лучше моего, – добавил Рэндел.

– Они в замешательстве, – проговорил Мэллой спокойно, по-деловому.

Как он и ожидал, оба агента притихли. Наконец Саттер решил уточнить:

– Из-за того, что не поймали Джека Фаррелла?

– Немцы смотрят на нас, делают то же самое, что мы, но думают, что у них получится лучше.

– Да, но и мы его упустили!

Мэллой едва заметно пожал плечами.

– Мы же не такие профессионалы.

Рэндел встретился взглядом с напарником, смотревшим в зеркало заднего вида. Они оценивали Мэллоя, а не то, о чем он с ними говорил. Это нормально. Первый шаг к тому, чтобы привлечь их на свою сторону.

– Они вас закопают в бумагах, чтобы показать, какие они деловые.

– Мне все равно, почему они это делают, – со смешком отозвался Саттер. – Как бы то ни было, здесь намного лучше, чем в Барселоне.

– Там, – добавил Рэндел, – об английском словно никогда не слышали! Привели переводчицу – мы ни слова понять не могли. А отчеты! Все по-испански. Приходилось факсами отправлять их в Нью-Йорк для перевода.

– И мы до сих пор ждем результатов анализа ДНК с простыней, – поддакнул Джош Саттер. – У немцев эти анализы были готовы к моменту, когда приземлился наш самолет. То есть через двенадцать часов после сбора улик!

– Насколько я понимаю, в Барселоне вы говорили с Ириной Тернер.

Саттер кивнул и неприязненно поморщился.

– Там ничего. Она из тех секретарш, которых принято называть…

– Секс-ретаршами.

Мэллой посмотрел на Рэндела, перевел взгляд на Саттера. Джош Саттер добродушно пожал плечами.

– Подружка и по совместительству ассистентка. Думаю, ее работа в офисе была фиктивной. Там еще три-четыре такие же «помощницы» сидели – перекладывали бумаги и договаривались о встречах.

– Русская? – спросил Мэллой.

– Литовка.

– Ясно…

– Влипла, – проворчал Рэндел.

– Ее все еще держат в Барселоне?

– Не думаю, что она им так уж сильно нужна, – ответил Саттер. – Она путешествовала с поддельным паспортом, вот и все, в чем ее обвиняют.

– Некоторым странам это не нравится, – заметил Мэллой.

– Тернер ничего не подписывала, ее ни о чем не спрашивали в миграционной службе. Документы были у Фаррелла. У нее хороший юрист, и она вполне может заявить, что думала, будто у Фаррелла ее настоящий паспорт.

– Тернер просто-напросто ведет себя так, как ей велел Фаррелл, – вставил Рэндел.

– Она сказала, что они прилетели в Барселону, а на английском там только один канал работает – Си-эн-эн. В гостинице они все время смотрели Си-эн-эн. Когда выходили на улицу, Фаррелл говорил по-испански. Она чувствовала себя… одиноко и пыталась уговорить его отправиться куда-нибудь, где бы она могла понять, о чем люди разговаривают. В Россию, например, но проблема в том, что Фаррелл не владеет русским.

– А потом, – перехватив у напарника нить повествования, продолжил Рэндел, – как-то вечером Фаррелл ее отправляет поужинать в гостиничный ресторан и говорит, что спустится следом за ней…