Текст книги "Кровавое копье"

Автор книги: Крейг Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Итан бросил учебу в тот же день – через шесть недель после начала семестра. Кейт, для которой в Нью-Йорке было слишком много города, а скал, напротив, не хватало, утешила супруга множеством страстных поцелуев. Неделю спустя они обосновались во Франции.

– Где во Франции? – спросила Рената.

– Мы снимали квартиру в деревушке в нескольких милях от Каркассона.

Обнесенный крепостной стеной средневековый город Каркассон во время туристического сезона был просто невыносим, но, как только становилось прохладнее, превращался в совершенно иной мир. Тогда там оставались только местные жители и люди, приехавшие сюда надолго.

– Пиренеи! – восхищенно воскликнул Рето.

Итан кивнул и улыбнулся.

– Это было круто, – сказал он.

Вольф рассмеялся.

– Американцы! Все-то у них всегда круто.

Итан снова улыбнулся.

– Солнце… скалы… древние замки… все! Это было…

Он удержался и не сказал «круто». Чтобы уточнить, что именно ему так понравилось в Каркассоне, пришлось бы снизойти до откровенности, а ему не очень хотелось делиться подробностями с людьми типа Вольфа и Рето. К тому же он был вовсе не расположен рассказывать о том, что такое «а потом они жили долго и счастливо», бывшему бойфренду Кейт.

– Так зачем же было менять то на это? – осведомился Вольф, имея в виду холодный унылый Цюрих, откуда нужно не меньше двух часов добираться до чего-либо стоящего в смысле восхождения.

– Кейт хотела учредить фонд имени Роланда, и мы с ней решили, что будет славно вернуться и повидаться со всеми.

– Кейт! – проговорил Рето.

Остальные обернулись и увидели, что к ним идет хозяйка. Все приветствовали ее. Кейт никто не стал выговаривать насчет «пингвинов», собравшихся на прием. Сказали только, что она великолепно выглядит, а это так и было.

– Дом невероятный, – сказал ей Карл по-английски.

– Невероятные картины! – проворковала Рената. – Три Пикассо?

– Это коллекция Роланда. Мы с Итаном только вино выбирали.

Все приветственно подняли бокалы. Вольф проговорил по-английски:

– Вино крутое, Кейт, – и лукаво посмотрел на Итана.

– Как тебе Пиренеи? – спросила Рената.

– Они такие чистые, – прошептала Кейт. – Там есть места, которые не изменились за тысячу лет. А пещеры! Вы не поверите, что мы там видели!

– А на что поднимались? – поинтересовался Вольф.

Кейт безмятежно улыбнулась.

– Абсолютно на все.

– Что, снаряжение дома оставили? – осведомился Рето.

– А ты как думаешь?

При любой возможности Кейт предпочитала свободное восхождение. Она любила повторять, что только так и нужно покорять горы. Порой она прибегала к тросам и карабинам, и некоторые вершины этого требовали, но все же чаще она штурмовала пики без страховки, когда это было возможно, а порой и тогда, когда такой возможности не было. Итан обычно шел с ней, в такие моменты особенно остро ощущая свою смертность, но все же восхождения, так или иначе, ему удавались. Рядом с Кейт попросту невозможно оставаться позади или раздумывать. Ведь, добравшись до вершины, ты осознавал, что поднялся на нее благодаря своим рукам и ногам, а это чувство прогоняло любые страхи.

– Такой подход тебя когда-нибудь убьет, подруга! – сказала Рената.

– Только не Кейт! – рассмеялся Рето. – Итана – может быть, но только не Кейт.

Кейт взяла Итана под руку:

– Я хочу тебя кое с кем познакомить. Есть минутка?

– Это Бартоли, – прошептала она, когда они остались наедине.

Итан остановился.

– Джанкарло или Лука?

– Старик. Только осторожнее, Итан, – предупредила Кейт. – Джанкарло умеет читать чужие мысли.

Джанкарло Бартоли стоял у озера спиной к ним. Когда Кейт окликнула его, он обернулся и бросил на землю сигарету. Бартоли был мужчина за семьдесят, высокого роста, поджарый, с копной седых волос. Его красноватое лицо избороздили глубокие морщины, светло-серые глаза смотрели жестко, ничего не упуская. Он, как и Итан, был в смокинге, поверх которого, выйдя из дома, надел желтое кашемировое пальто.

Роланд считал Джанкарло одним из самых близких друзей. Кейт рассказывала Итану о своих ярких детских воспоминаниях – о том, как Джанкарло приезжал к ним, когда ее родители жили в Гамбурге. Тогда Роланд и Джанкарло ночи напролет выпивали и говорили об искусстве, политике и истории. Да обо всем на свете, на самом деле. Роланд отправлял Кейт спать, а потом смеялся, когда она возвращалась и усаживалась к нему на колени. Слушая их беседы (а общались они всегда по-итальянски), Кейт думала, что этим мужчинам подвластны самые важные в мире вещи.

Итан понимал, почему они так подружились. Отец Кейт был человеком приветливым и умел располагать людей к себе, что незаменимо для истинного торговца. Кроме того, он обладал острейшим интеллектом, и потому беседа с ним не могла не доставлять удовольствия. В молодости он напоминал Кейт – смельчак, всегда готовый ответить на вызов судьбы. В то время, когда Итан с ним познакомился, Роланд обосновался в мире, который сам для себя создал. Он постарел, но хватки не утратил.

Джанкарло Бартоли, в свою очередь, являлся не просто опытным и ловким бизнесменом. Как и у Роланда, его увлечения были сложными и разнообразными. Он обожал живопись, оперу и историю, но при этом прекрасно разбирался в иностранных языках и юриспруденции. Учась в университете, он подумывал о карьере в области высшей математики, но затем отказался от нее в пользу прикладных аспектов этой науки. В молодости он часто поднимался в горы и, как горнолыжник, приблизился к олимпийскому уровню. Альпинизмом он занимался примерно с таким же энтузиазмом, как в юности Роланд. Став старше, Бартоли увлекся яхтенным спортом и однажды совершил кругосветное путешествие в качестве капитана команды из двенадцати яхтсменов.

Вскоре после рождения Кейт Джанкарло Бартоли стал ее padrino – крестным отцом. Конечно, Кейт была не единственной крестницей Бартоли – таких у него насчитывалось около двадцати, но она стала его любимицей, и Джанкарло не скрывал этого. Каждый год в день рождения Кейт – пока она не стала совсем взрослой – Бартоли посылал ей какой-нибудь чудесный, утонченный подарок. К нему всегда прилагалась написанная от руки поздравительная открытка, а в ней либо выражалась тоска о том, как неумолимо быстро бежит время, либо воспевалась красота юности, которая, увы, меркнет, даже не успев по-настоящему познать свое отражение в зеркале. Итан неплохо знал итальянский и мог по достоинству оценить поэтические достижения Бартоли. Он понимал, что крестный для Кейт – член семьи.

Джанкарло тепло поприветствовал Итана на очень хорошем английском. Итан ответил ему по-итальянски. Услышав, как американец говорит по-итальянски, Бартоли был искренне растроган. Он поинтересовался, не жил ли Итан в Италии. Итан ответил отрицательно, пояснив, что Кейт при первой же встрече объявила ему, что ни за что не выйдет замуж за человека, который не знает итальянского.

– На следующий день я взял первый урок.

Бартоли добродушно рассмеялся и сказал Кейт:

– Мне нравится этот парень, Катерина! Очень жаль, что я не побывал на вашей свадьбе… но, конечно, я не был приглашен…

– Свадьба была очень скромная, – ответила Кейт и покраснела. – Только мы, свидетель и священник.

– Ты могла бы просто позвонить. Ты ведь знаешь, я с удовольствием стал бы пятым на вашем бракосочетании, даже если бы мне пришлось проехать полмира!

– Это я виноват, – объяснил Итан. – Как только я добился от Кейт согласия выйти за меня, я не хотел дать ей ни минуты на размышление – вдруг бы она передумала?

Бартоли расспросил Кейт и Итана о жизни во Франции и пожелал узнать о том, на какие вершины они поднимались. Некоторое время они болтали о горах, а затем Бартоли поинтересовался их планами на будущее – собираются они остаться в Цюрихе или возвратятся во Францию?

Кейт взглянула на мужа.

– Мы собираемся провести лето в Цюрихе. А потом – кто знает?

– Могу ли я попытаться уговорить вас вступить со мной и Лукой в деловое партнерство?

– Какого рода? – спросила Кейт.

– Один мой сотрудник прошлым летом видел чудесного Сезанна в частном доме в Малаге. Система безопасности там приличная, но ничего такого, с чем бы вы не совладали.

– С этими делами мы покончили раз и навсегда, – сказала Кейт.

Бартоли удивленно поднял бровь и перевел взгляд на Итана.

– И тут тоже я виноват, – признался муж Кейт. – В конце концов я пришел к выводу, что воровство не самый безопасный способ зарабатывать деньги.

– Что ж, не могу сказать, что я вас осуждаю, – проговорил Бартоли и посмотрел на Кейт. – Наступает момент, когда риск выше вознаграждения. Полагаю, вы успели заработать вполне достаточно, чтобы теперь почивать на лаврах.

– Мы благодарны вам за предложение, – сказал ему Итан, не решаясь посмотреть на Кейт: он боялся, что она все же заинтересуется.

Последняя вылазка отбила у него всякую охоту к кражам; он даже объявил Кейт, что либо они с этим завязывают, либо расстаются. К его изумлению, она не стала спорить, и Итан опасался, что она согласилась с его ультиматумом только в надежде, что когда-нибудь он передумает.

Кейт повернулась к супругу. Ей не хотелось об этом говорить, но кому-то из них двоих стоило взглянуть, все ли хорошо в доме. Она спросила, не хочет ли Итан сделать это.

Бранд обратился к Бартоли:

– Мы могли бы пойти втроем, если хотите. Посмотрите на коллекцию Роланда…

Старик сказал, что собирается скоро уходить. К тому же он знаком с большинством экспонатов из коллекции Роланда. Он только хотел увидеться с новобрачными и пожелать им счастья. Бартоли добавил, что, если они надумают погостить у него, им достаточно позвонить и он найдет для них время, несмотря ни на что.

Мужчины пожали друг другу руки, после чего Итан направился к дому.

Провожая его взглядом, Джанкарло проговорил:

– Он мне нравится.

– Мне тоже.

Бартоли повернул голову и пристально посмотрел на Кейт. Он ничего не сказал, но словно бы задумался, заканчиваются ли чувства Кейт к Итану словом «нравится».

– Я рад, что он убедил тебя покончить с прежней жизнью, Кейт.

– Когда-то это было мне нужно – только из-за этого я и ощущала себя живой. Даже сейчас я не уверена, что не тоскую по этому времени.

– Когда кто-то в чем-либо очень хорош, бывает трудно отказаться. – Джанкарло немного помолчал и спросил: – Полагаю, Итан знает о том, что случилось на Айгере?

Кейт повернулась лицом к озеру и скрестила руки на груди. Она догадывалась, что дело дойдет до этого вопроса, но говорить на эту тему ей до сих пор было неприятно.

– Да, после того, как мы поженились. Я устала хранить от него тайны.

Джанкарло еще немного помолчал – наверное, задумался.

– Ты обещала мне, что никому не станешь рассказывать.

– А ты пообещал мне, что узнаешь, кто подослал к Роберту убийц.

– Я сказал, что попытаюсь.

– Нет, – возразила Кейт. – Ты сказал мне, что никогда не перестанешь искать убийцу Роберта.

– Я был расстроен. Роберт был и моим другом.

– Мне Роберт был не другом, padrino. Он был моим мужем.

Джанкарло устремил задумчивый взгляд в сторону дома.

– И ты хочешь потерять еще одного мужа из-за этой своей мании?

– Это звучит как угроза.

– Тебе лучше знать. Я просто хочу сказать, что ты сделала ошибку, рассказав все Итану.

– Я так не думаю.

– Насколько я понимаю, он собирается помочь тебе в поисках убийцы Роберта?

– Что в этом плохого?

Бартоли смотрел на неспокойную воду озера.

– Ты рисковала жизнью, чтобы узнать правду, Катерина. Я говорил тебе об этом одиннадцать лет назад, а ты ответила, что тебе все равно. Ты сказала, что готова рискнуть чем угодно. Я просто спрашиваю, так ли все по сей день.

– Ничего не изменилось.

– Пожалуй, было бы лучше, если бы изменилось. Жизнь идет, понимаешь? У тебя сейчас нервы обнажены. Когда ты перестанешь их дергать, боль постепенно утихнет.

– Кто-то заплатил этим негодяям, чтобы они поднялись на Айгер и нашли Роберта.

– Ты потревожила очень опасных людей, Катерина.

– Неужели?

– Это вовсе не смешно. Такие люди выходят из тени, и ты не успеваешь их толком разглядеть, а уже мертв!

– Похоже, тебе многое известно, padrino. Означает ли это, что ты готов сообщить мне имя того, кто в ответе за смерть Роберта?

– Если ты будешь упорствовать и доискиваться правды, я не смогу больше оберегать тебя… и Итана.

– Кто желает мне зла, padrino? Это ты можешь мне сказать?

Старик сделал отрицательный жест.

– Роберт был замешан во многом, о чем тебе неизвестно.

– Значит, ты от меня что-то скрывал?

Бартоли сокрушенно покачал головой.

– Ты меня не слушаешь.

– Ты говоришь мне, что знаешь, кто убил Роберта.

– Вовсе нет.

– Скажи мне вот что: кого ты защищаешь?

– Я всегда старался защищать тебя, Катерина, но, боюсь, ты делаешь это невозможным.

– Как давно тебе известно об этих опасных людях, padrino?

Старик встретился взглядом с Кейт. Похоже, он пытался сообразить, насколько можно быть с ней откровенным. Наконец он сказал:

– Очень много лет.

– Значит, ты лгал мне, когда заявлял, что не сдался.

– Я оберегал тебя, но теперь мне кажется, что ты нашла кого-то, кто способен отыскать убийцу Роберта…

– Я собираюсь установить истину, padrino, а этим очень опасным людям лучше бы уяснить одну вещь. Я дала Богу клятву, что меня ничто не остановит, и я знаю, о чем говорю.

– Тогда – да поможет тебе Бог, Катерина, потому что я не могу.

Как только Джанкарло Бартоли вернулся к лимузину, Карлайл обратился к нему по-итальянски:

– Она знает?

Дэвид Карлайл был высоким импозантным мужчиной лет пятидесяти, загорелым, с седой гривой. Бартоли сел в машину напротив него и устремил невеселый взгляд на дом, который еще совсем недавно принадлежал Роланду Уилеру.

– Все в точности так, как ты думал, – помолчав, проговорил он.

Машина отъехала от края тротуара и устремилась вверх по оживленному шоссе.

– Надеюсь, ты посоветовал ей успокоиться? – спросил Карлайл.

В его голосе прозвучала насмешка, которая Бартоли не понравилась. Он в упор посмотрел на собеседника.

– Не хотелось бы указывать тебе, как ты должен себя вести, Дэвид, но Кейт ни за что не выйдет на тебя без помощи Томаса Мэллоя. Избавься от него, и ты снова будешь в безопасности.

– Однажды я тебя уже послушал, Джанкарло, насчет того, как мне следует с ней обходиться, и сам видишь, куда это меня привело.

Бартоли с любопытством посмотрел на друга.

– Значит, ты решил ликвидировать всех троих?

– Не сказал бы, что у меня есть выбор.

Старик насмешливо улыбнулся.

– Подумай хорошенько, прежде чем совершишь что-то такое, о чем потом можешь пожалеть. Насколько я помню, когда ты в последний раз решил убить Кейт, она скинула твоих наемников с горы.

Карлайл добродушно рассмеялся, словно услышал хорошую шутку, и повернул голову к окошку, за которым проплывали улицы Цюриха.

– На этот раз она ничего не заметит.

– Я предупреждал ее. Но похоже, ей все равно, Дэвид, и, судя по ее взгляду, тем, кто ничего не заметит, можешь оказаться ты.

– Она считает, что близка к разгадке случившегося. Это Мэллой виноват. Ему кажется, что Джек Фаррелл может проговориться.

– А ты уверен, что нет?

– Абсолютно. Но расскажи мне о том, чего я не знаю, Джанкарло. Ты познакомился с мужем Кейт. Думаешь, она его любит?

Бартоли повернул руки ладонями вверх и пожал плечами.

– Женщина взрослеет, Дэвид, и вдруг начинает воспринимать любовь не так, как раньше. Если она честна с самой собой, то понимает, что есть только один мужчина, которого она любила по-настоящему. Вот почему ее супруг так рвется помочь ей. Он хочет занять место ее предшественника. Он хочет всей ее любви. Конечно, он знает, что никогда не получит этого, но убеждает себя в том, что если сумеет помочь, то станет ей ближе, чем прежде.

– Пожалуй, лорд Кеньон был счастливчиком.

Джанкарло Бартоли задумался.

– Полагаю, он даже не догадывался каким.

– Жаль, что ему пришлось умереть таким молодым.

– Я тоже всегда так думал.

Кейт разыскала Маркуса Штайнера, когда тот собрался уходить. Она обратилась к нему по-немецки, употребив официальное «Sie»,[16]16
  Вы (нем.).


[Закрыть] как если бы общалась с незнакомцем, и пожала ему руку, а не поцеловала в щеку, как друга семьи. На взгляд Кейт, Маркус был швейцарцем до мозга костей – очаровательным, сдержанным, дипломатичным и верным слову – в особенности в том, что касалось криминального бизнеса.

– Вам понравилось, капитан?

– Очень, благодарю вас, миссис Бранд.

– Кстати, хотела полюбопытствовать. Вы по-прежнему…

Понимающий взгляд, едва заметное пожимание плечами.

– За то время, что вас не было в стране, ничего не изменилось, – сказал Маркус.

– Мой кредит еще действует? – мило осведомилась Кейт. – Или вам нужен аванс наличными, чтобы принять заказ?

– После сегодняшнего приема ваш кредит мог измениться только в лучшую сторону.

– Мне ужасно жаль, что я не уделила вам больше внимания, но, видимо, очень скоро мне может кое-что потребоваться. Список пожеланий я положила в карман вашего пальто.

Маркус Штайнер с удивлением уставился на собственную одежду.

– Ближе к сердцу, – уточнила Кейт и, взяв Маркуса за лацкан, рассмеялась, словно это была хорошая шутка.

– Вам понадобится что-то экзотическое?

– Ничего сверхъестественного.

– Желаете, чтобы все было доставлено в гараж вашего старого дома, как раньше?

– Боюсь, за ним наблюдают.

Маркус удивленно взглянул на Кейт. Он точно знал, что полиция за домом не следит, но, с другой стороны, полиция Кейт никогда особо не заботила. К ней слишком хорошо относились, чтобы она могла стать предметом тайных расследований, а после сегодняшнего приема она могла совсем об этом не беспокоиться.

– У нас с Итаном новый дом – недалеко от Гроссмюнстера.[17]17
  Гроссмюнстер – кафедральный собор в Цюрихе.


[Закрыть] Я указала адрес в конце списка. Если нас не будет, просто оставьте все в гостиной. Я вложу в конверт достаточную сумму, чтобы покрыть расходы. Остаток можно будет употребить в будущем, если возникнет необходимость.

– Договорились. Чтобы войти, мне понадобится ключ?

Кейт улыбнулась.

– Это с вашими-то способностями?

Глава 3

Томас Мэллой вышел из подземки на Восемьдесят шестой улице и влился в обычную для позднего вечера толпу, направляющуюся к Пятой авеню. Он был в черных мокасинах, темных шерстяных брюках, сером свитере и черной ветровке. Его глаза закрывали солнечные очки. Несколько раз на него оглядывались приезжие, пытаясь угадать, не важная ли это персона. Большинство считали, что нет; впрочем, так бывало не всегда. Мэллой заметил свое отражение в витрине и остался очень собой доволен.

Длинные, слегка поседевшие волосы, стиль одежды, подходящий артистической натуре – актеру, архитектору, писателю. Мэллой был высокого роста, строен и, по его собственной оценке, довольно хорош собой. Не самая лучшая внешность для того, кто предпочитает делать свое дело, оставаясь незамеченным, но Мэллой мастерски умел менять свой облик. Стоило одеться иначе, по-другому причесаться, добавить или, напротив, убавить изысканных манер, изменить голос – и он мог бы сойти за француза, немца, швейцарца, англичанина и, конечно, за американца трех-четырех распространенных типов. За границей Мэллой обычно путешествовал по швейцарскому паспорту, выданному на одно из четырех его имен. Кроме этого, у него было еще четыре американских имени, два немецких, и даже французский паспорт имелся – на всякий случай.

Большую часть своей жизни Мэллой прослужил офицером разведки без официального прикрытия. Это означало, что он был уязвим для арестов и судов в большинстве стран, а в некоторых его могли казнить на месте. Такая жизнь приучила Мэллоя к налаживанию связей в криминальных кругах, с людьми, наделенными навыками и ресурсами, необходимыми для преодоления барьеров, воздвигаемых властями. Это могли быть грабители или убийцы, зачастую – люди, считавшиеся в своих странах изменниками, а порой – патриоты с солидной программой действий. Многие желали разбогатеть или сделать доброе дело, а некоторым просто нравился Мэллой, и они оказывали ему различные услуги, потому что, помимо всего прочего, он слыл человеком обаятельным и умел убеждать.

За исключением двух-трех серьезных неудач, профессиональная жизнь Мэллоя протекала спокойно. Самая большая неприятность произошла в ту пору, когда он был новоиспеченным оперативником и проходил практику. После того случая у него до сих пор остались шрамы – следы нескольких ранений в грудь. На пике карьеры он проник в святая святых швейцарских банковских конгломератов, а также главных европейских преступных синдикатов – и все за счет лично наработанных контактов. В процессе этой деятельности ему удалось оставаться незамеченным и держаться очень далеко от опасных людей, которых он выслеживал. В конце девяностых Мэллоя настигла карающая десница из прошлого в лице агента по имени Чарли Уингер. Заняв полубожественный пост начальника оперативного отдела, он отметил свое назначение тем, что Мэллоя отозвали из Европы и усадили за письменный стол, дав место аналитика в Лэнгли.[18]18
  Комплекс зданий штаб-квартиры ЦРУ в 8 милях от Вашингтона.


[Закрыть] Предполагалось, что после этого начнутся очередные продвижения по служебной лестнице, но дальше дело не пошло, и к этому приложил руку Чарли. На самом деле он мстил за какие-то непонятные обиды тех времен, когда они оба были мальчишками.

Аналитиком Мэллой прослужил несколько лет, его стаж подобрался к двадцати годам, и он заработал пенсию, равняющуюся половине жалованья. Тогда он уволился. Через несколько месяцев случилась катастрофа одиннадцатого сентября; после этой трагедии Мэллоя взяли на должность аналитика по контракту. Теперь ему, по крайней мере, не приходилось скучать дома, в Нью-Йорке. За последний год Мэллой реанимировал кое-какие старые связи и снова начал путешествовать, пользуясь многочисленными паспортами. Целых десять лет он, можно сказать, просидел на скамейке запасных и порой ощущал, что утратил сноровку в жесткой игре. Хуже того, его агенты состарились и стали людьми нервными: они не желали рисковать, как в юности. Поэтому Мэллою пришлось сделать ставку на следующее поколение и всеми силами стараться самому сохранять форму.

Время от времени выполняя аналитическую работу для агентства, получая пенсию и имея кое-какое наследство, Мэллой мог считать себя обеспеченным человеком. Всего несколько лет у него ушло на то, чтобы воскресить юношескую смекалку, а ближе к пятидесяти он успел обрести былую форму и мог делать, что пожелает. От него требовалась только готовность уплатить по счету. Не сказать, чтобы этот момент его обескураживал. Он всегда верил в это, но после того, как он потерял то, что считал делом жизни, и испытал отчаяние ухода в отставку в нежном возрасте сорока двух лет, он все же вынужден был некоторое время приходить в себя и свыкаться с мыслью о том, что Чарли Уингер его переиграл. Но истина состояла в том, что настало время двигаться дальше. Ему нужно было пережить состояние свободного падения, и он это сделал. Теперь ему необходима работа – пусть даже им самим придуманная, – и он взялся за старое.

Поравнявшись с музеем Метрополитен, Мэллой не спеша прошагал по широким ступеням, обрамлявшим фасад здания. Исключительно по привычке. Если торопишься на важную встречу, ни в коем случае не веди себя так, чтобы это заметили другие. По пути Мэллой посматривал на студентов и туристов, устроившихся на ступеньках. В погожий весенний вечер так приятно было насладиться созерцанием юности. Молодые люди сидели и полулежали в ленивых, вальяжных позах, как дано только в их возрасте. Мэллою нравилось думать, что он в свое время был другим, но он знал, что это не так. Тогда, с пустыми карманами и бесхитростной улыбкой, он не лучше, чем эти юнцы, представлял себе свое положение. О, но на что бы он годился теперь с этой невинностью!

Стоя в очереди за билетом, Мэллой взял флаер с анонсом предстоящей выставки, которую хотела посетить его жена Гвен. О профессиональной деятельности мужа ей было известно очень немногое. Они познакомились вскоре после того, как он вышел в отставку. Она знала, что он несколько лет работал за границей. Мэллой убедил супругу в том, что теперь трудится по контракту на Государственный департамент в должности судебного аудитора. Он по давнему опыту знал: скажи, что ты аудитор, – и тебя никогда не спросят о профессиональной деятельности. Гвен немного волновало слово «судебный», но это не тревожило Мэллоя. Он не имел ничего против того, чтобы жена считала его кем-то вроде детектива. Он не собирался расширять ее познания о своей работе, да и вряд ли она бы во многое поверила. Как-то раз Гвен спросила Мэллоя о его ранах. «Наведался в один банк в Ливане, – ответил Мэллой, и это действительно было так, – и меня не за того приняли», – а вот это уже было ложью. Речь шла о самом первом задании Мэллоя. За один вечер он лишился всех своих наработок, всех налаженных в других странах контактов и навсегда усвоил этот урок: никогда никому ни о чем не говорить правду.

Гвен была художницей, и в последнее время очень успешной. В своем мире она всем говорила правду, общалась только с тем, кто ей нравился, а прочих избегала. Она знала, что у мужа есть оружие и он умеет им пользоваться, но сама она никогда к оружию не прикасалась и предпочитала забывать о его существовании. Мэллоя это устраивало. С Гвен он мог быть… нет, конечно, не самим собой, самим собой он становился только в работе, но все же с ней он мог радоваться жизни. Назовем вещи своими именами: с Гвен он был счастлив.

Гвен была добрая душа, с примесью нонконформизма в вопросе отношений с властью, что разделял и Мэллой. Конечно, ему нравилось думать, что он вернулся в игру сам по себе, но он понимал: он вновь встал на ноги только потому, что его полюбила Гвен. Жаль, что она никогда не узнает, как много она на самом деле сделала для того, чтобы Мэллой вновь ощутил себя мужчиной и человеком. Впрочем, сожалел об этом только он сам.

Купив билет, Мэллой неторопливо прошелся по греческим и римским залам. Время от времени он останавливался у той или иной скульптуры, чтобы полюбоваться на нее, но в действительности запоминал лица посетителей. Ему совсем не хотелось, чтобы за ним следили без его ведома. Вполне вероятно, что это замечательные люди, но Мэллой терпеть не мог обнаруживать себя.

Он заметил хорошенькую длинноволосую девушку в короткой юбке, разглядывающую мозаику с изображением длинноволосых наяд, и на миг задумался, как мало что изменилось за две тысячи лет – по крайней мере, по части причесок, юных красавиц и извечных мужских эротических фантазий. В следующем зале Мэллой снова увидел ту же девушку, но постарался не встретиться с ней взглядом. Он, конечно, мог решить, что это случайное совпадение, если бы верил в подобные вещи, но он был в таких вопросах скептиком и потому предпочел скрыться за ближайшим поворотом.

Лишь заметно порозовев от смущения из-за того, что ее так быстро «стряхнули с хвоста», она поджидала Мэллоя, когда он приблизился к центру музейного лабиринта – впечатляющей средневековой коллекции. Зал был почти пуст, не считая той самой длинноволосой особы и высокой блондинки лет тридцати, которая внимательно рассматривала византийский триптих. Джейн стала привлекать к работе девочек! Но с другой стороны, и Мэллой это слишком хорошо понимал, Джейн его самого подцепила в весьма нежном возрасте, изрешеченного пулями и отчаянно мечтающего о новом шансе.

Джейн была профессионалом. Она управляла оперативниками так же, как лучшие из них работают со своими осведомителями – то есть подкупают, обхаживают, льстят, платят еще больше и любят. До тех пор, пока все эти усилия служат намеченной цели. Еще два-три года юная девушка будет готова пойти ради Джейн на край света, и, вполне возможно, за это время ее не выследят. А та, которой под тридцать, скорее всего, давно ждет тут. Почти наверняка она незаметно следила за ним. Если бы Джейн хотела ликвидировать Мэллоя, тридцатилетняя блондинка и это бы сделала без малейших угрызений совести. Это следовало иметь в виду.

У дальней стены безмятежно восседал на стуле смотритель. Вероятно, он был не из людей Джейн. Когда по залу пробежали двое мальчишек, их крики привлекли внимание охранника, и он, исполняя свои обязанности, направился следом за ними. Ребята запросто могли работать на Джейн. Длинноволосая девица перешла в соседний, маленький зал, и Мэллой последовал за ней с таким видом, словно именно там у него была назначена встреча.

Джейн Гаррисон разглядывала византийский арбалет-фибулу – оружие, которое помещалось в одной руке, как пистолет, но при этом человека из него можно было убить с расстояния в два-три метра. Естественно, этот арбалет был не только опасным, но и весьма изящным оружием. Мэллой никогда не питал теплых чувств к византийской эстетике. На его вкус, она была слишком формализована, а вот оружие этой эпохи, напротив, демонстрировало истинную игру воображения. Оно и было подлинным искусством этой золоченой культуры, движимой религией.

Джейн оделась соответственно. Она не хотела привлекать внимание, поэтому выглядела несколько старомодно: большие квадратные очки с захватанными стеклами, никакой косметики. Даже походка как у пожилой дамы. Волосы немного растрепаны. В итоге она смотрелась странноватой шизофреничкой, на которой было как будто написано: «Только тронь меня!»

Маскарад Джейн завершила туфлями, потрескавшимися и с расшатанными каблуками. Профессионалы всегда обращают внимание на обувь. Джейн полагала, что неряшливых пожилых дам в неряшливой одежде люди не замечают, они остаются невидимками, а потому это идеальный камуфляж. Она говорила об этом еще много лет назад и утверждала, что лично провела несколько экспериментов такого рода. Поместите в комнату пятнадцать человек, а потом попросите опытных агентов подробно описать каждого из них. Агенты не только не могли вспомнить цвет волос неряшливой старушки, ее рост и комплекцию – в шестидесяти двух процентах случаев она вообще исчезала из их поля зрения. По крайней мере, так говорила Джейн. Но Мэллой не верил ей. Она лгала настолько убежденно и непрерывно, что понять, когда она говорит правду, было невозможно. И то, что в том или ином случае она сообщала истинную важную информацию, значения не имело. Ложь являлась искусством, которым следовало пользоваться всегда, потому что в определенных обстоятельствах это могло спасти тебя от смерти. Непросто научиться намеренно искажать истину, но еще важнее уметь распознать это.

В данном случае если это и не было правдой, то весьма походило на нее. Впрочем, Джейн не осталась для Мэллоя невидимкой. Но она его восхищала. Такого удостоились не многие: мать, отец, Гвен и Джейн Гаррисон. Чуть больше было людей, которым он доверял, но вот что интересно: ни отец, ни Джейн в этом списке не значились.

Глядя на Джейн в маскарадном костюме, трудно представить, что она занимает пост исполнительного директора отдела оперативной работы в Лэнгли, и уж тем более невозможно вообразить, что она начала свою карьеру с внедрения в итальянские террористические ячейки, где выслеживала марксистов и занималась любовью с кем попало.